– Когда-нибудь, Женечка, мы станем с тобой жить в какой-нибудь деревне. Хотя почему в какой-нибудь? В этой самой деревеньке, в Заберезье, и будем жить! Я буду земским врачом, ты станешь заниматься огородом и рыбалкой, может быть, даже охотой. Светочка к тому времени, надеюсь, уже окончит школу, выйдет замуж, станет привозить нам внуков на лето, и мы их будем вот так же брать на вечернюю прогулку за молоком. Я непременно заведу фруктовый сад, пусть там будет всё: яблони, груши, сливы, вишни, кусты смородины, крыжовника, малины, ежевики. Мы с тобой будем собирать плоды и ягоды, сушить, делать варенье. Я, конечно, рассержусь: зачем столько насажала? Как такую прорву переработать? Банок, сколько бы ни приберегли, всегда будет мало. Руки пропитаются соком, станут чёрно-фиолетовыми, и проще будет пересадить себе новые кисти, чем отмыть старые! Несносный характер и врождённое упорство не позволят мне бросить начатое на полпути! А зимой – мы обязательно сделаем такую печь, чтобы жить за городом и зимой! – откроем банку компота, намажем булку вареньем. Руки мои, конечно же, будут к тому времени привычного цвета, злость улетучится, останется только аромат заготовок и приятная сладость на губах. Я стану выходить на заснеженный участок и гладить стволы саженцев-кормильцев, которые в новом году ещё больше окрепнут и снова принесут урожай. Всё это мечты, Женечка, но мечты – они такие… У мечты человек – промежуточный хозяин. Как в паразитологии: мышь, чьё сознание изменено паразитом, сама бросается в пасть кошке. Тогда паразит оказывается в теле окончательного хозяина и успокаивается. Вот, в сущности, мечта для человека – тоже паразит: изменяет сознание, заставляет прыгать в разинутые пасти, лишь бы обрести окончательного хозяина – реализацию, воплощение. Так что мы с тобой тут поболтали-помечтали, но сознание наше уже изменено, дело за малым – прыгнуть… И однажды мы прыгнем, и будет у нас свой загородный дом, помяни моё слово. Потому что любой замысел зреет, грызёт изнутри, будь то стремление написать литературное произведение, прыгнуть с парашютом или даже совершить преступление. Пока не осуществишь задуманного – не успокоишься…
Евгений махал косой, укладывая на сторону зелёные пряди травы, и вспоминал. Порой ему казалось, что он уже не вспоминает, а придумывает то, чего жена никогда не говорила, но придумывал всё равно непременно Вериным голосом. И оттого казалось, что всё это действительно было.
Он посадил кусты и плодовые деревья – всё, как хотела жена. Давали урожай и те кусты, что остались от Людмилы, так что можно было делать варенье и компоты. Не так много, как в Вериных мечтах, но по зиме Евгений и Света уже лакомились собственноручными заготовками.
Он разбил несколько клумб: тюльпаны, астры, нарциссы, гладиолусы, флоксы. Всё, что любила Вера, и всё, что ей могло бы понравиться, по мнению Евгения.
Иногда ему нестерпимо хотелось вернуть выброшенные фотографии, и он расстраивался, что нет ни одного снимка, где они вместе. Даже где все втроём нет. Кто-то один всегда фотографировал. А вдруг однажды память подведёт окончательно и в очередном исправленном и дополненном издании Веры не окажется вовсе? Тогда бы фото пригодилось. Но нет, сам всё уничтожил… Евгений любовался теми снимками, где Вера была со Светой. Память и тут пыталась внести коррективы, нашептать, что дочка никогда не была карапузом, не сидела у него на руках, а сразу родилась рослой девицей с кучей подружек, которые теперь частенько бегали по лужайке перед домом. А фотографии будто отвечали: нет, была – и маленькой, и пухлой; и на коленях сидела, и к потолку подлетала… И из роддома забирал дочку-крошку, а не длинноногую красотку с маминой заколкой в волосах.
Евгений очень любил дочь. Ему нравилось, когда к ней приходили друзья, разводили костёр, играли на гитарах. Он слушал нестройное пение надтреснутыми юношескими голосами, иногда подпевал и даже сам, бывало, брал гитару, чтобы исполнить лирический романс или озорную частушку. Обходился блатными аккордами, никакого баррэ он отродясь не брал, как, впрочем, и эти мальчишки, пытающиеся похвастаться несуществующим умением. Он хвалил. Поддерживал их старания научиться играть. Разрешал засиживаться допоздна, закрывал глаза, если кто-то притаскивал пиво, иногда и сам выпивал стаканчик за компанию, подбрасывал копеечку на струны и медиаторы.
Он посвятил себя дочери, но это не значило, что жена перестала для него существовать. Он сбега́л к ней на свидания в рассветные часы – сюда, на некошеную половину участка. Брёл по траве, улитки сыпались в галоши. Только рассвет, зелёные травяные пряди, свист полотна в движении справа налево и воспоминания… Запах свежести и дымка – кто-то проснулся так же рано и уже разжёг костёр или затопил баню. Деревня безмолвна, но вот застучат утренние калитки и двери, залают проснувшиеся собаки, послышатся первые разговоры, удары молотков и топоров, визг бензопил и триммеров, и дальше звуки уже безудержны, жизнь – неутомимая и по-деревенски неспешная – набирает обороты. Пронесутся на велосипедах дети, перепрыгнет через забор соседский кот или даже забегут на участок чужие курицы… Отрывистые окрики – с матом и без – раздаются то тише, то громче. Словно в школе объявили переменку, и засидевшиеся ученики проверяют, не разучились ли они кричать за время урока. Деревенские улицы, как школьные коридоры, заполняются движением и звуками.
