Дейр — страница 2 из 40

Роман

Пролог

Куда же они делись?

Сто восемь мужчин, женщин и детей не исчезают с лица Земли просто так!

Затерянная колония на острове Роанок, в Виргинии, исчезла именно так. Виргиния Дейр, первый белый ребенок, родившийся в Северной Америке, была среди тех, кого больше не видели на Земле. Она вместе со своими соплеменниками — выходцами из Англии и несколькими индейцами — исчезла неизвестно куда. Это произошло между 1587 и 1591 годами нашей эры.

Чарльз Форт, летописец давно забытых событий и автор объяснений необъяснимых явлений, знал об этом. Но ему ничего не было известно о некоторых других событиях. И это очень прискорбно, ибо они привели бы его в восторг. Какие гипотезы, какие парадоксальные заключения, исполненные иронии и сарказма, могли бы выйти из-под его пера!

Очень жалко, что никто из его южноамериканских корреспондентов не обратил его внимания на исчезновение генуэзского судна “Буонавита”. В последний раз его видела команда испанской каравеллы “Тобоса”. Это было 8 мая 1588 года в ста пятидесяти милях от Канарских островов.

Судно шло под португальским флагом. На борту “Буонавиты” было сорок ирландских и двадцать итальянских монахов. Они направлялись в Бразилию, где надеялись обратить в истинную веру язычников. Ни христиане, ни язычники больше их не видели.

Вот такие дела.

Само по себе исчезновение не является событием, достойным особого внимания. Парусники издавна имеют обыкновение выпадать из очевидного хода событий. “Буонавита” упоминается в различных церковных хрониках и в новой истории Бразилии потому, что главой монахов был некто Марко Соццини, или, как его чаще называли, Маркус Социнус. Он был племянником еретика Фаустуса Социнуса, и в Бразилию был направлен специальный папский курьер с приказом Маркусу немедленно прибыть в Рим для дачи показаний. Этот курьер не смог бы вручить послание папы даже в том случае, если бы знал, где находится этот самый Маркус Социнус.

В то же самое время произошло еще одно событие, сообщение о котором могло бы заставить Форта плясать от радости.

В 1886 году была опубликована после этого никогда не переиздававшаяся книга, содержащая перевод нескольких глав из “Истории турков” Ибн-Кулаида. По случайному, но вполне в духе Форта совпадению, переводчиком был священник методистской церкви, преподобный Фарл Форт. Преисполненный такого же интереса ко всему неортодоксальному, как и его литературный внук, он приводит описание одного арабского историка об исчезновении целого большого каравана всего за одну ночь.

В 1588 году из поля зрения современников исчезли девяносто черкесских красавиц, предназначавшихся для гаремов мусульманских владык, и сорок охранников различных национальностей. Их лошади были найдены стреноженными на ночь. Палатки были готовы для ночлега. Нетронутый ужин остыл, не дождавшись едоков.

Единственным признаком беспорядка был валявшийся на земле окровавленный ятаган. Вместе с кровью к его лезвию прилипла дюжина грубых буроватых волос, которые, по мнению специалистов, не принадлежали ни одному из известных животных. Некоторые, впрочем, считали, что волосы принадлежат медведю, так как неподалеку от лагеря был найден отпечаток лапы гигантского медведя.

Куда, спрашивал Ибн-Кулаид, девались все эти люди? Может быть, их унес джинн в какую-то охраняемую пламенем твердыню? Не его ли волосы прилипли к лезвию?

История не дает ответа на эти вопросы. Так же, как ничего не говорит о таинственном исчезновении колонии Роанок и “Буонавиты”.

Еще одно сообщение было бы очень интересно для Форта. Ныне не существующее парижское издательство “Эжилет Пресс” опубликовало очерки о китайском философе восемнадцатого столетия Хо Ки. Он в своих “Замерзших мыслях” мимоходом упоминает, что вся деревня Хан Чу решила в один из вечеров пуститься в дальнее странствие и после этого никто не видел ее жителей.

Еще он писал, что исход этот произошел в 1592 году. И это все.

От 1592 до 2092 года прошло пятьсот лет, срок не такой уж большой в истории Земли. С Земли до планеты Дейр очень далеко, даже для луча света. Дейр является второй планетой звезды, называемой современниками-астрономами Тау Кита. На ней живут говорящие по-английски, на латыни и на языке гривастых.

На старой карте, вычерченной Ананием Дейром, отцом Виргинии, изображен материк, на который высадили похищенных людей. Называется он Авалоном. Контуры его, в спешке набросанные чернилами, по мере того как планета все больше увеличивалась в размерах при наблюдении из иллюминатора, представляют собой овал с четырьмя выступами, расположенными по центру, будто лепестки шара.

Крестиком обозначено местонахождение первого поселения людей, первоначально называвшегося Новый Роанок. Впоследствии оно было переименовано в поселок Далекий, поскольку маленькая Виргиния Дейр однажды сказала: “Он очень далеко от того места, где я родилась, правда, папа?”

На самой первой карте планеты Дейр помечены места, где водятся необычные для Земли существа, названные по аналогии с похожими на них земными существами, реальными или мифическими.

Глава 1

Джек Кейдж брел по древней дороге. Высокая шляпа с широкими полями защищала его от лучей горячего весеннего солнца. Из-под ее полей карие глаза оглядывали лесные заросли по сторонам дороги. В его левой руке был длинный лук, колчан, набитый стрелами. Слева к широкому поясу были прикреплены кожаные ножны с изогнутой саблей, справа с пояса свешивалась сумка. В ней была круглая стеклянная граната, наполненная черным порохом, из ее толстой шейки торчал короткий запальник.

Рядом с сумкой в ножнах был прикреплен нож из красномедного дерева. Если бы из чащи вдруг выскочил дракон и преградил ему путь, Джек был бы готов к встрече с ним. Прежде всего он пустил бы стрелу в один из его огромных глаз. Поразить дракона можно было только в глаз. Кремниевые наконечники не пробивали пятисантиметровую твердую кожу.

Он слышал, что живот у драконов мягкий, но на это он не мог полагаться. Как говорила пословица — слух может убить и кота Он не был котом — даже не знал, что это такое, — но мог быть убитым, как любое живое существо.

Как бы читая его мысли, рыжий Самсон, гигантский, похожий на собаку “пес” из породы львов, начал хрипло урчать. Он остановился впереди, в трех метрах от своего хозяина. Балансируя на мощных лапах поперек дороги, он вглядывался в заросли слева от Кейджа.

Джек вытащил стрелу и натянул тетиву на прорезь в дуге лука Поразмыслив, он отказался от первоначального намерения. Не стоит, пожалуй, целиться в глаз. Независимо от того, попадет он или промахнется, ему придется отбросить лук и выхватить гранату. Поджечь запальник спичкой и бросить ее в грудь чудовища, в расчете на то, что время броска будет выбрано удачно и граната взорвется, как только коснется груди дракона и осколки стекла вонзятся ему в глотку.

Затем, не дожидаясь взрыва, он повернется и побежит, выхватывая на ходу саблю. Достигнув дерева на противоположной стороне дороги, он остановится, чтобы защищаться. Спрячется за широким стволом и будет доставать дракона саблей, кружась вокруг дерева, чтобы увернуться от огромного и внешне неуклюжего зверя.

Тем временем Самсон будет отвлекать чудовище, хватая его зубами за бока.

Он стоял позади своей собаки. В густой зелени виднелся небольшой просвет. В тот момент, когда он заглянул в него, там сверкнуло что-то блестящее. Он непроизвольно вздохнул с облегчением. Он не знал, что это было, но был совершенно уверен в том, что это не дракон. По-видимому, человек или гривастый.

Поскольку стрела была бесполезной в переплетении ветвей кустарников и лиан, он положил ее обратно в колчан, а лук повесил на специальный крючок. Потом вытащил саблю из ножен и приготовился.

— Тихо, Самсон, — негромко приказал он. — Вперед!

Рыжий пес неслышно двинулся по едва различимой тропе. Его нос, точно пробка на волне, метался то вверх, то вниз, ловя запахи. Он обнюхивал землю. Кто-то оставил здесь след, идя не по прямой, а петляя сквозь зеленый лабиринт.

Пройдя медленно и осторожно около тридцати метров, они вышли на небольшую полянку.

Самсон замер. Его ворчание перешло в глухое клокотание напрягшейся всеми мышцами глотки.

Джек взглянул через его голову и тоже застыл как вкопанный от охватившего его ужаса. Его двоюродный брат, Эд Ванч, низко склонился над сатиром, лежащим спиной к Джеку. Из огромной раны в нижней части спины хлестала кровь. Косматые волосы, росшие вокруг поясницы, были окровавлены.

Эд вырезал кожу вокруг хвостовой кости ножом из медного дерева. Он приставил нож к земле и, вращая его, вырезал круглый участок кожи вместе с длинным “лошадиным” хвостом. Закончив эту работу, он вытянул вперед руку, будто для того, чтобы полюбоваться своим кровавым трофеем.

— Что ты делаешь? — вскричал Джек, содрогнувшись при виде выражения лица брата. Голос отказывался повиноваться ему.

Эд резко повернулся, выронив хвост, и выхватил нож. Челюсть его отпала от неожиданности, черные глаза расширились. Он молниеносно изогнулся, готовясь к прыжку.

Но увидев, что это всего лишь Джек, несколько успокоился, но продолжал держать нож наготове.

— Святой Дионис! — прохрипел он. — Я принял тебя за гривастого.

Джек слегка подтолкнул коленом Самсона. Пес степенно вышел на поляну. Хотя он и знал Эда, но всем своим видом показывал, что метнется к его горлу, стоит тому сделать хотя бы одно неосторожное движение.

Джек опустил саблю, но в ножны не вложил.

— Что было бы, если бы я был гривастый? — спросил он.

— Мне бы тогда пришлось убить и тебя тоже!

Эд придвинулся к лицу брата, чтобы рассмотреть его реакцию. Джек сохранял невозмутимый вид. Эд пожал плечами и отвернулся, не спуская при этом глаз с Самсона. Наклонившись, он вытер лезвие ножа о густые, соломенного цвета волосы сатира.

— Это моя первая жертва, — сказал он медленно, — но отнюдь не последняя.

— Вот как! — Джек постарался вложить в свой возглас весь страх и все свое отвращение перед тем, что он только что увидел.

— Да! — в тон ему ответил Эд. Голос его срывался на крик. — Я сказал, что не последняя!

Он сверкнул глазами и принял горделивую позу.

Джек понял, что Эд близок к истерике. Ему уже приходилось видеть его в деле во время ссоры в таверне. Его отчаянные выпады столь же опасны для друзей, как и для врагов.

— Успокойся, Эд, — сказал Джек. — Разве я похож на гривастого? — Он сделал несколько шагов вперед, чтобы рассмотреть лицо убитого. — Кто это?

— Вав.

— Вав?

— Да. Один из членов семьи вийров, живущих на ферме твоего отца Я шел за ним следом, пока не убедился, что он один. Затем я заманил его на эту поляну под предлогом, будто хочу показать ему гнездо мандрагора. Разумеется, здесь не было никакого гнезда, но когда он оказался впереди меня, я проткнул ему спину.

Он даже не пискнул. Вот и верь после этого вракам о том, что нельзя застать гривастого врасплох! Это было совсем просто, скажу тебе! Очень просто!

— Эд, ради бога! Что он тебе сделал?

Эд выругался и сделал шаг к Джеку, лезвие его ножа сверкнуло на солнце.

Могучая грудь Самсона раздалась вширь, когда он припал к земле для прыжка. Его хозяин, обороняясь, поднял саблю.

Но Эд остановился. Не обращая внимания на тот эффект, который произвел его выпад, он начал говорить. Джек опустил саблю, поскольку было очевидно, что его брат вовсе не намеревался на него нападать, он просто рубанул ножом воздух, чтобы подчеркнуть значение своих слов.

— А какая же еще нужна была мне причина, кроме той, что он — гривастый, а я — человек. Послушай, Джек! Ты знаешь Полли О’Брайен, не так ли?

Джек широко открыл глаза, удивившись такому повороту темы, однако кивнул. Он хорошо ее помнил. Она жила в городке Слашларк, названного так потому, что в его окрестностях в изобилии водились маленькие летающие хищники, очень напоминавшие земных жаворонков и прозванные слашларками за их верткую манеру полета Она и ее мать, вдова аптекаря, совсем недавно переехали из столицы, города Сант-Дионис, в этот пограничный городишко. Здесь ее мать открыла лавку и продавала лекарства, вино, косметику и, как утверждали злые языки, различные приворотные зелья.

Полли с первого же дня произвела на него огромное впечатление. Это была стройная девушка с удивительно красивым лицом, контуры которого напоминали сердце. У нее были большие глаза, выражение которых, если можно так сказать, было невинно-распутным.

Джек, хотя он был дружен с Бесс Мерриот и уже собирался просить ее руки, не прочь был, однако, приударить за Полли. Даже рискуя навлечь на себя гнев родителей, своих и Бесс. Он воздержался от этого только потому, что Эд Ванч громогласно объявил в таверне “Красный Рог”, что ухаживает за Полли О’Брайен.

Джек не мог позволить себе отбить у него девушку. Не без сожаления, он решил оставить ее в покое.

— Конечно, я ее знаю, — ответил он. — Ты был с ней очень ласков.

— Джек! — громко сказал он. — Она пришла искать убежище в кадмусе!

— Минутку! Что здесь произошло? Я был пять дней в горах.

— Святая Виргиния! Джек! Ты ничего не знаешь? Мать Полли была выдана властям за то, что продавала целебные средства гривастых, и ее посадили в тюрьму. Полли сначала не обвиняли, однако, когда пришел шериф, чтобы увести ее мать, девушка убежала. Никто не мог ее разыскать, но потом старуха Винни Ор-гард — ты ведь ее знаешь, Джек, ей делать нечего, кроме как наблюдать за дорогой в Слашларк, увидела, как Полли повстречалась с сатиром на окраине города. Она ушла вместе с ним, и с тех пор ее больше не видели, нетрудно догадаться, что она ушла в кадмус.

Он замолчал, чтобы перевести дух, и нахмурился.

— Что же дальше? — спросил Джек с показным хладнокровием.

— Дальше? На следующий день шерифу велели арестовать Полли. Вот смехота! Ты когда-нибудь слышал, чтобы арестовали кого-то после того, как он ушел в подполье к гривастым?

— Нет.

— Иначе и быть не может. Не знаю, что случается с ними, когда они уходят в кадмус. То ли гривастые пожирают их, как утверждают некоторые, то ли тайком переправляют в Социнию, как говорят другие. Но я знаю одно: Полли О’Брайен так просто от меня не уйти.

— Ты влюблен в Полли, Джек?

— Нет! — Эд поглядел в упор на своего рослого родственника и опустил глаза.

— Да, был. Но это прошло. Теперь я ненавижу ее, Джек. Я ненавижу ее за то, что она колдунья. Я ненавижу ее за то, что она путается с сатиром.

Не гляди на меня так недоверчиво, Джек. Я знаю, что говорю. Она с ним спала. Она покупала лекарства у гривастых и тайно встречалась с этим Вавом, чтобы получать их. Она занималась с ним любовью. Можешь себе представить это, Джек? Голый, волосатый зверь. Она встречалась с ним, и я… я готов на все, как только подумаю об этом!

— Кто выдвинул обвинение против миссис О’Брайен?

— Не знаю. Кто-то послал доносы епископу и шерифу. Имена доносчиков, сам знаешь, всегда держат в секрете.

Джек задумчиво потер подбородок и сказал:

— Аптекарь Нат Рейдли растерял свою клиентуру, потому что не мог конкурировать с матерью Полли.

Эд криво улыбнулся.

— Ох, какой ты умный! Да, не мог. И все догадываются о том, кто послал донос. Не забывай, парень, что жена Ната самая большая сплетница в Слашларке. А это о чем-то ведь говорит!

— Жаль…

— Если миссис О’Брайен торговала этими дьявольскими зельями, она заслужила, что ее сдали властям, какими бы ни были подлинные мотивы Рейдли.

— Что же сделали с миссис О’Брайен?

— Ее приговорили к пожизненной каторге на золотых копях в Горах Анания.

Джек поднял брови.

— Суд свершился так быстро?

— Она созналась во всем через шесть часов после ареста, а выслали ее двумя днями позже.

— Шесть часов пыток могут кого угодно заставить сознаться. Что, если местный блюститель соглашения услышит об этом?

— Ты говоришь так, будто защищаешь ее. Ты же знаешь, что, когда кто-нибудь явно уличен, небольшая пытка только помогает ускорить правосудие. А гривастым не положено знать об орудиях в подвале тюрьмы. Да и что они могут сделать, если даже узнают о том, что мы нарушили соглашение? Что из того?

— Значит, ты считаешь, что Полли прячется в кадмусе, на ферме у моего отца?

— Вот именно. И я намеревался загнать Вава в угол и принудить его рассказать мне правду, но когда я остался один на один с ним, я потерял контроль над собой и…

Он сделал жест в сторону трупа.

Джек посмотрел в том направлении и закричал:

— Что это?

Ванч наклонился и приподнял за длинные волосы голову убитого. Отвисшая челюсть оттянула кожу так, что ножевые разрезы на каждой щеке удлинились.

— Видишь эти буквы “УР” — убийца гривастых? Когда-нибудь ты увидишь их на щеках каждого гривастого в Дионисии, а если мы наладим сотрудничество с другими странами, то и по всему Авалону. Ими будет помечен каждый гривастый, и каждый гривастый будет мертв.

— Я слышал какие-то разговоры в тавернах о тайном обществе, посвятившем себя истреблению гривастых, — медленно произнес Джек. — Но я не поверил этому. Какая же это тайна, если об этом знает каждый пьянчуга? И кроме того, я подумал о том, что именно такую трепотню слышишь, как только заходит речь о проблеме. Всегда одни разговоры. И никаких действий!

— Клянусь всеми святыми, теперь ты увидишь действия!

Эд поднял мешок, висевший на веревке через его плечо.

— Помоги мне похоронить его, Джек.

Он вытащил из мешка лопату с короткой ручкой и штыком, изготовленным из недавно изобретенного прочного стекла. При виде ее Джек ужаснулся не меньше, чем при виде мертвого тела. Наличие лопаты говорило о хладнокровно выполненном замысле.

Ванч начал срезать дерн и откладывать его в сторону, не переставая при этом говорить. Говорил он все время, пока копал неглубокую могилу.

— Ты еще не член общества, но ты замешан в этом так же, как и я. Я рад, что именно ты, а не кто-то другой застал меня. Кое-кто из этих подхалимов, желчных любителей гривастых, вместо того чтобы пожать мне руку, побежали бы с жалобами к шерифу.

Разумеется, если бы они это сделали, это бы нам так не прошло. Не одни гривастые могут заработать такие отметины на щеках. Кожу человека-предателя резать столь же просто. Ну, что? Поможешь?

Джек оцепенело покачал головой. Ему нужно было сделать выбор: либо объявить, что он заодно с Эдом, который отождествлял себя со всей расой людей, либо против него. Его мутило от того, что произошло. Он искренне сожалел о том, что Самсон учуял запах крови и что он увидел блеск ножа в просвете между кустами. Ему хотелось повернуться и бежать со всех ног отсюда, забыть обо всем этом. Отрицать это было невозможно, как невозможно было убедить себя, что ничего не произошло, а если и произошло, то он здесь совершенно ни при чем. Он не мог этого сделать. А теперь…

— Бери его за ногу, — сказал Эд, — я возьму за другую, и мы потащим его к могиле.

Джек вложил саблю в ножны. Вдвоем они потащили тело по поляне, руки сатира безвольно волочились, будто брошенные весла в угоняемой течением лодке. На примятой траве остался кровавый след.

— Нужно забросать могилу травой, — сказал Эд, взмокший от пота.

Кейдж кивнул. Он еще раньше задумался на тем, почему Эд, хотя и невысокий, но сильный парень, просил его, Джека, о помощи. Расстояние до могилы было всего каких-то десять метров. Теперь он понял: его помощь в погребении будет означать соучастие в содеянном.

Хуже всего было то, что он не мог отказаться. Нельзя сказать, что Эд принудил его к этому. У него не было страха ни перед Эдом, ни перед более могучим, хотя и окутанным туманом обществом убийц гривастых. Ведь в конце концов гривастые не были людьми: у них не было души, пусть даже, если оставить в стороне необычный рост волос на теле, они были похожи на людей во всем остальном.

Прикончить одного из них вовсе не считалось убийством, преступлением в полном смысле этого слова, хотя по закону это было преступлением. Убийство собаки не было наказуемо. Почему же должно было быть наказуемо убийство одного из вийров?

Было множество причин, по которым суды расценивали это как преступление, как убийство. Главная из них — необходимость. Правительство Дионисии заключило соглашение, которое устанавливало порядок взаимоотношений между людьми и гривастыми. Но ни один человек не испытывал ощущения вины, совершив подобный поступок. Тогда почему же он так мучается?

— Не кажется ли тебе, что могила недостаточно глубока? — машинально произнес он. — Дикие собаки или оборотни могут легко выкопать труп.

— А для чего тебе голова, Джек? Я и сам так подумал. Да, собаки могут добраться до него. Но они этого не сделают. Вот, смотри!

Он запустил руку в мешок и извлек оттуда бутылочку с прозрачной жидкостью.

— Это средство отбивает любой запах в течение двадцати четырех часов. К тому времени сектоны успеют управиться с ним. Останутся одни кости.

Он побрызгал содержимым бутылки на труп. Жидкость, растекаясь, покрыла все тело тончайшей пленкой, затем пленка исчезла.

Эд обошел всю поляну, перекапывая землю повсюду, где замечал кровь или примятую траву. Потом поднял длинный светлый хвост с земли, брызнул на него пару капель жидкости и запихнул в мешок. После этого он небрежно произнес:

— Разве ты не хочешь прикрыть тело землей?

Джек заскрежетал зубами и какую-то минуту стоял неподвижно. Слова готовы были сорваться у него с языка. Ему хотелось завопить: “Убийца!” — и броситься прочь. Но рассудок заставил его смолчать. Или он сейчас последует за Эдом, надеясь позже отмежеваться от него, или… разум рисовал картину другого вероятного шага, но совесть не позволяла: он не мог бы убить Эда и сбросить его тело в эту же яму.

