А Медведь только лапой махнул беспечно. Мол, успею ещё, куда спешить. Далеко ещё до зимней стужи…
Но оказалось – не так уж и далеко. И недели не прошло, как завыли, закружили над лесом ветра холодные, северные. Последние озябшие листочки с деревьев сорвали, самые первые снежинки с собой принесли…
«Всё, хватит ждать! – решил косолапый. – Пора и мне нору себе готовить!»
Принялся он землю рыть… но не получается у Медведя ничегошеньки. Да и земля уже холодами схватилась, твёрдой стала, как каменная…
«Пойду лучше, Барсука из норы выгоню, – думает Медведь. – Он мастер, мигом себе ещё одну нору приготовит, а у меня уже готовая будет!»
Подбежал он к барсуковой норе, попробовал в неё протиснуться… размеры не те. Принялся он тогда Барсука звать, чтобы тот вылез да помог косолапому собственную нору приготовить – но Барсук так из норы и не выглянул.
А в лесу всё холоднее и холоднее становится. Вот-вот сама госпожа Зима в лес пожалует, до весенней поры править в нём будет. Все лесные жители к приходу её хоть как-то подготовились, один Медведь-бедолага по лесу озябшему бродит и что ему делать дальше – не знает даже. И холодно ему, и голодно… а ведь настоящие холода ещё и не начинались даже…
Бродил Медведь, бродил… совсем из сил выбился. Залез под поваленную ель, улёгся там на мох.
«Отдохну немного, – думает. – Сил наберусь».
Задремал Медведь под елью, а ночью снег вдруг повалил, да ещё какой! Всю ночь шёл, завалил ель ту со всех сторон. А Медведь спит и о том не ведает даже, только ощущает во сне, словно ему тепло сделалось, да так тепло, что и просыпаться не хочется. Так и проспал косолапый под снегом до самой весны.
А к этому времени Зима вновь в края северные подалась. А на смену ей Весна в лесу объявилась, сугробы снежные теплом своим растопила. Мокро стало Медведю под елью, неуютно…
Проснулся он, из-под ели быстренько выбрался. Стоит, озирается… ничего понять не может. А потом понял, что проспал он благополучно под елью этой всю долгую и холодную зиму.
Вот так и стала та поваленная ель первой медвежьей берлогой. И с тех пор все медведи так зимуют: кто под елью вывороченной, кто под кучей хвороста. Главное, чтобы снежком сверху берлогу привалило… снег хоть и холодный, а под ним так тепло!
Не верите? Тогда спросите у самого Медведя.
– А третья сказка, она, наверное, летняя будет? – спросила Дашенька.
– Точно, летняя! – усмехнулся Домовой. – О том, как пчёлы медведя однажды проучили!
– И эта про медведя? – удивилась Дашенька.
– А что поделаешь, – усмехнулся Домовой в реденькие свои усы, – ежели косолапый так и норовит в \очередную сказку попасть!
Жили на одной пасеке пчёлы. Вместе работали, вместе отдыхали, никого из соседей зря не обижали. Но и себя в обиду тоже не давали!
А ещё пчёлы на той пасеке никому в помощи не отказывали. Всех, кто с добром и лаской к ним приходил, сладким душистым мёдом угощали. Вот только грубиянов и наглецов всяческих не любили, терпеть их не могли!
Заявился как-то на ту пасеку Медведь. Слышал он от кого-то краем своего медвежьего уха, что пчёлы всех мёдом сладким потчуют, обрадовался, мигом до пасеки доковылял. Подошёл к крайнему улью, хлопнул по нему лапой да как заревёт:
– Эй вы, букашки-таракашки крылатые! Давайте сюда мёд ваш и побольше чтобы! И поскорее, иначе всем вам сейчас очень плохо будет!
– Это тебе сейчас очень плохо будет! – отвечают ему из улья пчёлы. – Уходи лучше подобру-поздорову, косолапый!
– Ах, вот вы как! – разозлился Медведь. – Ну, держитесь!
Да как хлопнет вторично по улью лапой.
Что тут началось!
Как вылетели пчёлы со всех ульев, как начали они кусать да жалить грубияна косолапого! И в лапы, и в уши, и в нос! А одна пчела исхитрилась и даже в язык Медведя жиганула. Да больно так!
Взревел Медведь дурным басом, прочь от пасеки кинулся. Долго бежал, запыхался. Оглянулся: нет пчёл, отстали. Присел он тогда отдохнуть. Сидит, охает, пчёл тех всякими нехорошими словами обзывает.
В это время Заяц неподалёку скакал. Увидел он Медведя, к нему свернул.
– Что случилось, дядя Миша? – спрашивает. – Обидел тебя кто?
– Пчёлы меня обидели! – отвечает Медведь. – Искусали всего, а за что, спрашивается! За то лишь, что медку у них капельку попросил!
– А ты подробнее расскажи! – просит Заяц. – Как у пчёл мёда просил, и что они тебе на это ответили. Всё расскажи!
Вздохнул Медведь и стал рассказывать по порядку. Как он на пасеку пришёл, как с пчёлами там разговаривал, и что между ними потом произошло. Выслушал Заяц внимательно, ушками задумчиво пошевелил.
– А может ты, дядя Миша, не так просил? – говорит он Медведю. – Может, как-то по-другому просить надо было?
Сказал так Заяц и дальше себе поскакал.
