обком вкуса и совести (тут невольно вспоминается предложение Москвиной). Да, сделать это непросто, но других вариантов не существует.
Именно деятелям самых высоких уровней присуща способность выносить верные суждения, и такие были на заре Возрождения, когда только-только заканчивалось «тёмное», как принято считать, Средневековье. Тогда общество было иерархически правильно построено и имело в своём составе экспертов, которые умели отделять подлинное от фальшивок. К их мнению прислушивались. И это общество, несмотря на всё несовершенство и пороки, было способно творить подлинные произведения искусства. Тогда фигурой № 1 в искусстве Флоренции и Рима был Микеланджело, в России ещё недавно — З. Церетели, а сегодня сварщики ржавого железа и собиратели деформированных мотков проволоки.
По словам замечательного русского художника Поленова: «Искусство должно давать счастье и радость, иначе оно ничего не стоит». Подделка не может быть источником радости. Это особенно хорошо известно коллекционерам. То, что разрушает не должно называться искусством. Для этих видов деятельности нужны другие термины. Предлагаю для наименования видимостей и подделок использовать термин «артфикция». Артфикция — это высказывание, имеющее вид произведения искусства. Искусство со знаком «минус» именовать «артнежить». Термин подчёркивает отличие мертвечины от живого искусства. Точно так же для выделения подлинной живописи ввести в дополнение к термину «живопись» термин «мёртвопись».
Другого пути, кроме выше в подлинном искусстве не существует. «Глядя на чистый лист, думайте, что это будет ваша лучшая работа. Только когда поверите в это — приступайте к делу». Этот, казалось бы, технический совет Поленова полон глубокого смысла. Только тот, кто с каждой новой работой стремится и может подняться на новую ступень, достигает своей вершины.
Микеланджело изваял три «Пьеты». Над двумя последними он работал соответственно 10 и 8 лет. Но лучшей была первая, находящаяся сейчас в соборе св. Петра в Риме, которую он изваял, будучи совсем молодым. Две последние резко от неё отличаются. У искусствоведов принято утверждать, что они указывают собратьям по цеху путь в будущее. Якобы Микеланджело, превзошедший греков в моделировке, понял, что в ней лишнее, и от чего следует отказаться. На самом деле причины того, что две последние «Пьеты» не удались, другие. Одна причина в том, что идеально настроенный природой инструмент, его организм постепенно расстраивался, а силы со временем покидали гения. Другой, возможно, является утрата опоры внутри себя. Это похоже на то, как самолёт, опираясь крыльями на воздух, стремится подняться ещё выше, но уже не находит опоры в воздухе. Нужен другой принцип. В технике он был реализован в ракетном движении. Микеланджело его не смог найти. Он, конечно, не в приёмах моделировки поверхности, а в новом способе подъёма на ещё большую Высоту. Последнее выходит собственно за рамки профессиональных приёмов в данном случае скульптора, а в более общем случае вообще художника. Поэтому и стало задачей, которую художники оказались не в состоянии решить. И при том, что искусство впоследствии достигло ряда немалых высот, эта ситуация всё более усугубляющейся тупиковости имеет место уже без малого пять столетий. Появилась сварка, и «скульпторы» стали сваривать свои творения из металлолома, упала нравственность, и герои классических пьес стали бегать по подмосткам с голыми задницами — таков уровень возникающего нового! И с каждым годом всё меньше признаков Высоты. Не подняться орлу ввысь на куриных крыльях, которые почему-то выросли у него вместо прежних орлиных.
С сожалением приходится констатировать, что прежние механизмы формирования и выделения деятелей высокого уровня (в том числе и высокого вкуса) не работают, а найти новые мы оказываемся не в состоянии. Хотя в ХХ веке отдельные вершины ещё были. Такова уже упоминавшаяся музыка Свиридова к кинофильму «Метель», ряд песен периода Великой Отечественной войны, таких как «Вставай, страна огромная…», «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат…», и произведения поэзии, такие как «Жди меня, и я вернусь…» К. Симонова. Только за него Симонов достоин Нобелевской премии по литературе, которую порой давали за какое-то невнятное бормотанье.
В наше время со снижением Высоты исчезли и абсолютные эксперты. Такими в России были художники И. Грабарь, П. Корин, архитектор-спаситель храма Василия Блаженного П. Барановский, упомянутые выше Л. Сабанеев и С. Ямщиков, директор Павловского музея-заповедника А. Зеленова, хранитель Михайловского С. Гейченко. Они то в состоянии были отличить подлинное от подделки. Но то, что сегодня искусство деградирует, вполне очевидно и в отсутствие абсолютных экспертов. Искусство является барометром, показания которого нам лучше видны, чем показания экономических и социальных барометров. На этом барометре нанесена шкала не давления, а уровня деятельности. Сегодня он показывает не просто существенное падение уровня, а бурю разрушения. Обнадёживающим моментом в этой ситуации является то, что для тщеславных бездарей пытаться выдать себя за художника в начале ХХI веке в значительной мере лишилось смысла. Зачем, когда можно стать блогером или другим элементом Сети и заработать гораздо большие деньги, чем имитацией искусства. Искусство разрушено, теперь черёд информационной сферы.
