Люди слишком легко подпадают под влияние разрушительных личностей. Стоит появиться какому-нибудь гиперактивному Вампиру Имбециловичу Упырьянову, да ещё и вооружённому «самой передовой теорией», и конец огромной стране! А потом граждане разводят руками: «Да как же это так случилось? Такое было светлое будущее, а остались руины». И вот сидим мы на руинах, и что делать? Никто не знает. Та теория напакостила и в какую-то щель преисподней заползла, а новой то нет!
Низкие не понимают высоких. Остроумная иллюстрация этого закона есть в переводе С. Маршака с английского: «Где ты была сегодня, киска, / У королевы у английской. / Что ты видала при дворе? / Видала мышку на ковре». Уровни разделены перегородками, проницаемость которых падает с ростом уровня. Этим объясняется, почему научные знания и технические навыки так хорошо транслируются, а нравственные «навыки» и вкус передаются с таким трудом. Деятель же очень высокого уровня вообще недоступен пониманию низких. Есть такая шутливая поговорка: «Если ты такой умный, то кто это поймёт?» Совершенно потрясающее понимание проблемы разноуровневости людей!
Человек высокого уровня всегда загадка для других. Одни категорируют его в диапазоне от немного ненормального до блаженного, другие подозревают что то нехорошее, но умело скрываемое. «Мы не можем распознать величие других людей, если в нас самих нет чего то родственного им», (У. Ченнинг). Низкие склонны считать этих слишком отличных от них людей изощрёнными обманщиками, потому что им непонятна мотивация их поступков. Д. Свифт сделал грустное наблюдение по этому поводу: «Гения видно сразу уже потому, что против него объединяются все тупицы и бездари». Объединяются близкие по уровню против того, кто для них слишком высок. И это серьёзная проблема для системы, потому что объединяться надо не «против», а «за».
Большинство великих людей получили признание лишь после смерти. Ну не могут оценивать должным образом те, у кого на это не достаёт уровня! И.-С. Бах при жизни воспринимался как исполнитель и знаток органов. Магистрат Лейпцига его буквально третировал, постоянно находя недостатки в его работе руководителя музыкальной школы. Свою великую музыку он писал в перерывах между работой, преимущественно по ночам, отчего и ослеп. Часть его музыкального наследия была утеряна вследствие небрежения. Бранденбургские концерты потом нашлись, а сколько его шедевров уже никогда не будет найдено! Столетие после его смерти его почти никто не вспоминал и уж тем более не исполнял. Понадобился приход в этот мир Ф. Мендельсона, чтобы открыть человечеству эту прекрасную музыку. Так же не повезло и Моцарту, который воспринимался современниками как какой-то фрик, выскочка, а эталоном был Сальери. Да, Сальери был умён, высокопрофессионален, обласкан при дворе, хотя и не писал гениальной музыки. Но какое значение последнее имеет для того, кто примитивен и не слишком высок!
Примитивное животное живёт в ладу с природой и своими собратьями. Совсем другое дело — примитивный человек. Он в своей самоуверенности может быть ужасен, сея вокруг разрушение. Причём при всей своей примитивности он может иметь диплом престижного университета и занимать высшие административные должности. Именно к таким относится вопрос, заданный В. Путиным на ассамблее в ООН: «Вы хоть понимаете, что вы натворили?» Вопрос риторический, они, увы! не понимают.
Наша цивилизация в значительно большей степени основана на запретах, чем на позитивных постулатах. Причина этого в устройстве людей. Объяснять низкому то, что недоступно его пониманию — бесполезно. Ответом будет тупое молчание или взрыв агрессии. Поэтому путь к начаткам разума большей части человечества пролегает через принуждение. Как утверждает К. Мелихан: «Человек может всё, но его надо заставить». Наказание оказывается более результативным, чем разъяснение и поощрение. И во многих случаях чего то добиться можно только ужесточив наказание.
5.7. Законы больших систем
Человек сам по себе сложен, но когда образуются огромные рои таких сложных и столь разных существ, сложность умножается на сложность, что приводит к совершенно непредсказуемым результатам. Уровня человека достаёт, чтобы построить пирамиды и самолёты, но не хватает на то, чтобы построить общество, в котором можно сносно существовать. Законы, которые управляют общественными системами, нам большей частью неизвестны, а то, что удалось понять, не вселяет оптимизма. Для жизнеспособности системы выгодно наличие внешней угрозы. Она консолидирует деятелей внутри системы, и это служит приспособлению системы в целом. Так на Западе народ, запугиваемый агрессивностью России, консолидируется вокруг бездарной и безумной власти. Это усиливает антагонизм Запада с условным Востоком.
Но у землян нет внешнего врага, нет угрозы, которая бы консолидировала Запад и Восток. А там, где отбор производится соперничеством сородичей внутри самой системы, существует опасность, что сородичи в слепой конкуренции загонят друг друга в самые тёмные уголки эволюции. Так и произошло с видом «человек». Как один из способов обеспечения конкурентных преимуществ, возникла разрушительная деятельность человека. Так как разрушительность даёт значительные преимущества при меньших затратах средств, она усиленно культивируется и растёт в своих масштабах. Конечным результатом стало то, что мир разделился на две суперсистемы, вооружённые с избытком ядерным оружием. Остался последний шаг — атомная война, и мы сегодня не знаем, удастся ли её избежать, или она неотвратима.
