Дали знать, что надо срочно явиться в приемную Калинина. Быстрые сборы, прощание с Ивони – и я в Москве. Прямо с поезда на Моховую улицу, в приемную. Прошу доложить, что сын Якова Весника прибыл. Представляю, каково было удивление ожидавших приема, когда какого-то мальчишку, чуть ли не с котомкой в руках, секретарь председателя ВЦИК провел вне очереди в кабинет всесоюзного, как его называли, старосты.
Калинин знал меня совсем маленьким. Мы часто бывали у Орджоникидзе в их кремлевской квартире, где иногда бывал и Михаил Иванович. Первая фраза после: «Здравствуй, Женя» – была тихо произнесенная: «Маму тоже взяли?» Я сказал: «Да». Михаил Иванович спросил, есть ли у меня родственники в Москве. Узнав, что есть, пожелал мне успехов в учебе, дал какие-то деньги, сказал, что меня никто не тронет, пожал мне руку и приказал отвезти домой. Со мной поехал какой-то человек, привел меня в домоуправление, показал запись в домовой книге: «Несовершеннолетний Евгений Яковлевич Весник, учащийся средней школы, прописан постоянно на площади комнаты в 12 квадратных метров в доме № 42, в квартире 57 по распоряжению М. И. Калинина».
Сургучная печать на двери комнаты была сорвана, и я стал ее постоянным жителем. Остальные три комнаты были украшены сургучом с веревочками и следами грозных печатей. До сих пор я не могу спокойно смотреть на застывшие кружки из сургуча. Они пугают меня своей безжизненностью, мне всегда кажется, что все то, что несет на себе холодный сургуч, обязательно таит зло!
Итак, холодный сургуч был снят с моего будущего, и началась полная неизвестности и тревог самостоятельная жизнь. 15 января 1938 года мне исполнилось 15 лет.
В небе парил «отец родной». Сквозь его китель просвечивало неровно бьющееся сердце. Знакомый голос зазвучал где-то над «отцом народов» высоко-высоко и далеко-далеко от него.
Я узнал голос Владыки. «Добрый человек из доброго сокровища (сердце „отца всех“ не мигает) выносит доброе, а злой человек из злого сокровища (сердце под кителем замигало) выносит злое».
Почему-то где-то зазвучала «Лезгинка», послышалась пальба из пушек, и кто-то, тяжело вздохнув, прошептал: «Антракт».
Так в 1937 году я вдруг потерял отца и мать: отца навсегда, мать на 18 лет. И остался один в 14 лет. Несмотря на пережитую трагедию, я испытываю гордость за отца и мать, ушедших из жизни, победив тех, кто пытался уничтожить их не только физически. Я знаю, что отец победил расстрелявших его. Не знаю тех, кто издевался над моей матерью в тюрьмах и лагере, знаменитом лагере «Алжир» под Акмолинском для жен врагов народа, а потом еще в ссылке. Но знавшие мать и здравствующие доселе добрые люди уважительно вспоминают ее и ставят в пример другим. Отец и мать реабилитированы. Именем отца названа улица в городе Кривой Рог, открыты мемориальные доски с именем Якова Весника, память о нем сохраняется в музеях завода «Айваз» (ныне объединение «Светлана»), Криворожстроя.
Я счастлив, что до сих пор, будучи уже пожилым человеком, приезжая в Кривой Рог, встречаю людей, вспоминающих отца добрыми словами. А прошло ведь более полувека!
Моя мать после 18-летнего изгнания из общества вернулась в него, преподав многим, и мне в том числе, уроки мужества, стойкости, оставшись после ужасных лет унижений и травли такой же психологически здоровой, энергичной, красивой женщиной, какой была до 1937 года. Это ли не победа над мерзавцами!
Несмотря на крутые повороты в истории страны, из которых толковые, прогрессивные принимаю всей душой, я не могу ни осудительно, ни с иронией отнестись к революционному и партийному фанатизму моего отца. Потому что – я это знаю точно – ни в каких преступлениях и заговорах он не участвовал и был абсолютно честным человеколюбом! Поэтому и расстрелян.
Запели, загудели, завздыхали колокола.
Антракт закончился. Небо снова рассценилось, затеатралилось… Бинокли направлены на созвездия Гончих Псов и Скорпиона. Там из-за «облаков-кулис» выглянули огромные – в размер целой эпохи – сапожища. Самого «отца сапог и всех народов» не видно.
Раздался душу лечащий голос Владыки: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их… Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые».
Веселая маршевая музыка заглушает колокольный звон. Летающие вокруг сапожищ сатанята укрепляют между голенищами транспарант, выписанный буквами из убитых горлиц: «Москва. 1937 год».
Из миража вырисовывается поясной портрет «вождя». Он висит точно над сапогами, и создается впечатление целостности личности, то есть гармония сапог и всего того, что выше… Проявляется кабинет следователя на Лубянской площади. Два бостоновых джентльмена вводят в кабинет Маму.
Следователь(привставая из-за стола). Евгения Эммануиловна, входите, входите. Будем знакомиться. Капитан Икс.
Мама. За что арестован муж?
