Так кончается эта картина.
И тут же приходит Сашеньке в голову другая картина.
Плывёт по морю огромный теплоход, на капитанском мостике стоит отважный капитан Черенков. Волны бьются о теплоход, а он рассекает носом волны и идёт точно по курсу. Вдруг раздаётся крик: «Человек за бортом! Человек за бортом!» Это Саша Лагутина — ну конечно, опять она, кто же ещё? — неосторожная Саша свалилась в море. Скорее, скорее, надо спасать Сашу. На теплоходе много людей, но все в панике и в растерянности. Только капитан Черенков хладнокровен и смел. «Спустить шлюпку!» — мужественно командует он матросам. Они быстро справляются, но ещё быстрее, с быстротой молнии, Сашенька, то есть капитан Черенков, уже в воде. Он вытаскивает захлебнувшуюся Сашу Лагутину из глубины, нырнуть ему ничего не стоит — он испытанный морской волк. И вот она в шлюпке, крепкие руки матросов гребут уверенно, шлюпка мчится по волнам. Саша без сознания, она нахлебалась воды. С морем шутить опасно, море не любит слабых. Но сильный и смелый капитан берёт Сашу за руку, пульс бьётся всё ровнее, Саша приходит в себя, открывает глаза. «Кто меня спас? — спрашивает она слабым голосом. — Неужели ты, Сашенька? Спасибо тебе». Он отвечает: «Какие пустяки. Это мой прямой долг — следить, чтобы на теплоходе всё было в полном порядке». Так он ей ответит и снова встанет на свой капитанский мостик. Пусть она знает, кто самый смелый и самый сильный. Кто всех чемпионов по любому теннису победит в одну минуту.
А стихотворение сегодня какое-то трудное, оно плохо запоминается. Бывают такие стихи — никак не выучишь.
Хлопнула входная дверь, и старший брат Алёша вошёл в комнату. От него тянуло холодом и радостью. Алёша поставил на стул деревянный чемоданчик, который художники называют этюдником, потому что ездят с этим чемоданчиком рисовать этюды — рисунки с натуры. Алёша потёр озябшие руки и сказал:
— Всё зубришь? — Он отодвинул от стола Сашеньку вместе со стулом. — Весна, пойми! Птицы задыхаются от песен, а он весь день уроки учит, комнатный мальчик. Смотри лучше сюда!
Алёша раскрывает чемоданчик, а в нём прекрасная картинка. Голубое светлое небо, голубой тёмный ручей, ветки тополя блестят на солнце, а само солнце раскололось в воде на запятые, кавычки, крестики, нолики, молнии. Сашенька видел сегодня всё это, когда смотрел на лужу-океан…
— Ой, Алёша, красиво! Ты, Алёша, наверное, настоящий художник, хотя и молодой.
— Ха! Какой же ещё? Конечно, настоящий. Все художники, Сашенька, настоящие.
— А ненастоящие — кто?
— Они и не художники вовсе. Понял? Ладно, после поймёшь. Ты ел?
— Да. Там блины с мёдом. Маме позвони, Алёша, она беспокоится.
Алёша в кухне гремел тарелками. А Сашенька, подперев подбородок кулаком, смотрел на новую картинку. И всё больше весенней красоты видел в этой картинке. Прозрачная синяя вода. Лужа, озеро? А может, океан? И небо светится от радости. Холодная ранняя весна. Если бы посреди картинки была тоненькая девочка в синем пальто и голубой шапке, было бы, наверное, ещё красивее. Раз в сто.
— Я её на выставку акварелей предложу, — сказал Алёша из кухни. — Может, возьмут. Весна — самое акварельное время. Понял? Ладно, после поймёшь. Чай будешь, Сашенька?
— Нет, Алёша, я пил. Алёша, как ты думаешь, меня запишут в самбо?
Ложечка в кухне перестала звенеть.
— Тебя? В самбо? — Алёша встал на пороге и смотрел на брата. Потом не удержался, прыснул и сказал: — Не обижайся, Сашенька.
Саша пришивает пуговицу
Саша собралась смотреть по телевизору кинокомедию. Но папа вдруг сказал:
— Сначала пришей пуговицу. Ходишь, как безнадзорная.
Папа у Саши хороший, но у него есть серьёзный недостаток. Он любит воспитывать Сашу. Если бы у Сашиных родителей было несколько детей, то каждому досталось бы понемногу. А так — всё на одну Сашу, на единственную дочь.
— Кому я сказал? Отойди от телевизора, что ты к нему подкрадываешься? И пришей.
— Не дует, — ответила Саша, хотя было ясно, что не отвертеться. — Всё равно хожу расстёгнутая. — А вдруг папе не понравится, что она ходит расстёгнутая, как какая-нибудь безнадзорная? И она на всякий случай добавила: — Все в нашем классе ходят нараспашку. До одного человека. Даже Черенков, а он известная манная каша.
— Все? — спросил папа. — До одного? И все получили тройки с минусом за контрольную по математике?
— Мне просто не повезло, пап, смотри, я умею мостик делать. Опа!
Саша перегнулась назад, легко достала руками пол, мостик получился сразу. Волосы повисли. Теперь она видела всё вверх ногами: книги в шкафу, папу в вельветовой пижаме, окно, а за ним дерево, которое тоже было перевёрнуто вверх ногами.
— Я лучше Катьки мостик делаю. Сразу — опля! А она кряхтит и сопит. А между прочим, ставит из себя. Не люблю, кто ставит из себя. Пап, а ты умеешь кувыркаться?
Папа улёгся на тахту, скрестил ноги и вздохнул:
— Пришивай, пришивай и не делай отвлекающих манёвров. Что ты дурака-то валяешь?
