Но Калачов опять был хитрее всех: он спешил на свидание со своей Рыбкой. Вся Москва для него в этот день была наполнена её волнующим присутствием, и Москве это мистическое присутствие удивительно шло —она молодела, хорошела, обретала величавость столицы.В руке у пожилого юноши трепетал маленький букет фиалок.
У станции метро с чудесным названием «Новые Черёмушки» ждал автобуса народ. Прямо под ногами у народа, разбросав в разные стороны лапы, морду и хвост, дрыхнул ничейный, свой собственный пёс. Народ вяло посмеивался.
В стороне на низкой чугунной ограде сидела, устало вытянув ноги, девица секретарского вида и презрительно курила.
Калачов, сияя, безо всякой цели примостился рядом с девицей.
— Сегодня среда, — сообщил он ей. — Улетел мой самолёт на Берлин.
Он полюбовался букетом.
— И я решил, что это — судьба! Вы верите в судьбу?
Девица фыркнула и обозначила попытку встать, но,
разморённая жарой, не двинулась с места.
— Иногда приходится верить в судьбу, — развёл руками Калачов. — Одна моя знакомая порвала колготки и не пошла в ресторан. В тот же вечер в том ресторане была перестрелка. Её подруге осколок фужера попал вот сюда.
— Что же, у вашей знакомой одна пара колготов? — язвительно поинтересовалась девица, по-московски удваивая «а»: «у ваашей знаакомой...».
— Да, — беспечно махнул рукой Калачов. — И те взяла на прокат. У мамы. Скандал был...
— Что, и у мамы одна пара?
— Ага.
— Только не говорите, что они достались ей от бабушки.
Калачов расхохотался. Девица погасила окурок об ограду и кинула его в урну.
— Скучно. Съём не удался — можете идти. Букетик можете оставить.
Калачов обалдело протянул ей букет фиалок. Девица взяла и поднялась навстречу автобусу. Калачов заметался в поисках другого букета, но поблизости цветов не продавали, а автобус был именно его, и следующий неизвестно когда — Калачов плюнул и вскочил на подножку вслед за девицей. Ушел сразу же в другой конец салона, чтоб не воображала лишнего.
Катюше он всё-таки накануне позвонил. Договорился на вечер и весь день находился в состоянии беспричинного счастья. Он купался в своём счастье, заплывая в невозможные его синие и розовые дали — но не теряя, между тем, из виду берег, зная: праздник этот кончится сегодня ровно в 18-00, когда Катюша отопрёт ему дверь. Ничего между ними нет, кроме пустяковой открытки. Его любовные фантазии находятся сбоку, повторял он себе, и не имеют к реальной Катюше абсолютно никакого отношения. Ни одним обертоном голоса, ни одним мускулом лица нельзя их выдать. Но это — с 18-ти часов, а пока... Пока что он плескался с Рыбкой в радужных водопадах любви и запоминал впрок, бродяга, как ему было хорошо. Чтобы потом когда-нибудь в лютую стужу, где-нибудь на дыбе, с иголками под ногтями, изрезанному в лапшу, удивить своих палачей мимолётной блаженной улыбкой: я пожил. И слава Богу.
Калачов вышел из автобуса на нужной ему остановке и направился к знакомой «китайской стене». Впереди, среди прочих попутчиков, он заметил знакомую девицу и замедлил шаг, давая ей уйти.
В полном одиночестве прошёл арку.
Вошёл в стеклянное парадное, вызвал лифт.
Поднялся на нужный этаж, надавил клавишу.
Пожалел, что без цветов. Отмахнулся: фигня. Ни одним обертоном, ни единым мускулом, — завёл шарманку, но это было уже лишнее, потому что — дверь отворила незнакомая или полузнакомая женщина. Катюша, та самая, но —чужая. От её приветливой улыбки Калачов ощутил в груди пробоину и услыхал лёгкий затухающий свист опустошения... Всё. Сдулся, как матрац. Ну и хорошо. В следующую минуту он был уже в норме — бодро шутил с хозяйкой, тряс руку какому-то заспанному чуваку с бородой, знакомился с гостями. Внезапно из туалета, как чёрт из табакерки, выскочила всё та же девица с остановки. Калачов зажмурился:
— Так не бывает.
— Вы — маньяк, — улыбнулась девица томно.
Она тоже была уже в норме — свежа и вполне дружелюбна. Звали её Ариной. На столике в глубине Катиной мастерской стояли калачовские фиалки.
Ну вот и славно. Уж здесь-то накормят, это точно.
— Ты получил мою открытку? — спросила Катюша.
— Сядь, посиди со мной, — попросил Калачов.
— Сейчас, только выключу газ.
Ушла. Пришла. Но вот позвонили — опять ушла. Через двери было видно — какой-то негр пришёл проститься, он целовал Катюше руки, обнявшись с бородатым чуваком, пел прощальную людоедскую песню. Ушёл. Пришла. Села. Молода, красива, как богиня.
— У тебя новая стрижка — вот что, — обрадованно заметил Калачов. — А я смотрю — что такое?
— Да, — повертела головой. — Как ты её находишь?
— Отпад. Что ещё нового? — Калачов поискал глазами чувака.
— Ты получили мою открытку? — снова спросила она.
Калачов кивнул. У него внезапно пропал голос.
Катюша промолвила с сожалением:
— Ну и хорошо... Скажи только: тебе идея не понравилась или сама открытка?
