– Молодчина, блошка! – взревел он. – Молодчина!
Лили выжала спуск. Ствол был направлен низко, и пуля раздробила ребро, забрызгав дальнюю стену кровавой жижей. Крейн пошатнулся и ухватился за стеллаж с протоколами заседаний конгресса. Он опустил взгляд на рану, потом перевел его на Лили.
Та осторожно поднялась на ноги.
Он улыбнулся – если, конечно, это была улыбка, – обнажив пеньки зубов.
– Не прекращай, блошка, – прошептал он. – Умоляю, не прекращай.
Лили и не собиралась. Она раз за разом нажимала на спусковой крючок, пока не кончились пули в барабане и то, во что превратился Мэтью Крейн, не затихло на полу.
Глава 40
Разрывы мин обрушили то, что оставалось от купола Колодца. Огромные блоки обтесанного камня рухнули и разлетелись на куски, взметнув в осенний воздух клубы пыли. Держа в руке винтовку, Гилфорд пробирался через обломки. На нем места живого не было, каждый судорожный вдох давался с болью. Но руки и ноги действовали, и голова была ясная, насколько это вообще допускали сложившиеся обстоятельства.
С гор наползли тучи, и сразу стало мокро и холодно. Морось окутала Город промозглой дымкой и окрасила развалины в безрадостный черный глянец. Гилфорд размазал по лицу пригоршню грязи с целью маскировки и представил, как сливается с этим фоном из изувеченных глыб. Неприятель отбросил все попытки действовать системно и теперь нападал на незваных гостей практически случайным образом, и это была достаточно эффективная тактика, поскольку невозможно было определить, за каким углом подкарауливает демон. Его выдавал только едкий запах.
Гилфорд высунул голову из-за уцелевшего фундамента и увидел меньше чем в десяти ярдах одного из монстров.
Этот уже ничуть не походил на человека. Трансформация была почти завершена: рост – семь с лишним футов, скругленный череп, острые челюсти. Вспомнился экспонат, который Салливан показал Гилфорду в Музее страшилищ.
Демон методично расчленял беднягу, который угодил ему в когти, – Гилфорд не знал жертву лично, но это было слабым утешением. Отсекая от тела кусок за куском, монстр методично разглядывал каждый и затем отбрасывал. Гилфорд, преодолевая тошноту, тщательно прицелился. Когда чудище вскинулось, держа в лапах очередной кусок человеческой плоти, он выстрелил.
Пуля угодила точнехонько в бледное уязвимое брюхо. Чудовище пошатнулось и рухнуло навзничь – еще живое, но едва ли способное на нечто большее, чем беспомощно лежать на спине и когтить воздух. Гилфорд бросился через усыпанный гранитным щебнем пустырь к разрушенному Куполу, спеша укрыться там, прежде чем на шум выстрела сбегутся другие твари.
За полуразрушенной стеной он обнаружил скорчившегося Тома Комптона. Тот зажимал ладонью рану на горле.
– Эти гады едва не оторвали мне башку, – сообщил следопыт и сплюнул в пыль кровавую жижу.
«Мы все еще можем истекать кровью, – подумал Гилфорд. – Как под Белло-Вудом, когда были людьми».
Он взял Тома за локоть:
– Идти сможешь?
– Надеюсь. Рано бросать моего призрака на произвол судьбы.
Гилфорд помог ему подняться. Рана на горле выглядела устрашающе, да и все прочие были немногим лучше. Истерзанное тело лучилось слабым светом. Хрупкая магия.
– А теперь тихо, – предостерег Том.
Они перебрались через кучу обломков – все, что осталось от Купола, который десять тысяч лет простоял в тишине пустого континента. На севере и западе отчаянно затрещали винтовки.
– Пригни голову, – велел Том.
Они медленно продвигались вперед, дыша пылью, пока рот не превратился в наждачную бумагу, а горло – в ржавую трубу.
«Я помню тебя», – думал Гилфорд.
Да, он помнил Тома Комптона, сержанта, который нес его на себе по пшеничному полю к Шато-Тьерри, нес совершенно напрасно, потому что раненый уже умирал…
Они перебирались через гранитный вал, пока не увидели Колодец – куда более яркий, чем помнилось Гилфорду. Колодец лучился светом, охраняемый по периметру парой чудовищ, бдительно вращавших глазами, в которых горел яростный ум.
Элиас Вейл все еще мог держать в руках винтовку, хотя пальцы сделались неуклюжими, как будто чужими. С ним происходили перемены, о которых он предпочитал не думать; точно так же менялись и окружающие его товарищи, в большинстве своем теперь даже отдаленно не похожие на людей. Но так было надо. Он находился рядом с Колодцем Творения, выполнял священный долг. Он ощущал близость богов.
Изменилось и зрение – Вейл теперь мог заметить малейшее движение даже в полумраке. Точно так же обстояло дело и с другими органами чувств. Он с легкостью улавливал запах солонины, который предвещал приближение неприятеля. Дождь, падавший на бугристую кожу, был холодным и в то же время приятным. Выстрелы стали оглушительными, и даже шорох гравия казался симфонией из разрозненных нот.
