Позвонив на следующий день хранителю парка С. М. Фёдоровой, автор услышал возмущённый ответ, что этикетирование совершенно необходимо в музейном комплексе такого рода, как Павловский парк. Не возымели должного действия все попытки объяснить музейному работнику, что этикетки подбираются так, чтобы не уничтожать экспонат своей яркостью и размером. В этом можно легко убедиться в любом музее Петербурга, где, взглянув на стену, ты видишь висящие на ней картины, а не этикетки, которые сливаются по тону и яркости со стеной и находятся как бы в тени позолоченных рам. Если это невозможно сделать в случае с парковыми статуями, то всю информацию можно поместить на отдельно стоящем стенде, установленном несколько поодаль от ансамбля. Что и применяется в парке для описания его отдельных участков. Эти стенды выполнены вполне тактично и не разрушают среду. Ну, наконец, чтобы понять, что вы натворили, возьмите просто прослушайте запись экскурсии, которая транслируется для тех, кто осматривает парк на четырёхместных карах: «Тёмная бронза статуй, местами покрытая мягкой зелёной патиной, идеально гармонирует с сумраком окружающих аллей и тёмной зеленью хвойных деревьев». Уже не гармонирует! Разрушена гармония. Разрушена бездарно и бессмысленно. Если бы статуи были беломраморные, урон был бы не столь велик, но тёмные бронзовые статуи в типичную пасмурную петербургскую погоду теперь просто не видны. Несмотря на все доводы, противоположная сторона оставалась непреклонной. Что же мы имеем в результате: более двухсот лет парк просуществовал без «этикетирования», и вот вам, пожалуйста, г-жа Фёдорова просто выполнила свой долг перед Родиной, и не желает отступать ни на пядь.
Абсурдность содеянного становится ещё более очевидной, если принять во внимание, что имена изваянных персонажей, во многих случаях с историей отливки, вычеканены на основании статуй. Наиболее любознательные с интересом их читали, обходя основание статуи. Стиль этих надписей — как форма шрифта, так и своеобразная манера изложения — переносят нас в ХVIII век. Вот такая неожиданная и необычная по своей конструкции машина времени, дополнительно сообщающая аромат загадочности этому месту. Но вздорная яркость пластмассовых пластин лишает статуи таинственности (чуть не написал — невинности). Задача посетителя теперь существенно упростилась: прочёл текст на зияющей белизной доске, и, скользнув взглядом по приложению к ней в виде трудноразличимой статуи, пошёл дальше.
Этой внезапной вспышке этикетирования, осенившей дирекцию Павловского парка, не уступает по своим масштабам трагедия Летнего сада. После проведенного там евроремонта бездарно разрушено обаяние истории, бродившее между стволов, прятавшееся в кронах деревьев. Такое дурновкусие, отсутствие элементарного профессионализма и здравого смысла — очевидное свидетельство отсутствия культуры. Явно недостаёт культуры ни павловским дамам, ни директору Русского музея, превратившему Летний сад в дешёвый фанерный аттракцион, а Мраморный дворец в выставку халтуры какого-то Людвига. Налицо отсутствие как профессиональных знаний, так и вкуса. Невольно вспоминается формула «хорошее образование плюс вкус равняются культуре», которая является наиболее прагматичным и достаточно верным определением культуры.
Что поделать, мы в данном случае прикасаемся к Высоте, и от точности наших движений зависит, обрушим ли мы её или, возможно, сами поднимемся ещё выше. С невероятной высотой связана история, случившаяся восемьдесят лет назад. За каждой статуей на «Двенадцати дорожках» был в своё время посажен дуб, чья кора — внимание! здесь ещё один секрет этого ансамбля — «поддерживая» пёструю чёрно-белую расцветку гранитного постамента, выделяет статуи из массива тёмной зелени. Фашисты за два года оккупации так и не смогли найти закопанные в парке статуи. В отместку немцы повесили на дубах сотрудников музея, не выдавших места укрытия статуй. Эту историю автору рассказал экскурсовод, который начинал работать в Павловске ещё до войны. Это не просто пятый, это уже шестой уровень.
Подвиг по эвакуации и спасению сокровищ Павловского дворца был совершён директором А. И. Зеленовой вместе с сотрудниками музея. Это она убедила (ох! как это было непросто) после войны в целесообразности восстановления взорванного и дотла сожжённого дворца. «По-своему культурные» фашисты всё, что можно, вывезли, оставшееся испоганили, вырубили порядка 100 тысяч деревьев и кустарников. Разрушен был и знаменитый зал, где И. Штраус-сын многие годы дирижировал в летние сезоны. А вот другие, так и не приобщившиеся к западным ценностям, кропотливо десятилетие за десятилетием всё восстанавливают, а третьи, в силу своего неразумения, тут же гадят.
