Да, гениям свойственно пренебрегать правилами, но нарушают они эти правила больше в науке, чем в повседневной жизни, где дальше измятых брюк и поношенного свитера они, как правило, не идут. Второе обязательное качество, без которого не может быть гения: гений живёт в мире за пределами общепринятых норм и представлений; решения в его голове рождаются уже в готовом виде. У всех гениев так, или почти так. Хрестоматийный пример — периодическая система элементов, которую Менделеев увидел во сне. Лучшие свои стихи гениальный поэт пишет одним махом. Исследователи его творчества, пытаясь создать положительный образ этакой трудолюбивой пчелы, находят в его черновиках зачёркнутые слова, какие-то незначительные исправления, но это не идёт ни в какое сравнение с тем, сколько бумаги переводим мы, простые смертные, в тщетной надежде удачно выразить свою мысль.
Для гения является естественным восприятие себя, как чего то принципиально отличного от всех других. Так относились к себе Леонардо, И. Ньютон, Л. Бетховен, А. Пушкин, Э. Галуа. «Гении обладают одной привилегией — для них жизнь никогда не становится будничной, как она бывает для всех нас», (Лоуэлл). Их нестандартность и энтузиазм находятся в вечном конфликте с однообразными привычками окружающих. «Гений с непоколебимой твёрдостью высказывает убеждения, не сходные с общепринятыми», (Ч. Ломброзо). Естественно, что его непонимание того, как важно быть таким, как все, вызывает отторжение у заурядного человека, порой даже подозрение в идиотизме. Объяснение этому мы находим в наблюдениях Д. Ранка за Н. Бором в пору научного расцвета последнего: «Порой он усаживался неподвижно с выражением совершеннейшего и безнадёжного идиотизма. Глаза его становились бессмысленными, безвольно повисали руки… Впору было решить, что перед вами клинический недоумок. Но вдруг он весь озарялся изнутри и произносил; «Так, теперь я это понимаю…». Как то И. Ньютон присел к столу на полчаса перед сном, чтобы обдумать внезапно мелькнувшую идею, и очнулся, когда полуденное солнце ярко светило в окно. Г. Лейбниц в задумчивости мог просидеть в кресле без движения три дня (по свидетельству одного из современников).
С ростом уровня деятель начинает воспринимать высший мир, как совершенно реальный. Д. Кардано, математик, философ и врач, писал: «Природа моя выше обыкновенной человеческой субстанции и приближается к бессмертным духам». В этом высказывании присутствует в явном виде позиционирование по высоте, но, насколько известно автору, шкалы высот человеческой деятельности Кардано не разработал. Но на карданном валу сегодня «ездит» всё человечество. И что особенно интересно с точки зрения предыстории отрицательной деятельности, Кардано был первым европейским математиком, который систематически использовал отрицательные числа.
В гуманистических рассуждениях вопрос о связи человеческой деятельности с Дьяволом предпочитают обходить стороной, тем не менее есть люди, которые не считают зазорным для себя признавать его участие в их деятельности. Порой даже всячески акцентируют этот момент. Другое дело, что среди них почти исключительно деятели искусства, да ещё представители специфических сект. Невольно приходит на ум средневековый посыл «искусство — дьявольское наваждение». Ван Гог уверял, что при приближении к мольберту в него вселяется бес. Русский художник М. Врубель, по глубине своего мистического духа и величине дарования не имеющий подобий в мире живописи, был одержим образом Демона. Осталось три картины, изображающих Демона сидящего, летящего и поверженного, и все они производят потрясающее впечатление. Но по воспоминаниям современников, всех их превосходило изображающее Демона полотно, которое художник уничтожил. Искусствовед А. Бенуа писал: «Верится, что Князь Мира позировал ему. Есть что то глубоко правдивое в этих ужасных и прекрасных, до слёз волнующих картинах…». К силам зла склонялись в своём творчестве маркиз де Сад, Ш. Бодлер, Р. М. Рильке. Последний, согласившись на сеансы психотерапии, быстро бросил их, говоря: «Если дьявол оставит меня, то боюсь, мои ангелы тоже улетят от меня». Одно из лучших своих произведений «Дьявольские трели» Д. Тартини написал после того, как ему пригрезилось, что он слышит виртуозную игру самого Дьявола. Ассоциации с Дьяволом возникают, когда зритель встречается с непостижимым для него мастерством художника, которое проще всего объяснить дьявольским наваждением. Но в этих произведениях, как правило, нет разрушительности.
Вследствие отсутствия определённости с этим «третьим знаком», люди, когда говорят о гениальности, большей частью имеют в виду гениальность со знаком «плюс». Именно её подразумевал А. Пушкин в трагедии «Моцарт и Сальери»: «Гений и злодейство — две вещи несовместные». Собственный опыт ему подсказывал, что разрушительность в сверходарённом человеке попросту «съест» его гениальность. Однако люди склонны порой экстраординарную разрушительность принимать за гениальность. А отрицательная незаурядность им представляется более интересной, чем «скучная» положительность. Их неразличение (как и других явлений, имеющих два знака) вызывает путаницу, которую философская мысль не в состоянии преодолеть.
