– Куда мне теперь?
– Господи, прости. – Закрыв глаза, она прошептала: – Проверьте свадебное приглашение.
Я поднял карточку и всмотрелся.
– Шеймас Брайан Джозеф Раттиган, священник, собор Святой Вибианы.
– Скажите ему, его сестра в аду, причем дважды, пусть пришлет святой воды. Ну, проваливайте! У меня своих дел полно.
– Каких примерно?
– Сблевать.
Я зажал отца Шеймаса Брайана Раттигана в потной ладони, попятился и натолкнулся на Крамли.
– А вы кто? – Калифия наконец заметила моего спутника.
– Я думал, вы знаете, – отозвался он.
Мы вышли и закрыли за собой дверь.
Дом дрогнул под весом Калифии.
– Предупредите ее, – крикнула она, – чтобы не вздумала вернуться!
Я взглянул на Крамли.
– О твоем будущем она ничего не сказала!
– Слава Тебе, Господи, за малые милости Твои.
Глава 13
Мы сошли по крутым бетонным ступеням, и у машины, при бледном лунном свете, Крамли посмотрел мне в лицо.
– Что это у тебя с физиономией?
– Только что я присоединился к церкви!
– Влезай, бога ради!
Дрожа всем телом, я сел в автомобиль.
– Куда?
– В собор Святой Вибианы.
– Ну и ну!
Он включил зажигание.
– Нет, – выдохнул я. – Еще одной очной ставки мне не выдержать. Домой, Джеймс, душ, три пива и на боковую. Констанцию словим утром.
На неспешном ходу мы миновали Каллахана и Ортегу. Крамли выглядел почти счастливым.
Перед душем, пивом и постелью я наклеил на стену у изголовья семь или восемь первых газетных полос – вдруг проснусь ночью и захочется напрячь мозги.
Все фамилии, фотографии, крупные и мелкие заголовки, сохраненные по загадочным и не столь загадочным причинам.
– Чтоб мне провалиться! – фыркнул у меня за спиной Крамли. – Собрался ломать голову над новостями, которые превратились в пшик, едва успев выйти из печати?
– Где-нибудь к утру они не иначе как отвалятся от стены, скользнут мне под веки и засядут в вязком, творческом отделе мозга.
– Творческий отдел! Японское бусидо! Американская мура! Думаешь, когда это старье съедет, как твоя крыша, оно куда-то двинется?
– Почему бы и нет? Если хочешь выдать, сначала нужно в себя вобрать.
– Подожди, пока я это прикончу. – Крамли выпил пиво. – Ляжешь с дикобразами, встанешь с пандами? – Он кивнул в сторону многочисленных фотоснимков, фамилий, жизней. – Констанция там где-нибудь есть?
– Не на виду.
– Отправляйся в душ. Я посторожу некрологи. Если они шевельнутся, я заору. А не хлебнуть ли нам напоследок «маргариты»[26]?
– Я уж не ждал, что ты предложишь.
Глава 14
Нас ждал собор Святой Вибианы. В центре Лос-Анджелеса. Скид-роу[27]. В полдень мы двинулись на восток, избегая главных проспектов.
– Видел когда-нибудь У. К. Филдза[28] в «Если бы у меня был миллион»? Купил несколько покореженных «фордиков», чтобы бодать лихачей. Супер, – проговорил Крамли. – Вот почему я терпеть не могу магистрали. Хочется кого-нибудь расколошматить. Ты слушаешь?
– Раттиган, – сказал я. – Думал, я ее знаю.
– Черт. – Крамли улыбнулся краешком губ. – Да никого ты не знаешь. Ты поросенка от ваксы не отличишь, куда тебе написать великий американский роман. Навоображаешь личность, где ее и близко не лежало, вот и прут из-под пера волшебные принцы и добродетельные молочницы. Правда, большинство писателей и этого не умеет, так что твоя тягомотина сходит на безрыбье. А собачье дерьмо пусть реалисты подбирают.
Я молчал.
– Знаешь, в чем твоя беда? – рявкнул Крамли, но тут же смягчил тон. – Ты любишь людей, которые этого не заслуживают.
– Вроде тебя, Крам?
Он задумался.
– Нет, я ничего, – признал он. – Дырок во мне, что в твоем решете, но содержимое осталось. Поберегись! – Крамли стукнул по тормозам. – Поповский домашний очаг!
Я бросил взгляд в окошко: собор Святой Вибианы стоял на давно заброшенной Скид-роу, где жизнь протекала замедленным темпом.
– Боже, вот где нужно было в свое время поселиться. Пойдешь внутрь?
– Гром и молния, нет! – отказался Крамли. – Меня в двенадцать лет выставили с исповеди: не с теми женщинами знался.
– Будешь еще когда-нибудь причащаться?
– Перед смертью. Ну, выпрыгивай, красавчик. От Царицы Калифии к царице ангелов.
Я выбрался наружу.
– Прочти за меня «Аве Мария», – проговорил мне в спину Крамли.
Глава 15
В соборе, сразу после полудня, было пусто, явившийся священник застал около исповедальни одну-единственную кающуюся, которую знаком пригласил войти.
Увидев его лицо, я понял, что попал по адресу.
Когда женщина вышла, я, потеряв от смущения дар речи, нырнул в противоположную кабинку.
В зарешеченном оконце двигалась тень.