Здесь мы встречаемся со своего рода парадоксом: новый директор парка окончила факультет теории и истории искусства, скорее всего и у Фёдоровой есть специальное образование. А вот культуры нет. Впрочем директор это уже доказал на посту председателя Комитета по охране памятников, который он занимал в 2003–2011 годах, нанеся серьёзный урон историческому Петербургу. После увольнения её с должности суд отменил «Расстрельный список Дементьевой», включавший более тридцати объектов, возвратив им охранный статус. К сожалению, большая часть этих зданий уже была снесена, и на их месте построены дорогие жилые комплексы. Но Дементьева, следуя своему призванию наносить серьёзный урон чему-то историческому, и тут нашла способ, как это сделать: расстрелять статуи этикетками.
Вот ещё один пример обрушения Высоты. В Петербурге, культурной столице России, наладили производство телевизионных сериалов. Вполне в духе времени многие из них — о бандитах, милиции-полиции и отдельных представителях органов власти, совместными трудами которых преступность продолжает существовать, а где то и процветать. Тон всему этому был задан сериалом «Бандитский Петербург». А так как любимые отрицательными героями «стрелки» снимаются в самых знаковых местах города: на Университетской набережной напротив Исаакиевского собора, не стрелке (дождалась таки она своего звёздного часа!) Васильевского острова, бандитское и культурное стало всё теснее переплетаться в сознании зрителя. Что это, частный случай безмозглости отдельных сценаристов и режиссёров или неумолимая поступь деградации культуры?
Утрата вкуса — это мягкий сценарий деградации культуры, но в России сегодня реализуется и жёсткий, когда большая часть «культурной тусовки», преимущественно столичной, настроена откровенно антироссийски. Если сравнить количество патриотических фильмов, плакатов, песен, стихов в Великую Отечественную войну и почти поголовное безмолвие огламуренных профессиональных творцов во время спецоперации на Украине, по своей экзистенциальной значимости близкой к той великой войне, становится ясно, насколько в нашем обществе утеряны правильные ориентиры. Три десятилетия назад особую активность процессу падения придала «либерализация», результатом чего стала ещё одна форма оккупации, теперь уже культурного пространства. И З. Прилепин абсолютно прав, когда говорит о необходимости деоккупации российской культуры.
6.7. Деградация искусства
Задача учёного — понять, задача художника — возвысить. Утверждение «искусство существует, чтобы волновать» неверно. Юношей, как известно, волнуют порнографические сюжеты. Очень волнуют. У искусства другие цели. Искусство помогает увидеть и ощутить больше, чем смог бы человек, полагаясь только на свои силы. Это такой способ увеличения жизни, живя жизнью вымышленных других и поднимаясь с ними на новую высоту. И тем больше истинная ценность произведения искусства, чем более высокой является виртуальная жизнь, в которую оно вовлекает зрителя или читателя. Это понимал, например, Флобер: «Художник должен уметь всё возвысить». Следовательно, искусством имеет право называться не всё то, что нарисовано, вырезано, раскрашено, написано, сочинено, а только то, что возвышает.
Искусство и его подобия, как и вся остальная деятельность, поделено на уровни. Высокое искусство творится на пятом и шестом, отчасти четвёртом, уровнях. Именно к нему относятся слова Леонардо да Винчи: «Где дух не водит рукой художника, там нет искусства». Высокое искусство — это то, что делается немногими для немногих. Оно изображает мир не таким, какой он есть, а таким, каким он должен быть. Отражающее искусство — творится деятелями по преимуществу третьего уровня, большая часть прикладного искусства — деятелями первых двух уровней. Аристотель полагал, что (драматическое) произведение искусства вызывает в зрителе катарсис (очищение). Но произведения прикладного искусства, украшая жизнь, при этом всё же не очищают, а радуют, поднимают настроение и тем самым повышают человека, делают его лучше. Но в особенно явном виде функция повышения проявляется в том, что создано высокими для высоких. Всё это свидетельства того, что в каждом подлинном произведении искусства в том или ином виде присутствуют элементы Высоты. Наличие Высоты является универсальным критерием, выделяющим подлинное произведение искусства из массы его подобий. Но эта истина искусствоведением так и не была понята в полной мере. Результатом явилось множество теорий неправомерно расширяющих область подлинного искусства. Так О. Кривцун в качестве критерия оценки произведения искусства предлагает витальность, подразумевая под ней проявление жизненной энергии [49]. При этом под видом её проявлений в сферу искусства включается то, что дестабилизирует, ранит, вызывая чувство безысходности, обречённости, крушения, порождая тем самым разруху в душе. Но разрушение в принципе не может лежать в основе подлинного искусства. При этом совершенно независимо от того, в какую форму разрушение облачено. Это может быть «Автопортрет в образе насильника», написанный О. Диксом под впечатлением разразившейся в Берлине в 1920 году волны убийств проституток, или унитаз, или акула в формалине. Искусство, если оно таковым является, служит жизни, а не смерти, говоря другими словами, увеличению жизни, а не её разрушению. Попытки понизить планку искусства продиктованы тем, чтобы, по сути перебирая отходы жизнедеятельности, оставаться в расширенных рамках искусствоведения и в ранге искусствоведа. Если «ху