И что же, тупик? Нет, выход есть, и он заключается в воссоздании подлинной элиты. Возрождение случилось потому, что образовалась элита, которая выступила заказчиком произведений искусства большой высоты. А ещё раньше заказчиком была церковь, а её высота была порой и побольше. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на древнерусскую икону. Древнерусская живопись — это чудо из чудес, которое подводит нас к пониманию некого самого основного из законов человеческой деятельности. Духовная живопись А. Рублёва и его современников возникла в страшные годины истории России. Тогда и свершилось это чудо. Всё рушится, а дух крепнет! И в реалиях сегодняшнего дня выход в том, чтобы найти пути укрепления духа. Без Духа, то есть без Высоты, у этой проблемы решения нет. А возвращением прежних обкомов делу не поможешь. Несмотря на некоторый позитив, который всё-таки в обкомах был, по большому счёту они способны только на то, чтобы любое дело угробить. Нужны новые обкомы, задачей которых являлось бы повышение уровня. Для решения человеческих проблем есть один выход — повышение уровня деятельности. Когда то это делала религия, сословная аристократия, сегодня непонятно, как создать способные их заменить «обкомы», но совершенно очевидно, что для этого необходимо возвращение во всей полноте сознания Высоты.
6.8. А что же с русским искусством?
Последним большим жанром, получившим развитие в ХIХ веке был пейзаж. Обратив своё внимание на природу живописцы смогли «увидеть» солнечное освещение и погружённость в воздух. Это прозрение имело место одновременно в нескольких странах, но живописные приёмы для передачи эффектов солнца и воздуха были разные. Наибольшую известность из художников этого направления получили французские импрессионисты, а самые замечательные произведения были написаны в России. Нет у импрессионистов ничего даже близкого по своим достоинствам к «Девочке с персиками» В. Серова (1887), к «Московскому дворику» В. Поленова (1878), «Марту» И. Левитана (1895). Причём российский зритель гораздо быстрее оценил достоинства этих картин, чем французский достоинства импрессионистов. Слишком они были очевидны. Но у них были и существенные недостатки: они были написаны не французами, и их не снабдили звонким «измом». У русской пейзажной живописи было ещё одно достоинство — лиричность. В полной мере она впервые проявилась в шедевре А. Саврасова «Грачи прилетели» (1871) и затем во многих пейзажах Левитана. Но это качество вообще недосягаемо для понимания западного зрителя. Поэтому лучшее в русской живописи прошло мимо европейского зрителя, который лишь позже среагировал на русский авангард, а потом на андеграунд.
Русская живопись на рубеже ХIX и ХХ вв. является выдающимся достижением, не оценённым должным образом ни в России, ни на Западе. Последнему это сделать особенно трудно, потому что западное изобразительное искусство тяготеет к декоративности, а русское к духовности. Эта линия идёт ещё от древнерусской иконописи. «Увы, пишет С. Ямщиков, пейзаж сейчас на задворках и в обучении студентов, и в самом искусстве. У нас были Ф. Васильев, Левитан, Саврасов, Серов, Коровин, а позднее Крымов, Пластов, Рылов… Я уверен, что эта традиция не прервётся. Люди устали от мишуры, от постмодерна, от выкрутасов. Мы вернёмся к настоящему наследию. То, что сделали наши художники-пейзажисты в ХIХ — ХХ веках, это как античность, как помпейские фрески, как византийские иконы. Это не может умереть». Поразительное подтверждение получили эти слова в конце 2015 — начале 2016 года, когда в Третьяковской галерее проходила выставка, посвящённая 150‑летию со дня рождения В. Серова. Люди стояли по три часа на морозе, чтобы попасть на выставку. Такого успеха не знала ни одна выставка даже при советской власти, когда интерес к искусству был, безусловно, выше.
Помимо содержательности русская живопись отличалась высокой техникой владения кистью. Вместо французского дрязга кистью, русские художники пользовались свободным артистическим мазком. Это линия Коровина, Архипова, Фешина. «Умер бог живописи» — так писали о смерти Фешина американские газеты. Возможно ли подняться ещё выше? Да, но это огромный труд. Труд, который оказывается не по плечу тем, кто стремится не к новым достижениям, а шумному успеху.
Понимание разницы между искренним и тонким чувствованием русского и механистической театральностью западного художника, и даже ещё более очевидной разницы в уровне мастерства, недоступно зашоренному сознанию российского искусствоведа. Это один из многих примеров, когда действительно высокое российское нашими же «знатоками» автоматически полагается вторичным, плетущимся в хвосте у Запада. Следствие этого следующие одна за другой выставки «русского импрессионизма». Неспособность нашего искусствоведения оценить и принести в дар миру искренность и чистоту русского изобразительного искусства — результат искалеченного событиями бурного прошлого сознания и вкуса. Когда всё бурлит и сверх всякой меры идеологизировано, разобраться человеческими мозгами, где же подлинные ценности, становится просто невозможно. Тем более, если это бурление подпитывается такими гипрактивными разрушительными личностям, как Д. Бурлюк и В. Маяковский. Последнего И. Бунин называл «подпевалой кровавых большевиков». Фальшь его «поэзии» со временем становится всё более очевидной.