И Медведь тоже в чащу лесную поковылял, от пчёл подальше. И сколько ковылял, столько размышлял: что же он всё-таки не так сделал, когда медку у пчёл просил? Почему они вместо мёда – искусали его всего?
А вы, ребята, как думаете – почему?
– Да потому, что… – начала, было, Дашенька, но Домовой её перебил.
– Стоп! – сказал он. – Не говори! Пусть юные читатели этой книжки сами подумают над ответом. А ты держи ещё одну сказку. Тоже весьма поучительную!
Все вы знаете о совах, ночных хищных птицах. И знаете, наверное, что не все совы одинаковой величины: воробьиный сычик, к примеру, не больше скворца, а имеются и очень даже значительные по размерам совы…
И самая крупная из них – филин!
Филин – настоящий лесной разбойник! Когда ночью по лесу летает – хватает всех без разбору: от маленькой мышки до зайца или, скажем, глухаря. Даже ёжа схватить может, даром, что тот весь в колючки одет.
А криком своим зловещим филин и человека в сумерках до полусмерти перепугать может. Недаром на Украине и на Беларуси филина зовут «пугачом».
А хотите узнать, откуда взялся филин в наших лесах?
Тогда слушайте сказку.
Жил в стародавние времена в деревушке лесной один, скажем так, очень нехороший человек по прозвищу Филин. Мало того, что был он злым, жадным и завистливым… ко всему прочему, был он ещё и ведьмаком-чародеем. Мог по ночам в большую страшную птицу превращаться, и в таком вот птичьем обличии над лесом ночным летать.
Как он это проделывал, про то никто из людей и не догадывался даже, но каждую, считай, ночь, распахивалось единственное окошко его скособоченной мрачной избушки, что на самом отшибе деревушки находилась, и из окошка того страшная птица бесшумно вылетала.
Не просто так летал ведьмак по ночам – отыскивал он прохожих, по той или иной причине на дороге лесной задержавшихся. Как только отыскивал такого бедолагу – тотчас же начинал над ним кружить, клювом зловеще щёлкать.
– Отдай золото! – кричал при этом ведьмак страшным голосом. – Отдай серебро! Всё, что есть – отдай, не то – не жить тебе больше!
И не отстанет, пока насмерть перепуганный человек не отдавал ему всё, что имел, лишь бы в живых остаться. А ведьмак ухватит быстренько добычу когтистыми своими лапами, заухает довольно и домой спешит. Залетит в окошко, спрячет награбленное… и вновь в лес спешит, очередную жертву себе подыскивает…
Вот так и жил тот Филин, припеваючи, никакого горя не ведая. Работать не работал, а с деньгами всегда знался. И что удивительно: вся жители деревушки знали, чем по ночам их сосед занимается… знали и молчали. Очень уж все того ведьмака боялись.
Но до поры, как говорят, жбан воду носит. Лопнула, наконец, у людей терпение, надоело им на все эти безобразия молча смотреть. Собралось как-то несколько молодых хлопцев, подкараулили они момент, когда ведьмак в очередной раз птицей обернулся и из окошка своего вылетел… а потом взяли да и подожгли его мрачное жилище со всех четырёх сторон.
Высоко взвилось в небо алое пламя, жарко затрещали брёвна… да только ведьмак того не видит, ни о чём таком и не подозревает даже. Как никогда в эту ночь ему повезло: попал ведьмак-оборотень на купца богатого с целым кошелём золота. Всё отдал купец пернатому грабителю… он бы и лошадей отдал, да только зачем птице лошади…
Летит ведьмак домой, ухает от радости. Тяжёлый кошель с золотом чуть не по самой земле волочит. Подлетает к избе своей – а от неё одни только головешки и остались, да и те давно уже прогорели.
Закричал от ужаса оборотень, кошель с золотом из лап выронил. Понял он, что никогда уже не сможет человеческое своё обличие вернуть, что придётся ему век доживать в этом птичьем теле.
Так оно и вышло. Остался Филин птицей навсегда: большой, хищной, страшной на вид. Так и живёт по сей день, днём от стыда прячется в чаще лесной, зато ночами по лесу бесшумно летает, зверушек да птиц лесных на пропитание себе добывает. А ещё, время от времени, по старой привычке людей пугать пытается. Говорить по-человечески он уже давно разучился, ухает только зловеще на ночных прохожих да от бессильной злости клювом крючковатым щёлкает.
Такая вот сказка получилась. А в настоящей, не сказочной жизни, филины, хоть они, безусловно, и приносят определённый вред лесному хозяйству, взяты под охрану. Ибо редкими они стали в нашей фауне, а во многих местах и вовсе исчезли. Потому нужно их, как и прочих хищных птиц, всячески беречь и охранять.
– Ну что? – сказал Домовой. – В расчёте мы теперь?
– Какой же это расчёт? – удивилась Дашенька. – Вы у меня шесть сказок взяли, а мне только четыре подарили!
– Ишь, как хорошо она считать умеет! – почесал Домовой лохматую свою шевелюру. – Думал схитрить – не получилось! Ну, так и быть, ещё одну сказочку тебе подарю, последнюю! А больше у меня нет! Пять за шесть – это справедливо! Тем более, что сказки мои – больше твоих по размеру!
– Ладно, – сказала Дашенька. – Пусть так будет!
И Домовой, ещё разочек юркнув за печь, вытащил оттуда новую сказку. О том, как Черничка место себе в лесу искала…