Это одно из самых классных соло на саксофоне всех времен и народов! Рэйф впервые услышал композицию «Бейкер-стрит» Джерри Рафферти будучи озлобленным, лишенным иллюзий шестнадцатилетним подростком, и эта музыка тронула его душу. А узнав, что она была написана в тысяча девятьсот семьдесят восьмом, в год его рождения, он прикипел к ней всем сердцем. Рэйф стал считать эту песню «своей», и ему захотелось научиться играть на саксофоне для того, чтобы эта музыка лилась из-под его пальцев.
И вот теперь, двадцать лет спустя, он может сыграть ее с закрытыми глазами. Сыграть так, словно саксофон – продолжение его тела, его голос, печальный плач, в котором звучат ноты протеста и надежды. Рэйф настолько сроднился с этим инструментом, что даже если порой месяцами не было времени достать его из кофра, все равно слышал в голове его звук и ждал, когда появится возможность сыграть.
И до чего же ему хотелось это сделать сегодня, чтобы избавиться, наконец, от терзающего душу непонятного чувства. Оно не проходило, как Рэйф ни старался отвлечь себя работой: собирал обуглившиеся остатки картонных трубок от фейерверков, разбирал плавучую платформу на озере. Но при этом он все равно понимал: воспоминания о том салюте, который должен был ознаменовать его вступление во владение Локсбери-Холл, теперь навсегда будут в его памяти связаны с Пенелопой. С женщиной, которую он не ожидал встретить в своей жизни и больше никогда не встретит.
Ну и подумаешь! Теперь он сможет о ней забыть. «Бейкер-стрит», только что сыгранная, снова сотворила чудо.
– Это было круто, чувак! – воскликнул Неряха, который и сам выложился на все сто, исполняя свою партию ударных. Впрочем, классно сыграли и остальные музыканты «Отклонения»: гитаристы и клавишник Стефан. Теперь можно было насладиться холодным пивом, сидя на одном из старых диванов, которых хватало на заброшенном складе. В этом здании группа репетировала и устраивала вечеринки.
– Из всех наших каверов «Бейкер-стрит» – лучший, – согласился Стефан. – Но пора снова начать работу над собственными песнями.
Рэйф сделал большой глоток пива и заявил:
– Кстати, я тут подумываю: не открыть ли мне фирму звукозаписи.
У Стефана отвисла челюсть, и он застыл, так и не донеся бутылку пива до рта, а потом посмотрел на Неряху, который покачал головой. «Неужели эти слова опять увеличили между нами дистанцию?» – подумал Рэйф. Да, у него появились деньги. Такие, о которых большинство может только мечтать. Но разве он стал другим? Он по-прежнему любит своих старых друзей.
Рэйф пожал плечами и произнес небрежно:
– Можно было бы заняться новым бизнесом. Взрывать всякие штуки – уже не так популярно, как прежде.
Это было неправдой, но сегодня, когда Рэйф понял, насколько тесно переплелись в его сознании мысли о фейерверках и Пенелопе, ему неожиданно захотелось оставить профессию пиротехника.
– Поменяй круто жизнь, – улыбнулся справившийся с оторопью Неряха. – Снова вернись в группу и наслаждайся исполнением разных каверов на именинах и свадьбах. И, как мы, тоже сможешь выучить наизусть все песни «АББЫ».
Дружный смех эхом отразился от стропил склада. Похоже, друзья простили Рэйфу то, что он так изменился. И до чего же здорово было это понимать!
Одна из туикнемских близняшек, симпатичная блондинка в ковбойской шляпе, юбке из шотландки и расстегнутой рубашке, завязанной на животе узлом, плюхнулась рядом с Рэйфом на диван и сказала с недовольной гримасой:
– А чем вам не нравится «АББА»? Под нее классно танцевать.
– Верно, детка. – Вторая двойняшка, похожая на сестру как две капли воды, уселась по другую руку от Рэйфа и предложила ему: – Пойдем потанцуем?
Гости уже вовсю отплясывали под звуки проигрывателя с автоматической сменой треков. Под потолком висел дым от сигарет с марихуаной. Вечеринка была в самом разгаре, и, похоже, продлится до самого утра.
«Боже правый, неужели я становлюсь слишком старым для подобных развлечений?» – Эта мысль вызвала приступ усталости, и Рэйф произнес:
– Мне сегодня надо уйти пораньше. Завтра с утра заседание правления. Мы подаем заявку на проведение новогоднего фейерверка в Лондоне. Это большой заказ.
– Ну вот, – проворчал Неряха. – Мы только что тебя нашли, и ты уже опять собираешься исчезнуть?
– Ни за что. Я тут неподалеку купил дом.
– Правда?
– Да. Учитывая то, как я жил до этого, мне показалось, что пришла пора где-нибудь осесть.
Разумеется, Рэйф не собирался пока рассказывать друзьям, какой именно дом купил, чтобы не пугать их размерами своего состояния.
Стефан рассмеялся:
– Значит, сначала появится дом, а после жена и дети, а?
Я не настолько глуп, чтобы жениться, – фыркнул Рэйф.
Близняшки прижались к нему с обеих сторон.
– Не делай этого, Рэйфи. Жена не захочет играть с тобой в те игры, в которых мы мастерицы.
Это точно. При слове «жена» перед глазами сразу возник образ женщины, желающей держать все под контролем, требующей, чтобы все было так, как хочет она.
Вроде Пенелопы Коллинз.