Каким бы это ни казалось чудовищным, это было единственным способом уберечь себя от неприятностей. Он должен либо присоединиться к Эду, либо умереть.

Вздохнув, он начал забрасывать тело землей.

— Джек! Посмотри!

Джек посмотрел туда, куда указывал Эд, и увидел притаившегося под опавшими листьями секстона величиной с фалангу пальца. Его длинный тонкий нос непрерывно подергивался. Затем он исчез быстрее, чем мог уследить человеческий глаз.

— Хочешь поспорить, что за ночь он и тысячи его собратьев снимут все мясо с костей сатира?

— Это так, — угрюмо ответил Джек, — но когда эти пожиратели мертвечины сделают свое дело, земля над скелетом просядет и останется углубление. Если это заметят вийры, выкопав труп, они сразу же догадаются, что бедняга был убит. Ты поступил бы гораздо умнее, если бы просто оставил тело на траве. В этом случае они не могли бы по костям судить о том, что с ним случилось. Его смерть можно было бы приписать несчастному случаю или причина ее осталась бы неизвестной.

— Тебе надо было сказать мне об этом пораньше, Джек, — попенял ему Эд. — Ты у нас человек умный. Насколько я понимаю, ты будешь ценным приобретением для нашего общества.

Джек хмыкнул:

— Но, с другой стороны, его скрюченная поза все равно выдала бы убийство. Может быть, оно и к лучшему, что мы похоронили его.

— Ты понимаешь, что я имею в виду? У тебя хватило бы ума на то, чтобы сделать все как можно естественнее. Ты будешь великим убийцей, Джек!

Джек не знал, смеяться ему или плакать.

Эд не спускал глаз со своего рослого кузена, пока тот трудился над могилой, сравнивая землю вокруг. Потом заговорил, будто торопясь высказать все, пока не передумал и не забыл:

— Джек, хочешь знать правду? Ты мне нравишься, но личные чувства здесь ни при чем. Когда ты застукал меня, то я подумал, что, возможно, мне придется убрать и тебя тоже. Но ты молодец. Ты настоящий человек!

— Да, я — человек, — ответил Джек, не переставая работать. Пока Эд обрывал забрызганные кровью стебли травы, Джек аккуратно обложил дерном голую землю. Сделав это, он выпрямился, чтобы осмотреть свою работу.

Он остался недоволен. Если умудренные опытом лесной жизни вийры присмотрятся получше, они сразу поймут: что-то неладно. Оставалось надеяться, что охотники пройдут мимо поляны или же, не глядя, пройдут по ней. Зная обстоятельность аборигенов, Джек испытал тяжелые предчувствия.

— Эд, это твое первое убийство? — спросил он.

— Это не убийство! Это война! Запомни это! Да, это мое первое жертвоприношение нашей священной войне! Другие члены тайно прикончили двух гривастых в районе Слашларка. Среди них была сирена.

— Не было ли таинственных исчезновений среди членов УГ? Эда передернуло, словно от удара.

— Что заставило тебя задать этот вопрос?

— Гривастые очень умны. Неужели ты считаешь, что они не догадаются, что происходит? И не возьмут инициативу в свои руки?

Эд Ванч сглотнул слюну.

— Они этого не сделают! У них соглашение с нашим правительством. Если они нас поймают, то будут обязаны передать нас на суд людей.

— Сколько правительственных чиновников являются членами УГ?

— Знаешь что, Джек? Не кажется ли тебе, что ты слишком умен?

— Ничуть. Что я хочу сказать, это то, что вийры — реалисты. Они понимают, что по закону убийца гривастого подлежит смертной казни. Они знают также, что, по сути, невозможно добиться такого приговора в нашем суде.

Правда, гривастые тоже не дураки. В соглашении есть оговорка, гласящая, что если другая сторона будет судить неправедно, то это автоматически означает расторжение соглашения.

— Да, но они должны предупредить другую сторону!

— Верно. Но напряженность все нарастает. В один прекрасный день наступит взрыв. Гривастые понимают это, поверь мне. И кто знает, может быть, они уже организовали свое собственное общество УЛ — “убийцы людей”?

— Ты с ума спятил! Они не могут сделать ничего подобного! Кроме того, никто из членов УГ пока что еще не исчез.

Джек понял, что разговор зашел в тупик.

— Здесь неподалеку ручей, — сказал он. — Нам не мешало бы вымыться. А затем и самим побрызгаться этой жидкостью, отбивающей запахи. Ты знаешь, какое у этих гривастых обоняние.

— Как у животных! Они дикие звери, Джек, это точно!

После того как они помылись и стерли следы своих ног на прибрежном иле, они решили разойтись.

— Я уведомлю тебя о том, когда состоится наше следующее собрание, — сказал Эд. — Л как насчет того, чтобы ты принес на него меч? Если не считать того, что у Лорда Хоу это единственное стальное оружие во всей округе. Оно стало бы великолепным символом нашей организации. Чем-то вроде эмблемы нашей сплоченности.

— Это меч моего отца. Я взял его без разрешения, когда отправился на охоту на дракона. Не знаю, что он скажет, когда я вернусь. Но могу поспорить, что он не разрешит мне больше брать его.

Эд пожал плечами, многозначительно улыбнулся и попрощался с Джеком.

Джек проводил его взглядом. Затем, тряхнув головой, как человек, пытающийся проснуться, побрел в противоположную сторону.

Глава 2

Уолт Кейдж, выйдя из амбара, большими шагами пересек двор. Его сапоги хлюпали по раскисшей грязи. Попадавшиеся на его пути гоготуны разбегались во все стороны, издавая душераздирающие крики. Остановившись подальше от его ног, они опасливо смотрели на него своими большими синими глазами с двойными веками. Ковыляя на длинных тонких лапах, они хлопали рудиментарными крыльями-перепонками, натянутыми между длинными когтистыми пальцами, и высоко поднимали головы с вымазанными грязью клювами. Кормилицы издавали высокие лающие звуки, созывая малышей, чтобы покормить их из набрякших молочных желез, свешивавшихся у них между ногами. Несушки ревниво кусали кормилиц своими тонкими острыми клювами, а затем поспешно убегали, отгоняемые крупными петухами. То и дело самцы набрасывались друг на друга и щипали за бока, не причиняя, однако, при этом вреда. Их былая ярость значительно поубавилась за несколько столетий одомашнивания.

Все вокруг было пропитано острой вонью — смесь вони из открытого мусорного ведра, брошенного на солнце, и запаха мокрой псины. Запах этот был переносим для самого невзыскательного носа. Но они не замечали ее.

Уолт Кейдж поморщился и плюнул в их сторону. Затем ему стало неловко за себя: ведь эти неразумные твари не были виноваты в том, что так мерзко пахли. А вот мясо их и яйца были восхитительны и приносили немалый доход.

Он уже направился к переднему крыльцу своего дома, когда вспомнил о грязи, налипшей на сапоги. Кейт не даст ему спуску, если он снова наследит в сенях. Он повернулся к конторе: Билл Кемел, его надсмотрщик, по-видимому, уже ждет его там.

Билл сидел на стуле своего босса, раскуривая трубку и положив грязные сапоги на письменный стол. Когда хозяин с шумом распахнул дверь, Билл подпрыгнул от неожиданности, так что стул отлетел в сторону.

— Продолжай! — рявкнул Уолт. — Не обращай на меня внимания.

Когда Кемел сделал нерешительное движение, чтобы сесть, Уолт проскочил мимо него и тяжело опустился на свое место.

— Что за день! — простонал он. — За что ни возьмусь, ничего не получается! До чего же противно стричь единорогов. А эти гривастые! Все время останавливаются, чтобы отхлебнуть вина. Новый сорт!

Билл застенчиво прокашлялся и стал выпускать дым в другую сторону.

— Пусть тебя не беспокоит, что от тебя несет, как из бочки, — проворчал Уолт. — Я и сам хватил пару стаканов.

Билл покраснел. Уолт наклонился и взял карандаш.

— Ладно. Начинай.

Билл закрыл глаза и приступил к отчету:

— Все наши плуги оборудованы новыми лемехами из медного дерева. Наш агент в Слашларке сообщает, что может недорого купить лемех из прочного стекла. Он послал нам несколько штук на пробу. Они должны быть здесь через неделю, поскольку их везут в лодке. Говорят, что они притупляются быстрее, чем деревянные. Я передал ему, что мы переоборудуем наши плуги, если стекло покажет себя с хорошей стороны. Верно? И еще он сказал, что скинет десять процентов, если мы порекомендуем такие лемехи своим соседям.

Гуртовщик единорогов говорит, что из тридцати жеребят, с которыми он начал пахоту, пришлось оставить только пять. Может быть, они и станут хорошо пахать, но у него нет полной уверенности. Вы ведь знаете, какие беспокойные и ненадежные эти твари.

— Разумеется, знаю! — нетерпеливо произнес Уолт Кейдж. — Ты считаешь, что я ничему не научился за двадцать лет работы на ферме? Святой Дионис! До чего же я ненавижу весеннюю пахоту, и как мне надоело возиться с единорогами! О, если бы только у нас было животное, которое могло бы тянуть плуг, не пытаясь бежать вскачь всякий раз, когда ларк пролетает над ним и отбрасывает на него свою тень!

— Учетчик пчел сообщает, что в ульях очень беспокойно. По его оценке, у нас около пятнадцати тысяч пчел. Они должны вылететь на следующей неделе. Зимнего меда в этом году будет меньше, потому что приходилось выкармливать большее количество молодняка.

— Это значит, что денег будет меньше? — требовательно спросил Уолт.

— В следующую весну меда будет больше, потому что к зиме подрастет молодняк.

— Пошевели башкой, Билл! От этого молодняка появится еще больше молодых пчел, и они сожрут весь запас меда на зиму. Не рассказывай мне байки о том, какой большой будет выход меда!

— Учетчик говорит совсем другое. Он утверждает, что каждый третий год матки поедают излишек молодняка, чтобы сохранить мед. Следующий год как раз такой.

— Прекрасно! — пробормотал Уолт. — Я доволен, что хоть что-то у нас получается. Но налоги в будущем году поднимутся, и мне придется платить уже с большего урожая. В прошлом году я понес большие убытки.

Билл смущенно посмотрел на хозяина и продолжал доклад:

— Ловчий ларков говорит, что сбор яиц будет таким же примерно, что и в прошлом году: около десяти тысяч. Но это, только если не увеличится число оборотней и мордашников. В противном случае мы добудем самое большее половину.

— Я знаю одно, — простонал Кейдж. — На доход от яиц мы должны обновить плуги и приобрести новую повозку.

— Ничего нельзя предугадать заранее, — сказал Билл.

— Послушай, эти сатиры прямо колдуны какие-то. Старуха-природа им что родная мать. Они ее знают, как мужчина свою жену, даже лучше, — добавил Уолт, так как ему на ум пришли некоторые сомнения относительно своей Кейт.

Если ловчий считает, что число оборотней вырастет, так оно и будет. И это будет означать, что придется нанимать еще сторожей и, может быть, заплатить большие деньги для организации охоты.

Кемел поднял брови и сердито запыхтел, сдерживаясь, чтобы не показать боссу, что он противоречит самому себе в отношении надежности суждений гривастых.

Глаза Кейджа сузились — он вырвал несколько волосков из своей густой черной бороды, будто это были зрелые мысли, которым нельзя было давать застаиваться на корню.

— У Лорда Хоу есть заклинание против оборотней. Если бы я мог только подбросить ему эту мыслишку и дать возможность хорошо ее обдумать, пока ему не начнет казаться, что она его собственная, он мог бы организовать большую охоту. Если мне не придется платить за пищу для охотников и их собак, то…

Он облизал губы, улыбнулся и потер руки.

— Ну что ж, посмотрим. Давай дальше.

— Смотритель фруктового сада говорит, что сбор должен быть больше, чем обычно. В прошлом году мы собрали шестьдесят тысяч плодов. Урожай этого года он оценивает в семьдесят тысяч. При условии, что не увеличится число слашкаров.

— Что? Каждый раз, когда ты докладываешь о чем-то, то после первой затяжки я богач, а после второй — нищий! Ну что, так и будешь сидеть и курить? Скажи, а что говорит ловчий ларков?

Билл пожал плечами.

— Он сказал, что число ларков увеличится не менее чем на треть.

— Дополнительные убытки?

— Необязательно. Слепой Король заметил, что было вчера вечером, что он может получить помощь от одной кочевой группы его соплеменников, это будет стоить только еду и вино. И он согласен часть вашего счета оплатить сам.

Билл замолчал, не решаясь говорить Уолту дурные новости, которые он приберегал. На конец. Хозяин, однако, его упредил:

— Ты проверял выкладки Смотрителя сада?

— Нет, я не считал, что это необходимо. Вийры не лгут. — Лицо приказчика покраснело.

— Разумеется, нет! — взревел Уолт. — Пока знают, что мы проверяем их!

Кемел хотел было ответить резкостью, но передумал и только пожал плечами.

— Ты чересчур легкомыслен, Билл, — проговорил Уолт более мягко. — Доверие к гривастым может доставить тебе крупные неприятности.

Билл сосредоточенно рассматривал какую-то точку чуть выше лысеющей головы Кейджа и задумчиво пускал клубы дыма.

— Ради бога, Билл, перестань пожимать плечами всякий раз, когда я что-то говорю. Ты пытаешься свести меня с ума?

— Нет, сэр. Мне это совершенно не нужно.

— Ладно. Я временами бываю вспыльчив, и не один я такой. Все вокруг натянуто, как струна. Но хватит об этом. Что ты делаешь, для того чтобы установить ночную засаду на дракона?

— Гривастые говорят, что дракон возьмет несколько единорогов и затем его не будет до следующего года.

Кейдж с силой трахнул кулаком по столу.

— Значит, я должен сидеть, не поднимая своей толстой задницы, и смотреть, как это чудовище забирает у меня скот! Поставь Джоба и Эда, пусть соорудят западню!

— А Джек? Может быть, он убьет его?

— Джек — дурень! — взревел Уолт. — Я велел ему ждать, пока не соберется отряд охотников! После стрижки единорога и весенней пахоты, разумеется. Я сейчас не могу разбрасываться ни людьми, ни гривастыми.

Но этот безмозглый идиот-романтик, мой сын, должен обязательно шляться за чем-нибудь, что может зашибить его легким ударом хлыста! Этот бездельник настолько неразумен, что может в одиночку напасть на это чудовище. И у него откусят голову! Он опечалит свою мать и сделает стариком своего отца!

Слезы побежали по его щекам и увлажнили бороду. Рыдания душили его, он поднялся и метнулся из конторы. Кемел остался сидеть, глядя смущенно на свою трубку и размышляя над тем, когда же он сможет сообщить хозяину по-настоящему плохие новости.

В ванной Уолт Кейдж набрал холодной воды в миску и плеснул себе в лицо. Зеркало отражало опухшие и налитые кровью глаза, но он думал, что это раздражение от мелких волосков, которых полно было в воздухе, в сарае, где стригли единорогов. Билл неплохой парень, и он никому не расскажет о том, как его хозяин сорвался. Об этом никто не должен знать, и особенно члены его семьи, которые могут потерять к нему уважение. С ними и так совсем нелегко управляться. Мужчина не должен плакать. Слезы — только для женщин.

Он расчесал бороду и возблагодарил бога за то, что не поддался новой моде и не сбрил бакенбарды. Что хорошего — походить на женщину или голомордого сатира. Эта мода была признаком коварного влияния гривастых.

Он успел надеть чистую фланелевую жилетку, из которой выпирали его загорелые грудь и живот, покрытые седыми волосами, когда услышал сигнал к обеду. Сняв грязные сапоги и надев шлепанцы, он вошел в столовую и остановился, обводя взглядом собравшихся членов семьи.

Его дети стояли за спинками стульев, выжидая, когда он посадит их мать — хозяйку дома. Быстрым взглядом зеленых глаз он засек присутствие своих сыновей — Уолта, Алека, Нела, Бориса и Джима, и дочерей — Дженни, Бетти, Мери и Мадлен. Два стула пустовали.

Кейт, предупреждая его вопрос, пояснила:

— Я послала Тони на дорогу — встречать Джека.

Уолт крякнул и усадил жену. Он обратил внимание, что сыпь, которая появилась несколько дней тому назад, увеличивалась с каждым днем. Если она будет образовывать корочки и окрашивать в красный цвет ее обычно белую как сметана кожу, он возьмет ее с собой в Слашларк и покажет доктору Чандеру. Как только закончится стрижка.

Когда он сел во главе стола, из кухни, шатаясь, вышел слуга, Данк Крайтон. Он едва не опрокинул поднос с дымящимся “шашлыком” из единорога на колени хозяина.

Уолт принюхался и сказал:

— Опять пробовал вино из тотума, Данк? Околачивался возле сатиров?

— А почему бы и нет? — грубовато ответил Крайтон. — У них готовится большой праздник. Слепой Король только что узнал, что с гор сегодня вечером возвращаются его сын и дочь. Вы знаете, что это означает? Много музыки, песен, жареного мяса и тушеной собачины, вина, пива, всяких рассказов и танцев.

— И никакой стрижки, — добавил он со злостью, — целых три дня!

Уолт перестал жевать и поднял голову.

— Они не имеют права бросать работу. Они договорились помогать нам. Три дня задержки будут означать, что мы потеряем половину нашей шерсти. К концу недели у этих тварей начнется линька. Что тогда?

Качаясь на ногах, Данк произнес:

— Не надо беспокоиться, хозяин! Они позовут на помощь лесных жителей, и все будет закончено в срок. К чему такая истерика? Мы все неплохо проведем время, а затем хорошо поработаем, чтобы нагнать упущенное.

— Заткнись! — вскипел Кейдж.

— Я имею право говорить, что хочу! — произнес Данк с достоинством выпившего человека. — Я больше не слуга по договору, как вы знаете. Я добровольно отрабатывал долг и могу уйти в любое время, когда захочу. — И он медленно вышел из комнаты, стараясь держаться прямо.

Уолт подскочил так резко, что стул опрокинулся и грохнулся на пол.

— Куда идет наш мир? Никакого почтения к уважаемым людям. Слуги… молодежь…

Он с трудом подбирал слова.

— Молодые парни бреются наголо и отращивают длинные патлы… женщины носят платья с низким вырезом, выставляя груди напоказ, будто сирены. Даже некоторые жены чиновников в Слашларке подражают этой моде. Слава богу, ни одна из моих дочерей еще не носит таких платьев!

Он обвел взглядом стол. Все девочки переглянулись из-под низко опущенных век. Теперь уж им не надеть новые наряды на военный бал! Разве только добавят еще больше кружев к глубокому вырезу спереди. Спасибо, что портной еще не принес наряды на ферму!

Их отец неловко взмахнул рукой, облив соусом новую рубашку Бориса, и закричал:

— Все это влияние гривастых, вот что это такое! Ей-богу, будь у нас железо на ружья, мы бы стерли с лица планеты эту безбожную, дикую, голую, аморальную, ленивую, пьяную, нахальную, вечно толкующую о каких-то договорах породу! Посмотрите, какое воздействие они оказывают хотя бы на Джека! Он всегда слишком много проводил с ними времени. Он не только выучился ребячьему говору гривастых, но неплохо владеет и взрослой речью. Их подсказанные дьяволом нашептывания побудили его бросить работу на ферме. Ферме его деда, царствие ему небесное!

Как вы думаете, почему он рискует жизнью, охотясь на дракона? Чтобы получить премию за его голову и на эти деньги уехать в Дальний и изучать там науки под руководством Рудмена, человека, которого обвинили в ереси и сношениях с дьяволом… Зачем ему это, даже если он вернется с головой дракона? Хотя, скорее всего, его тело уже разодрано в клочья и валяется где-то в дебрях…

— Уолт! — вскричала Кейт. Дженни и Мадлен громко всхлипнули.

— Почему бы ему не потратить премию, если он ее получит, на свадьбу с Элизабет Мерримот? Объединить свою ферму и ее деньги? Она самая красивая девушка в округе, а ее отец второй, после Лорда Хоу, богач. Пусть женится на ней и растит детей во славу государства, церкви и бога, не говоря уже об удовольствии, которое он доставит этим моему сердцу.

Когда Уолт закончил свою тираду, из кухни торжественно появился Данк с яичным пудингом на большом блюде.

— Господи, избавь нас от сатанинской гордыни! — возгласил он и, зацепившись большим пальцем босой ступни о край ковра из шкуры хвостатого медведя, плюхнулся на пол. Блюдо полетело в лысую голову Уолта. Горячий густой джем каскадами стекал с его лица на бороду и ярко-желтыми полосами ложился на чистый жилет хозяина.

Тот взвыл от боли, изумления и ярости. В этот момент раздался пронзительный крик за окном столовой, и в комнату влетел малыш Тони.

— Джек идет! — кричал он. — Он вернулся! Теперь мы — богачи! Мы — богачи!

Глава 3

Джек Кейдж слышал пение сирены.

Она была далеко и в то же время близко. Она была тенью голоса, требовавшего, чтобы была найдена телесная оболочка его владельца.

Он сошел с дороги и исчез в густых зарослях. Впереди двигалась желтая громада Самсона. Звон струн дрожал среди извилистых зеленых проходов. Сделав несколько крутых поворотов по узкой тропе, вьющейся между огромных стволов, он остановился, чтобы произвести разведку.

Лес прерывался небольшой поляной, заросшей зеленым тростником, густо наполненной рассеянным солнечным светом. В центре ее был большой гранитный валун выше человеческого роста. В верхней части его было высечено сиденье.

На этом троне восседала сирена. Она пела и под чарующие звуки этой прелестной песни расчесывала свои длинные красно-золотые волосы высушенной раковиной озерной ресничницы. У ее ног, присев на корточки у основания валуна, перебирал струны сатир, гривастый мужского пола.

Она смотрела на просеку, начинавшуюся от поляны, — окаймленный деревьями проспект, спускавшийся по горному склону и открывавший широкую панораму местности к северу от Слашларка. Отсюда можно было видеть ферму отца Джека. Она была так далеко, что казалась не больше ладони, но все-таки он мог различить белые шкуры единорогов и их рога, поблескивающие на солнце, когда животные щипали траву или бегали по лугу.