Гениальность неподлинная, то есть со знаком «—», является плодом изощрённости ума, лишённого созидательного порыва. Она, как правило, разрушительна. Деятель достаточно высокого уровня, исходя из своего жизненного опыта, осознаёт эту разницу. Об этом говорит последняя фраза воспоминаний дочери Пикассо о своём отце: «Если он и был гением, то гением зла». То есть это ур. (–5). Приведенный пример один из многих, показывающих, каким образом обращение к уровневой модели вносит ясность в наши представления.
2.15. На кого мы делим, и что ценим
На бедных и на богатых. А ценим преуспевающих. О способах, которыми это достигнуто, мы предпочитаем не задумываться. Победителей не судят — это весьма прочно укоренено в сознании большинства. Власть в целом кто-то может не уважать, но всё равно будет относиться к стоящему выше на властно-социальной лестнице с почтением, и обращаться к нему будет в той или иной мере просительно и подобострастно. Это уже в нас воспроизводится генетически, по крайней мере у большинства.
А вот уровневые представления у большинства отсутствуют. И это при том, что уровневость имеет фундаментальный характер. Случай может буквально любого вознести на вершину властной пирамиды, было бы только гипертрофированное тщеславие. А вот поднять на уровневую вершину он не в состоянии. Уровневое ничто навсегда обречено оставаться ничем, какие бы кульбиты и пируэты случай ни выделывал. Заманчивое обещание из «Интернационала» «кто был ничем, тот станет всем» — это про таких, как Н. Хрущёв. Действительно, это энергичное ничто формально стало всем, но так по существу и осталось «ничем». И когда это ничто отправили на пенсию, оно ходило с бидончиком (тогда молоко продавали преимущественно в разлив) в соседний магазин, и было неотличимо от других пенсионеров, для которых вместе с рабочей лямкой исчез смысл жизни.
Социология делит общество на группы семейно-родственные, государственные, расовые, языковые, профессиональные, имущественные, религиозные, партийные, привилегированные. Принято считать, что деятели внутри групп обладают целым рядом сходных качеств, что даёт им возможность образовывать целостность. «Сходство профессии, обеспеченности и прав ведёт за собой сходство образовательного уровня, вкусов, интересов, убеждений, симпатий, поведения и всего образа жизни одноклассовых лиц» [18]. Но это не так. О степени несходства в семейных группах можно судить по порой ужасающей картине раздела наследства между братьями и сёстрами. А в классовых группах — по крайне пёстрому составу лучшей из лучших групп, интеллигенции, чьи деятели перед роковым 1917 годом занимали широчайший диапазон от Ульянова до Бунина. Среди них был председатель партии конституционных демократов профессор Милюков, который по разрушительности своей деятельности входит не в элиту профессуры, преимущественно созидательную, а составляет одно целое с группой разрушителей во главе с маргиналами Ульяновым и Бронштейном. Он был провокатором, на просьбу Столыпина выступить с осуждением террористов, ответил отказом. Одного Милюкова достаточно, чтобы поставить крест на социологии, как науке. Не то, господа социологи, изучаете!
Древнеиндийская традиция оказалась в чём-то умнее социологии. В Индии ещё до недавнего времени сохранялось деление населения на варны, являющиеся по сути уровнями, зафиксированными в виде сословий. Брахман — ведающий, то есть наделённый всеведением, всевидением, проникающий в суть и поэтому в совершенстве умеющий отличать подлинное от подделок (6). Кштарий — благородный, превыше всего ставящий честь, долг, ответственность (4). Шудры — низкие, малодуховные, боятся только боли наказания (1). Считалось, что качества человека в течение жизни остаются неизменными, и это не позволяло переходить из одной варны в другую. Но последнее уже вредная крайность, те, кто реально повышает свой уровень, должны иметь возможность переходить в более высокую варну.
Две группы, которые делают историю и определяют судьбу систем, — созидатели и разрушители — являются не классами, а двумя сверхгруппами, образованными делением не по социальному, а деятельностному признаку. Если психология и социология делят людей на группы одна по характеру поведения, другая по роду занятий, то пока ещё не оформившаяся в научную дисциплину общая теория делит на уровни, исходя из результатов деятельности.
Каково численное соотношение этих сверхгрупп во всём человечестве? Некоторые авторы, без обиняков определяющие наиболее несозидательную категорию граждан, как мусор, отбросы, называют цифру 20 %. Мы будем применять более нейтральный термин — деятели отрицательных уровней или, в соответствии с результатами их деятельности, — разрушители. Но надо понимать, что категория разрушителей по численности во всяком случае больше указанной цифры, потому что в неё кроме крайне разрушительных персонажей, входит ещё многочисленная армия разрушителей «по мелочи».