кем Россия стоит, это неизбежно привело бы нас к уровневому мышлению. Иначе на этот вопрос не ответить.
У автора есть серьёзные основания полагать, что он совершил уровневую революцию. Она привела к трём фундаментальным изменениям в понимании и оценке человека. Произошло это в результате введения: 1. знака, 2. уровня деятельности, 3. метода оценки деятельности человека. Последний заключается в определении К1 (или уровня деятельности), но что принципиально важно — по результатам деятельности. Все науки, связанные с человеком тщательно избегали оценки его деятельности, ссылаясь на то, что это лежит за рамками их дисциплин: оценивать — это уже вычислять, а наше дело описывать. В отличие от тех, кто изучал, те, кому надо было делать дело, ориентировались на результаты. От Наполеона подчинённым приходилось слышать: «Добивайтесь успеха, я сужу о людях по результатам их дел». А по чему, собственно, ещё можно судить? И неважно, что наука не умела измерять результаты, крупные деятели умели это делать, пользуясь своей интуитивно построенной шкалой. Теперь появилась возможность замены этих индивидуальных шкал на единую уровневую шкалу.
Уровневость неизбежна, уровневое разнообразие необходимо, чтобы образовывать жизнеспособные системы. Деятели нижних уровней так же нужны в ней, как и высоких. У каждого своя функция. Нашей задачей становится описать эту разность, понять её природу и механизмы её влияния на наши поступки и, в конечном счёте, на судьбу систем, в которые мы включены. К этому нас подталкивает неизменное крушение всех общественных теорий, которые были когда-либо и кем-либо созданы. Наиболее показательны «век разума», окончившийся кровавой революцией и патологически агрессивной империей; строительство в России «самого передового строя без эксплуатации человека человеком»; построенное на Западе ещё одно «самое передовое», но уже демократическое общество, культивирующее государственный терроризм, и впитывающее, подобно губке, все известные пороки.
Что же самое существенное в человеке эти теории не поняли? Как это порой бывает, ответы на самые сложные вопросы оказываются неожиданно простыми. Всё дело всегда в разнице уровней. Но до понимания того, что без оценки уровня при достигнутой сегодня невероятной сложности и запутанности деятельности невозможно создание жизнеспособных человеческих систем, общество ещё не поднялось.
Путь к пониманию того, что из себя представляет какой-то конкретный деятель, лежит через определение его уровня. То, что человек представляет собой, зависит от его положения на главной шкале человеческой жизни. Как следствие избирательного общения с людьми определённого уровня, формируется ваше представление о системе в целом. В любой стране есть деятели почти всех уровней. С какими вы общаетесь, так вы эту страну и воспринимаете. В 90‑е годы россияне хлынули на курорты и в европейские столицы. Но это был не средний, хорошо образованный и во многих отношениях более просвещённый, чем его европейский аналог, класс, а «новые русские». По ним стали судить о России. И оценки были не слишком лестные. Объяснить иностранцам, что это не русские, а «новые русские» невозможно. Вас просто не поймут: человеку трудно осознать, что новое может так кардинально отличаться от старого, да ещё в худшую сторону. И тут неизбежно возникает ещё один вопрос, а «старые»-то русские куда делись?
Жить как можно выше — наилучшая стратегия. Уровень надо повышать и повышать. Везде, всегда и во всём. В этом наше единственное спасение. И это рано или поздно будет понято теми, кто по своей природе являются созидателями. Другого пути к спасению нет. Только путь самоорганизации, центрами кристаллизации которой являются деятели высоких уровней. «Если нет Бога, то нет и человека», — говорил Ф. Достоевский. Бог для него был воплощением Высоты. Мы бы сказали: «Нет Высоты — нет человека». Из высоких создаётся подлинная элита, выделяются естественные лидеры, ими строятся великие системы, ими держится система «человечество». Исчезнет понятие Высоты — не станет человека как вида.
4.20. Возможно ли спасение человечества?
Мы привыкли считать тех, кто ползает по земле и живёт в болоте, ниже тех, кто летает. Действительно, птицы, мало того, что они умеют порхать и парить в воздухе, ещё и очень симпатичные создания. И не только синицы и ласточки, но даже и воробьи. А ужи, жабы, змеи — существа болотные и холодные, а ещё, того и гляди, ужалят. Но у людей всё по другому: высоко и комфортно живут чаще низкие. А полезность и привлекательность человека зависят не от высоты того места, где он живёт, а от высоты совсем другого рода. Академик К. И. Скрябин исследовал червей, обитающих даже ниже, чем жабы и змеи, и соответственно ещё менее симпатичных. Его однофамилец композитор А. Н. Скрябин писал музыку, которая пользовалась невероятной популярностью в начале прошлого века в передовых, как тогда было принято говорить, кругах. Скрябин увлекался теософией Е. П Блаватской, считая, что ему доступна возможность раскрытия особых «божественных тайн» музыкальными средствами.