В какую-то минуту мысли о гривастых были вытеснены внезапно нахлынувшей тоской по дому. Главное здание фермы отсвечивало красным светом — это лучи солнца отражались от кристаллов, прикрепленных к бревнам из медного дерева. Это было двухэтажное сооружение, построенное прочно, с плоской крышей, по которой можно было ходить, отражая атаки нападающих. Посреди двора был колодец, а на каждом из четырех углов крыши была установлена катапульта, своего рода бомбомет.

Тут же был амбар. За ним простирались разбитые на квадраты поля и фруктовые сады. На лугу, на самой северной оконечности фермы, вздымались двенадцать сверкающих белых клыков цвета слоновой кости, считалось, что они символизируют цвета зубов земных животных. Это были кадмусы.

Дорогу, которая шла мимо фермы, можно было проследить почти до самого Слашларка, центра округа. Самого города не было видно за густо поросшими лесом холмами.

Он вернулся к действительности и увидел, что сирена встала, чтобы пропеть свое последнее приветствие стране, куда она и ее спутник возвращались после соблюдения трехлетних ритуалов в горах.

Просвет между деревьями выделял ее силуэт на фоне ярко-голубого неба. От восхищения Джек затаил дыхание. Великолепный экземпляр своего народа, созданный в результате тщательного тысячелетнего отбора, она была прекрасна. Как и у всех вийров, на ней ничего не было, кроме раковины-гребня в волосах. Как раз в этот момент она расчесывала свою роскошную красно-золотую копну волос. Ее левая грудь, следуя за движениями руки, откидывалась наверх и опускалась вниз, подобно мордочке некоего выросшего на передней части ее туловища животного, захватывающего в качестве пищи воздух. Глаза Джека пожирали красоту этого существа.

Дуновение ветра подняло длинный локон и обнажило прелестное, точно такое же, как и у людей, ухо. Она слегка повернулась, и стало видно совершенно иное, чем у людей, распределение волос на теле. Густые, похожие на гриву волосы начинались с основания шеи и покрывали всю выемку вдоль позвоночника. С нижней части его они спадали вниз по крутой кривой — почти как лошадиный хвост.

На ее широких плечах волос не было, как и у женщин. Не было их и на остальной части спины, за исключением позвоночного столба Джек знал, что поясница сирены покрыта пучками пушистых волос. Волосы в паховой части были длинными и в достаточной степени густыми, чтобы прикрывать половые органы. Эти волосы свисали, подобно набедренной повязке, до половины бедер.

Мужчины были покрыты косматыми волосами от пупка до середины бедер, как мифические сатиры, которым они были обязаны своим названием. У женщин, однако, бедра были голыми и волосы росли только на лобке, в форме ромба, поскольку над нижним перевернутым треугольником поднимался другой, сужающийся на животе и сходящий на нет у окруженного кольцом волос пупка, который напоминал глаз, балансирующий на вершине сверкающей золотом пирамиды.

Это был символ женственности у вийров — буква омикрон, пронзенная дельтой.

Охваченный восторгом, Джек ждал, пока замрет последний аккорд лиры и сочное контральто сирены пропоет последнюю фразу, гаснущую среди буйной зелени.

На какое-то мгновение наступила тишина. Сирена стояла, высоко держа голову, подобно увенчанной золотом статуе. Сатир припал к своему инструменту, закрыв глаза с мечтательным выражением на лице.

Джек вышел из-за мятного орешника и хлопнул в ладоши. Хлопок этот был равносилен недозволенному, почти богохульному нарушению святой тишины, которая наступила после музыки. По-видимому, оба музыканта погрузились в одно из своих добровольных полуэкстатических состояний.

Однако никто из них не был поражен, ни испуган, ни даже удивлен. Они спокойно глянули на него, и изящество их движений и поз вызвало в нем острую досаду и легкий стыд. Неужели они никогда не смущаются и ничто не может рассердить их?

— Добрый день, вийры! — поздоровался Джек.

Сатир поднялся. Его пальцы пробежали по струнам лиры, имитируя английские слова.

— Добрый день, — пропели струны.

Женщина воткнула гребень в волосы и соскочила на землю. Ее согнутые колени спружинили удар, ее большие конические груди подпрыгнули, что привело Джека в замешательство. Еще до того, как они перестали подпрыгивать, она подошла к Джеку. Ее пурпурно-синие зрачки приятно контрастировали со зловещими, по-кошачьи желтоватыми зрачками брата.

— Как дела, Джек Кейдж? — произнесла она по-английски. — Ты меня узнаешь?

Джек усиленно заморгал, начиная понимать.

— Р-ли? Крошка Р-ли? Святой Дионис! Как ты изменилась!

Она провела рукой по волосам.

— Естественно. Мне было четырнадцать лет, когда три года тому назад я ушла в горы для прохождения обряда. В семнадцать лет я уже взрослая. Разве есть в этом что-то удивительное?

— Да… нет… то есть… ты была похожа на швабру… а теперь, — рука его непроизвольно описала волнистую линию.

Она улыбнулась.

— Не нужно краснеть. Я знаю, что у меня красивое тело. И все же мне нравятся комплименты, и ты можешь говорить их, сколько захочешь, при условии, что ты будешь искренен.

Джек почувствовал, как вспыхнуло его лицо.

— Ты… ты не понимаешь. Я… — он поперхнулся, ощущая свою полную беспомощность перед ужасной прямотой гривастых.

Ей, должно быть, стало его жалко, и она сменила тему разговора.

— У тебя есть закурить? — спросила Р-ли. — Мы уже несколько дней без курева.

— У меня есть как раз три.

Он вынул из кармана куртки коробочку. Она была сделана из дорогой меди и подарена ему Бесс Мерримот. Он вынул из нее три свернутых из грубой коричневой бумаги самокрутки. Непроизвольно он протянул первую из них Р-ли, потому что она была женщиной. Его рука позабыла привычное грубое обращение людей с гривастыми.

Другую самокрутку он, однако, взял себе, прежде чем предложить ее брату. Сатир, должно быть, заметил это неуважение, он как-то по-особому улыбнулся.

Когда Р-ли наклонилась, чтобы прикурить, она подняла глаза на Джека. Ее пурпурно-синие зрачки были столь же прекрасными — он не мог удержаться от сравнения, — как и у Бесс Мерримот. Он никогда не мог понять, что имел в виду его отец, говоря, что смотреть в глаза гривастым — все равно что смотреть в глаза дикого зверя.

Она глубоко затянулась, закашлялась и выпустила дым через ноздри.

— Отрава, — сказала она, — но я ее люблю. Один из драгоценных даров, который люди принесли с собой с Земли, это табак. Не представляю, как бы мы без него жили!

Трудно было сказать, говорила она это с иронией или искренне.

— Это единственный дар, который вы приняли у нас, — ответил он. — И совсем несущественный. У вас нет пороков.

Она улыбнулась.

— О, это не так. Как тебе известно, мы едим собак.

Она взглянула на Самсона. Он, как будто понимая, о чем она говорит, прижался к хозяину. Джек не смог сдержать своего отвращения.

— Тебе не нужно беспокоиться, большой лев, — сказала она Самсону, — мы никогда не жарим псов твоей породы. Мы едим только жирных, толстых и глупых собак.

Она повернулась к Джеку.

— Вам, землянам, не надо корить себя за то, что вы пришли к нам с пустыми руками. Мы научились у вас гораздо большему, чем вам кажется.

Она снова улыбнулась. Джек чувствовал себя глупо — выходило, что уроки, преподанные людьми, были сплошь отрицательными. Морн, ее брат, что-то сказал ей. Она ответила ему несколькими слогами (если перевести их на английский, подумал Джек, то разговор занял бы гораздо больше времени) и затем сказала на языке Джека:

— Он хочет остаться здесь и поработать над своей песней, которую давно задумал. Он сыграет ее завтра, после нашего возвращения домой. Я провожу тебя до жилища своего дяди, если ты не возражаешь.

Он пожал плечами.

— Почему я должен возражать?

— Мне кажется, на то есть много причин. Первая и самая главная — нас может увидеть кто-то из людей и донести, что ты за панибрата с сиреной.

— Прогулка по общественной дороге с кем-либо из вас не возбраняется, — возразил Джек.

Они молча зашагали по устланной опавшими листьями тропе. Самсон бежал впереди. Вслед им неслись яростные аккорды. Если пение сестры было мелодичным и радостным, исполненным одухотворенности, то игра Морна была неистовой, в духе Диониса.

Джеку захотелось вернуться и послушать, хотя он никогда не признался бы даже самому себе, что музыка гривастых нравится ему. Но повода для возвращения не было, и он продолжал идти по лесной просеке. Когда они вышли на дорогу и свернули в сторону, звуки музыки стали почти неслышными, теряясь среди буйной зелени. Дорога огибала пологую гору — широкое пятнадцатиметровое шоссе, построенное, наверное, около тысячи лет тому назад. Оно не было сложено из плит, как обычно, скорее всего, его залили в жидком виде каким-то очень прочным серым веществом, которое, затвердев, образовало прочное покрытие. С виду оно напоминало камень, но было чуть-чуть эластичным, едва заметно пружинило под тяжестью идущего и приятно холодило босые ноги, хотя день был очень жаркий. Каким-то образом дорога пропускала тепло через верхний слой и задерживала, вероятно, его где-то в глубине, потому что зимой все было наоборот: дорога излучала тепло, согревая ноги даже в самую холодную погоду. Она всегда была сухая: снег и лед таяли, и вода стекала с чуть выпуклого покрытия на обочины.

Это была одна из тысяч дорог, которые покрывали густой паутиной материк Авалон, являясь частью дорожной сети, которая позволила человечеству быстро расселиться по всему континенту.

Он молчал так долго, что Р-ли, ища, по-видимому, тему для разговора, попросила, чтобы он показал ей свою саблю. Удивившись, он вынул ее из ножен и передал ей. Держа ее одной рукой, она медленно и осторожно провела пальцами другой руки по острому лезвию.

— Железо… — сказала она. — Ужасное название ужасной вещи. Не представляю себе, каким бы был наш мир, если бы его осталось много. Мне кажется, было бы намного хуже.

Джек наблюдал за тем, как она обращалась с металлом. Еще одна из легенд, которую он с детства слышал о гривастых, оказалась ложью: руки Р-ли не отсохли, ее не хватил паралич, она не скорчилась от боли.

Она показала на рукоятку и спросила:

— Что здесь написано?

— Не знаю. Говорят, что это по-арабски, на одном из языков Земли.

Он взял у нее оружие и повернул рукоятку, чтобы показать ей надпись с обеих сторон.

— Год первый эры ХД — Хомо планеты Дейр. Год, когда мы сюда прибыли. Вырезано, возможно, самим Ананием Дейром. Эта сабля была подарена Камелем Тюрком Джеку Кейджу первому, одному из зятьев, поскольку он не имел сыновей, которым мог передать ее.

— Это правда, — спросила она, — что твоя сабля такая острая, что ею можно разрубить на две части подброшенный волос?

— Не знаю, не пробовал.

Она выдернула у себя длинный волосок и пустила его по ветру. Раздался свист клинка, и на землю полетели две красно-золотые нити.

— Знаешь, — сказала она, — дракону надо хорошенько подумать над тем, что ты вышел на него.

Челюсть его отвисла, выпучив глаза, он тупо смотрел, как она гасит окурок своей мозолистой пяткой.

— Как… как ты узнала, что я выслеживаю дракона?

— Мне сказал дракон. Вернее, дракониха.

— Она… тебе сказала?

— Да. Ты опоздал совсем ненамного. Она была с нами, но ушла за пять минут до твоего появления. Она устала убегать от тебя и совсем выбилась из сил. Она беременна и голодна. Я посоветовала ей подняться в горы, там ты не сможешь выследить ее.

— Ты это сделала! — голос его задрожал от гнева. — Но как ты все-таки узнала, что ей известно о… откуда она знает, что я напал на ее след? И как ты узнала о том, куда она направляется? Я думаю, ты говорила с ней на языке драконов? — с иронией заключил он наконец свою путаную речь.

— Верно.

— Что?

Он заглянул ей в глаза, стараясь найти подтверждение тому, что она водит его за нос. От этих вийров можно ожидать чего угодно!

Его взгляд встретил две спокойные пурпурно-синие загадки. Это был быстрый обмен взглядами, беззвучный, но многозначительный. Р-ли подняла руку, чтобы прикоснуться к нему, но остановилась на полпути, как бы внезапно вспомнив, что людям безразлично прикосновение ее соплеменников. Самсон предупреждающе зарычал и припал к земле, пристально глядя на нее, его желтая шерсть встала дыбом.

Они продолжали свой путь. Она весело болтала, будто ничего не произошло. Это еще больше раздосадовало его. Его раздражало и то, что она перешла на детский язык гривастых. Взрослые прибегали к этому языку только для того, чтобы выразить гнев или презрение, либо обращались к возлюбленным. Его она никак не могла считать своим возлюбленным!

Она говорила о том, какое это счастье вернуться домой и увидеть снова своих друзей и родителей, бродить по любимым полям и лесам вокруг Слашларка. Она улыбалась, глаза ее светились от избытка чувств. Руки то и дело взлетали, будто она отгоняла уже произнесенные слова, чтобы дать место другим. Ее алый рот непрерывно извергал плавные струи беззаботной речи, сохраняя при этом свое очарование.

Странная и неожиданная перемена произошла в нем при виде ее движущихся губ. Чувство гнева сменилось желанием. Ему захотелось прижать ее к себе, схватившись за красно-золотой водопад, низвергающийся вдоль спины, и слиться губами с ее ртом. Это была мимолетная и предательская мысль, она пронзила его, затуманила голову и едва не одолела его.

Он отвернулся, чтобы не выдать себя. Грудь его вздымалась, и ему казалось, что она взорвется, то ли от муки, то ли от возбуждения. Что бы это ни было, оно требовало выхода, и как можно быстрее.

Но он не допустил этого.

Испытай он такие чувства к тем девушкам, на которых он заглядывался в Слашларке, — а их было несколько, — он не стал бы мешкать. Р-ли, однако, в одно и то же время и манила его, и отталкивала. Она была сиреной, особью женского пола, которую мужчины не признавали за женщину. Считалось, что она не имеет души и, значит, смертельно опасна. Она была наделена, в это все верили безоговорочно, всеми характерными чертами легендарных обольстительниц-полуживотных, живших на Земле по берегам Средиземного моря и Рейна. К ней нельзя было приближаться, не подвергая риску свою жизнь и свою душу. Государство и церковь в своей безграничной мудрости запрещали мужчине прикасаться к сирене.

Но сейчас государство и церковь были отвлеченными понятиями, далекими и смутными, а Р-ли же была рядом — с ее золотисто-смуглой плотью, пурпурно-синими глазами и алым ртом, блестящими волосами и возбуждающими формами. Ее взоры и смех, покачивающиеся бедра и вздымающаяся грудь — все в ней говорило: иди ко мне или убирайся прочь, я тебя не знаю, а ты меня не знаешь.

Она первая прервана натянутое молчание:

— О чем ты думаешь?

— Ни о чем.

— Замечательно. Каким образом тебе удается сосредоточиться ни на чем?

Ее шутка помогла ему восстановить нарушившееся равновесие. Грудь перестало саднить, и он снова смог взглянуть Р-ли в лицо. Теперь она уже не казалась самым желанным существом на свете, она была просто… женщиной, которая воплощала в себе то, о чем мечтает каждый мужчина, думающий о женщине.

Но он был так близок к… Нет! Никогда! Он не позволит себе думать об этом. Он не должен думать об этом. Но как этого достичь? За несколько секунд до того, как вспыхнул этот черный и мучительный пожар, он так рассердился на нее, что едва не ударил. Затем вспышка гнева приняла форму желания.

Что же произошло? Неужели она опутала его какими-то чарами?

Джек рассмеялся. Нет, он ни за что не расскажет ей, почему смеется, даже если она спросит его об этом. Хотя если разобраться, тут нет ничего забавного. Когда он пытался объяснить свои чувства магией сирены, он не был перед самим собой. Он скептически относился к колдовству, хотя, разумеется, никогда не афишировал этого. Чары здесь ни при чем. Такое колдовство в состоянии совершить любая красивая женщина, не призывая на помощь дьявола.

Надо честно назвать это своим именем — и погасить. Похоть — вот что это такое, и ничего более.

Он быстро перекрестился и про себя поклялся, что расскажет отцу Тапмену об этом искушении на исповеди. И тут же сказал себе, что он снова лукавит: он никогда ни слова не скажет об этом. Уж очень велик стыд.

Как только он очутится дома и будет в состоянии договориться обо всем с отцом, он поедет в город и встретится с Бесс Мерримот. Он забудет о Р-ли, когда окажется наедине с хорошенькой стройной девушкой, если только после того, что произошло сейчас, его прикосновения не осквернят ее… Нет! Это чепуха, он не должен допускать подобных мыслей. Он питал отвращение к тем, кто, нашкодив, напускал на себя виноватый вид и не позволял простить себя ни богу, ни кому-то другому. Это была своего рода жалость к себе, что, в свою очередь, было средством привлечь внимание к собственной персоне.

Осознав, что ему пора выбираться из засасывающей его трясины, ковыряния в собственной душе, он снова заговорил с Р-ли. Она, насколько он понял, пыталась избежать разговоров о драконе. Поэтому он и спросил ее об этом.

Она ответила просто, без затей:

— В сущности, ты обязан нам жизнью, понимаешь? Дракониха мне сказала, что ты преследовал ее с намерением убить. Она несколько раз могла обойти тебя и напасть сзади, но она этого не сделала. Ее договор с вами запрещает убийство человека, в самой крайней ситуации, в целях самозащиты она может…

— Договор? — простонал Джек.

— Да. Наверное, ты заметил определенный порядок в ее так называемых набегах на фермы Слашларка. Один единорог из поместья Лорда Хоу в одну неделю, на следующей неделе один с фермы Чаковилли. Еще через неделю один у О’Рейли. Через семь дней одно животное из стада Филиппинскою монастыря. После этого одно у твоего отца.

Недавно цикл повторился, начиная с Лорда Хоу и кончая жеребчиком, взятым из стойла твоего отца пять ночей тому назад. Условия договора таковы: не берется ни один единорог, используемый для пахоты, и ни одна самка. Не берутся беременные кобылицы, а только те, что предназначены для продажи на мясо. По мере возможности избегать людей и собак. С каждой фермы брать не более четырех единорогов в год. И только один дракон на всю округу. Аналогичные договоры заключаются каждый год, с небольшими изменениями, если для них будут основания.

— Погоди минутку! Кто вам, гривастым, — слово это Прозвучало так, будто он выплюнул его, — дал право распоряжаться нашей собственностью, как своей?

Она смотрела в землю. Только теперь до него дошло, что он держит ее за руку. Кожа у нее была гладкая, будто атлас. У него мелькнула крамольная мысль, что он сравнивает ее с Бесс.

Глаза ее сверкнули, когда он отдернул свою вуку, затем она перевела их на его зардевшееся лицо и спокойно произнесла:

— Ты забыл, что, в соответствии с договором, заключенным между твоим дедом и моим племенем, когда они согласились сообща пользоваться фермой, ваши люди должны давать нам по четыре единорога в год. Кстати, это условие не выполнялось в течение последних десяти лет, потому что у нас, гривастых, хватало собственного скота для еды. Мы не требовали своей доли, потому что мы не жадные.

Она на мгновение замолкла, а затем добавила:

— И не сообщали налоговому инспектору о том, что твой отец включал этих четырех единорогов в перечень необлагаемого налогом имущества, а на самом деле оставлял их себе.

Джек не был настолько разгневан, чтобы не заметить ее приверженности к местоимению “мы”, которое специалисты по грамматике называли “частицей двусмысленного презрения”.

Джеку пришло в голову, что в объяснении Р-ли насчет набегов дракона есть одно упущение. Если в действительности был заключен такой договор, то почему бы им просто-напросто не забирать этих четырех единорогов и не отдавать чудовищу? Зачем прикрывать пустопорожней болтовней опасные ночные вылазки зверя? Все это как-то плохо вязалось между собой.

Правда, гривастые лгали очень редко, но все же время от времени они прибегали ко лжи. И тогда они обращались к детской речи. Она и сама использовала этот прием в разговоре с ним.

Однако это вовсе не означало, что она говорит неправду, потому что она научила его этому языку, когда они играли детьми на ферме, и было вполне естественно сейчас воспользоваться этим.

Эгстоу, смотритель моста, стоял на дороге рядом с высокой круглой башней из камня с вкраплением кварца, которая была его домом. Он рисовал на большом холсте, укрепленном на мольберте.

Его жена Вигтва сидела на корточках метрах в тридцати от него на берегу ручья. Она сдирала чешую с какого-то двуногого животного длиной более полуметра, которое только что выудила из воды. Неподалеку в воде плескались трое ребятишек. Ана, девочка пяти лет, была неотлечима от обычного ребенка ее возраста. Только при внимательном рассмотрении можно было обнаружить пух, начинавшийся от затылка и покрывавший углубление вдоль позвоночника.

У Крейна, мальчика десяти лет, хребет уже отливал золотом, когда он поворачивался под определенным углом к солнцу.

Лида, которой было около тринадцати лет, могла служить иллюстрацией предпоследней стадии роста волос на коже гривастых. Оранжево-красная гривка длиной в дюйм делила ее спину на две части и свисала на фут с копчика. Нижняя часть живота была отмечена первыми признаками намечающегося ромба и “кольца женственности”. Эти первые намеки плюс слегка вздутые груди предвещали грядущее великолепие взрослой сирены.

Р-ли издала восторженный визг при виде своих родственников и побежала к ним. Эгстоу отложил палитру и кисть. Вигтва выронила чешуйчатую тварь и кинулась к мосту. Позади нее, крича от радости и брызжа водой, бежали дети.

Они без конца обнимали и громко целовали Р-ли, смеясь и громко крича. Она тараторила без умолку, выразительно жестикулируя, пытаясь рассказать за несколько минут то, что она пережила за последние три года.

Джек стоял в стороне, когда ее дядя подошел к нему и спросил по-английски, не хочет ли он отведать свежего хлеба и выпить кружку вина или пива. Чуть позже будет и жареное мясо.

Джек ответил, что у него нет времени ждать мяса. А вот хлеба и вина он с удовольствием отведал бы.

— У тебя не будет недостатка в компании людей. И у нас есть еще один гость, — сказал Эгстоу.

