Приезжай сюда, когда вырастешь. Когда ты посмотришь на эти просторы, твой мир уже никогда не будет прежним…
Я слушал его прилежно, хотя почти не понимал, о чем речь. Ведь хорошие друзья должны уметь слушать, не правда ли?
Кроме чтения писем, он развлекал меня рассказами о том, что делал сегодня, чем озабочен. Как он обрадовался похвале взводного, или как старина Сун опять на кого-то наорал – чтобы понять, какой у старины Суна скверный характер, мне хватило всего пары дней. А еще он повторял:
– Вырастешь, окрепнешь – возьму тебя с собой в дозор!
Дозор? Это еще что? Впрочем, с таким, как он, я пойду куда угодно. Мне нравилось быть его компаньоном.
Сегодня братишка Хуан повел меня знакомиться со старшими. В душе я боялся, но все-таки резво потрусил к ним «на поклон». Рано или поздно все равно познакомимся, так чего же откладывать?
Братишка Хуан закричал:
– Ламу, Сэнгэ, Найя, ко мне!
Три собаки лежали у ворот и грелись на солнышке. Повиновались они безупречно: тут же вскочили и подбежали к нему.
Братишка Хуан присел на корточки, подтолкнул меня к собакам и объявил им:
– Это Дава! Ваш новый приятель. Теперь он тоже будет жить здесь, на заставе. Так что дружите с ним и не обижайте друг друга!
Собаки не очень приветливо зарычали в ответ.
– Эй! – нахмурился братишка Хуан. – Так нельзя, он свой! Давайте жить дружно. Лежать!
Он указал на черно-белую собаку:
– Знакомься, Дава. Это Ламу, что значит «фея». Она единственная дама на нашей заставе, так что обходись с ней галантно.
Я завилял хвостом:
– Привет, сестрица Ламу!
Ламу была красавицей: от носа до хвоста ее покрывала черно-белая шерсть, а по бокам головы до самой шеи, точно девичьи локоны до плеч, свисали мягкие длинные уши. Она смотрела на меня сверху вниз, а мне, чтобы видеть ее, приходилось задирать голову. Ее большие глаза цвета крепкого чая глядели ласково, и я успокоился.
Затем братишка Хуан указал на черно-рыжего пса:
– А это Найя. Это значит «горный баран». Молниеносный, как стрела. Будет тебе старшим братом!
И я опять завилял хвостом:
– Привет, братец Найя!
Найя смерил меня надменным взглядом. Сам он, конечно, смотрелся очень мужественно: все его тело – и шея, и грудь, от лап до стоячих ушей – было рыжим, и только спина – черная, как если бы он набросил на себя плащ. Еще у него были длиннющие задние лапы: мощные, мускулистые, и правда, как у баранов, скачущих по горам. Я замер от восхищения.
Наконец братишка Хуан указал мне на темно-коричневого:
– Ну а теперь разреши представить: перед тобой – сам почтенный Сэнгэ! «Сэнгэ» означает «лев». Он ваш вожак, понятно? Этот господин служит здесь куда дольше меня, так что я и сам при встрече с ним отдаю честь!
О вожаке братишка Хуан говорил с особым уважением. Перед Сэнгэ я завилял хвостом еще энергичнее, давая понять, что готов выполнять его указания.
– О, почтенный Сэнгэ! Я буду послушен тебе!
Из всей троицы Сэнгэ был самым большим и крепким. И как по мне, был похож скорее на бычка. Глаза круглые, как у теленка; широченный нос с гигантскими ноздрями похож на гору, пронизанную двумя тоннелями. Спина такая широкая, что хоть спи на ней, как на кровати. Но уж темпераментом Сэнгэ и правда походил на грозного льва. Клыки торчали в разные стороны, и стало особенно жутко, когда он клацнул ими, демонстрируя свою свирепость. Да, у нас, собак, зубы действительно растут как попало. Не зря же китайцы говорят: «У бурной речки берега петляют, точно собачьи клыки».
А Сэнгэ все смотрел на меня, тяжело и сурово, как бывалый вояка на новобранца.
Тишина затягивалась.
Первой растопила лед Ламу и завиляла хвостом мне в ответ. Ее хвостик был изящен, как веер. Вслед за ней закачал хвостом и Найя, будто размахивал вправо-влево короткой, но крепкой дубинкой. Уже совсем не так приветливо, как Ламу, но все же вполне по-дружески. И только Сэнгэ оставался неколебим, как скала: хвост недвижен, а выпученные глаза буравят меня насквозь.
И тогда я протявкал ему:
– Не стоит меня недооценивать! Я пока еще маленький, но когда вырасту, еще всем покажу! Мама говорила, что я не простой щенок!
Сэнгэ, презрительно пощелкивая кривыми клыками, описал вокруг меня пару кругов. «Ладно, ладно», – бормотал я про себя. Ты старше, значит ты круче. Не хочешь вилять хвостом мне в ответ – не надо. Главное, не рычи…
Братишка Хуан потрепал меня по голове:
– Ничего! Скоро свыкнешься… Старые вояки все такие!
И рассказал мне историю каждого из моей новой собачьей семьи.