Обострилось и качество, которое изначально привлекло к Вейлу богов, – его способность проникать в человеческие души. Существа, штурмовавшие Заветный Город, были лишь отчасти людьми – а отчасти чем-то значительно более древним и важным, – но Вейл чувствовал канву их жизней, воспринимал каждое расстройство, каждое внутреннее противоречие, каждую тайную слабость. Это качество по-прежнему могло приносить пользу.
Винтовка была не единственным его оружием.
Он затаился за гранитной глыбой, а двое зашедших дальше в своей трансформации соратников патрулировали вокруг Колодца. Он чувствовал (хотя невозможно было это описать никакими словами) беспредельную пульсирующую энергию этого места, где боги, заточенные в подземном небытии, силились обрести физическое воплощение.
Как же их много…
А еще он чувствовал, что с севера к Колодцу приближаются двое полусмертных.
Он уловил в сияющем воздухе их имена. Том Комптон. Гилфорд Лоу.
Древние души.
Вейл крепче прижал к бугристой груди винтовку и улыбнулся в пустоту.
– Я зайду слева и отвлеку их парой выстрелов, а ты действуй по обстановке, – сказал Том.
Гилфорд молча кивнул, глядя, как его израненный друг ковыляет прочь.
Колодец представлял собой кластер алгоритмов, внедренный в онтосферу, крошечную лазейку, дающую доступ к более глубинной архитектуре Архива. Для бога-Гилфорда единственным способом проникнуть туда было физическое воплощение: ему было необходимо, чтобы Гилфорд-человек пронес его внутрь, однако сама битва внутри Колодца, Связывание, была задачей богов.
«Но я устал, – подумал Гилфорд. – Я изранен».
А вместе с болью и изнеможением нахлынула мучительная ностальгия: он поймал себя на том, что вспоминает Каролину с ее черными волосами и несчастными глазами, пятилетнюю Лили, завороженно слушающую о приключениях Дороти Гейл и Тик-Тока[15], терпение и силу Эбби, Николаса, взирающего на него с доверием, которого он не заслуживал и не оправдал… Как же хотелось вернуть все потерянное… Не это ли было главным, что побудило богов создать Архив? Человеческое нежелание расстаться с прошлым, утратить любовь к рассыпающимся атомам?
Он закрыл глаза и прижался щекой к влажному от дождя каменному выступу. Слабый свет в его теле моргнул. Из ран выступила кровь.
Разбудили его выстрелы Тома.
Чудища, несшие караул у разрушенной кромки Колодца, как по команде повернули голову на звук. Том выстрелил снова, и один из монстров закричал – этот крик, полный боли и ярости, был почти человеческим. Из простреленного брюха хлынула желто-зеленая жижа.
Гилфорд воспользовался сумятицей, чтобы подобраться еще на несколько ярдов к Колодцу, перебегая от одной внушительной, в человеческий рост, гранитной колонны к другой.
Оба монстра пришли в движение, они бочком приближались к источнику выстрелов, прикрываясь спинной броней от пуль. Они были необычайно крупными; вероятно, потому им и поручили охранять Колодец. Шли твари медленно и плавно, на двух ногах, но Гилфорд уже научился уважать их проворство. Обнаженные когти и мандибулы, увлажненные дождем, сияли костяной белизной. Относительно маленькие нижние руки, скорее даже не руки, а вспомогательные ножи, без умолку клацали.
Дождь усилился и из мороси превратился в настоящий ливень. Потоки бежали по древним камням, превращаясь над Колодцем в клубы пара.
Чудовищам дождь был нипочем. Они лишь на миг остановились и недовольно, по-птичьи, потрясли головой. Вода придавала их коже и панцирю ослепительный глянец, вытягивая скрытые оттенки цвета, создавая радужные переливы, и Гилфорду вдруг вспомнилось, что в детстве он любил полоскать в ручье невзрачные голыши, чтобы увидеть прячущийся под налетом пыли минеральный блеск.
Он был уже совсем близко. На него дохнуло жаром Колодца, запахом горелой изоляции.
Том вышел на открытое место и выстрелил, быть может израсходовав последний патрон. Гилфорд воспользовался шансом, который дал ему следопыт, и бросился к краю Колодца. «Спасайся, пока можешь», – хотел он прокричать, оглянувшись, но у Тома подогнулись ноги. Следопыт упал на колено, из последних сил вскинул винтовку, но ближайшее чудище, то самое, которое он ранил, набросилось на него.
Гилфорд невольно застонал, увидев, как монстр одним ловким движением отделил голову Тома от тела.
Все остальное скрыла милосердная пелена дождя. Пахло озоном и молнией.
Не надо было Гилфорду останавливаться. Второе чудище заметило врага и устремилось наперехват; длинные ноги несли его со скоростью леопарда. На бегу оно не издало ни единого звука, который был бы различим в шуме дождя, но, остановившись, выпустило облако едких паров, побочный продукт непостижимой химии его организма. Странный, невыразительный взгляд был прикован к Гилфорду.
Тот прицелился и дважды выстрелил. Пули раскололи глянцевитый панцирь и, возможно, раздробили ребро. Зверь отступил на шаг. Гилфорд стрелял еще и еще, пока не опустел магазин и чудовище не замерло на земле.
«Том…» – подумал Гилфорд.
Но помочь следопыту было уже невозможно.