Он махнул рукой мужчине, который только что вышел из башни. Джек удивился. На незнакомцев в этом пограничном округе всегда смотрели с любопытством и не без опаски. Особенно на тех, которые дружны с туземцами и запросто заходят в их жилища.

— Джек Кейдж, познакомься с Ментео Чаковилли, — сказал Эгстоу.

После того как они обменялись рукопожатием, Джек спросил:

— Вы родственник нашего соседа Эда Чаковилли?

— Все люди в конечном счете — братья, — без улыбки произнес незнакомец. — Тем не менее и он, и я могли бы проследить свое происхождение от грузина, фамилия которого была, если не ошибаюсь, Джугашвили. Точно так же я могу проследить происхождение своего имени. Ментео звали одного из индейцев племени краотанов, которые пришли сюда вместе с жителями колонии Роанок. А у вас?

“Черт бы тебя побрал!” — подумал Джек и решил отделаться от парня как можно быстрее. Очевидно, он один из тех, кто носит у себя в голове все генеалогическое древо и не жалеет времени на обследование каждого черенка, каждого листика и даже жилки в листике. Джек считал это пустым времяпрепровождением: ведь если на то пошло, любой человек может утверждать, что происходит от любого из первоначально похищенных.

Чаковилли было на вид лет тридцать, он был смугл и чисто выбрит. Лицо скуластое, пухлые губы и крупный с горбинкой нос. Одет он был щегольски: белая фетровая шляпа с широкими полями и высокой тульей, пиджак из темно-синей кожи оборотня, пояс с медными застежками, с которого свисали нож из медного дерева и рапира. Короткая белая в красную полоску юбка тщательно отутюжена. Такие кильты давно уже носили в столице, но здесь в сельских районах они еще не стали популярными. Костюм завершали высокие, закрывающие икры, коричневые сапоги.

Джек попросил разрешения взглянуть на рапиру. Чаковилли резким движением выхватил ее из ножен и подбросил в воздух в расчете на то, что Джек поймает ее. Юноша ловко поймал оружие за рукоятку, но ему не понравился этот трюк незнакомца: он явно хотел застать его врасплох и выставить неуклюжим. “Столичная штучка!” — подумал про себя Джек и пожал плечами.

Это движение не ускользнуло от зорких черных глаз: полные губы раскрылись, обнажив не характерные для людей белые зубы, похожие на зубы сирены.

Джек принял позу, которой его научили в школе фехтования в Слашларке, отдавая незнакомцу честь, а затем сделал выпад в сторону воображаемого противника. Некоторое время он сражался как бы с тенью, пробуя возможности оружия. Затем вернул рапиру владельцу.

— Удивительно упругая, — заметил он. — Сделана из нового, гнущегося стекла, не так ли? Мне очень бы хотелось иметь такую. Здесь я еще не видел такого оружия, но слышал, что гарнизон Слашларка хотят оснастить новейшим вооружением и обмундированием. Стеклянные шлемы, панцыри, латы и щиты, копья и наконечники для стрел. Говорят, что уже есть такое стекло, которое выдерживает взрыв порохового заряда. Это значит, что вскоре могут появиться и ружья. Хотя, насколько я понимаю, стволы могут быть использованы только десяток раз, может быть, чуть больше, после этого их придется выбросить.

Он замолчал, уловив едва заметный кивок головы собеседника в сторону приближающегося смотрителя.

— Все это только слухи, — сказал Чаковилли. — Но чем меньше об этом будут знать гривастые, тем лучше.

— Да, я понимаю, — промямлил Джек. У него было такое ощущение, что он выболтал государственную тайну. — Так что вы здесь делаете?

— Как я уже сказал Эгстоуну, — без запинки ответил Чаковилли, — я один из тех глупцов, которым нравится искать Святую чашу Грааля, нечто Недостижимое. То, что никогда не удастся найти. Другими словами, я изыскатель, разведчик железа. Королева платит мне за то, что я ищу это сказочное вещество. Пока что, как и следовало ожидать, я нигде не встретил ни одной железной вещички. И это место — не исключение.

Он поднял голову и многозначительно улыбнулся Джеку.

— Между прочим, если вы вздумаете донести на меня за то, что я входил в жилище гривастого, то не стоит себя утруждать. В качестве государственного минеролога мне на законном основании это разрешено, при условии, разумеется, что данный конкретный вийр пригласит меня.

— Я об этом не думал! — вспыхнул Джек.

— Но вы обязаны это сделать. Это ваш долг!

Кейдж отвернулся и пошел прочь. Какой неприятный человек! Но желание произвести впечатление на незнакомца остановило его. Он резко выхватил из ножен свою саблю и поднял ее так, что на лезвии заиграл солнечный зайчик.

— А что вы скажете вот об этом?

На лице Чаковилли отразилась зависть и некоторый испуг.

— Железо! Позвольте прикоснуться к нему, подержать его!

Джек подбросил саблю в воздух. Смуглый незнакомец ловко поймал ее за рукоять, чем разочаровал Джека, ибо тот надеялся, что Чаковилли промажет и, схватившись за лезвие, поранит руку. Глупая, ребячья выдумка! Ему следовало бы быть более взрослым, не копируя городские замашки.

Чаковилли хлестал воздух вокруг себя.

— Да, этим можно рубить головы! Раз! Раз! Чего только не могли бы совершить люди королевы, будь у них такое оружие!

— Можно себе представить, — сухо произнес Эгстоу, наблюдая, как саблю вернули ее владельцу. — Честно говоря, я сомневаюсь, что ваши поиски будут успешными. Тем не менее, насколько я понимаю, главный договор, заключенный с правительством Дионисии, не запрещает уполномоченным на то людям производить поиски минералов где угодно — при условии получения разрешения от местных вийров. Что касается меня, то, пожалуйста, поднимайтесь в Тракийские горы и ищите.

Но там много оборотней, да и драконам разрешено по договору нападать на любого человека, которого они там встретят. Более того, если кому-то из вийров заблагорассудится вас убить, то он может это сделать, не опасаясь возмездия со стороны соплеменников: Тракия в определенном смысле является для нас священной. Другими словами, никто вас не удерживает от похода в горы. Но никто и не станет вам помогать. Вы поняли?

— А как насчет попутчиков? Какой численности группа может пойти туда?

— Не более пяти. Любое превышение автоматически ликвидирует соглашение. Могу вам напомнить, что в Тракию отправлялись крупные отряды, однако никого из них больше не видели.

— Понимаю. И вы не можете мне сказать, находили ли вы, вийры, какие-нибудь следы железа?

— Не могу. И не хочу.

Эгстоу улыбнулся, как будто знал что-то в высшей степени таинственное.

— Спасибо, смотритель мостов.

— На здоровье, искатель неприятностей.

Чаковилли нахмурился. Подойдя ближе к Кейджу, он прошептал:

— Ох, уж эти гривастые! Но придет день…

Джек не обратил на него внимания: его глаза были обращены на выходящую из башни Р-ли. Она несла зеленое мыло, приготовленное из жира тотума, и охапку свежесрезанной мягкой травы. Он не мог отвести глаз от ее покачивающихся бедер и конского хвоста, раскачивающегося, подобно чувствительному маятнику, в одном ритме с бедрами. Ему очень хотелось посмотреть, как она будет купаться в ручье, но он поймал на себе прищуренный взгляд незнакомца.

— Бойтесь бездушной сирены, как мерзкой твари. Бегите от нее, как от дикого зверя. Вам известно, что сделают с мужчиной, застигнутым с нею?

Джек невозмутимо пожал плечами и усмехнулся:

— Кошке можно смотреть на королеву?

— Но любопытство все же погубило ее.

— Острый нос выдает острый ум. Не суй свой нос в чужие дела, дольше проживешь! — отпарировал Джек и тут же подумал, насколько это все глупо. От повторения поговорок никто еще не стал богаче.

Он отошел от незнакомца, чтобы посмотреть на картину смотрителя.

Эгстоу последовал за ним и начал объяснять, пользуясь детской речью:

— Это — один из Арра, показывающий планету первому яз землян. Он говорит ему, что здесь представляется возможность избавиться от всех болезней, нищеты, угнетения, невежества и войн, которые отравляют жизнь на планете Земля. Вся штука в том, что человеку придется сотрудничать с теми существами, которые уже обитают здесь Если он сумеет учиться у гривастых, а они у него, то он сможет развиваться дальше, навстречу грандиозным свершениям!

Как видишь, это более или менее контролируемый эксперимент. Обрати внимание на несколько угрожающий вид левого кулака. Это символизирует то, что может произойти с человеком как здесь, так и на Земле, если он не исправится к тому времени, когда вернутся Арра. У человека есть примерно четыреста лет на то, чтобы создать общество, в основе которого будет взаимопомощь, а не агрессивность, нетерпимость и предрассудки.

У человека на планете Дейр не будет совершенного оружия, которым он мог бы уничтожить туземцев, как он это делал на Земле. Здесь почти все железо и другие тяжелые элементы исчезли за тысячу лет до прихода человека.

Уничтоженное тогда общество применяло сталь, огонь и взрывчатые вещества в невообразимых масштабах. Вийры путешествовали в летающих машинах, переговаривались друг с другом через тысячи миль и делали многое такое, что вы, земляне, посчитали бы волшебством. Но этот мир был разрушен до основания, осталась только горстка людей, к счастью, самых умных. Большая часть растений, насекомых, рептилий и млекопитающих была уничтожена оружием, природа которого сегодня неизвестна.

Но вийры создали — именно создали, а не восстановили — новый тип общества и новый тип разумного существа. Те, что уцелели, пришли к заключению, что оказались на грани полного исчезновения по собственной глупости. Из-за того, что не понимали, что они собой представляют и каким образом функционируют. Поэтому они твердо решили сначала определить это, а затем, при необходимости, построить технологическое общество. Чтобы выжить и развиваться, нужно было прежде всего познать себя. Только после этого приходит раскрытие тайны природы.

И они преуспели в этом. На развалинах прошлого они создали мир, свободный от болезней, нищеты, ненависти и войн, — мир, который развивался не спеша и поступательно, именно такой, какой можно было ожидать от действующих по своему усмотрению индивидуумов. И все было хорошо до тех пор, пока не появились земляне.

Джек пропустил эти замечания мимо ушей. Когда на кончике языка гривастого боролись истина и вежливость, первая почти всегда одерживала верх.

Он присмотрелся к картине внимательнее. Он увидел немногое, ибо на этой бедной железом планете были очень резкие красители. Тем не менее ему удалось узнать Арра. Об этом существе достаточно много говорилось в школе, и Джеку доводилось видеть копии, сделанные углем с подлинного карандашного изображения Арра, сделанного самым первым Кейджем по памяти, вскоре после того, как землян поместили на эту планету. Арра с виду напоминал помесь человека с хвостатым медведем (отец Джо называл его урсо-кентавром).

— Ты замечаешь, — сказал Эгстоу, — что, несмотря на милостивое выражение этого лица, оно в какой-то степени выглядит и угрожающим, возможно, даже зловещим. Я попытался изобразить Арра в качестве символа Вселенной.

Это огромное и не имеющее ничего общего с человеком существо в равной степени стоит как за материальную сущность, которая проявляется в человеке с лучшей стороны, если он не одержим пороками или высокомерием, так и за то, что находится по ту сторону от чисто физической сути явлений. Многие из нас со всей определенностью ощущают существование таких — не хочется говорить “сверхъестественных” — сил. Хотя мы и пользуемся этим термином, но совсем в другом смысле, чем дейриане, существа, враждебные людям лишь внешне, могучие, но добрые. Они хотели бы прибегнуть к средствам устрашения только для того, чтобы человек лучше усвоил преподаваемый ему урок. Если же человек ничего не воспринимает, тех хуже для него.

Пойми меня правильно, Арра вовсе не сверхъестественное существо. У них такая же плоть и кровь, как у нас и как у тебя. И я не верю, что они повинуются каким-то повелениям таинственных сил. Арра в равной степени являются существами той реальности, которая нам понятна, и той реальности, которая пока еще нам недоступна Понял?

Джеку, разумеется, это было понятно, но ему совсем не нравилась мысль о том, что человек является ребенком, который еще не усвоил урок жизни, и что вийры должны быть его учителями.

Чаковилли фыркнул и отошел. Эгстоу улыбнулся. Кейдж поблагодарил смотрителя за толковые объяснения, а также за хлеб и вино. Он сказал, что ему надо уходить, хотя в действительности ему хотелось остаться и отведать жареного мяса. Он не хотел, однако, показаться назойливым, дав понять, что уходить ему не хочется. Каждый шаг к дому приближал момент отчета перед отцом за то, что он бросил стрижку и ушел на охоту, взяв самовольно бесценную саблю.

Решив, что больше откладывать уход нельзя, не признавшись самому себе в трусости, он свистнул Самсона. Чаковилли ушел чуть раньше, и Джек хотел его догнать. Хоть этот человек и чужак здесь, но это все же лучше, чем идти одному. Кроме того, ему хотелось спросить, намерен ли тот брать кого-нибудь с собой в экспедицию по разведке железа в Тракии. Джека разбирало любопытство, можно ли что-то найти там. В этот — момент Р-ли позвала его. Он обернулся и увидел, что она идет к нему, вытираясь мягкой травой.

— Пожалуй, я пройдусь с тобой немного, — сказала она с улыбкой.

Громкий вой внезапно поразил Джека Из-за высокой каменной стены в дальнем конце моста выскочили два единорога, таща за собой трехколесную повозку. Правил ею Чаковилли. Увидев двух пешеходов, он остановил своих зверюг. Как обычно, они повиновались не сразу, продолжая прыгать и метаться в упряжке. В конце концов кнут, пройдясь по их бокам, заставил их застыть на месте. Однако в их раскосых продолговатых глазах продолжал сверкать огонь, который подстегнул бы их при малейшем признаке слабости со стороны кучера.

Чаковилли выругался и крикнул:

— Святой Дионис уберег меня! За какие грехи нам приходится иметь дело с такими нервными и глупыми тварями! Как бы я хотел, чтобы мы привели с собой легендарных лошадей, когда пришли сюда. Какое, говорят, это было великолепное животное!

— Если оно вообще когда-нибудь существовало, — ответил Джек. — Можно мне поехать вместе с вами?

— И мне, — добавила Р-ли.

— Забирайтесь! Если не боитесь сломать себе шею. Эти твари так и норовят пуститься вскачь, когда завидят луг или сочные кустарники.

— Я знаю, — кивнул Джек. — Править ими достаточно тяжело. Но вам следовало бы попытаться пахать на них.

— Я пробовал. И должен сказать, что лучше впрячь в плуг дракона. Они гораздо сильнее и понятливее.

— Что?

— Это просто шутка. Кейдж. — Чаковилли показал в сторону Самсона. — Скажите ему, чтобы он держался позади нас, а то моя упряжка будет бояться.

Джек задумчиво посмотрел на него. Он не был похож на человека, способного шутить насчет драконов, как, впрочем, и всего другого.

— Пошли! — завопил смуглый и стегнул кнутом по покрытым густой шерстью спинам. Своенравная упряжка понеслась рысью. Кучер пожал плечами и пустил ее идти, как ей хотелось. Неподкованные копыта застучали по темно-серому материалу шоссе.

Железоискатель стал выспрашивать Джека, чем он собирается заняться. Джек вежливо ответил, что прошлой зимой он закончил ученье в монастырской школе и теперь помогает отцу.

— А как же армия?

— Мой отец заплатил за то, чтобы меня не взяли. Мы не можем позволить себе зря растрачивать время. Другое дело, если бы пахло войной…

— Ты все еще намереваешься поступить в училище в столице? — спросила Р-ли.

Ее вопрос удивил его. Он не виделся с ней три года и что-то не помнил, чтобы он говорил ей об этом до ее ухода. Хотя, может быть, и говорил, у гривастых ведь очень хорошая память.

Или она услышала об этом, когда находилась в горах. У вийров хорошо налаженная и очень далеко распространяющаяся система передачи сообщений.

— Нет, не сейчас. Я хочу поступить в училище, но не святого Диониса Меня очень заинтересовали исследования в области психологии. Брат Джо, преподаватель, был одним из тех, кто поддерживал меня. Но он сказал, однако, что лучшее место, куда мне следовало бы поступить, это не духовная семинария в столице, а в Дальнем.

— Зачем же за границей? — бесцеремонно вмешался в разговор Чаковилли. — Или у нас преподавали хуже?

— Я хочу учиться у самых лучших! — резко ответил Джек. Теперь он уже не сомневался, что смуглый ему не по душе. — Священник говорил мне о Родмене. Считают, что ему известно о человеческом уме больше, чем кому-либо другому.

— Родмен? Тот, что обвиняется в ереси. Разве он не под следствием сейчас?

— Был, — ответила Р-ли. — Но его признали невиновным.

Джек поднял брови. Опять эта отличная информация. Отличная…

— Я слышал, что его освободили, потому что обвинители его исчезли при загадочных обстоятельствах. Ходили слухи о черной магии, о демонах, выкравших тех, кто хотел сжечь их колдуна.

— А разве кто-нибудь видел демонов? — спросила Р-ли.

— В том-то и дело, что их не видно, — важно сказал Чаковилли. — А что вы думаете об этом, Кейдж?

С тяжелым чувством Джек подумал о том, что этот человек, возможно, агент-провокатор.

— Я не видел ни одного, — осторожно сказал он. — Однако скажу, что не боюсь оставаться ночью на дороге один. Оборотней и бешеных хвостатых медведей — вот кого я остерегаюсь. И взбесившихся людей тоже, — добавил он, подумав об Эде Ванче. — Но только не демонов.

Чаковилли фыркнул, точно единорог.

— Я хочу предупредить вас, мой деревенский друг! Упаси вас бог произносить такие слова. Может быть, здесь, в пограничном поселке, на них и не обратят внимания, но в более цивилизованных районах Дионисии подобное заявление сработает как бомба, начиненная порохом. Миллионы ушей услышат, и миллионы языков донесут ваши слова до серых палачей.

— Остановите повозку! — закричал Джек. Затем, повернувшись к единорогам, он громко закричал: — Тпру!

Они остановились. Джек выпрыгнул и подошел к месту кучера.

— Слушайте, Чаковилли! Я не позволю никому называть меня деревенщиной! Если вы не в состоянии держать свой язык за зубами, то вам свои слова придется подкрепить еще кое-чем!

Чаковилли рассмеялся, сверкнув белыми зубами на фоне смуглого лица.

— Не обижайтесь, юноша. Моя речь, должен в этом признаться, весьма свободна в выборе выражений. Но я уверен, что вы можете навлечь на себя беду. Позвольте мне напомнить вам, что я здесь по поручению Королевы. И я вовсе не намерен принимать вызов — ни на мечах, ни на топорах, ни на кулаках, ни еще на чем-нибудь. А теперь забирайтесь назад, и мы поедем дальше.

— Без меня! Вы мне очень не нравитесь, Чаковилли!

С этими словами Джек повернулся и пошел по дороге. Хлопнул кнут незнакомца. Забарабанили копыта и деревянные колеса загрохотали по шоссе.

— Не обижайтесь, юноша, — окликнул его кучер, проезжая мимо.

Джек ничего не ответил. Он сделал еще два шага. И остановился. Сирены в повозке не было.

Он резко повернулся и произнес:

— Тебе незачем было делать то, что сделал я.

— Я знаю, но я всегда делаю то, что хочу.

Почему она захотела остаться с ним? Какие мысли были в этой роскошной красно-золотой голове? Она пошла за ним вовсе не потому, что ей нравились его большие карие глаза, в этом он был уверен.

Какой-то трепет в тени одного из деревьев привлек его внимание. Ничего не сказав своей спутнице, он подошел к крохотному существу, которое било воздух своими еще неоформившимися крылышками в тщетных попытках взлететь. Самсон подскочил к нему, но остановился и начал обнюхивать. Его хозяин не дал себе труда приказывать псу, чтобы он оставил существо в покое: он знал, что собака настолько хорошо выдрессирована, что не станет нападать без его разрешения.

— Детеныш синей бороды, — сказал Джек, не оборачиваясь к Р-ли.

Он поднял крохотное летающее млекопитающее, чью похожую на обезьянью мордочку окаймляла бахрома из сине-черной шерсти.

— Выпал из гнезда. Подожди минуту, я положу его обратно.

Он снял пояс с оружием и стал карабкаться вверх по стволу. Поскольку это был стрельчатый орех, у него не было ветвей до высоты в десять метров. Джек крепко обхватил гладкий ствол ногами и, держа в ладони, подальше от ствола, крохотный комочек из шерсти и крыльев, стал подниматься. Взбираться таким образом было неудобно и утомительно, но Джеку было в привычку — он всю жизнь лазил по деревьям.

Не останавливаясь, чтобы отдохнуть, он упрямо поднимался, пока не достиг первой ветви. Зацепившись за нее, он рывком бросил тело вверх, зацепился ногой за другую ветвь и быстрым движением поместил детеныша в гнездо рядом с его двумя собратьями. Они приветствовали его появление писклявыми голосами. Родителей поблизости видно не было.

Когда он спустился вниз, то заметил, что сирена смотрит на него сияющими глазами.

— У тебя доброе сердце, несмотря на злой язык, — произнесла она. — Да, Джек Кейдж, ты добр, а это очень редкое явление среди людей.

Он пожал плечами. Что бы она сказала, если бы узнала, что он помогал хоронить ее двоюродного брата Вава? Они пошли дальше.

— Если ты так хочешь уйти в Дальний, то почему бы тебе так не сделать? — спросила она.

— Как старший сын я должен буду унаследовать большую часть фермы. Отец надеется на меня. Его сердце будет разбито, если я откажусь от своего будущего здесь и стану учиться у человека, которого он считает чернокнижником и врачевателем тронутых. Кроме того, — неуверенно закончил он, — у меня нет денег на жизнь.

— Ты часто ссоришься с отцом?

Он решил не обижаться на этот вопрос: не следует ждать от гривастых такта и хороших манер.

— Часто.

— Почему?

— Отец — богатый фермер и мог бы послать меня учиться на четыре года. Но он не хочет. Иногда я думаю, что все равно уйду и буду зарабатывать деньги на период учебы в училище Родмена. Но моя мать становится больной, когда я заговариваю об этом. Сестры плачут, братья обижаются. Маме хотелось, чтобы я стал священником, хотя ее смущает мысль о том, что скорее всего церковь пошлет меня куда-нибудь далеко и я буду редко бывать дома.