Первым из их троицы на заставу попал Сэнгэ: его привезло начальство. Его отцом был пес гарнизонного штаба – чистокровный красавец из немецких спаниелей, а матерью – тибетский мастиф из деревни неподалеку. Всего у них родилось три щенка. К тому времени на заставе померла от старости собака по кличке Аху. Без нее солдаты стали чувствовать себя неуютно: при каждом сборе на плацу словно кого-то недоставало…
Узнав об этом, командир полка во время очередной проверки привез на заставу самого крепенького из трех щенков. Сэнгэ тогда исполнился ровно год, но выглядел он весьма устрашающе, за что и получил кличку «лев».
С тех далеких дней Сэнгэ уже проводил в запас целых два поколения бойцов, и братишка Хуан почтительно называл его «ветераном». Да, этому страшилищу удалось заполнить собой пустоту, образовавшуюся после смерти Аху. Благодаря мощной туше и сообразительности Сэнгэ быстро стал всеобщим любимцем.
Кто бы мог подумать, что всего через год застава обретет еще пару новых питомцев? Сперва бывший командир отделения с солдатами наткнулись в дозоре на Найю. Тот был мелкий, тощий и грязный с лап до головы. Завидев в лесу военных, которые сели подкрепиться сухим пайком, он осторожно подошел поближе и устремил на них полный надежды взгляд. Командир пожалел голодного пса и протянул ему половинку сосиски. Проглотив ее, пес сразу увязался за командиром и не отставал от них до самой заставы.
Тогда солдаты решили:
– Ладно! Зачислим его в нашу часть – будет у Сэнгэ товарищ.
Но пришелец улегся за воротами заставы и ближе подходить не собирался. Он вел себя очень бдительно: только окликнешь – тут же отбегал подальше. И лишь через несколько дней, убедившись, что людям в зеленой форме можно доверять, сам зашел на территорию заставы. Сэнгэ покружил вокруг новичка, принюхался и ткнул его носом в нос, принимая в сожители.
Третьей появилась Ламу. Нашел ее тогдашний командир первого отделения во время поездки в штаб по рабочим вопросам. Он довез собаку до штабной санчасти, где ей наложили повязку на пораненную лапу: кровотечение никак не прекращалось. Сперва он хотел оставить бедолагу в штабе, но та, увидев, что ее спаситель уходит, тут же поползла за ним, и рана снова открылась. Было решено забрать ее, еще совсем крошку, на заставу. Всего за полгода она превратилась в настоящую красавицу, поэтому командир и дал ей тибетское имя Ламу – «фея».
Теперь, узнав истории своих старших, я чувствовал себя уверенней. Оказалось, все они были приемышами: никто не жил на заставе с рождения, всех «зачислили» извне. Но, безусловно, они появились здесь раньше меня, и уже потому считались «старшими». Что же, буду относиться к ним с уважением, а там, глядишь, и подружимся.
Но прошло несколько дней, а на меня по-прежнему не обращали внимания. Все, что мне оставалось, – это следовать повсюду хвостиком за братишкой Хуаном. За что бы он ни брался, я делал то же самое: он выходил на зарядку – я замыкал строевую шеренгу. Он упражнялся в стрельбе – я бежал рядом и припадал к земле. Он занимался учебой – я сидел у его ноги. Он засыпал, и я, разумеется, тоже.
Самым веселым было время, когда братишка Хуан меня дрессировал. На команду «Сидеть!» я садился. На приказ «Лежать!» – ложился. Услышав «Лапу!» – протягивал лапу. Если я выполнял все правильно, то получал от него в угощение кусочек хлеба. Хотя на самом деле хлеб я не любил и выполнял все эти команды просто из опасения, что иначе он перестанет со мной играть. Эти игры для меня были лучше любого лакомства. Я быстро освоил новые движения, даже научился кружить на месте, гоняясь за собственным хвостом, от чего солдаты приходили в восторг.
Больше всего им нравилось играть со мной в «ты убит». Они складывали пальцы пистолетом и кричали: «Тра-та-та-та-та!» Я тут же валился наземь и закрывал глаза, а они покатывались со смеху и хвалили меня за сообразительность.
В играх с людьми я умел различать, кто есть кто, и с каждым вел себя по-своему, без рабской преданности в глазах. Например, если Чжоу, который обычно издевался надо мной, вдруг тоже решал поиграть в «ты убит», я воротил нос и даже не думал падать замертво. Он жутко злился и орал, что я тупая собака.
А вот старина Сун со мной не играл: считал это ниже своего достоинства. Только хмыкал да шел своей дорогой. Впрочем, и Сэнгэ с Най-ей тоже ни во что меня не ставили. Завидев наши с солдатами игры, оба лишь презрительно косились со стороны. Как видно, считали все это детскими шалостями, а сами-то они уже взрослые. Но мне было все равно: я просто обожал смотреть, как радостно смеются в эти минуты братишка Хуан и все остальные.
Я начал разгуливать по заставе каждый день, но не прошло и недели, как мне открылась одна важная тайна. И тайна эта была связана с Сэнгэ, моим новоявленным старшим братом.
Я обнаружил, что каждый день в обед Сэнгэ приходит на кухню, хватает клыками корзину со свежеприготовленной едой и тащит ее на лестницу за генераторной. Он возвращается оттуда уже только затемно. Не иначе как сам все съедает и думает, что я не вижу? А я все вижу! Но это уж слишком! Если ты ветеран, значит, можно ни с кем не делиться, так что ли?
На любой заставе повар – должность жизненно важная. Едят все бойцы только на местной кухне: остался голодным – больше подкрепиться негде. К счастью, Годунле с поваром повезло: здесь готовил настоящий мастер Кун Ули. Все любили стряпню Куна и величали его «шефом».