Тогда многие верили, что теософия и всё подобное ей, «зовущее человечество в будущее», способно преобразить мир, и сделает это в самое ближайшее время. Эта болезнь «светлым будущим» сыграла на руку разрушителям России. Музыка Скрябина осталась фактом эстетическим и музыкальным, её способность преобразования человечества, в которую вполне серьёзно верил автор и его почитатели, оказалась близка к нулю. Учитель Скрябина С. И. Танеев, любивший и ценивший своего ученика, подсмеивался над его указаниями «Вдохновенно», «Божественно», заменившими традиционные указания темпа, понимая ограниченные возможности новаторства Скрябина за пределами собственно музыки. У Скрябина была мания своей особой значимости, и это сказывалось в его общении с людьми, с которыми он порой был весьма заносчив.
У академика Скрябина была другая жизненная философия. Он делил человечество на тех, кто вежлив, и на тех, кто не вежлив со швейцарами. Граница между этими двумя частями проходит существенно выше границы между разрушителями и созидателями, где то в районе четвёртого уровня. Он был гельминтологом, внёсшим решающий вклад в эту область науки, его именем названо более ста видов червей. Сам он был человеком, вполне осознававшим свой высокий уровень, и всерьёз воспринимал только червей и тех из людей, кто был достаточно близок к нему по уровню. Но при этом ни к кому не относился с пренебрежением.
Он был широко образован, что было вполне естественно для окончившего классическую гимназию, свободно читал и говорил на английском, немецком, французском. И при этом обладал живым умом. Как то ему позвонил Хрущёв, дело было во время обеда, и все домашние оказались свидетелями разговора. Хрущёв уговаривал главу семейства вступить в партию. На это он ответил: «Мне 90 лет, и, если я вступлю в партию, все решат, что старик спятил. Никита Сергеевич, я не хочу дискредитировать партию». В похожей ситуации автор не смог найти столь удачного ответа, и потом поплатился за это.
А. Н. Скрябин был чрезвычайно незаурядным человеком, и свою незаурядность сознавал, наверное, лучше всех остальных. Бетховен симфонию с хором написал в самом конце своего творческого пути, Скрябин с этого хода начал свою карьеру композитора-симфониста, и первой же симфонией поставил мат своему великому предшественнику. Причём в отличие от «Оды к радости» Шиллера, озвученной Бетховеном, слова для хора Скрябин написал сам. А далее по масштабам своих проектов Скрябин превосходит следующего своего предшественника — Р. Вагнера. Отдельные его темы, стилистические приёмы он не буквально, но очень близко к первоисточнику, воспроизводил, например, в «Прометее». Зато его проект специально построенного в Гималаях храма для исполнения его музыки по масштабам намного превосходит театр в Байройте. Так же и длительность звучания его творений устремляется к бесконечности. Если это и не подражание Вагнеру, чьи произведения своей длиной утомляли неподготовленного слушателя, то использование того же приёма в стремлении произвести максимальное впечатление. Последнее его произведение, так и оставшееся незаконченным из-за его внезапной смерти, должно было исполняться в этом храме в течение пяти суток. А в финале всей этой истории Скрябин ещё раз превосходит Вагнера, музыка которого, кто бы что ни говорил, всё-таки ограничивается национальными и историческими рамками Германии. Как предполагал Скрябин, эта гималайско-симфоническая мистерия должна была инициировать действие, которое неизбежно приводило к изменению, ни мало ни много, — всего мира! Конечно, музыка этого произведения, наполненного разрушительными диссонансами, и в самой малой степени не могла рассчитывать на столь значительные последствия. Что это, скатывание в безумие (вспомним Врубеля) в высшей степени одарённого человека, или Скрябину всё-таки удалось нащупать реальный путь к спасительному преображению человечества?
Во всей этой истории есть некая «закавыка», относящаяся непосредственно к автору и цели данного труда. Понятно, что по степени одарённости и куража он существенно уступает А. Скрябину, но его намерение найти рецепт спасения, даже преображения, человечества в принципе по своему масштабу не уступает замыслам Скрябина. И что же, это такая же пустышка, как идеи Скрябина? Замыслы Скрябина нереализуемы уже потому, что классическая, но при этом весьма специфическая, музыка Скрябина, способна воздействовать лишь на очень узкий круг лиц (вспомним слова Сабанеева). Это не то, что клич экспроприировать, погромить, разграбить, который находит отклик среди широких слоёв населения. А что же идея всечеловеческого повышения уровня? Не столь ли она призрачна, сколь идея музыкального преображения мира? Очевидно (во всяком случае, для автора), что она обладает более широкими возможностями воздействия на умы и чувства, чем таковое через посредство музыкального, к тому же своеобразно устроенного, слуха. Но так же очевидно, что число тех, кто способен идею повышения уровня претворить в свою деятельность, должно превосходить некую критическую величину, причём достаточно значительную! Возможно ли преодолеть это ограничение при том составе людей, который имеет место быть в реальности? Тут остаётся только уповать на то, что иногда наши даже самые смелые ожидания и надежды оправдываются. В любом случае, рост численности высоких — это единственный реально существующий выход из тупика, в который зашло человечество. Не посчастливится, не удастся, не получится, что ж — такова наша судьба!