Правда, я мог бы как священник изучать психологию, обратившись с просьбой о поступлении в училище Вс. Фомы. Но нет никакой гарантии, что меня примут. И даже если я поступлю туда, мои исследования будут держать под строгим контролем. Я не буду свободен в выборе предмета исследования, как это было бы у Родмена.

И еще. Если я стану священником, мне придется сразу же жениться. А я не хочу обзаводиться семьей. Во всяком случае, сейчас.

Если я присоединюсь к ордену филиппинцев, я стану монахом. Но этого я тоже не хочу.

Он замолчал, чтобы перевести дух. Его удивило, что он так свободно излил все, что было у него на душе. И главное, перед кем? Перед сиреной!

Но разве не делился он часто своими думами с Самсоном? Чем она лучше его? Одного поля ягода. И результат такой же. Она ничего не скажет его родителям о том, что он только что говорил.

— Может быть, если бы ты нашел что-нибудь, что развязало бы тебе руки в материальном отношении, тогда ты решился бы.

— Если бы я добыл голову дракона, мне бы этого хватило: вознаграждение Лорда Хоу плюс премия Королевы.

— Так вот почему ты так рассердился, когда узнал, что у нас договор с драконом?

Он кивнул.

— Это одна из причин. Я…

— Если бы не эти договоры, земли людей подверглись бы опустошению, — перебила его Р-ли. — Вы даже представления не имеете, насколько страшны драконы и до какой степени неуязвимы. Они могут за одну ночь уничтожить всю ферму, убить весь скот и разрушить все постройки.

Более того, если бы не договор, ты и сам был бы сейчас мертвецом. Дракониха сказала, что она могла напасть на тебя неожиданно добрый Десяток раз.

Его охотничья гордость была уязвлена. Он выкрикнул короткое бранное слово, которое пережило множество столетий и пересекло без изменений много световых лет.

— Я сам в состоянии позаботиться о себе! И мне не нужны советы сирены!

Он молча пошел дальше, разгоряченный, усталый и раздраженный.

— А как ты отнесешься к тому, что тебе дадут денег взаймы? — спросила она, догнав его. — Достаточную сумму, чтобы ты мог окончить училище!

Сегодня был поистине потрясающий день!

— Взаймы? Зачем? Вы, гривастые, не знаете, что такое деньги.

— Позволь мне изложить все по порядку. Первое, нам известен человек по фамилии Родмен. Мы считаем его выводы в области психологии правильными и хотели бы, чтобы его учение распространялось. Если достаточное количество людей избавится от своих душевных заблуждений, то они смогут значительно уменьшить напряжение, которое возникло между людьми и нами, и предотвратить войну, которая в противном случае будет неизбежной.

Второе. Ты, возможно, об этом и не знаешь, но вийры давно уже приглядываются к тебе. Они знают, что ты — сознательно или по наитию, — тут она улыбнулась, — относишься к нам с симпатией. Поэтому они хотели бы закрепить это твое чувство. Только не думай протестовать. Мы знаем это точно.

Третье. Мы пытаемся добиться представительства в парламенте, с тем чтобы наши интересы в нем представляли люди. Если этого удастся добиться, то мы считаем, что когда-нибудь, когда ты станешь более зрелым, ты мог бы стать неплохим депутатом от вийров округа Слашларка.

Четвертое. Тебе нужны деньги, чтобы учиться. Мы дадим тебе их и сделаем все, что необходимо, для того чтобы ты оформил все, как положено. Мой отец, Слепой Король, мог бы быть опекуном, если тебе угодно, а если нет, то кто-нибудь другой. И если ты будешь настаивать, мы можем — для твоего спокойствия — нанять человека-адвоката, чтобы он оформлял документы. Мы, разумеется, сами этим никогда не занимаемся.

— Подожди! — прервал ее Джек. — Ты даже еще не видела моей родник. Откуда тебе известны их планы относительно моего будущего? И каким образом ты добилась полномочий предлагать мне деньги в долг?

— Я могу это легко объяснить, но ты все равно не поверишь. Что касается полномочий, то ими наделен у нас каждый взрослый. А я уже — взрослая!

— Тогда прекрати свою детскую болтовню! Я тоже не ребенок. Я… Как я могу узнать обо всем, если не буду задавать вопросов?

— Верно. Но какое же ты собираешься принять решение?

— Это… это требует некоторого времени. Твое предложение так неожиданно… Я никогда не слышал о таком. Нужно все тщательно обдумать со всех сторон.

— Гривастый сразу же высказал бы свое отношение к этому.

— Я — не гривастый! — взорвался он. — Ив этом все дело. Я не гривастый, и мой отец тоже! Понимаешь — нет! Если я возьму у вас деньги, знаешь, какое прозвище дадут мне люди? Со-ба-ко-ед! Меня будут гнать отовсюду. Собственный отец вышвырнет меня из родного дома. Вот поэтому я и говорю — нет!

— Может быть, ты возьмешь деньги для того, чтобы отправиться к Родмену? Только для этого?

— Нет!

— Ладно. Я возвращаюсь к дяде. До новой встречи, Джек Кейдж.

— Прощай, — пробурчал он и пошел своей дорогой. Но не прошел и трех метров, как услышал ее зов.

Джек повернулся, преодолевая внутреннее сопротивление. В ее голосе было что-то необычное.

Она подняла руку, требуя тишины. Голова ее была наклонена вперед.

— Прислушайся. Слышишь?

Он сосредоточился. Ему послышалось где-то на западе слабое громыхание. Это был не гром — в этом он был уверен. Да и звук становился все тише. Самсон превратился в желтую статую, весь вытянувшись в сторону запада. Его урчание эхом неслось по лесу.

— Что это, как ты думаешь? — спросил он.

— Я не знаю точно…

— Дракон? — он выхватил саблю.

— Нет. Если бы это был дракон, я бы пропустила его рев мимо ушей. Но если это то, что я думаю…

Она прошла в густую тень стрельчатых орехов, возвышавшихся над медными деревьями и переплетением лиан. Он последовал за нею, держа в руке стальную саблю. Примерно с милю они шли легкой поступью, еще с четверть мили продирались сквозь густые заросли. Несколько раз ему приходилось прорубать путь среди лиан. Таких густых, почти непроходимых зарослей ему еще не приходилось видеть. Хотя они были вблизи фермы, казалось, что об их существовании никто даже и не догадывается.

Наконец они остановились. Сноп света пробился сквозь отверстие в зеленом пологе и рассыпался узкими лучами по медно-золотистым волосам Р-ли. Она стояла, прислушиваясь, окруженная золотым ореолом, а Джек смотрел на нее, замирая от восхищения. Если бы он был художником, как ее дядя!

Внезапно шум раздался совсем близко. Она двинулась вперед. Еще секунда, и она бесшумно скользнула в тень.

Догнав ее, он прошептал:

— Никогда в жизни не слышал ничего подобного. Будто некий гигант пытается всхлипывать и хохотать одновременно.

Она тихо ответила:

— Мне кажется, тебе удастся попасть в Дальний, Джек.

— Ты имеешь в виду, что это дракон?

Оставив его вопрос без ответа, она перепрыгнула через поваленное дерево. Он протянул руку и схватил ее за локоть.

— Откуда тебе известно, что это тот же самый дракон? Может быть, это тот, что не заключил договора?

— Я не говорила, что это дракон.

Она стояла совсем близко к нему, касаясь голым бедром его одежды. Он напряг зрение, чтобы разглядеть что-нибудь в темноте.

— Может быть, это бешеный хвостатый медведь? Сейчас как раз самое подходящее для него время года. А ты знаешь, как страшен его укус?

— О! — Она затаила дыхание и прижалась к нему. Бессознательно он дал волю своему желанию защитить ее — впоследствии он говорил себе, что она напомнила ему его младших сестер, — и обнял ее за талию.

Глаза ее были полузакрыты, и он не мог видеть светившегося в них огня. Возвращаясь мыслями к этому мгновению в течение последующих дней, он вспоминал каждый раз легкую улыбку на ее губах. Значило ли это то, что происходящее было для нее лишь забавой? А если бы он мог прочесть то, что было в ее взгляде, он увидел бы, что выражение ее глаз соответствовало движению губ. Что она вовсе не была напугана, а просто насмехалась над ним.

Или это было выражением какого-то третьего чувства?

Что бы он ни думал об этом позже, в то мгновение у него не было никаких сомнений. Он забыл о загадочной ситуации, ждавшей их впереди. Его рука обхватила ее за талию и притянула к себе. У него сперло дыхание. Была ли она человеком, или нет, но в тот момент для него во всем мире не существовало женщины более прекрасной, чем она, и более желанной.

Грохот привел его в чувство, опустив руку, он сделал шаг вперед, чтобы она не увидела его лица.

— Стой сзади, — произнес он сдавленным голосом. — Не знаю, что это, но похоже, что-то очень большое.

— И большое тоже, — поправила она его. Ее голос был таким же приглушенным, как и у него.

Он осторожно раздвинул кусты.

Где-то совсем рядом, затаившись в густой зелени, рыгнуло огромное чудовище.

Глава 4

Тони с шумом ворвался в комнату. Его мать, сестры и братья повскакали со своих мест и смотрели на главу семейства с изумлением, страхом и едва сдерживаемым смехом. Единственным, кто остался сидеть, был хозяин дома, будто оглушенный дубиной. Казалось, его разбил паралич. Его лысеющая голова была покрыта толстым слоем еще дымящегося яичного пудинга, липкий поток скатывался по лицу и бороде.

Данк Крейтон превратился в восковой манекен с перевернутой тарелкой в руках. Его бронзовое лицо было более чем странным: нижняя челюсть свисала вниз, ноздри раздувались, глаза вылезли из орбит и округлились.

Нельзя было предугадать, что сейчас будет, ибо господин Кейдж был не из тех, кто может обратить такое в шутку, даже если все произошло чисто случайно. Глаза Данка закрылись, ноздри опали, тонкие губы изогнулись в шутовской усмешке. Рассмеявшись, он выдохнул целое облако винного перегара.

В тех местах, где из-под желтой липкой жидкости виднелась кожа лица Уолта, она тут же побагровела. Извержение вулкана должно было вот-вот начаться.

И тут с ликованием ворвался Тони.

— Мы разбогатели! Мы богачи!!

Только это слово и могло пустить по другому руслу накопившийся в его отце гнев. Он обернулся к сыну.

— Что?! Что ты сказал?

— Богачи! — вопил его младший отпрыск. Он подбежал к отцу и схватил его за руку. — Идем, папа. Там Джек! От него так и несет богатством за целую версту! — Тони неистово расхохотался. — Действительно! Он весь воняет, и он сказочно разбогател!

Мать его больше не могла вынести неизвестность. Она рванулась мимо сына и уткнулась в своего мужа — как раз в тот момент, когда тот поднимался. Хотя он и был тяжелее нее на добрую сотню фунтов, он потерял равновесие и плюхнулся на сиденье своего стула.

В любое другое время Кейт засуетилась бы. Но сейчас она только охнула и оставила его на стуле потерявшим дар речи.

За ней вскочила с мест вся ее ребятня, толкаясь и пихаясь. Данк отступил в сторону, схватил с буфета большую салфетку и начал вытирать лицо и бороду хозяину. Он и не думал извиняться. На его лице все еще сияла глупая ухмылка.

Уолт наконец-то смог выругаться. Он вырвал тряпку из рук слуги и тоже бросился на переднее крыльцо.

Это была очень забавная сцена возвращения домой. Все стояли вокруг Джека, но никто, даже его мать, не подходили к нему близко. Некоторые, особенно сестры, начали бледнеть. И все обращали гораздо больше внимания на то, что Джек положил на стоявший на крыльце стол, чем на него самого.

Уолт остановился сразу, как только вышел на крыльцо. Он схватил ртом воздух, закашлялся и едва не задохнулся. Теперь он понимал, что означали крики Тони.

Если отец был в изумлении, то и его старший сын был изумлен не менее.

— Великий Дионис! — прорычал Уолт, как будто это было достаточное объяснение. — Не обращай внимания. — Он показал на предмет, лежащий на столе. Круглый, величиной с человеческую голову, студенистый и серый. Создалось впечатление, будто эта масса все время подрагивает, как живая, и трясется от ужаса, потому что с нее содрали кожу.

— Это клеевой жемчуг? Верно?

— Да, папа. Когда я возвращался домой, то услышал, как в лесу рыгнуло рвотное дерево.

— Рвотное дерево? Неподалеку от дома? Как это мы не заметили его? Ты сказал у самого порога? А гривастые?

— Мне кажется, они знали об этом, но не хотели говорить.

— Разве это не похоже на них? Это дерево — целое состояние, а они молчат.

— Не совсем так…

Джеку не хотелось рассказывать отцу о Р-ли и о том, как он ей обязан. Он намеревался объяснить это позже. В любом случае она отказалась бы от своей доли тех денег, которые он получит за это драгоценное для парфюмерии сырье. По договору она имела право на половину, но почему-то отказалась от нее. “Все принадлежит Джеку”, — говорила она. “Почему?” — Это она объяснит позже.

Джек был не очень доволен таким оборотом дела. Он не мог не думать о ее убитом двоюродном брате. Джек едва успел смыть с себя кровь, когда она повела его к драгоценной лесной находке. Он был уверен, что это не случайность. По дороге домой он обстоятельно проанализировал все, что предшествовало тому событию. Он понял, почему она все деньги оставила ему. Так или иначе, ее соплеменники рассчитывали, что он отправится б Дальний, потом вернется и будет депутатом в парламенте.

— Понимаешь, — сказал он отцу, — вийры знают, что делают. Проходит не менее тридцати лет, пока в рвотном дереве созревает клеевой жемчуг. Если бы было известно, что где-то здесь есть такое дерево, то, как ты думаешь, сколько понадобилось бы времени какому-нибудь купцу или разбойнику с большой дороги, чтобы разрубить его и добраться до массы? В результате тогда настоящая ценность продукта оставалась бы неизвестной и в будущем никогда не было бы клеевых жемчугов. Нет! Они знают, что делают!

— Может быть, оно и так, сынок, — кивнул Уолт. — Но какой это сказочный поворот судьбы, чтобы ты проходил мимо именно в тот момент, когда оно срыгивало клей. Потрясающе!

Джек печально кивнул.

Уолт взглянул на саблю. Он открыл было рот, чтобы отчитать сына за самовольство, но замолчал.

Джек легко прочитал его мысли: если бы сын не взял без разрешения отцовский клинок и не отправился на поиски дракона, он не нашел бы клеевой жемчуг. Серая масса скорее всего лежала бы теперь у основания дерева, никем не обнаруженная. Сгнили бы три тысячи фунтов, как пить дать!

Вдруг, словно очнувшись, Уолт встрепенулся, посмотрел на Джека и широко улыбнулся:

— Ты весь провонял! Да черт с ним! Это приятная вонь! Почаще бы у нас так воняло!

Он потер руки. С кончика носа свалился комок пудинга.

— Данк и ты, Билл, берите его прямо со стола и тащите в подвал. Заприте все замки и засовы, а ключи принесите мне. Завтра мы отвезем эту находку в город и продадим.

С этими словами он повернулся к Джеку:

— Если бы ты не вонял так, я бы расцеловал тебя! То-то порадовал отца. Пораскинь мозгами, сынок! У тебя теперь хватит денег, чтобы купить ферму Эла Чаковилли да еще и останется. Теперь можешь свататься к Бесс Мерримот. У тебя будет две фермы да у нее три — все большие, доходные. Плюс кожевенная мастерская Мерримота, его магазин и таверна Плюс самая красивая девушка во всей округе. О, эти алые губки и черные глаза! Я мог бы позавидовать тебе, Джек, если бы не твоя мать.

Он украдкой посмотрел на жену и добавил:

— Я хочу сказать, Кейт, что Бесс самая красивая из девушек. А из зрелых женщин, разумеется, ты выглядишь лучше всех. Это ясно каждому.

Кейт улыбнулась:

— Как давно ты не говорил мне таких слов, Уолт!

Он сделал вид, что не расслышал ее замечания, и повернулся к сыну:

— Послушай, мальчик. Может быть, тебе следует употребить эти деньги на подкуп чиновников при дворе, чтобы приобрести рыцарское звание? Тогда ты сможешь выбиться в лорды. Сам знаешь, чего может добиться здесь честолюбивый человек. Эта территория пограничная, а ты — Кейдж! С фермой можно и повременить.

Джек все больше сердился, но сохранял невозмутимость. Почему отец не обращается с ним, как с мужчиной, и не спросит его, чего он хочет сам. Ведь это его находка. Сколько должно пройти лет, прежде чем его будут считать взрослым?

— Довольно разговоров! — скомандовал Уолт. — Марш все в дом, и не выглядывать из окон! Джек сейчас станет голым, как сатир, — взревел Уолт.

Вернулись Данк и Билл. Слуга вручил хозяину большой стекломедный ключ от подвала. Уолт остановил жену у дома и передал уже на пороге ей ключ.

— Что ты задумал? — опасливо спросил Джек. Кейт и сестры хихикали.

— Они хотят избавиться от этой вони, Джек, — сказала Магдалена.

Из дома вышел Данк с огромными мочалками и большим бруском мыла.

— Хватайте его, ребята! — распорядился Уолт. — Держите крепче!

— Да вы что?

— Срывайте с него одежду! Ее все равно нужно будет закопать! От нее такой дух. Снимайте с него штаны. Джек, ты лягнул меня, как бешеный единорог. Принимай лечение, как подобает мужчине!

Морщась от вони, смеясь и толкаясь, они схватили упирающегося голого Джека и поволокли его к наполненному водой корыту у амбара.

Джек вопил, отбивался и отплевывался. Его погрузили с головой в воду, и он затих.

Через три дня Джека разбудили крики петухов и лай собак. Он приподнялся с кровати и застонал. Голова у него гудела, как медный котел. Во рту было такое ощущение, будто это был не рот, а порожняя винная бочка. Прошлая ночь была долгим наслаждением и совсем коротким сном. Был совершен набег на подвал и захвачены два бочонка самого старого, перебродившего сока тотума.

Уолту Кейджу почему-то очень не хотелось отвозить в город клеевой жемчуг. Один вид этого трепещущего студня приводил его в экстатическое состояние. Первоначально он намеревался выехать в Слашларк на рассвете следующего дня. Когда же он поднялся на заре, то первым делом спустился в подвал и минут тридцать провел там в глубоком раздумье. После этого он сказал, что такую удачу было бы неплохо отпраздновать. К общему удивлению, он во всеуслышание объявил, что надо устроить попойку, независимо от того, закончена ли стрижка единорогов.

Данк уехал приглашать гостей. Билл Кемел пожал плечами и задумался, как ему обойтись значительно поредевшей бригадой стригалей. Женщины начали печь пироги, отмываться и обсуждать, что они наденут на праздник. Сам Уолт, хотя и орудовал ножницами, но реальной подмоги не представлял: время от времени он бросал работу и отправлялся, чтобы снова и снова полюбоваться сокровищем.

К вечеру следующего дня стали съезжаться гости. Вино и пиво текли рекой. На вертелах жарились два единорога. Все хотели обязательно посмотреть на сказочный клей.

Уолт витал в облаках — наполовину от радости и гордости, наполовину — от винных паров. Он кричал, что от частых посещений подвала у него ссохлись ноздри и язык, что еще одна вылазка и он будет вонять не меньше, чем клей рвотного дерева, и его с таким же рвением будут искать старатели.

Он брал каждого из вновь прибывших гостей за руку, вел его в подвал и держал там до тех пор, пока несчастный не начинал кричать, чтобы Уолт отпустил его, что они пропустят угощение и только добавят вони к столу, если сейчас же не уйдут из подвала.

Господин Кейдж смеялся и отпускал гостя. Или захлопывал дверь и вопил снаружи, что он намерен держать гостя всю ночь взаперти, чтобы тот стерег сокровище. Попавший в западню колотил в дверь и требовал, ради всего святого, чтобы Уолт прекратил свои шутки и выпустил его. Воздух в подвале был такой, что, казалось, могут сгнить легкие. Когда наконец дверь открывалась, гость, качаясь, выходил наружу, держась за горло, с лицом, на котором уже выступили зеленые и белые пятна. Все остальные смеялись и совали ему полные кружки и заставляли его сморкаться до тех пор, пока не освобождался от аромата.

Мистер Мерримот, его вдовая сестра и дочь были на празднике. Бесс, высокая темноволосая девушка с черными глазами и выступающими скулами, алыми губами и высокой грудью, получила разрешение прийти — даже несмотря на то, что час был поздний.

Джек был очень рад ее видеть. К тому времени он уже прилично ошалел от вина. Раньше он так не напивался, но в этот вечер он старался затуманить свой мозг, чтобы избавиться от противного запаха, преследующего его даже после тщательного мытья.

Возможно, поэтому он настоял на том, чтобы показать Бесс свою находку. Вблизи она не сможет обнаружить исходящий от него самого запах. Они вдвоем пошли по тенистой дорожке. Впервые тетка Бесс не сопровождала ее.

Отец ее поднял брови, увидев, как они ушли на прогулку одни, и выразительно взглянул на сестру: ведь Джек еще не сделал официального предложения. Он собирался было пойти следом, но тетка покачала головой, давая понять, что пришло время, когда девушка имеет право побыть наедине со своим парнем. Мистер Мерримот повиновался, дивясь про себя высшей женской мудрости. Приняв из рук слуги очередной стаканчик, он задумался над тем, что его сестра, видать, наделена неким шестым чувством, подсказавшим ей, что вероятнее всего именно сегодня вечером Джек сделает первый шаг к тому, чтобы захомутать себя… то бишь связать себя священными узами.

Джек и Бесс увидели зловонный трепещущий ком. К тому времени Джека уже тошнило от этого зрелища. Бесс издала подобающее случаю восклицание ужаса и протеста, после чего спросила, сколько фунтов стоит эта штуковина. Он ответил и поспешно вывел ее в сад.

В этот момент раздались громкая барабанная дробь и звуки рогов, донесшиеся с лугов, расположенных к северу от фермы. Внезапно горизонт озарился кострами.

— Р-ли пришла домой, — пробормотал Джек.

— Что ты сказал? — не поняла Бесс.

— Хочешь посмотреть, как возвращаются домой гривастые?