Следователь(с сочувствием). Садитесь. Ваш муж арестован, как враг народа.
Мама. Он не может быть врагом народа!
Следователь. Не торопитесь, уважаемая, не торопитесь. Вы хотите установить истину?
Мама. Конечно.
Следователь. Значит, помогайте следствию. (Смотрит на лист бумаги.) У вашего мужа, 1894 года рождения, есть старые грешки… Всего год назад, в августе 1936 года ваш супруг Криворожским горкомом партии был исключен из ВКП(б) за пособничество троцкистам: он помогал некоему Дрейцеру, одному из тех, кто замышлял убить товарищей Сталина, Ворошилова, Жданова, Кагановича, Орджоникидзе и многих других. Дрейцер, бывший начальник личной охраны Троцкого, работал у вас на заводе в Кривом Роге. Это – факт?
Мама. Да. Но разве неизвестно, что моего мужа восстановили и в партии, и в должности буквально через десять дней после исключения? Специальным постановлением ЦК партии, опубликованным в центральной печати. За него поручился Серго Орджоникидзе. И Сталин был осведомлен об этой ошибке.
Следователь. Знаю. Но согласитесь, довольно странно: подручный троцкистов летает на самолете вашего мужа в Москву, поддерживает связь с заграничными центрами, а никто, в том числе и ваш муж, ничего не замечает. Удивительно!
Мама. Дрейцер работал в Кривом Роге меньше года. Коммерческим директором завода. И его частые разъезды были абсолютно естественны, по крайней мере, для нас. Уверяю вас, Яков Ильич не мог замышлять чего-либо плохого. Особенно против Серго. Это невероятно. Они дружили с Серго с гражданской…
Следователь. Хорошо. Пойдем дальше. В длительных командировках за рубеж вы сопровождали своего мужа. Так?
Мама. Так.
Следователь. Припомните, пожалуйста, в Германии он никого из немцев не приглашал к себе? Или, может быть, немцы вас приглашали?
Мама. Приглашали. Как правило, коммунисты, наши товарищи.
Следователь. Вы сказали, «как правило». Значит, были и иные встречи?
Мама. Не помню. Пожалуй, все-таки с членами партии.
Следователь. Пожалуй или точно? Не очень ясно.
Мама. Просто я волнуюсь. Вы что, подозреваете, что Весник – шпион? Но это же, простите, полнейший абсурд. Ему поручали закупать современное металлургическое оборудование для Магнитки, Кузнецка. Это была его главная задача. А для этого приходилось общаться с разными людьми: деловыми, политиками, специалистами. Кстати, фирмы и заводы там возглавляют не коммунисты…
Следователь. Да-да, разумеется.
Мама. Мне обещали встречу с мужем.
Следователь. Это от вас зависит в первую очередь, когда и где состоится такая встреча. (Встает, ходит. Внезапно.) А ведь вы нам врете! Все вы прекрасно знаете и помните. И встречи, и шикарные подарки, и шифрованные письма! (Пауза.) На кого и для чего учили вас в Оберзее?!
Мама. Как вы… Я…
Следователь. Молчать! Встать! В карцер захотелось? Хватит крутить вола! Рассказывай! Думаешь, нам не известно, что твой муженек в одной армии с Тухачевским служил? (Кладет перед ней бумагу.) У нас достаточно материала, чтобы вас обоих расстрелять и без официального признания. Но неужели не захотите выскоблить, вычистить себя перед народом? Пиши: виновата, помогала троцкистам, хотела с мужем завод взорвать. Признавайся во всем, тогда свободу увидишь. Вот ручка, давай, пиши…
Мама. Мой муж – честный человек! И честный коммунист!! Вы что же – донос на собственного мужа предлагаете мне сочинить?
Следователь. Утром встретимся. (Джентльмены уводят маму.)
На небе вдруг стало темно, как будто кто-то выключил электричество, но буквально на несколько мгновений, и снова стало светло… «Ночь» пролетела как стрела… Театр!
Снова тот же кабинет.
Мама. Я заявляю протест. Согласно Конституции, никто не может быть арестован без ордера прокурора…
Следователь(резко). Вот ордер на ваш арест. (Кладет перед ней.) Скажите, только без дураков: неужели копаться в курином помете такой красивой, пахнущей хорошими духами даме интереснее, чем выступать на сцене, ловить восхищенные взгляды? А? Вы ведь (смотрит в записи) пели в середине двадцатых годов в частном театре в столице. Да?
Мама. Я настаиваю, требую свидания с мужем!
Следователь(помолчав). Мне почему-то кажется, вам не совсем понятно, что в вашей жизни произошли большие перемены… Ну как бы вам сказать… Отцвел, отплодоносил – уступи место другому. Воздай, как говорится, дань мудрости природы. Время от времени требуется убирать лишнее, вредное. Напрасно вы не желаете очиститься перед нами… ради оздоровления народа!
Мама. Попахивает фашизмом…
Следователь. (Бьет ее по лицу.) Сука!
Следователя затрясло, согнуло… Он ищет по карманам, очевидно, лекарство, но поздно – он падает на пол: начался эпилептический припадок… Вместе с джентльменами мама помогает больному прийти в себя.