Пришлось тоже вздохнуть погромче, взять шкатулку с нитками. Ну до чего скучно. Как будто нельзя прожить без этой дурацкой пуговицы. Да хоть сто лет.
Нитка сразу запуталась. Саша, конечно, дёрнула посильнее. Тогда нитка, конечно, оборвалась. Новая никак не вдевалась. Ну почему нитки всегда толще, чем игольное ушко? Просто безобразие. И почему кончик иголки вместо того чтобы воткнуться в пуговицу, втыкается в палец? Ну почему? Показалась красная капелька, Саша сунула палец в рот, чтобы слизнуть кровь. Все люди так делают. Но папа сказал:
— Глаза бы не глядели. Ну что за безрукость! Дай сюда.
Ловко и быстро он пришил пуговицу, убрал коробку.
— В армии я лучше всех пуговицы пришивал, в рекордные сроки. Старшина Приходько меня хвалил перед строем. Пустяк, думаешь? А по-моему, унизительно не уметь простые дела делать.
— Да ладно, пап. Я умею выключатель чинить. Ага! А ты, пап?
Кукушка выпрыгнула из часов, весело закуковала.
— Восемь, — проворчал папа. — А мама всё никак не доедет до дома.
— Папа, послушай, с крыши капает. Слышишь?
— Слышу. Ну и что? Весна, вот и капает.
— Весна, пап! А что ты обещал? Забыл? На букву «В»! А?
— Не забыл. Но ещё не совсем весна. Ещё только начало.
Папа нарочно дразнит Сашу. Но не такой человек Саша, она настаивает:
— Велосипед покупать самое время, папа. Пока выберем, пока что — и как раз станет сухо. А, пап? Обещали — весной купим. А вон с крыши капает.
— Ох, Сашка, настырная ты. Купим, раз обещали. Не жми. Ты уроки выучила?
— Мало совсем задали.
— Ну что за привычка отвечать не на тот вопрос. Выучила или нет? Ответь по-человечески.
— И в кого я такая настырная, папа? Не знаешь?
— Опять увиливать? Смотри, Саша.
— Ну, стихотворение выучить — и всё.
— А ещё что?
Ну что за привычка видеть человека насквозь. Не каждый это любит, чтобы его видели насквозь.
Саша повернулась, пошла в другую комнату, по дороге, не оборачиваясь, бросила:
— По истории каплю. По английскому пустяк. Не повод для разговора.
Папа засмеялся.
— «Не повод для разговора», нахваталась взрослых слов. Учи, учи, скоро мама придёт, ты что?
Саша листает учебник. За окном барабанят капли. Там, у самой стены, сегодня днём ещё лежал снег. Теперь эти тяжёлые капли пробивают его насквозь, и скоро он совсем исчезнет. Останется от него только мокрое место. И тогда, наконец, Саше купят велосипед. Купят, купят, куда они денутся. Обещали.
Саша выкатит его во двор — лёгкий, сверкающий, новенький. Она взлетит в седло, и оно запружинит. Но сначала она погладит это скрипящее седло, пахнущее кожей. А только потом сядет на свой новенький велосипед. Ноги тронут педали, легко, без всякого усилия нажмут — и сразу закрутятся послушные колёса. Тихо тренькнет звонок, чуткий и нежный. И спицы замелькают, сольются в сплошной светящийся круг. И ветер будет догонять стремительную велосипедистку, но не догонит. Нет такого ветра, который мог бы лететь быстрее, чем Саша Лагутина на своём новом прекрасном велосипеде.
Смотрите все, смотрите, как мчится вперёд эта девочка, у неё сильные ноги, у неё смелый взгляд, она пригнулась к рулю — и в полёт, в космос, вперёд.
А дома Саша сложит свой велосипед, потому что он будет складываться, этот новый необыкновенный прекрасный велосипед. Его можно будет убрать на антресоли, и он никому не будет мешать, и мама не будет говорить, что Сашины вещи всегда торчат посреди дороги.
Потом наступит лето. Хорошо бы мама разрешила взять велосипед в лагерь. Мама, наверное, разрешит. Почему не разрешить-то? Он же складной, этот велосипед. Его можно погрузить в автобус, места он занимает не больше обыкновенного чемодана. Конечно, надо взять его с собой. Кто же уезжает на всё лето от своего велосипеда? И как хорошо в лагере иметь велосипед. Там ровные дорожки, мягкие от травы или сосновых иголок. И можно сколько хочешь гонять на велосипеде вокруг берёзовой рощи. И от спальни к спортивной площадке, а там поставить его, прислонив к сосне, и сыграть в настольный теннис. С одним человеком. А после игры — небрежно оттолкнуться одной ногой и птицей взлететь в седло. А тот человек посмотрит, какой лёгкий и ловкий у Саши Лагутиной велосипед. Он скажет: «Дай прокатиться, Саша». А она ответит: «Катайся, пожалуйста. Мне не жалко». И он поймёт, что она нисколько не жадная, а очень даже хорошая девчонка. И не только в настольный теннис с ней хорошо играть. С ней можно подружиться крепко и верно, может быть, на всю жизнь. Несмотря на существенную разницу в возрасте. Потому что дело вовсе не в том, кто учится в четвёртом классе, а кто в шестом.
Саша вздыхает мечтательно, сдувает с носа чёлку, прислушивается к звону капель за окном. Эх, велосипед ты мой, велосипед! Надёжная машина! Верный конь! Любимый мой велосипед!
Так мечтает Саша. В чём-то она права. Человек, у которого есть велосипед, это совсем не тот человек, у которого нет велосипеда.