— О, очень, — прошептала девушка, сжимая его руку. — Я никогда не видела этого. А они не будут возражать?

— Мы незаметно.

Пока они шли через поля в ярком свете полной луны, он чувствовал, как учащенно бьется его сердце. Из-за Бесс? Вина? Или того и другого?

Как только умолкли барабаны, зазвенели струны лир, наполнив озаренные лунным сиянием поля сладкоголосым пением. Взволнованно запела свирель. И под этот аккомпанемент возник кристально чистый голос Р-ли, он становился все выше и выше, с каждой секундой другой, ко тем не менее особый, принадлежащий только ей, Р-ли, переливчатый, одновременно пламенный, нежный, но опасный, он как бы выражал самую суть сирены, женщины изменчивой, как ртуть.

В это удивительное сочетание звуков мягко влился еще один, по-видимому, очень крупный, струнный инструмент, он подчинил себе все остальные, и затем, когда они все умолкли, воспарив к небу последним высоким аккордом, он продолжал звучать, как будто в потоке длящегося времени бились крылья сильной птицы, символизируя могущество духа и плоти. Его звук не возрастал, но и не понижался, и длилось это до тех пор, пока у слушателей не прошел мороз по коже, а нервы не оголились.

Затем он замолк.

Бесс крепко сжала его ладонь и прошептала:

— Боже, как это было замечательно! Что бы о них ни говорили, приходится признать, что петь они умеют.

Он взял ее за руку и повел дальше, чувствуя, что боится сказать что-то не то.

Впоследствии он довольно смутно помнил о том, как смотрел сквозь кусты на празднество вокруг костров. Они с Бесс наблюдали ритуальный танец, в котором принимала участие Р-ли, а затем танец-импровизацию. Во время танца сирена исчезла в отверстии у основания ближайшего кадмуса. Вскоре она появилась вновь, и Джек, не сводивший с нее глаз, увидел кое-что еще.

В зыбкой тени изнутри кадмуса выглядывало какое-то лицо. Хотя его черты были плохо различимы из-за довольно большого расстояния и из-за дыма костров, контуры его напоминали сердце, а большие глаза и пухлая нижняя губа красноречиво свидетельствовали о том, что это лицо Полли О’Брайен.

Когда отпали всякие сомнения, Джек взял Бесс за руку и потянул назад. Он сказал ей, что, вероятно, ее родные уже беспокоятся и надо возвращаться. Без всякой охоты, возбужденная музыкой и видом обнаженных тел, кружившихся вокруг костра, она медленно пошла, опираясь на его руку, без умолку болтая о том, что видела. Он почти не слушал: голова его еще кружилась от вида Р-ли и от того, что он обнаружил беглянку Полли. Они обе не выходили у него из головы, непрерывно кружась перед глазами, пока до него не дошло, что Бесс остановилась и смотрит на него, полузакрыв глаза и раскрыв губы для поцелуя.

Постаравшись забыть обо всех трудностях, он страстно поцеловал ее. Надо выбросить из головы мысли об этих сиренах. Ему нужна женщина, которая всецело принадлежала бы тому миру, который он знал. Семья, дом, дети и все остальное. Вот и все!

К тому времени, когда они вернулись, Бесс дала ему слово выйти за него. Они решили никому не говорить пока об этом. Когда закончится весенний сев и все будут иметь время для большого праздника, они объявят о своей помолвке. Джек, разумеется, испросит разрешение у ее отца встречаться с ней. Такие встречи в действительности были прелюдией помолвки, чем-то вроде обручения, ибо редкие пары отваживались выступить против общественного мнения, разорвав свои отношения после этого. Будучи еще девственницей, такая девушка фактически расценивалась уже как “тронутая”. Шансы на то, что она найдет себе другого жениха, резко понижались. Лучшим выходом для нее было переехать в другую местность, где никто не знал, что она уже встречалась с парнем. Но это было сложно и почти никто к этому никогда не прибегал.

Фактически их тайна таковой была номинально. Джек считал всю эту затею глупой, но, как большинство мужчин, предпочитал в подобных вопросах не перечить женщинам.

Он заметил, что, когда они возвращались, Бесс шепнула что-то на ухо своей тетке. Обе при этом повернулись в его сторону, думая, что он на них не смотрит.

Гулянка продолжалась почти до рассвета. Поэтому спал Джек всего около двух часов и проснулся в скверном настроении с головной болью.

Он встал, оделся и прошел на кухню. Данк спал, развалившись на груде шкур оборотней за печкой. Когда Джек ткнул ему под ребра носком ноги, Данк даже не пошевелился. Решив, что проще приготовить что-нибудь бодрящее самому, чем объясняться со слугой, Джек развел огонь. Поставив на него котелок, он отмерил три полные ложки высушенных и измельченных листьев тотумного дерева. Пока он накормит собак, будет готов горячий стимулирующий отвар.

Вернувшись на кухню, он обнаружил, что кто-то выдул весь его “чай”. Он снова лягнул Данка, но тот лишь издал тяжелый вздох и перевернулся на другой бок. Лицо его лоснилось от пота.

Джек пнул его еще раз, Данк сел.

— Это ты выпил мой отвар?

— Мне приснилось именно это, — хрипло пробормотал слуга.

— Приснилось?! Так вот, пусть тебе приснится, что ты встаешь и готовишь мне новый отвар!

Поскольку отец велел разбудить себя пораньше, Джек стучал в дверь спальни родителей до тех пор, пока не поднялась мать. Она, в свою очередь, начала будить мужа, пока он не поднялся и не сел в постели.

После того как трое мужчин наспех позавтракали жареным мясом, печенкой, яйцами, хлебом, сыром и зеленым луком, запив все это пивом и бодрящим отваром, Данк отправился запрягать телегу, а отец с сыном обошли ферму.

— Всякий раз, когда приходится что-то принимать у жителей кадмусов, — сказал Уолт, — это ущемляет мою гордость. Но я не думаю, что мог бы отговорить Р-ли от принятого ею решения. Ты ведь знаешь, их упрямство вошло в пословицу!

Он начал что-то насвистывать, потирая средним пальцем левую часть носа. Затем неожиданно замолчал и с силой хлопнул сына по плечу.

— Скажи мне честно, Джек, с чего бы этой сирене отказываться от своей доли?

— Не знаю.

Уолт запустил пальцы в бороду.

— Ты в этом уверен? Здесь нет ничего… личного?

— О чем ты?

— Ты не… — Уолт осторожно подбирал слова, пока не остановился на следующих: — Не сожительствовал с ней?

— Как ты мог такое подумать? С сиреной? Да и в глаза ее не видел целых три года. И мы были одни совсем недолго.

Уолт провел рукой по рыжим бровям.

— Я верю тебе, сын. Мне… мне не следовало задавать этот вопрос. Я бы не рассердился на тебя, если бы даже ты ударил меня. Я произнес ужасные слова. Но ты должен понять, сынок, сейчас такое время, когда приходит разное, о чем ты даже не догадываешься.

Я знаю, как они умеют соблазнять. Один раз, двадцать лет назад, перед тем как я женился… у меня самого было искушение.

Джек не посмел спросить отца, поддался ли он этому искушению.

Через несколько минут они остановились посмотреть на группу юных сатиров, чьи волосы на спине и на пояснице только начинали интенсивно отрастать. Стоя на коленях, они крошили почву между пальцами. Время от времени они прикладывали уши к земле, будто прислушиваясь. Пальцы их барабанили по верхней корке почвы.

Их наставником был высокий взрослый сатир, чей хвост был таким длинным, что он заплел его в тугой шар, который ударял его по икрам во время ходьбы.

— Доброе утро! — поздоровался дружелюбно он по-английски.

У него были ясные глаза, лицо не было опухшим, на нем не было заметно никаких признаков длившегося всю ночь веселья. “Реже, чем головная боль у гривастого”, — так говорилось в одной из поговорок.

— Доброе утро, слушатель почвы! Как дела?

Разговор их был серьезным и мудрым, будто беседовали два степенных крестьянина, уважающих друг друга. Они обсудили состояние почвы, содержание в ней влаги, сроки начала пахоты. Они говорили об удобрениях, о севообороте, о хищных животных, о сухих и влажных периодах времени. Слушатель почвы сказал, что он “слышит” под верхней коркой множество дождевых червей, и рассказал о новой, гораздо более эффективной породе червей, которая была выведена в одном из отдаленных кадмусов на территории Кроатании.

Он согласился с Уолтом, что можно ожидать неплохой урожай зерна. Уолт, однако, был пессимистично настроен в отношении набегов ларков, голых лисиц, хвостатых медведей и секстонов. Слушатель почвы рассмеялся. Ничего не поделаешь, приходится платить свою “десятину” иждивенцам матери-природы. Если же налог слишком велик, то охотники уменьшат численность захребетников.

В заключение он сказал, что его сыновья — испытатели грома, поднялись высоко в горы, пытаясь нащупать пульс погоды на ближайшее время. Когда они вернутся, он обязательно обсудит результаты их исследований с Уолтом.

Когда они расстались с гривастым, старший Кейдж сказал:

— Если бы они все были такими, как этот слушатель почвы, то у нас не было бы никаких хлопот.

Джек хмыкнул что-то себе под нос, вспомнив о тех видах, которые вийры имели на него самого.

Ферма была весьма обширной. Господин Кейдж считал необходимым проверить очень многое. Только через два часа перед их глазами предстали матово-белые конусы жилищ вийров.

Даже в свои девятнадцать лет Джек не мог скрыть восхищения. Отец запрещал ему, тогда еще ребенку, ошиваться вблизи кадмусов. Для Джека это было равносильно приказу слоняться возле них все свободное время. Следствием этого было то, что он знал о них столько же, сколько и любой другой, который никогда не спускался ни в один кадмус. Его распирало любопытство, он хотел знать, что происходит под землей. Однажды он почти упросил одного из своих гривастых товарищей по играм пригласить его к себе в гости. Но тут же пришлось отступить — его остановил страх перед последствиями. Его страшили не только суровые наказания со стороны людей, но и слышанные им рассказы о том, что случилось с теми, кто переступал эту святая святых. Его храбрость быстро улетучилась. Теперь он уже не верил в эти бабьи сказки, но тем не менее не мог преступить запреты властей и законы, установленные людьми.

Лужайка кадмуса (такая лужайка была близ любого из кадмусов, располагающихся на фермах) представляла собой широкое поле, точно ковром покрытое зеленой и красной бахромчатой травой. Это растение было настолько выносливым, что его нельзя было вытоптать, несмотря на постоянную беготню. По территории лужайки без какого-либо порядка были разбросаны около дюжины белых, точно слоновая кость, строений, торчащих из земли в форме клыка, высотой в десять метров.

Их называли кадмусами в память о Кадме, мифическом основателе Фив, герое, который засеял поле зубами дракона и вырастил урожай воинов. Первые земляне дали им очень точное название. Когда земляне выросли численно и окрепли, тогда они стали нападать на ближайшие общины туземцев. И тогда из кадмусов высыпалось несметное количество воинов, которые легко отбивали нападение и обезоруживали нападавших.

Если бы тогда аборигены поступили с землянами так, как те собирались поступить с ними, они могли раз и навсегда решить проблему взаимоотношений между людьми и обитателями кадмусов. Ибо чужаки с далекой планеты замышляли истребить туземцев, захватить их подземные жилища и превратить в рабов оставшихся в живых.

К счастью для землян, им была предоставлена еще одна возможность. Был заключен договор. Сто лет прошли в мире.

Затем потомки Дейра, будто оправдывая это имя1, нарушили свое слово и объявили войну туземцам на занимаемой ими территории.

И только тогда было обнаружено, что вийры не знают государственных границ и что каждый взрослый вийр на материке Авалон готов выступить против чужаков. Численное большинство гривастых было подавляющим, и война длилась всего один день.

Раздираемое внешним давлением со стороны обитателей кадмусов и внутренним бурлением, государство со столицей в Дальнем рухнуло.

Революция свергла правящую династию Дейров. Дальний стал республикой, которую возглавлял комитет граждан. Был заключен новый договор. Была установлена практика предоставления убежища в кадмусах преступникам и политическим беженцам. Смертная казнь была отменена. Ведьм больше не сжигали.

Меньшинство, состоявшее из католиков и последователей Социнуса — социнианцев, недовольное таким оборотом событий, воспользовалось неразберихой и отправилось в удаленные районы материка Авалон.

Изолированные от других людей высокими горными хребтами, со-цинианцы отказались от религии, одежды, жилищ и даже языка. Они превратились в туземцев.

Через тридцать лет после того, как был замучен Дионис Харви IV, основатель государства, носящего его имя, Дионисия была расколота гражданской войной. Политико-религиозный раскол имел следствием образование двух соперничавших группировок: церкви ожиданий и церкви целесообразности.

Прагматики победили. Снова недовольные сочли нужным отправиться подальше. Предводительствуемые епископом Гасом Кроатоном, они собрали пожитки и переселились на большой полуостров, где впоследствии образовалось новое государство.

Как выжидающие, так и прагматики, избрали своего церковного вождя, так называемого капута, и провозгласили, что только он является руководителем единственно истинной церкви. У каждого из них была своя столица.

Гривастые улыбались, указывая на Дальний, вернее, на государство, получившее такое же название. В Дальнем также был лидер, претендовавший на исключительную роль наместника господа бога на планете Дейр.

История планеты пробежала в памяти Джека, пока он приближался к лужайке. Мысли эти были прерваны, когда он и отец остановились перед ближайшим сверкавшим белизной кадмусом. О-Рег, по прозвищу Слепой Король, стоял у входа и курил скрутку в длинном костяном мундштуке.

— Приветствую тебя, о Хозяин Дома!

— Удачи тебе, о Нашедший Жемчуг.

Слепой Король был рыжеволос, худ и высок ростом. Он вовсе не был слепым, а королей в этом почти анархическом обществе никогда и в помине не было. Однако он занимал такое положение, которое давало ему этот титул, значение которого было утрачено в глубокой древности.

Старший Кейдж спросил разрешения поговорить с Р-ли.

— Вот она, — сказал О-Рег, указывая рукой в сторону ручья. Джек обернулся, и пульс его участился: выходившая из воды молодая сирена была видением истинной красоты. Тихо напевая и слегка раскачиваясь из стороны в сторону, она подошла к отцу и поцеловала его. О-Рег обнял ее за талию, и она прижалась к его плечу. Во время беседы с Уолтом ее глаза то и дело устремлялись на Джека, и каждый раз она улыбалась. Когда раскрасневшийся отец наконец отказался от попыток уговорить ее принять свою долю или по крайней мере назвать причину отказа, Джек решил поговорить с нею.

Как только старшие перешли к обсуждению вопроса стрижки единорогов, Джек отвел Р-ли в сторону и сказал:

— Р-ли, ты ведь знаешь о том, что медведи такие звуки не издают. Почему же ты схватилась за мою руку и сделала вид, что испугалась? И повисла на ней? Ведь ты отлично знала, что это было рвотное дерево. Верно?

— Верно!

— Тогда почему же ты это сделала?

— А ты не догадываешься, Джек?

Глава 5

Старший Кейдж откладывал перевозку жемчуга в город со дня на день. Его частые визиты в погреб сделали старика посмешищем в глазах всех домашних. Он вел себя так, как будто этот серый трепещущий студень был частью его собственной плоти. Продать его было все равно что отрезать часть самого себя ради денег.

Джек, Тони и Мадлен, наименее сдержанные из его детей, отпустили в его адрес столько шуток, что наконец до него дошло: они расценивают его поведение как весьма странное.

На утро четвертого дня жемчуг был перенесен в повозку и двое старших Кейджей, Данк и Билл Кемел выехали за ворота фермы. Они надели шлемы из медного дерева, подбитые кожей, кирасы из кусков кости и тяжелые рукавицы. На козлах сидел Уолт, Джек и Билл держали в руках скорострельные луки. Данк с копьем наготове сидел на ящике, в котором был жемчуг.

Несмотря на их опасения, они покрыли двенадцать миль, отделявшие их от центра округа, без особых происшествий. Из леса не выскакивали разбойники с требованием отдать сокровище. Небо было ярким и безоблачным, там виднелись большие стаи слашларков. Их песни, состоявшие из четырех нот, заполняли все вокруг. Они порхали на своих зелено-желтых перепончатых крыльях. То и дело кто-нибудь из них выпускал огромные красные когти. Однажды какая-то самка пронеслась так низко над ними, что Джек сумел разглядеть крохотный комочек шерсти, прицепившийся к животу матери. Детеныш повернул плоскую мордочку и поглядел на людей черными крапинками-глазками.

Один раз на дорогу неторопливой поступью вышел хвостатый медведь. Трусливые единороги, испугавшись, едва не пустились в галоп, но Уолту с помощью сына удалось удержать их, пока огромный зверь, не обращая на них внимания, исчез в зарослях.

Они миновали семь ферм. Местность к северу от столицы была мало населенной, и было весьма сомнительно, что население ее в будущем увеличится. Пока что обитатели кадмусов не давали разрешения на новые поселения, заявляя, что это нарушит экологическое равновесие.

Ферма Маури была последней перед мостом через ручей Сквамос-Крик. Смотритель высунулся из окна башни и помахал им рукой. Данк и Билл помахали в ответ. Видя, что отец нахмурился, Джек решил, что может нарваться на неприятности, если тоже поприветствует смотрителя.

После того как они пересекли ручей и поехали вдоль него до того места, где он превращался в речку Бигфи-ривер, вийры им больше уже не попадались. Они старались держаться подальше от больших городов, если только интересы дела не требовали этого.

Слашларк они увидели с вершины крутого холма. С тыльной стороны его замыкала высокая гора, лицом же он был обращен к широкой реке. Внешне ничем не примечательный, он состоял из длинной главной улицы и дюжины боковых. Вдоль проспекта стояли торговые казенные здания, таверны и танцевальный зал. Жилые дома размещались на боковых улицах.

На южной окраине города располагался приземистый форт, за чьими красными бревенчатыми стенами жила сотня солдат.

Вдоль причалов стояло множество лодок. Матросы работали на палубах, грузя меха, кожу, свежие яйца слашларков, шерсть и ящики с зимними плодами тотума. Те, что были свободны от работы, сидели по тавернам, споря со свободными от дежурства солдатами и глазея на женщин.

Военная полиция внимательно следила за тем, чтобы дальше взглядов дело не заходило. Со скуки полиция не упускала случая хватить дубинкой по твердому черепу речника.

Кейджи ехали по запруженной людьми и повозками улице. Вдруг Уолт резко потянул вожжи и заорал на возницу фургона, груженного пивными бочками, перегораживающего дорогу. Его кучер взмок от тщетных попыток расцепить единорогов, составлявших его упряжку. Четыре твари лягались, кусались, бодались рогами и пронзительно кричали по какой-то неизвестной причине. Вдруг сверкнуло копыто, и кучер, оглушенный ударом, повалился на спину.

Когда незадачливого кучера вытащили на тротуар, а упряжку отвели к обочине, Кейджи тронулись дальше. Немного погодя впереди выскочил какой-то мальчишка, и снова две твари попытались пуститься вскачь по битком набитому шоссе.

Джек и Билл спрыгнули с повозки и, схватив жеребцов за сбрую, повисли на ней, пока единороги не остановились. Хрипящих и дрожащих животных повели к коновязи перед правительственным зданием — Палатой Королевы.

Здесь агент парфюмерной компании взвесил жемчуг, запер его в сейф и выписал чек на четыре тысячи фунтов, извинившись, что не может заплатить наличными. Сборщик податей засвидетельствовал сделку, взял налог, называемый “укус Королевы”. Зубы Королевы оказались настолько большими, что после них у Джека осталось всего две тысячи фунтов.

Хотя и это было немало, Джек был до глубины души возмущен. Отец его закатывал глаза и божился, что налоги изведут его, что лучше продать ферму, переехать в большой город и жить на подачки.

Именно тогда до его сына наконец-то дошла истинная причина, почему Уолт пытался уговорить Р-ли не отказываться от своей доли. Поскольку она была обитательницей кадмуса, ей не нужно было платить налог со своей половины, а налог, удержанный с Джека, если верить счетам, уменьшился бы на две трети.

После этого, а Джек в этом не сомневался, отец предложил бы Р-ли передать ему деньги, вырученные от продажи. Таким образом они надули бы Королеву почти на три четверти того, что ей полагалось. Это было бы умно с его стороны, но упрямство гривастых испортило его планы. Неудивительно, что он высказал свое отношение к ним в очень сильных выражениях.

Покинув Королевскую палату, они повстречали смуглого Чаковилли. Тот сердечно поздоровался с ними и предложил им выпить за его счет в таверне “Красный Рог”, где, по его словам, собралось немало местных жителей.

— Да, между прочим, Джек, там будет ваш кузен, Эд Ванч. Он очень хочет с вами повидаться.

Сердце у Джека екнуло. Неужели это собрание УГ? Пригласят ли его — или, вернее, заставят присоединиться? Он посмотрел на отца. Тот отвел глаза.

— Я приду, — сказал Джек, — но немного позже. Сначала мне надо повидаться с Бесс Мерримот.

— Вот и отлично, сынок. Но когда придешь, переверни получасовую склянку.

Уолт посмотрел на Чаковилли, который дал понять, что это его устраивает.

Джек задумчиво побрел прочь. До этого он спросил у Данка, сколько времени рудоискатель находится в городе. Слуга, который, казалось, знал все, что касалось передвижения людей, ответил, что Чаковилли появился в Слашларке около двух недель назад. Он перезнакомился со всеми, кто этого стоил, и тратил много времени на общественные дела и очень мало на подготовку к экспедиции в Тракию.

Насколько Джеку было известно, Чаковилли не встречался с его отцом; пока он искал дракона, отец не уезжал в город. Но он мог это сделать, пока его сын бродил по горным склонам. Этого Джек не знал, а спросить об этом Данка забыл. Как бы то ни было, теперь было совершенно ясным, что Уолт и Чаковилли знакомы.

Мерримоты жили в большом двухэтажном доме, расположенном на вершине холма. Дом был построен на окраине Слашларка, и после дома Лорда Хоу он был лучшим домом округа. Когда-нибудь, если Джек женится на Бесс, он будет принадлежать ему вместе с фермами Мерримота, сыромятней, магазином и золотом в банке. У него будет самая красивая жена, а сам он будет предметом зависти всех молодых людей.