Чтобы разобраться в истоках этой проблемы, необходимо начать с сути предлагаемой теории: основные закономерности функционирования любого сообщества людей являются следствием того непреложного факта, что общество делится на разрушителей и созидателей. Судьба мира и любой системы зависит от исхода борьбы разрушителей и созидателей. Из понимания этого следует основной принцип деятельности человеческих систем: Главными условиями обеспечения развития больших систем является нейтрализация разрушителей и максимальное раскрепощение созидательных сил.
П. Крашенинников в своей книге «От племени к империи» утверждает, что «движущей силой империй является экспансия». Конечно, это не так. Экспансия — это процесс, который приводится в движение определёнными силами, сам он движущей силой никоим образом быть не может. Движущей силой живых систем является избыток ресурсов и жизненных сил (в терминологии Гумилёва — пассионарность). Результаты, получаемые системой: её жизнеспособность, высота достижений, масштабы и форма экспансии, определяются соотношением разрушителей и созидателей как в ней, так и вне её. Разница в методах формирования, форме существования и судьбе Британской и Российской империй в наибольшей степени определяется разрушительностью англо-саксов, намного превосходящих в этом отношении русских.
Результат любого предприятия зависит от степени созидательности осуществляющих его деятелей, но и в не меньшей степени, в какой мере оно привлекло внимание разрушителей и того, насколько они сумели активизироваться и организоваться. В спокойные периоды достаточно сильная система формирует внутри себя среду упорядоченности, сдержанности, но разрушитель при этом, нет! не перевоспитывается, а переходит в спящий режим. Это спящее разрушение. Тишина не есть признак благополучия. Разрушитель затаивается, и может ничем не проявлять себя… до того момента, когда в результате изменившихся обстоятельств не почувствует, что сдержки ослабели.
В результате потрясений скрепы в системе ослабляются и то, что ранее представлялось таким спокойным, начинает бурлить. Народ, конечно не весь, а разрушительная его часть, бросается грабить, жечь, убивать. Наверх поднимается такая мразь, о существовании которой люди в благополучные годы даже не подозревали. Вот что пишет в своём, вышедшем в России совсем недавно и ставшем сенсацией, «Дневнике» известный художник К. А. Сомов о перемене после 1917 года атмосферы в стране, и, в частности, в любимых театрах, где он оформил множество спектаклей: «Перед нами в первом ряду сидели не люди, а звери, гориллы».
Во всех странах при беспорядках начинают бить витрины и грабить магазины. «Закрывайте етажи, нынче будут грабежи!». Поэтому попытки объяснить историю России ХХ века негативистской, анархически-бунтарской, антигосударственной стороной русского этнического архетипа совершенно безосновательны. Русские бесконечно терпеливы и готовы жить в государстве, в сущности являющемся антирусским, нещадно эксплуатирующим их витальность, в обмен на достаточно эфемерные имперские или интернациональные идеи.
Когда разрушение разбужено, дальше всё зависит от изощрённости разрушителей, их способности организовать такой процесс, от которого у системы нет защиты. Большевики понимали толк в разрушении, о чём свидетельствует их лозунг: «Из искры возгорится пламя». Как только разрушители почуют открывающиеся возможности разрушения, в ЧК, партию, комсомол, банды экспроприаторов, продотряды потянутся криминал, наркоманы, маргиналы, просто бездари из низов. Далее разрушение вступает в фазу автоподпитки, и туда со всех концов света начинают подтягиваться нелюди. Это мы видели в Чечне, Сирии, на Украине. Очаг разрушения надо тушить в самом начале, и как можно решительнее. В Сирии это было сделано своевременно, а на Украине Россия опоздала, как минимум, на восемь лет.
По мере разгорания пламени лозунги остаются прежними, но творится нечто совершенно противоположное им. Их разрушители шаг за шагом выхолащивают, превращая в пустой звук. Если угнетённые борются за свои права, разрушители под прикрытием их лозунгов — за власть. Народ в своём большинстве не в состоянии разобраться в происходящем и, забыв о первоначальных идеях, думает только о том, чтобы остаться в живых. Кого то втягивает в себя воронка разрушения, остальные некритически верят мифологии, порождённой симбиозом мечтателей и разрушителей, хватаясь за неё, как утопающий за соломинку. В начале прошлого века это большевистская мифология тотального разрушения эксплуататорского государства и замены его самоуправлением трудящихся, а в конце либерально-демократическая мифология замены тоталитарного государства демократическим «минимальным государством» с рыночными отношениями. Здесь всё обман. Как большевики никогда не были большинством и не представляли большинства, так и разбуженные переменами проходимцы, а нередко и откровенно уголовный элемент, не были либералами и демократами. Как у первых неумолимая логика удержания власти с самого начала не подразумевала самоуправления, так и у вторых — демократии и свободного рынка.