ѣрниі написавше свѣт болваномъ і кланяються емоу, то таковиі творца хоулять… Гдь рече створимъ заря и слнце и свѣтъ прольяся і свѣти всю вселеную, і не рече о болванѣ. Болванъ бо есть во ідолъ написанъ. <…> никто же бо (не) может оуказати образа свѣту. Но токмо видимъ бываетъ»[27]. Как видим, автор поучения против язычества сокрушается по поводу упорства своих современников, которые еще спустя несколько столетий после насильственной христианизации продолжали изображать свет в виде идола и покланяться ему. При этом данный идол был изображен в человеческом облике, как мы узнаем из призыва того же автора к своим читателям: «покланятис единому б(ог) у сущему въ трни а не твари, написанѣі во образъ члвчь на прелесть малоразумным і на пагубу д(у) шамъ ихъ»[28]. Об антропоморфности идола бога света в поучении речь заходит еще один раз: «ідоломъ кланяхутсь во образъ члвчь и послужиша твари тѣ і нѣсть ползъ от нихъ»[29]. Хоть автор «Слова» ни разу не называет в своем произведения имени бога света, в честь которого еще при нем на Руси продолжали ставить идолов, мы со значительной долей вероятности можем предположить, что это был именно Дажьбог. Все из того же поучения против язычества мы можем узнать, что поклопснис идолу бога света было приурочено к воскресенью или недели. как назывался этот день в Древней Руси. Проповедник христианства не устает повторять, что праздновать следует Воскресенье Христово, а не одноименный день недели, который представлялся к тому же в виде идола: «да чему се есть писана недѣля, та предана намъ кланятися сі. і четити ю. <…> тако ти і мы не можемъ ся остати норова того пустошнаго, еже кланятис твари, того дѣля дано імъ недѣля, да на томъ познаютъ хво воскрнье. <…> і кланяющися воскренью хвоу, а не дни недѣли»[30]. Если мы обратимся к индоевропейским параллелям, то увидим, что в латинском этот день назывался Dies Solis, современном англ. Sunday, нем. Sonntag, голл. Zontag, др. сканд. и современном шведском и датском Sunnurdagr, и во всех этих языках эти слова обозначают буквально «день Солнца». Данные сравнительного языкознания также указывают на то, что идол света был посвящен именно дневному светилу.
Следы культа солнца присутствуют и на городище Бубнище в Ивано-Франковской области на Украине, отнесенном И. П. Русановой и Б. А. Тимощук к числу славянских святилищ. На скалах там встречаются солярные знаки, углубления в форме ладони, личины[31]. Кроме того, в Белоруссии известен камень Даждьбог около деревни Кременец Лагойского района. На этом камне имеются пять широких углублений, а при изучении его окружения археологи обнаружили вымощенную крупными валунами прямоугольную площадку, края которой были строго ориентированы по сторонам света. Даждьбогов камень (другие его названия Дажбогов или Святой) пользовался поклонением практически вплоть до настоящего времени. Э. А. Левков писал, что еще в 1985 г. культовый камень использовался во время обряда вызывания дождя. В засуху к нему в лес шли из деревни старые девы. Камень сначала обмыли молоком, а потом, приподняв жердями от земли, просили дождя. А. Платов сопоставил этот белорусский обряд с аналогичным обрядом в Древнем Риме. За городом в храме Марса хранили lapis manalis («камень предков»), который в засуху римляне вносили в город именно для вызывания дождя[32]. Связь бога солнца с вызыванием дождя может показаться несколько странной, поскольку магическое мышление обычно отталкивалось от связи между собой подобных явлений. По интересующему нас обряду вызывания небесной влаги древнерусское поучение против язычества «Беседа Григория Богослова об испытании града» сообщает нам о таком обычае: «Овъ въ требоу створи на стоуденьци, дъжда искы от него…»[33]. Согласно этому тексту, славяне-язычники приносили жертвы земной воде, а отнюдь не богу солнца. Однако дождь в архаическом сознании мог связываться не только с водой, но и с семенем небесного божества, оплодотворяющего мать-землю. И в этом контексте обращение за ним к Дажьбогу как богу-прародителю, равно как и участие в белорусском обряде старых дев, становится весьма логичным. В пользу подобной цепочки образов говорит и то, что обеспечивающий вызывание небесной влаги древнеримский камень назывался именно «камнем предков», что также весьма показательно. Хоть в данном случае объектом поклонения является и не антропоморфное изображение, а простой камень, однако для нас здесь важнее всего то, что в живой народной традиции белорусов вплоть до нынешнего времени сохранилось почитание бога дневного светила под его языческим именем.