И все же через час он ушел из этого дома, недовольный собой и сердитый.

Все было как раньше. Бесс была такая же милая, красивая и веселая, как прежде. Она села к нему на колени и целовала до тех пор, пока в гостиную не вошла ее тетка. Тогда она стала шепотом обсуждать с ним предстоящую свадьбу.

Он не испытывал того волнения от ее близости, которое должен был испытать. Его не покидала мысль, что он должен сказать ей о своем намерении отправиться в Дальний. Несколько раз он открывал было рот, но слова застревали в горле, как только до него доходило, что если он предложит отложить свадьбу на четыре года, то это погасит счастливый огонь в ее глазах.

Он не назначил какую-либо определенную дату помолвки. Но в Слашларке считалось само собой разумеющимся жениться как можно быстрее и быстрее обзаводиться детьми. Было бы невозможно упросить ее сейчас сидеть и ждать сорок восемь месяцев, когда он будет жить в городе за три тысячи миль отсюда. Да он и не хотел от нее подобной жертвы.

Только перед самым ужином ему в голову пришло, что он мог бы взять ее с собой, что ей, может быть, даже понравилась бы мысль уехать отсюда. На какое-то короткое время настроение его поднялось но тут он вспомнил о привязанности отца к дочери. Можно не сомневаться, что мистер Мерримот поднимет такой шум, что она скорее останется дома, чем пойдет против воли отца.

Это будет означать, что отца она любит сильнее, чем его.

“А что, если прямо спросить ее об этом?” — подумал Джек.

Он спросит, но не сейчас, а чуть позже, когда у него будет больше времени и когда ее тетка не будет их слышать.

А может быть, это только увертки с его стороны?

Хотя это причиняло ему боль, он вынужден был признать, что у него не хватило духу открыто заявить о своих намерениях.

Поэтому он решил быстрее двинуться к “Красному Рогу”: ему нужно было выпить.

Джим Тапман, владелец таверны, дружески кивнул, когда он переступил порог его заведения.

— В задней комнате, — указал он.

Джек постучал. Ему открыл Эч Ванч. Вместо того чтобы распахнуть дверь и пропустить Джека, он высунул голову. Очевидно, он не хотел, чтобы его слышали те, кто находится в комнате.

— Слушай, Джек, — произнес он вполголоса. — Не говори им про Вава. Пожалуйста. Они знают, что он мертв. Я им рассказал. Но не совсем так, как это сделаешь ты.

— Не такой уж я дурак, — спокойно ответил Джек. — Сначала я посмотрю, как все обернется. А теперь прочь с дороги, братец!

Эд бросил на него свирепый взгляд. Джек шагнул к двери. Какое-то мгновение у Эда был такой вид, будто он собирался подпереть ее плечом и не впустить Джека. Затем по его лицу пробежала новая непонятная мысль, заставившая его передумать. Он отступил назад, и Джек, не колеблясь, прошел мимо него внутрь.

В комнате на твердых грубых скамьях, расставленных вдоль стен, сидело около тридцати человек. За большим овальным столом в центре сидели еще двадцать. Среди них был Уолт, который поднял руку, чтобы показать на пустой стул рядом с собой.

Разговор смолк. Большинство собравшихся внимательно наблюдало за Джеком. В их глазах, скрытых поднятыми кружками или дымящимися трубками, ничего нельзя было прочесть. Джеку стало не по себе. Он предположил, что, возможно, они как раз сейчас обсуждали его пригодность в качестве кандидата.

Перечень присутствующих здесь людей не отличался от списка самых влиятельных лиц округа Слашларка: Мерримот, Кейдж, Эл Чаковилли, Джон Маури, шериф Глейн, лесопромышленник Ковский, доктор Джей Чаттерджи, отец Эда Лекс, мехоторговец Нокенвуд.

Лорд Хоу отсутствовал, и Джека это не удивило. О старике часто говорили, что он слишком любит вийров, живущих на территории его поместья, и намеками, что в дни молодости у него было отнюдь не платоническое влечение к сиренам.

Тем не менее молодой Джордж Хоу присутствовал. Он поднял каменную чашу в знак приветствия и выпил. Пиво расплескалось по его толстым губам и потекло по двойному подбородку.

Джек улыбнулся в ответ. Джордж был неплохим собутыльником, но у него был один недостаток. В начале пирушки это был душа-человек. Но затем, как правило, уже поздно вечером, он неожиданно вскакивал на стол и с горящими глазами и пеной на губах начинал поносить последними словами своего отца. Когда запас ругательств истощался или когда его переставали слушать, он яростно обрушивался на сотрапезников, обвиняя их во множестве настоящих или воображаемых грехов. Затем он бросался на них с кулаками.

Те, кто знал его, были к этому готовы. Они тут же вскакивали и припечатывали его к полу, а другие лили на него воду, пока он не протрезвлялся. Несколько раз, однако, они были вынуждены применить более крутые меры. На его высоком лбу были прочерчены две близко расположенные параллельные линии. Это были шрамы, нанесенные ему товарищами по попойке, которые несколько увлеклись, утихомиривая его с помощью пивных кружек.

Но все это не имело для него никакого значения. На следующий день он не помнил, что вытворял накануне, и здоровался как ни в чем не бывало с теми, на кого еще вчера набрасывался, как зверь.

Когда Джек сел, он заметил, что единственный, кто стоит, был Ментео Чаковилли. А рядом с ним сидят двое военных из форта — сержант Амин и капитан Гомес.

— Джек Кейдж, эта встреча — неофициальная, — сказал рудоискатель. — Не будет ни свеч, ни масок, ни торжественных клятв.

Его губы иронически изогнулись.

— Так что можете вести себя, как вам будет угодно, а не как вновь посвященный, который должен выказывать соответствующее почтение и страх перед старшими.

Несколько мужчин постарше обратили на него решительный взгляд.

— Эд Ванч рассказал нам, как на него напал Вав и как он был вынужден убить его. Он также рассказал нам, как вы это обнаружили. Не угодно ли вам будет описать своими словами то, что произошло?

Джек начал неторопливо и четко излагать все, что он знал. Когда его рассказ подошел к концу, он посмотрел на Эда. У его кузена было такое же выражение лица, как и тогда, когда Джек застал его рядом с трупом гривастого.

— Значит, — уточнил Чаковилли, — у сатира было на спине три раны. Господин Ванч, вы не упомянули об этом.

Эд вскочил на ноги:

— Я нанес ему удар, когда он повернулся, чтобы убежать. Как и все гривастые, он оказался трусом. Он знал, что я сильнее его и что я решил его убить.

— Гм… Джек, какого роста Вав?

— Шесть футов и два дюйма. А вес более центнера.

Чаковилли смерил взглядом низкорослого Эда.

— Я ненавижу вийров, но не позволю себе отступление от истины. Никогда я не видел трусливого сатира. И никогда не слышал ни об одном случае нападения на человека. Я имею в виду неспровоцированного нападения.

Лицо Эда исказилось и побледнело.

— Сэр, вы называете меня лжецом? За такое вызывают на дуэль, сэр!

— Сэр, — возвысил голос смуглый, — сядьте! Когда мне нужно будет, чтобы вы встали, я вам об этом скажу!

А пока что позвольте мне, джентльмены, напомнить вам вот о чем. УГ — это не общество для рискованных игр. Мы здесь собрались не для того, чтобы проливать кровь. Мы выбрали вас, цвет этого округа, в качестве ядра местного филиала.

Заметьте, я сказал, “выбрали”, а не “пригласили”. Мне нет надобности говорить о том, что будет с теми, кто откажется присоединиться. Мы должны исключить всякий риск. И мы, несмотря на кажущуюся неофициальность, являемся организацией военной. Я ваш командир. Вы должны безоговорочно подчиняться моим приказам. В противном случае понесете положенное наказание.

А теперь… — он замолчал, нахмурился и вдруг рявкнул на Эда.

— Я же вам сказал, чтобы вы сели, сэр! Шея Эда задрожала, голова тряслась.

— А если я не… — прошелестел он.

Чаковилли кивнул сержанту Амину. Огромный мужчина в военной форме вынул из-под стола руку с увесистой дубиной. Со всего размаха он хватил краем этой дубины по лицу Эда. Тот упал, перевернув стул, и растянулся на полу. Из расквашенных губ текла кровь. Спустя минуту он поднялся и выплюнул три зуба. Когда он приложил платок ко рту, из его полузакрытых глаз потекли слезы.

— А теперь садитесь, господин Ванч. Пожалуйста, запомните на будущее: никаких убийств без моего указания! И пусть вас не беспокоит, не раздражает отсутствие немедленных действий. Придет день, когда вы все окажетесь по колено в крови.

Он повернулся лицом к остальным и сказал:

— Если здесь есть кто-то, кто не согласен со мной, он может обратиться к властям. Шериф Глейн и капитан Гомес к вашим услугам. Вам даже не нужно будет покидать этой комнаты, чтобы предъявить мне официальное обвинение.

По комнате пробежал неловкий смешок. Мерримот поднялся и вытянул руку с пивной кружкой в сторону рудоискателя.

— Мистер Чаковилли, вы мне по душе! Практичный, решительный, твердо стоящий обеими ногами на земле. Вы знаете, когда надо нанести удар, а когда — воздержаться. Ваше здоровье! И за УГ!

Чаковилли поднял кружку.

— За вас, сэр! — С этими словами он одним махом осушил свою кружку.

Остальные тоже встали и выпили. Однако они не слишком напрягали свои голоса, провозглашая здравицы.

— А теперь, Эд, не угодно ли вам присоединиться к нашему тосту? — произнес смуглый. — Между нами не должно быть обид: с вами произведен расчет — и конец! Когда я занимался созданием организации в Старом городе, мне даже пришлось убить одного человека, потому что он настаивал на сведении личных счетов с сатиром. Дурак видел только то, что было у него под носом, не заботясь о будущем.

Эд спрятал платок, поднял кружку и выпил ее до дна — за вожака. Голосом, в котором еще было непроглоченное пиво, он произнес:

— За вечные муки всем гривастым, сэр!

— Вот и прекрасно, Ванч, — улыбнулся Чаковилли. — Когда-нибудь вы еще поблагодарите меня за то, что я вдолбил в вашу голову немного здравого смысла. А теперь, если вы не возражаете, то не угодно ли вам рассказать всем присутствующим о том, что вы поведали мне перед этой встречей?

Сначала голос Эда дрожал, но по мере того, как он вел разговор, в нем снова стал звучать обычный для него металл.

— Так вот. Джон Майри знает, какие чувства я испытываю, то есть испытывал, к Полли О’Брайен. Вчера он пришел ко мне и сказал, что в ту ночь, когда она убежала, он возвращался домой с фермы Коспито. (Он ухаживает за Салли Коспито.) Было очень поздно, около четырех часов ночи. Луна стояла еще высоко. Он спешил, потому что боится оборотней. Вы знаете, их недавно снова видели.

Он должен был вот-вот повернуть к ферме своего отца, как вдруг услышал громыхание повозки по мосту через Сквамс-крик. Любопытствуя, кто это поднялся в такой поздний час, он притаился в кустах. И был очень доволен, что это сделал, потому что повозкой правил человек в маске, а рядом с ним сидела женщина в капюшоне. Сзади сидели два сатира. Он, разумеется, не мог разобрать, кто эти люди. Но одним из сатиров был Вав. В этом он был уверен.

Джон также сказал, что, хотя он и не мог разглядеть достаточно хорошо лицо девушки под капюшоном, но мог бы поклясться, что это О’Брайен. Я считаю несомненным то, что она нашла убежище в кадмусе на ферме Кейджа. И я полагаю, что…

— Садитесь! — оборвал его Чаковилли. — Мистер Кейдж, судя по тому, как вы отложили в сторону свою трубку, вам, должно быть, хочется что-то сказать.

Уолт поднялся и хрипло произнес:

— Мне ничего не известно о пребывании девушки на моей ферме. Поверьте мне…

— Никто вас не подозревает, — успокоил его Чаковилли. — Она могла оказаться где угодно. Хорошо зная вийров, я даже удивлен, что они не спрятали ее на ферме Ванча. Но ваша ферма, Уолт, является логически наиболее подходящим местом, так как ближе всего к горам.

Эд снова поднялся с места:

— Если это правда, то Полли, вероятно, уведут в Тракию! Не считаете ли вы, что этого нам допустить нельзя: нужно сделать набег на кадмусы, найти Полли и сжечь ее как ведьму? Это показало бы гривастым, что у них ничего не выйдет из того, что они затевают. Пусть знают люди, что у них есть надежда, что есть группа людей, готовая на все ради того, чтобы восторжествовала справедливость и осуществилось правосудие!

Мы могли бы, замаскировавшись, напасть на них с гранатами и горящей нефтью. Застать их врасплох, когда они будут спать, вырезать их, сжечь кадмусы. И заодно уничтожить их имущество, их урожай и деревья, вино и скот…

— Сядьте! — прогремел Чаковилли.

Отец Джека приподнялся и ударил кулаком по столу.

— Мистер Чаковилли! Я протестую! План Ванча означает большее, чем истребление моих гривастых. Это будет равносильно моему разорению! Моя ферма будет уничтожена, я стану нищим. Разве нападающие в состоянии отличить собственность вийров от моей? И не только это…

— Пожалуйста, сядьте, мистер Кейдж.

Уолт, поколебавшись, сел. Он дышал тяжело, лицо его побагровело. Пальцы его машинально выдергивали с корнем волосы из бороды.

— Вы правы, — кивнул Чаковилли. — Ваше разорение, как землевладельца, может быть результатом УГ, причем наименьшим результатом.

— Соблюдайте, пожалуйста, тишину, — сказал он, когда поднялся ропот. — Позвольте мне объяснить.

Он повернулся к стене и развернул карту Авалона. Пользуясь кинжалом, как указкой, он начал:

— Каждый из этих крестиков обозначает группу кадмусов. Кружками обозначены центры расселения людей. В больших поселках и городах кадмусов немного. Сейчас соотношение людей и гривастых двенадцать к десяти в пользу людей.

Однако в сельских районах гривастых больше, чем нас. Если все останется так, как сейчас, в таких округах, как Слашларк, у них будет превосходство.

Мы не намерены мириться с таким положением. В назначенный день, одновременно с ночным нападением нашего общества на кадмусы, из городов в сельские районы хлынут толпы горожан, подогретых речами, бесплатным спиртом и призывами к грабежу. Они будут вооружены, мы позаботимся об этом. И они будут доведены до такого состояния невменяемости, что будут убивать без содрогания.

Как только развернется сражение, правительство принудят поддержать граждан, поскольку многие чиновники являются членами организации УГ. И королева, я в этом уверен, только ищет подходящий повод, чтобы порвать договор с вийрами. Найдя его, она прикажет армии напасть на них.

Организация УГ является международной. Мы пошли на союз с еретиками, чтобы люди могли выступать как единое целое. Как только будут уничтожены гривастые, мы сами разберемся с еретиками.

Итак, мистер Ванч, вы жаждете немедленных действий? Вы получите такую возможность. Мы планируем нападение, но не на кадмусы. Это будет нападение на армейский обоз, направляющийся в здешний форт по дороге мимо Черной Скалы. В фургонах будут новые ружья из твердого стекла с кремниевыми затворами, а также изготовленные из твердого стекла пули, гранаты и пушка, которая нам очень понадобится для того, чтобы разрушить прочные стены кадмусов.

Кроме того, там будет еще фургон с огнеметами. Они выпускают такие химические вещества, которые, если их направить в вентиляционные отверстия, сожгут или задушат все живое под землей.

Джек задумался. Если правительство не готовится тайно к войне и не одобряет организацию УГ, то зачем же оно посылает сюда оружие, которое будто бы специально предназначено для штурма кадмусов?

Ответ был очевиден.

— …Встречаемся в десять вечера в магазине Мерримота и обсуждаем детали набега. Участники должны будут замаскироваться под сатиров…

Послышался ропот, но Чаковилли решительно пресек недовольство.

— …чтобы у королевы появился повод для объявления войны гривастым.

Он рассмеялся, и собравшиеся тоже затихли, решив, что ему лучше не перечить.

— А теперь, мистер Кейдж, о том, что тревожит вас. Вы опасаетесь, что УГ уничтожат мили, разграбят все, что попадется им на глаза. Вы в чем-то правы. Именно так поступят толпы городского сброда. Поймите, джентльмены, вы живете очень далеко от больших городов. Вам не понять, насколько обездоленные бедняки доведены до отчаяния. Загнанные в свои ветхие и грязные трущобы, битком набитые вечно голодной орущей ребятней, они и сами вечно негодуют, точно малые дети. Они столь же люто ненавидят состоятельных людей, как и гривастых. Даже, пожалуй, еще больше, потому что в своем бедственном положении они обвиняют аристократов и богачей, а с гривастыми практически они не сталкиваются.

В тот день, когда они хлынут из больших городов, они не ограничатся нападением на вийров. Можно не сомневаться, что, войдя во вкус, они повернут свое оружие против тех, кто имеет то, чего у бедняка никогда не было.

— Подождите, — он поднял руку, чтобы заглушить возгласы протеста. — Организаторы УГ предусмотрели это. Нашей первоначальной целью, разумеется, являлась подготовка и проведение нападения на гривастых. Однако не менее важно соблюсти закон и порядок. Короче, защитить себя от противника, почти столь же опасного, как и сами гривастые — от людской черни.

Только половина армии будет использована для нападения на кадмусы. Вторая половина будет оставлена в резерве, чтобы в нужный момент вмешаться и навести порядок. Чернь, когда она сделает свое дело, будет водворена назад в город. Поэтому, джентльмены, пожалуйста, не удивляйтесь ничему, что будет происходить в день УГ. Будет много убитых, вероятно, и среди нас. Дома и амбары будут сожжены, урожай вытоптан. Большая часть скота будет зажарена прямо на месте голодными обезумевшими бедняками. Поэтому укрепляйте свои дома, запирайте свой скот.

Но только не надо падать духом. Мы избавим себя раз и навсегда от этих зверей, лишенных души. Победа ничего не стоит, если добыта малой кровью. А теперь какие будут вопросы?

Снова поднялся отец Джека, тяжело упираясь ладонями о стол. Пот сбегал по его щекам, голос был сдавленным.

— Мы не предусматривали таких последствий. Если я вас правильно понял, все гривастые будут убиты до единого. Но это не совсем то, что я думал. Я считал, что вполне достаточно было бы убить лишь некоторых, чтобы показать остальным, кто их повелитель. А после этого оставшихся в живых погнать на работу в поле, теперь уже в качестве наших рабов. И никакой ерунды вроде дележа с ними плодов труда.

— Категорически протестую! — Чаковилли воткнул свой кинжал в стол, чтобы подкрепить свои аргументы. — Не должно быть никаких колебаний. Каждый гривастый должен быть убит! Вы что, хотите подменить одну проблему другой? Если мы поступим так, как вы говорите, то нам опять некуда будет деть всю эту городскую братию. Как мы сможем выселить их в сельскую местность, если гривастые будут жить в кадмусах? Нет! Как только исчезнут вийры, безземельные будут постепенно перемещаться в наиболее пустые районы. Они станут фермерами.

— Но… но… — задыхаясь от волнения, стал возражать Уолт. — Они ведь понятия не имеют о том, как вести хозяйство. Они загубят почву, сады, скот. Они невежественны, ленивы, грязны, неумелы. Мы никогда не сможем получить от них ту помощь, какую получаем от гривастых. И не будет у нас уверенности в том, что мы получим причитающуюся нам долю в конце страды. Разве можно полагаться на них? Дело кончится тем, что они потащат нас вниз, до своего уровня. Мы будем такими же нищими, как и они!

— Возможно, вы и правы, — согласился Чаковилли. — Да иначе и быть не может. Но вам, джентльмены, не придется уступать им часть своей земли или делиться с ними. Ваша собственность останется при вас. Переселенцы станут батраками, зависящими от нас. Они будут в определенном смысле безгривными гривастыми. Только не такими независимыми.

Разумеется, будет трудно приучить их к дисциплине, научить любить земледелие так же, как любили его их предшественники. Они будут совершать ошибки. Но со временем все станет на свои места.

— А что будет с теми людьми, которые останутся в городах? — спросил мистер Нокенвуд. — У нас и без того сейчас достаточно хлопот, чтобы прокормить их. Не будут ли они голодать, пока все уладится?

— Не более, чем раньше. Почему? Да потому, что вам придется кормить только половину тех, кого вы сейчас кормите.

— Почему? — послышалось со всех сторон.

— Почему? Пошевелите мозгами, джентльмены. До сих пор будущее рисовалось вам в розовом цвете — вийров уберут с пути, все богатства будут ваши! Гривастые ведь понимают, что происходит, и они будут драться еще более яростно, чем люди, потому что понимают, что это — война на истребление. Очень возможно, что они назначили дату своего УЛ-дня, для того чтобы убить всех людей! И может быть, даже более раннюю. Может быть, они планируют уничтожить сначала сельское население, а потом уже двинуться на города.

Джек посмотрел на Чаковилли с уважением. Этот циник был честен, умен и реалистичен, что вряд ли можно сказать об остальных собравшихся в этой комнате.

— Скажу вам сразу, — продолжал рудоискатель, — пусть слабонервные укрепятся духом, ибо мы ожидаем, что потеряем половину своих людей.

— Половину?!

— Да, цена большая. И хотя мне крайне неприятно говорить, это совсем неплохо. Будет больше свободного места. Сменится несколько поколений, прежде чем Авалон снова станет перенаселенным. И это отведет угрозу революции со стороны горожан, которые, как и вы, джентльмены, уже давно доставляют немало неприятностей королеве.

Это будет кровавое, лихое время. Готовьтесь к нему, джентльмены! Собравшиеся еще немного пошумели, но все же решили не терять надежды. С тем и разошлись по домам.

Глава 6

Тони принес Джеку обед. Он нашел своего брата посреди поля: тот изо всех сил налегал на ручки плуга, проклиная упрямых трусливых единорогов.

— Всякий раз, как только они увидят чью-либо тень, они пытаются пуститься вскачь. Я здесь с самого рассвета, а ничего еще не сделал, только вожусь с этой скотиной.

— Привет, Джек! — поздоровался Тони. — Почему бы тебе теперь не перекусить? Может быть, после этого ты почувствуешь себя лучше?