Евгений ставил косу в сарай. Переменка. Перемена дел. Сейчас Светочка проснётся, ей надо потереть яблочко и сделать творожок со сметанкой. Захочет – не захочет, это её дело, но приготовить надо. Ей бы только газировку хлестать да чипсами хрустеть. Успеть бы, пока она прямо с утра не глотнула лимонада, впихнуть в неё что-нибудь полезное…
А завтра с утра косить не станет, зато пойдёт за грибами, сделает одно из двух блюд, как любил сам шутить: либо картошку с грибами, либо грибы с картошкой, это уж смотря насколько значимый «улов» принесёт из леса. А когда-то и на рыбалку сходит, хоть и не большой любитель, но на булку с берега мелочи наловить, в муке обвалять да нажарить – милое дело. Светка грибы не очень жалует, а рыбку ест. Только головы ещё живым рыбёхам просит при ней не отрезать, всегда в этот момент из кухни уходит.
– Если не я рыбку убила, значит, и не виновата, – поясняла Света.
– Странная логика, – тут же встревала Галка, – хочешь остаться беленькой и пушистой? Убейте сами, а я поем? Ничем ты в этой ситуации от убийцы не отличаешься…
В течение дня память нет-нет да и возвращала Евгения к мыслям о Вере. У клумб; у деревьев; у забора, который был выкрашен в любимый Верин цвет; во время сбора клубники – Вера не раз отмечала, что ягодка отрывается не сразу, с задержкой, со щелчком, будто какой-то замочек за собой замыкает, прежде чем уйти с куста.
Особенно резка и непримирима бывала память, если рядом оказывалась Алевтина. Евгений отдавал себе отчёт, что он вдовец, что у него есть дочь-подросток и любые новые отношения могут пагубно повлиять на Светину психику, понимал, что Алевтина – жена Ивана и рассматривать её в качестве претендентки в супруги мысль неправильная и даже порочная. Но он осознавал также, что одинок, что давно не чувствовал женского тепла, а городская квартира и деревенский дом много лет не знают рук настоящей хозяйки. Да и дочь-то уже совершеннолетняя, должна понять!
Евгений стыдился того, что мгновенно таял, стоило Алевтине завести медовым голосом:
– Женечка, ты же с нами сегодня пообедаешь? У нас холодный борщ!
Что-то с ним делалось в эти минуты. Новое, исправленное и дополненное издание его жизни готовилось в печать. И он шёл обедать, и вёл с Алевтиной долгие разговоры, и с удовольствием впускал её в дом, когда она приходила сама – принести пирожков и салата, а потом – чтобы забрать эмалированную мисочку и пластиковый контейнер из-под угощения. Он будто не замечал, что она проводит в доме гораздо больше времени, чем требуется, чтобы просто взять посуду и уйти. Свету наличие посторонней женщины в доме не интересовало, Галя пару раз отпускала какие-то колкости на этот счёт, но Галя бывает в Заберезье редко, в доме она гость, а не хозяйка. Евгений не знал, что делать дальше, и никогда бы, вероятно, не решился заговорить с Алевтиной о чувствах, но ему помог случай: Иван и Алевтина надумали развестись.
ГЛАВА 7
Из наблюдений за Светланой (2011–2012 годы)
Света пошла в школу с восьми лет, и потому выпускницей стала в 2011 году. Лето восемнадцатилетняя Аршинова провела, как обычно, в Заберезье, основным развлечением для неё по-прежнему были книги да редкое общение с деревенской компанией. В ноябре того же года ей исполнилось девятнадцать лет, и она внезапно объявила отцу о намерении обзавестись семьёй.
Евгений был удивлён, но в то же время обрадован. Откровенно говоря, он не слишком верил, что у Светы есть шансы поступить в вуз. Ни за время обучения в школе, ни после ему так и не удалось получить от дочери внятного ответа, кем она хочет стать и как планирует зарабатывать на хлеб. Дочь всегда отличалась, с одной стороны, разнообразием интересов, но с другой – крайней неусидчивостью и быстрой утратой интереса ко всему, чем занималась. Ходила в кружок, «обезьянничая» за подружками, но бросала, столкнувшись с первыми трудностями. От долгого стояния у мольберта уставали ноги и затекала шея, от запаха краски мутило, длинные тексты для театральных постановок учить ей было лень, на танцах утомляли многократные повторения, на гимнастике – больно, в спортивных играх не хватало реакции и соревновательного азарта. Света любила читать, но при этом не собиралась связывать жизнь с журналистикой, лингвистикой, филологией, не планировала останавливаться на профессии библиотекаря, издателя или переводчика.
– Экскурсовод… Литературный критик… Кто ещё, не знаю… Менеджер по туризму… – наугад перечислял Евгений, надеясь, что само звучание названных специальностей затронет в Свете какие-то струны. Иные ребята грезили поступлением в ПТУ и колледжи, готовы были сбежать из школы после девятого класса, лишь бы поскорее начать знакомство с милой сердцу профессией. Но, увы, Света оказалась из числа тех, кто долго не мог определиться с выбором. Для парней существует иной стимул: мальчишки – одноклассники Светы, не желавшие переодеваться после школы в хаки, сдали экзамены и поступили в институты не столько по любви, сколько от безысходности, ну а там, глядишь, или стерпится-слюбится, или появятся мысли насчёт дальнейшего профессионального пути.