Рис. 3. Писало из Преслава, Болгария, X в. (Источник: Георгиев П. П. Изображение на четирилико славянско божество из Преслав// Археология (София), 1984, № 1)
Еще одно изображение бога солнца было найдено на территории Болгарии. Речь идет о костяном писале из Преслава, датируемым X в. (рис. 3). Его навершие венчают четыре человеческие головы, которые описавший памятник П. П. Георгиев идентифицирует с мужскими и женскими божествами, что явно роднит его композицию с описанным выше Збручским идолом. Каждая из четырех граней писала покрыта солярными знаками (кружками с точками), расположенными различно.
Так, например, на приведенной одной грани таких знаков семь, что явно наводит на мысль о семидневной неделе. На другой грани подобных знаков также семь, однако они расположены не вертикально, а сгруппированы по четыре и три знака. С одной стороны, семерка была числовым символом Вселенной и обозначала членение мироздания по горизонтали (четыре стороны света) и по вертикали (небесный, земной и подземный миры). Однако то обстоятельство, что три солярных знака изображены в виде треугольника, а не вертикальной линии, не позволяет, по мнению П. П. Георгиева, соотнести их с вертикальной структурой мира, а служит, скорее всего, указателем женского пола божества, изображенного на данной грани писала. Если принять это предположение, то тогда четыре верхних знака символизируют собой горло, груди и пупок солярной богини. На двух остальных гранях солярные знаки располагаются строго вертикально, но их там уже не семь, а шесть. Между солярными знаками изображены растения, указывающие на роль небесного светила в произрастании земных злаков. Четырехликость миниатюрного идола Преславского писала вполне понятна: еще в глубокой древности люди научились определять четыре ключевых положения солнца на небе в течение его годового движения — зимнее и летнее солнцестояния и весеннее и осеннее равноденствия. Со значительной долей вероятности мы можем предположить, что перед нами именно изображение Дажьбога, сделанное болгарскими славянами-язычниками. Остается еще добавить, что сам Преславский идол был сделан из оленьего рога, символизировавшего собой бессмертие.
Дажьбог в восточнославянской устной традиции
О глубокой укорененности образа солнечного божества в народном сознании свидетельствует то, что в разных концах восточнославянского мира он продолжал бытовать под своим языческим именем в песнях и поговорках практически вплоть до настоящего времени. В д. Хмелино Череповецкого уезда Новгородской губернии Е. В. Барсов еще во второй половине XIX в. записал от крестьянки Ирины Калиткиной три таких поговорки: «Покучись Дажьбогу, управит понемногу», «Дажьбог все минет» в смысле «Полно тосковать», а когда чего-нибудь недоставало, то говорили: «Что тужить-то, о Дажь-Бог»[34]. Как отмечает в своем словаре В. И. Даль, в северных и восточных русских диалектах слово купить кому-нибудь о чем-либо означало «просить неотступно, униженно», «кланяться», «умолять», «домогаться», «докучать», ср. поговорки типа: «Кучился, мучился, а упросил, так бросил»; «Мучится, а никому не кучится»; «Покучься соседу»; «Насилу рубля докучился» и т. п. Что касается второй половины рассматриваемой поговорки, то слово управит имеет оттенок властности, словно напоминая о том, что тот, кто совершит данное действие, облечен властью — божественной и царской. Вторая же поговорка отсылает нас к представлению о цикличности движения солнца и, по всей видимости, несет в себе примерно такую же смысловую нагрузку, как выражение «Время все лечит». Задолго до того, как эта поговорка была записана на Руси, практически аналогичную мысль применительно к дневному светилу высказал античный писатель Ахилл Татий: «Ведь время — это лучшее лекарство от печали, оно одно врачует душевные рапы. Щедро радостью солнце; понемногу проходит даже самая глубокая скорбь, побеждаемая дневными заботами, хотя подчас избыток ее и вскипает в пылающей душе»[35]. Что касается третьего выражения, то оно в той или иной мере соотносится с представлением об этом боге как подателе благ. В этой связи стоит вспомнить, что в «Слове о полку Игореве» к семантическому полю Дажьбога относятся времена обилия, противопоставляемые его автором современному ему положению вещей.
Если все эти поговорки были записаны в Новгородской губернии, то в Рязанской губернии все в том же XIX в. люди, подтверждая правдивость своих слов, божились следующим образом: «Авосьта Дажба, глаза лопни!»[36] Подобное выражение далеко не случайно, поскольку возникло в результате пересечения двух мифологических представлений — связи солнца с глазами и роли дневного светила как блюстителя правды. Оба представления весьма архаичны и восходят еще ко временам индоевропейской общности. Первый мотив встречается нам в различных апокрифах, в которых христианские мотивы тесно перемешались с языческими. Так, в «Сказание, како сотвори Бог Адама» повествуется про то, что Бог создал первого человека из восьми частей «и поиде очи имати отъ солнца и остави Адами единог