— Всё было превосходно, спасибо, — выдавил Калачов.
— Почему же ты не ответил? Все ответили.
— Кто это — все?
— Ну почти все — участники мэйл-проекта. Мы посылали штук сорок открыток по России и штук пятнадцать за границу. Пришли потрясающие ответы! Пойдём я тебе покажу.
— Н-нет, я не могу. Чуть позже, ладно?
— Будем делать выставку!
— Я рад.
Катюша насторожилась:
— Что-то не так?
— Нет, нет, всё великолепно. Просто я... голоден.
— Да? Я сейчас. Потерпи минутку, хорошо? У Игоря сегодня гости, я зажарила антрекоты. Как ты находишь Игоря?
— Пока никак.
— У тебя правда всё хорошо?
— Да, всё великолепно.
Она умчалась к антрекотам, а Калачов встал, сказал себе: «В сорок лет ума нет — и не будет», — пошёл осматривать Катюшину мастерскую.
Побродил вдоль стен, ничего не видя, потрогал какую-то вещицу. Застонал: «Боже, неужели это на всю жизнь?!».
— Как вы сказали? — обернулся к нему любезный молодой человек с эспаньолкой.
— Нет, нет... это я так... медитирую.
— Не буду мешать.
«Первым напьётся», — с неожиданной злобой подумал про любезного Калачов.
Когда позвали за стол, он отправился в ванную мыть руки. Долго купал ладони под краном, с любопытством оглядываясь по сторонам и вдыхая запах мыла. Потом вдруг сбросил с себя одежду и встал под душ.
Вышел к столу блестящий от влаги, гладко причёсанный. Там наливали уже по второй, все галдели, любезный был ещё трезв. Калачов напал на антрекот.
Потом все ушли курить. Катюша налила Калачову суп, он и его метнул. Она ему — добавки, он и добавку. Тогда она налила ему водки и велела:
— Теперь рассказывай.
Калачов медленно повернул голову к окну и произнёс, печально глядя вдаль:
— Мечта. Сокровенная мечта каждого идиота — чтобы его выслушали. Чтобы нашёлся где-то дом, где ему дадут супу, водки и скажут: «Ну, теперь рассказывай». И выслушают, не перебивая, его историю. И — всё. И ничего не надо больше.
Калачов хлопнул водки и воскликнул:
— А что, давай откроем в Москве “Центр выслушивания историй”! На коммерческой основе: хочешь облегчиться — плати! Разбогатеем. Психологический фон в столице улучшится. Под это дело правительство субсидию даст — соглашайся!
Катюша молчала. Калачов повесил голову:
— Извини.
Стали возвращаться гости. «Вам возвращая ваш вам-вам...». Калачов ушёл на балкон. Скоро к нему пришла Катюша — что-то на балконе поправила, села напротив.
— Знаешь, — сказала она, — ты для меня всегда был небожителем, богом.
— Я?!
Калачов оторопел.
—Да. Ты всегда был недоступен, закрыт для смертных.
— Я открыт и изъезжен, как Америка!
— Об этом лучше спроси меня. Ты знаешь как кто? Ты — тибетский лама на скале.
— Я Чебурашка! Я Винни-Пух! Я Крошка Енот—погладь меня! — страдальчески выкрикнул Калачов. — Я Барби...
Катюша смеялась весело и звонко.
Они помолчали.
— Давай я напишу тебе ответ на твою открытку, — предложил Калачов. — Прямо сейчас! Давай! Я оформлю её лучше всех твоих...
— Я знаю. Ты оформишь её лучше всех. Я очень надеялась на твой ответ. Но я не могла его заказывать: немота Рыбки — специфика проекта.
Калачова поцарапала «специфика», но он не возразил, поник послушно:
— Понимаю.
— Да и... нужен почтовый штемпель.
— Ах, штемпель... Нуда, тебе нужен штемпель.
— Такой жанр.
— Ну так я вышлю открытку тебе из Берлина — хочешь? Вот с таким штемпелем!
— Ты летишь в Берлин? —заинтересовалась Катюша.
— Да. Завтра.
— Я ничего не заказываю.
— Я всё понял: немота Рыбки.
Она улыбнулась и ушла к гостям.
Калачов зажмурился и слегка стукнул головой о стену. Стена была колючей. Калачов вздохнул и пошёл в туалет.
Из туалета навстречу ему выпорхнула девица с остановки — кажется, Арина, да, Арина, — уже косая.
— Мущина, когда мы с вами поговорим о судьбе?
— Я ещё не выкурил свою последнюю сигарету.
Туалет не запомнился. Снова комната. В комнате кипит концептуальная дискуссия:
— Тут тебе не там!
— А ты купи слона!
— Тут тебе не там!
— А ты купи слона, чё ты.
— Тут тебе не там! — кричит бывший любезный молодой человек с эспаньолкой на лице, теперь он растрёпан и пьян отменно. — Тут тебе не там!
Слона ему насмешливо рекомендует грузный старикан в майке с портретом леопарда на животе. Он вертит в руках блестящие наручники и обсуждает с бородатым Игорем их дизайн и эргономику.
Игорь — безнадёжный интеллектуал, назад ему хода
нет.
А вот Калачову — есть: и назад, и вперёд, и вбок — Калачов свободен. Он может позволить себе роль клоуна, а этот ваш Игорь — никогда. Жизнь Игоря — труба: только вперёд. Свою неволю он будет называть целеустремлённостью. Катюшу жалко.