– Да, сын мой?
– Простите, отец, – выпалил я. – Калифия.
Послышалось проклятие, вторая дверь исповедальни со стуком распахнулась. Я приоткрыл свою дверь. Священник отшатнулся, словно от выстрела.
Раттиган, дежа вю. Но не гибкая женщина, девяносто пять фунтов загорелой, коричневой, как тюленья шкура, плоти, а ее подобие – ходячий скелет, вешалка, флорентийский священник эпохи Ренессанса. Внутри прятались кости Констанции, но плоть, их облачавшая, была бледней черепа, уста священника алкали спасения, а не скоромного стола с ночлегом. Тут был Савонарола[29], моливший Господа простить его неистовые речи, и Господь безмолвный, с духом Констанции, горящим в очах и взирающим из черепа.
Расколотый надвое отец Раттиган убедился, что, помимо произнесенного мною слова, другой опасности от меня не исходит, мотнул головой в сторону ризницы, впустил меня внутрь и закрыл дверь.
– Вы ее друг?
– Нет, сэр.
– Хорошо! – Он запнулся. – Садитесь. У вас пять минут. Меня ждет кардинал.
– Тогда вам нужно идти.
– Пять минут, – произнесла Констанция под маской своего близнеца. – Ну?
– Я только что побывал у…
– Калифии. – В голосе отца Раттигана послышалось подавленное отчаяние. – Царица. Посылает сюда людей, которым не сумела помочь. У нее своя вера, от моей отличная.
– Констанция опять исчезла, отче.
– Опять.
– Так сказала Царица, то есть Калифия.
Я протянул отцу Раттигану Книгу мертвых. Он перелистал ее.
– Откуда она у вас?
– От Констанции. Сказала, кто-то ей прислал. Чтобы напугать, навредить – бог знает для чего. То есть только ей известно, вправду ли это так страшно.
– Подозреваете, она прячется просто из вредности? – Он задумался. – У меня самого в мозгу двоится. Но были же такие, кто тогда сжег Савонаролу, а теперь прославляет. Странное дело: святость и греховность в одном лице.
– Но ведь подобное бывает, отче? – осмелился я заметить. – Немало грешников сделались святыми, да?
– Что вам известно о Флоренции тысяча четыреста девяносто второго года, когда Савонарола заставил Боттичелли сжечь свои картины?
– Мне известен единственный век, сэр… отче. Тогда Савонарола, теперь Констанция…
– Если бы Савонарола был с ней знаком, он бы покончил с собой. Нет, нет, дайте подумать. У меня с рассвета ничего не было во рту. Тут есть хлеб и вино. Давайте заморим червячка, а то я свалюсь.
Отец-благодетель извлек из стенного шкафа каравай и кувшин, и мы сели за стол. Священник преломил хлеб и налил себе малую толику, а мне побольше, каковую я принял с радостью.
– Баптист?
– Как вы догадались?
– Об этом я лучше промолчу.
Я осушил стакан.
– Вы мне поможете с Констанцией, отче?
– Нет. О господи, господи, может быть.
Он налил мне еще вина.
– Вчера ночью… Возможно ли? Я припозднился в исповедальне. Словно бы ждал кого-то. Но вот к полуночи вошла женщина и долго молчала. Наконец, как Иисус, воззвавший к Лазарю, я настоял, и она расплакалась. Высказала все. Грехи возами и тележками, грехи за последний год, десять, тридцать лет; остановиться не могла, дальше и дальше, от ночи к ночи страшнее, потом она замолкла, и я уж собрался дать наставление, пусть читает «Аве Мария», но слышу, она убегает. Сунулся в кабинку, но там только запах остался. Боже мой, боже.
– Духи вашей сестры?
– Констанции? – Отец Раттиган откинулся на спинку стула. – Тысячу раз проклятые, эти духи.
Вчера ночью, подумал я. Наступали на пятки. Что ж мы вчера-то не поехали.
– Вам, наверное, пора идти, отче, – заметил я.
– Кардинал подождет.
– Ну хорошо, вы мне позвоните, если она вернется?
– Нет. Священник что адвокат, сведения о клиентах должен держать в секрете. Вас это так расстроило?
– Да. – Я рассеянно стал крутить на пальце обручальное кольцо.
Отец Раттиган это заметил.
– Ваша жена обо всем этом знает?
– В общих чертах.
– Похоже на гедонистическую мораль.
– Моя жена мне доверяет.
– Для жен это характерно, благослови их Господь. Вы считаете, моя сестра достойна спасения?
– А вы так не считаете?
– Бог мой, я оставил всякую надежду, когда сестра назвала искусственное дыхание рот в рот позицией из Камасутры.
– Констанция! И все же, отче, если она снова появится, не могли бы вы набрать мой номер и повесить трубку? Я пойму, что вы мне даете знак.
– В такте вам не откажешь. Дайте мне ваш телефон. Я вижу в вас не столько баптиста, сколько порядочного христианина.
Я дал ему два номера, и свой, и Крамли.
– Всего один звонок, отче.
Священник всмотрелся в наши номера.
– Все мы живем на откосе. Но некоторые чудом пускают корни. Не ждите. Вдруг телефон не прозвонит. Но я дам ваш номер и своей помощнице, Бетти Келли, на всякий случай. Почему вы это делаете?
– Она катилась в пропасть.