Мягкие полушария грудей двух близняшек, способные привести в восторг любого мужчину, сейчас почему-то не привлекали Рэйфа. Да, девицы не прочь переспать с ним. Не исключено, секс будет неплохим, но, скорее всего, покажется неинтересным, приевшимся. Тем более после той ночи в Локсбери-Холл, когда стало ясно, что секс с женщиной может снова быть таким восхитительным, поражающим новизной.
Рэйф вздохнул: проклятое гнетущее чувство опять вернулось.
В наступившей тишине Неряха вдруг заявил:
– Между прочим, не только у тебя дела идут в гору. В следующем месяце мы выступаем хэдлайнерами на фестивале.
– Музыкальный фестиваль Локсбери? – Рэйф присвистнул. – Респект, чувак. – И тут же нахмурился. – Я думал, эту тусовку прикрыли много лет назад. Сейчас полно более крупных фестивалей типа того, что в Гластонбери.
– Ну да, его не проводили уже лет десять. Но в этом году фестивалю исполнилось бы тридцать лет. Местные власти решили, что, если его провести, это станет классным путешествием в прошлое и поднимет интерес к Локсбери у туристов.
– Звучит прикольно. Вам нужно сыграть обязательно что-то из своего.
– Ты тоже мог бы с нами сыграть, приятель. Тебе понравится наш нынешний стиль: смесь «Пинк Флойд» с Мит Лоафом.
Тут музыканты заспорили, к какому же все-таки стилю можно отнести их музыку.
Одна из близняшек обняла Рэйфа за шею.
– В одном из музыкальных журналов будет целый разворот с репортажем об этом фестивале. Вон, видишь там Джули? Она журналистка и пишет статью. Ты знаешь, что на самом первом фестивале в Локсбери умерла девушка?
– Нет. На самом деле?
– Неправда, – отозвалась вторая близняшка. – Та девица просто потеряла сознание во время концерта. А умерла пару дней спустя. Из-за передоза наркоты. Ведь так, Джули?! – крикнула она журналистке.
Та подошла к их компании и села на подлокотник дивана.
– У меня есть история куда интереснее. Про Малютку Икс.
– Что еще за Малютка Икс?
– Ребенок, найденный под кустом, когда разбирали сцену после первого фестиваля. Маленькая девочка. Судя по всему, ей на тот момент было всего несколько дней от роду.
– Значит, ей сейчас почти тридцать, – одновременно поежились близняшки. – Она уже старая.
Рэйф больше не слушал их болтовню, потому что у него в голове эхом зазвучали слова Пенелопы: «Моя мать бросила меня, когда я была маленькой, а после она умерла. Я понятия не имею, кто мой отец».
Черт возьми, неужели это и есть Малютка Икс? Ведь журналистка обязательно вытащит на свет старую историю, чем причинит боль Пенелопе. Нужно ее предупредить. На всякий случай.
«Это не твое дело», – напомнил себе Рэйф. Да и меньше всего он хотел, чтобы они снова встретились с мисс Коллинз.
Допив пиво, он с трудом вырвался из цепких объятий близняшек и встал, чтобы уйти. Ему больше не было весело на этой вечеринке.
Вернувшись из приюта домой, Пенелопа переоделась для праздничного ужина в юбку, шелковую блузку и сшитый на заказ жакет. Не забыла она и надеть жемчужное ожерелье, подаренное бабушкой и дедушкой на совершеннолетие. Вместе с ним она тогда получила от них взаймы сумму, необходимую для начала собственного бизнеса.
На данный момент этот долг уже почти весь выплачен, и она все ближе к тому, чтобы перестать от кого-либо зависеть. «Ты ведь уже взрослая», – напомнила себе Пенелопа, поднимаясь по ступеням элегантного старинного особняка в пригороде Локсбери. Подойдя к двери, она глубоко вдохнула и нажала кнопку звонка. Хотя у Пенелопы были ключи от черного хода, пользовалась она ими редко.
Бабушка, встретив внучку, еле коснулась ее щеки поцелуем, и сразу вспомнилось детство: Луиза Коллинз отводит тянущиеся к ней тонкие ручонки Пенелопы и говорит: «Не обнимай меня. Терпеть не могу, когда меня обнимают!»
– Как ты, мама?
– Прекрасно. А ты? – не дожидаясь ответа, бабушка воскликнула: – О! Это торт? Дай посмотрю. «Мадера»?
– «Красный бархат».
– О! – Человек, не знакомый с Луизой Коллинз, расслышал бы в ее возгласе лишь восторженное удивление. Но Пенелопа различила в нем скрытое неодобрение, и сразу вспомнилось, как бесчисленное множество раз она безуспешно пыталась завоевать любовь бабушки, которая лишь терпела свою внучку. Казалось бы, давно пора было оставить эти попытки, но, как бы то ни было, в глубине души Пенелопа любила бабушку.
Воцарившееся в разговоре неловкое молчание нарушило появление еще одного человека. Может, именно ради него Пенелопа не переставала надеяться растопить сердце бабушки.
– Дедушка! С днем рождения!
На этот раз поцелуй и объятия были искренними. Дуглас Коллинз, всеми уважаемый отставной офицер полиции Локсбери, обожал свою внучку. А она считала самыми счастливыми моментами своей жизни то время, которое они проводили вместе, когда дед не был занят работой. В такие дни он обнимал Пенелопу, говорил, что любит ее, брал с собой на рыбалку или в магазин, чтобы тайком купить подарок на день рождения своей жене.