— Разве дело во мне? Все эти треклятые твари! Господи, чего бы я только не дал за допотопную лошадь! Говорят, это был лучший друг человека: можно было лежать себе в теньке, а она все сама вспашет.

— Почему бы нам не нанять людей на пахоту? Папа говорит, что первые люди здесь так и делали.

— Тони, когда зерно ложится в землю, оно очень разборчиво. Его нужно заделать очень глубоко, иначе корни не будут держать.

— Папа говорит, что наша пшеница совсем не такая, какая была на Земле. Он говорит, что мы печем хлеб из зерен растения, которое гривастые вывели из сорняков. Но когда они это сделали, им пришлось смириться с тем, что растение сделалось очень прихотливым.

Джек выпряг животных и повел их к ручью.

— Я понимаю, что единороги, которых мы используем, всего лишь карлики. Когда-то существовал гигантский собрат нынешних тварей, которого гривастые использовали как лошадь.

— Что же с ним случилось?

— Он был истреблен, как и большая часть крупных животных, всего за один день. Так, во всяком случае, говорят. Это было в тот самый день, когда в одночасье взорвалось все железо на поверхности Дейра. И поубивало почти все живое здесь.

— И ты в это веришь? — удивился Тони.

— Шахтеры и рудоискатели находят кости множества животных, которых уже не существует. И можно увидеть развалины больших городов, например, возле Черной Скалы, ясно, что их уничтожила какая-то катастрофа.

— Вот здорово! Это тоже произошло тысячу лет тому назад, так говорит отец Джо. Джек, ты думаешь, что тогда гривастые действительно умели летать?

— Не знаю. Во всяком случае, я хотел бы, чтобы, когда все железо взлетело в воздух, оно пощадило бы некоторых хороших пахотных зверей.

— А почему бы тебе не запрячь дракона? — спросил Тони.

— Вот еще! — Джек засмеялся и начал есть.

— Я читал о том, что Святой Дионис умел делать это.

— Ты имеешь в виду рассказ о том, как он и его последователи бежали из Дальнего и пришли сюда? Гривастые согласились, чтобы он и его родичи заселили такую территорию, какую им удастся обвести плугом за один день. И он провел их, использовав в упряжке христианского дракона и прочертив границы нашего нынешнего государства.

— Да, именно так. Замечательно, правда? Хотелось бы мне посмотреть в тот момент на лица тех гривастых!

— Не нужно верить всему, что услышишь, Тони. Но я хотел бы иметь одного из тех чудовищ. Держу пари, что они могли бы сделать такую глубокую борозду, какая нужна.

— Ты когда-нибудь видел дракона, Джек?

— Нет.

— Но ведь ты сам сказал, что нужно верить только тому, что увидишь своими глазами! Откуда же ты знаешь, что такие животные существуют?

Его брат рассмеялся и шутливо ткнул мальчика под ребро.

— Если его нет, то кто же крадет наших единорогов? — Джек посмотрел куда-то за спину брата. — Кроме того, сирена мне говорила, что она беседовала с тем самым драконом, который ворует у нас животных. А вот и она сама! Спроси у нее, если не веришь.

Тони скорчил недовольную мину:

— Мне, пожалуй, пора домой, Джек.

Джек рассеянно кивнул. Его внимание было приковало к приближающейся сирене, покачивавшейся из стороны в сторону. Она несла глиняную вазу в форме слезы.

Тони прищурился и скользнул между деревьями.

— Хэлло, Джек! — сказала Р-ли по-английски.

— Привет! — ответил он на детском языке гривастых.

Она улыбнулась, как будто увидела нечто знаменательное в том, что он прибег к этой речи. Он посмотрел на амфору, которую она держала в руках.

— Идешь за медом?

— Да.

Джек осмотрелся: никого не было.

— Я пойду с тобой. Пахота же может и подождать. Боюсь, что если сейчас не уйду отсюда, то не смогу преодолеть искушения убить этих тварей.

Она стала напевать мотив одной из последних дошедших до их округа песенок. “Запряги дракона в плуг” — такова была первая строка этой песни.

— О, если бы я только мог это сделать!

Он снял шляпу и куртку, разулся и стал плескать на себя воду из ручья. Сирена вошла в воду и присела в ней.

— Ты мог бы сделать то же самое, если бы ты не стеснялся своего тела, — дразнила она его.

Он оглядел себя и сказал:

— Это кажется нелепым. То есть когда я с тобой.

— Я удивлена, что ты признаешься в этом.

— Ну, я не совсем это имел в виду. Одежда нужна людям, а для вас, гривастых, ничего нет дурного в том, что вы ходите голыми.

— О, да, да! Мы же животные… У которых нет души, — она рассмеялась. — Или что-то в этом роде. Джек, ты помнишь, когда мы были детьми, ты часто убегал к пруду и плавал вместе с нами? Тогда на тебе штанов не было.

— Я был ребенок!

— Верно. Но ты не был таким уж невинным, как воображаешь теперь. Мы часто смеялись над тобой, но не потому, что ты был голый, а потому, что ты считал себя ужасно испорченным и приходил в дикий восторг при мысли о том, что совершаешь грех. Твои родители запрещали это. Если бы они увидели, то порка запомнилась бы надолго.

— Когда мне говорили, что чего-то делать нельзя, ужасно хотелось это сделать! Кроме того, это было так забавно.

— Значит, уже тогда ты не был убежден в том, что нужно стыдиться своего тела. Теперь ты изменился. Начал стыдиться… Позволь же убедить тебя в том, что ты ошибаешься. Я понимаю, почему ваши женщины носят одежду: они стараются скрыть дефекты своего тела, а отнюдь не для того, чтобы подчеркнуть свою красоту.

— Не будь злюкой.

— Ничуть. Я говорю то, что думаю.

Он поднялся, надел шляпу и подобрал куртку.

— Прежде чем я уйду, скажи мне одну вещь. Почему ты уступила мне свои права на жемчуг?

Она выпрямилась и пошла к нему. Каждая капля на ее груди сверкала, как маленькая хрустальная вселенная со своим крохотным солнцем в ее центре. Струйки воды стекали с мокрых прядей ее “конского хвоста” и падали на песок. Она распустила свои длинные волосы, перекинула их на левую сторону и подняла к свету. Желтые и красные пряди переливались на солнце.

Она в упор посмотрела на Джека своими пурпурно-синими глазами. Ее правая рука сделала интимный жест в его сторону и замерла. Он некоторое время смотрел на нее, затем вытянул руку и крепко схватил ее за локоть. Она не отпрянула. Она уступила нежной, но твердой настойчивости его руки и очутилась в его объятиях.

Глава 7

Неделей позже было совершено нападение на армейский обоз. Члены общества замаскировались под сатиров. Днем их маскировка вряд ли могла кого-нибудь провести, да и при плохом освещении достаточно было чуть-чуть приглядеться, чтобы понять что к чему. Их это не беспокоило. Они пошли на это только для того, чтобы дать людям королевы возможность обвинить местных вийров.

Было девять часов вечера, когда они приблизились к таверне, носившей название “Вся из стекла”. Она вся сверкала огнями. Внутри солдаты дули пиво и играли в кости. Фургоны выстроились цепью позади сарая. Сержант присматривал за сменой лошадей в упряжках и даже не поднял глаза, когда первые из участников налета выскочили из-за сарая.

Взять верх над часовыми оказалось делом простым. Мнимые сатиры выскочили из темноты, окружили изумленных солдат и мигом скрутили их. Сопротивление было на редкость слабым. “Так ли уж это удивительно?” — подумал про себя Джек, затыкая кляпом рот одному из этих простоватых парней.

В таверне продолжался пир, будто никто из пирующих не слыхал скрипа тележных осей, сопения животных и стука колес. Выехав на дорогу, участники налета и вовсе забыли всякую осторожность и стали кричать и стегать упряжки. Только тогда распахнулись двери, и из таверны спотыкаясь, с криками и руганью посыпались обозные, все еще держа в руках кружки и деньги.

Джек подумал, что актеры они никудышные: проклятия их были слабыми, и он мог бы сам поклясться, что слышал приглушенный смех.

На протяжении всей долгой обратной дороги он испытывал что угодно, только не чувство дерзости и отваги. Он был разочарован, потому что ему так и не пришлось вытянуть свою шпагу из гибкого стекла. Еще недавно ему так хотелось проткнуть ею кого-нибудь или что-нибудь. Какой-то тяжелый серый груз давил на него, и, как он ни старался, он не мог избавиться от него.

Даже в течение редких встреч с Р-ли он не был в состоянии полностью освободиться от этого затаенного гнева. Слишком много слов были такими же, когда они с Р-ли в первый раз поцеловались.

Он очень хорошо запомнил их. Он набрал побольше воздуха и повторял, что он ее любит, он ее любит, и ему наплевать, если кто-то узнает об этом, если кто-то узнает об этом!

Он прижал ее к себе и поклялся, что говорит то, что думает.

— Да, сейчас ты любишь. Но ведь ты знаешь, что это невозможно. Церковь, государство, родня — все запретят тебе это.

— Я им не позволю!

— Есть один выход. Идем со мной.

— Куда?

— В Тракию.

— Я не могу этого сделать.

— Почему?

— Оставить своих родителей? Разбить их сердца? Предать девушку, которая мне обещана? Подвергнуться отлучению от церкви?

— Если бы ты по-настоящему любил меня, то пошел бы куда угодно.

— О, Р-ли, для тебя это все легко. Но ты же не человек.

— Если бы ты перешел со мной горы и поселился в долине, ты приобрел бы гораздо большее, чем только меня. Ты бы стал таким, каким никогда не будешь здесь, в Дионисии.

— Кем же?

— Идеальным человеком!

— Не понимаю!

— Ты бы стал более уравновешенным, у тебя было бы большее единство тела и души. Твое подсознание работало бы рука об руку с сознанием. Ты не был бы суматошным, подобно ребенку, подобно ненастроенному музыкальному инструменту.

— И все же я не пойму, что ты имеешь в виду?

— Идем со мной. В долину, где я провела три года, проходя обряды посвящения. Там ты будешь жить среди людей, среди совершенных людей. Сейчас ты как бы неотделанный, как бы состоишь из множества отдельных черт, не составляющих единого целого. Просто набор разных черт, и только.

— Значит, я пугаю тебя. Большое спасибо!

— Сердись, сердись, если это тебе поможет. Но я вовсе не хотела обидеть тебя. Я имею в виду, что ты еще не осознаешь всех своих способностей. Они скрыты от тебя. Другими и самим тобой, ты как бы сам с собой играешь в прятки, понимаешь? Отказываешься увидеть, кем ты являешься в действительности!

— Если ты такая цельная, то почему же ты меня любишь? Я же весь разрозненный!

— Джек, у тебя есть такие же возможности стать сильным и совершенным, как у любого гривастого. Ты мог бы там, в Тракии, стать таким, каким должен был стать. Любой человек мог бы, если бы преодолел этот барьер ненависти и страха и научился тому, на что у нас ушли мучительные столетия.

— И ради этого бросить все, что есть у меня сейчас?

— Брось то, что тебе не нужно, а лучшее, доброе — сохрани! Но не решай сам, что является наилучшим, пока не пойдешь со мною.

— Я подумаю над этим.

— Решай сейчас!

— У меня голова кружится от искушения.

— Идем! Оставь животных привязанными к дереву, а плуг в борозде. Никаких прощаний. Просто уходим вместе. Со мной.

— Я… я не могу… Это так…

— Пожалуйста, не надо никаких извинений.

С того времени он никак не мог избавиться от чувства, что он отказался от пути, который принес бы ему много счастья. В течение некоторого времени он пытался убедить себя в том, что просто приказал себе: “Изыди, сатана!” Через несколько дней он честно признался самому себе, что у него не хватило смелости. Если бы он любил сильно, как она говорила, он все бы бросил и пошел за нею. Отказавшись от всего, преданный только ей…

Но это означало бы… нет, он никогда не мог бы вступить с нею в священный брак!

Но он любил ее! И так ли уж необходимо, чтобы человек в рясе произнес над ними какие-то слова? Вероятно, он все же считает это необходимым, так как не ушел с нею. И она сказала, что проверкой его любви будет решение об уходе с нею.

Он не пошел. Значит, он не любил ее.

Но ведь это неправда!

Он ударил кулаком по сиденью фургона. Он любит ее! Очень любит.

— Что это с тобой делается, черт побери? — спросил молодой Хоу, сидевший рядом с ним.

— Ничего!

— Тебя часто приводят в бешенство разные пустяки, — рассмеялся Хоу. — На, глотни.

— Нет, спасибо. Нет настроения.

— Как хочешь, за твое здоровье, Джек. Между прочим, ты заметил, что Джона Маури с нами не было?

— Нет.

— А вот Чаковилли заметил и поднял крик. Никто не знает, где он. Или, по крайней мере, все делают вид, что не знают. Но я — то знаю!

Джек иронически хмыкнул.

— Тебе интересно?

— Ничуть.

— Ты, видно, болен, дружище! И все равно я тебе скажу. Эд Ванч послал Джона наблюдать за кадмусом на вашей ферме!

Джек встрепенулся.

— Почему?

— Эд считает, что Полли все еще не покинула ферму.

Хоу засмеялся и опорожнил флягу. Затем начал стегать покрытые густой шерстью спины единорогов и, когда фургон набрал скорость, крикнул, перекрывая грохот колес:

— Эд упрямый, как молодой единорог! Вот увидишь, когда-нибудь он здорово схлестнется с Чаковилли!

— И тот убьет его.

— Может быть. Если только Эд не засадит медное дерево ему под ребро. Сейчас он ведет себя примерно, это правда, но думаю, что никогда не забыть ему выбитых зубов.

— С кем мы деремся? С гривастыми? Или друг с другом?

— Наши распри должны быть улажены до того, как план действий начнет претворяться в жизнь.

— Скажи мне, Хоу, а ты сам на чьей стороне?

— Мне все равно. Я просто дожидаюсь того дня, когда начнется большая драка.

Он вытащил еще одну флягу, сделал затяжной глоток и только после этого посмотрел на Джека. Джеку пришло в голову, уж не думает ли Хоу напасть на него? Ему уже доводилось раньше видеть это напряженное выражение на его лице.

— Хочешь, я скажу тебе кое-что, Джек? В день УГ очень много добра уйдет к посторонним владельцам. Гривастые и обезумевшие от грабежа люди… обязательно… сведут счеты с некоторыми людьми. Когда настанет этот день…

Он снова поднял флягу и произнес:

— Я, возможно, скоро стану лордом Хоу. Разумеется, убитый горем, я воздвигну памятник моему бедному старому папаше, не пережившему кровавых событий.

— Твой отец говорил как-то, что он ощенился жирным, глупым, негодным псом! Оно и видно!

— Придержи язык, Кейдж! Когда я стану бароном Хоу, я не забуду своих врагов!

Он отшвырнул пустую флягу. Вожжи ослабли в его руках, и единороги, почувствовав это, сбавили ход.

— Ты считаешь себя чертовски умным. Кейдж, а я намерен доказать тебе обратное. Как-то в разговоре с тобой я сказал, что мне все равно, кто станет главарем УГ. Ха! Я тебе соврал. Я всегда вру. Так вот, я знаю кое-что такое, чего ты не знаешь. Об этом сумасшедшем Ванче и большеглазом лакомом кусочке Полли. И об этом нахальном выскочке Чаковилли тоже…

— Что именно?

Хоу помахал у него перед лицом пальцем и несколько раз мотнул головой.

— Ишь, какой шустрый! А ты меня попроси.

Он запустил руку в карман куртки и вытащил еще одну флягу. Джек схватил его за шиворот и подтянул к себе.

— Скажи сейчас же, или я заставлю тебя пожалеть о том, что ты начал этот разговор.

Хоу обхватил флягу за горлышко и поднял руку, чтобы ударить Джека. Тот мгновенно среагировал и рубанул тыльной стороной ладони по бычьему затылку Хоу. Молодой баронет упал в фургон, где его подхватили другие участники налета.

Джек схватил вожжи и крикнул через плечо:

— Он не окочурился?

— Пока что дышит.

Несколько человек засмеялись. Джек почувствовал себя немного лучше. В свой удар он вложил всю накопившуюся в нем ярость. Однако на что намекал этот свинтус?

Следующие шесть миль от Черной Скалы до Слашларка животных не жалели. Джек удивлялся, каким образом им удается сохранить скорость. К тому времени, когда они достигнут окружного центра, они должны пасть от изнеможения. А ведь надо еще сделать крюк вокруг города, чтобы никто из жителей не заметил фургонов. Вместе это составит семь миль, после чего придется протащить фургоны еще семь до фермы Кейджа. Там фургоны заведут в амбар, а оружие спрячут под стогом сена. Но выдержат ли единороги?

В полумиле от Слашларка Чаковилли велел остановиться. Именно тогда Джек, как и все другие участники налета, обнаружил, что он посвящен далеко не во все детали плана.

Из леса вышли люди с факелами, выпрягли пышущих паром, покрытых пеной животных и впрягли свежих. Чаковилли приказал участникам налета надеть свою одежду.

Когда все уже переоделись, из фургона выполз Хоу. Он потер шею и непонимающе уставился на факелы.

— Что случилось? — спросил он.

— Ты упал и вышиб из себя дух, — сказал кто-то из попутчиков.

— Разве мы перед этим не разговаривали с тобой, Джек?

— Да.

— И что я говорил?

— Свой обычный бред.

— Ха! Ха!

Хоу не сердился. Он с опаской посматривал на Эда, который стоял поблизости. Потом улыбнулся и хлопнул Ванча по плечу.

— Вот видишь, Эд! Все в порядке!

— Заткнись! — прорычал Эд, повернулся и скрылся в темноте.

Джек задумчиво посмотрел ему вслед. У кузена был тот самый безумный и отрешенный вид, который свидетельствовал, что он что-то задумал.

Обоз снова тронулся в путь. Он прошел по дороге, огибавшей Слашларк с запада. Неожиданно гряда невысоких гор, закрывавшая им вид на город, уступила место равнине. Они вернулись на главное шоссе, которое шло вдоль реки Бигфилд до места, где в нее впадала Сквамос-Крик. Там, в двух сотнях метров к югу от моста, фургон остановился.

— Отсюда большинство из вас разойдется по домам, — сказал Чаковилли. — Кучера продолжат путь к Кейджам, до фермы Кейджей, где и заночуют. Я тоже останусь там. Нам, однако, понадобятся еще люди, чтобы побыстрее разгрузиться.

Однако люди не спешили уходить в темноту. Те из них, кто жил неподалеку, наконец ушли. Те, чьи дома были далеко, забрались в повозки, которые дожидались их всю ночь.

Смуглый руководитель правил последним фургоном. Хоу — вторым, Ванч — третьим. С остальными кучерами Джек знаком не был.

Прогрохотал мост. Люди выглядывали, чтобы увидеть разбуженного и высунувшегося из окна башни смотрителя. Они облегченно вздохнули, когда проехали мимо высокого каменного сооружения, не обнаружив признаков тревоги среди тех, кто должен был быть внутри его. В этот момент на берегу ручья вспыхнул фонарь. Навстречу им шел смотритель с длинным тонким шестом на плече и соломенной корзиной, свисавшей сбоку. Надо же было так случиться, что гривастый как раз возвращался с длившейся всю ночь рыбалки.

Джек повернул голову в его сторону. Ванч остановил свой фургон, задерживая обоз, и выпрыгнул. В руках у него был дротик со стеклянным наконечником.

Джек вырвал вожжи у Хоу, остановил животных и крикнул:

— Эй, Чаковилли!

Рудоискатель тоже остановился. Увидев, что происходит, он закричал на Ванча:

— Ты, идиот! Немедленно иди на место и двигай дальше!

Ванч издал пронзительный вопль. Не на своего вожака, на сатира. Не сбавляя скорости бега, он метнул дротик в вийра.

Тот выронил фонарь и упал на землю. Дротик пролетел над его головой и исчез в ночной тьме. Сразу же после этого Аум вскочил, подхватил с земли фонарь и швырнул его в бегущего Ванча. Фонарь попал в голову нападавшего, и тот упал. Стекло фонаря разбилось, масло растеклось по земле. Пламя лизало голову потерявшего сознание Ванча. Смотритель повернулся и исчез между деревьев.

— Безмозглый болван! — вне себя произнес Чаковилли. — Поделом ему, пусть себе горит.

Тем не менее он схватил Эда за ногу и осторожно оттащил от огня.

Ванч медленно приходил в себя. Его рука потянулась ко рту.

— Где я?

— Идиот! Зачем ты напал на него?

Эд, пошатываясь, встал на ноги.

— Я не хотел, чтобы кто-либо из гривастых был свидетелем.

— Но теперь уже один есть, это точно. Ведь я не давал приказа. Я что, должен выбить все зубы из твоей глупой башки, чтобы ты понял, что можно делать, а что нельзя?

Эд угрюмо пробурчал:

— Мне кажется, что Аум это уже сделал. — Он убрал руку с лица, обнажив окровавленный рот. Два зуба выпали сами, третий, свободно шатавшийся, он попробовал пальцем.

— Жаль, что он не убил тебя. Считай, что ты арестован. Возвращайся в свой фургон, править будет Тюрк. Нокенвуд, проследите за Ванчем! Если он будет делать что-то невпопад, прикончите его на месте!

— Есть, сэр!

Хлопнула дверь. Люди повернули головы в сторону башни. Послышались звуки засовов, затем раздался шум голосов. В похожем на щелку окне второго этажа вспыхнул факел.

— Пока мы с тобой разбирались, Аум проскользнул домой! Теперь нам его не взять!

Засветились окна третьего, четвертого и пятого этажей, после чего свет в них погас. Похоже, смотритель продолжал идти наверх. На шестом этаже вспыхнул свет и продолжал гореть. Вскоре при свете полной луны стало видно, как с крыш был выставлен какой-то продолговатый предмет.

Джек не мог определить, какого он цвета, но догадывался, что сделан он из дорогой меди. Время от времени он видел такие шесты, торчащие из домов смотрителей или из конусов кадмусов. Он не знал, что они собой представляют, предполагая, что они используются в черной магии гривастых.

Джеку стало не по себе, когда он увидел этот торчащий, словно рог демона, шест. Что же касается Ванча, тот был еле жив от страха. Его выпученные глаза вращались из стороны в сторону.

— Уже достаточно сделано глупостей, — сказал Чаковилли. — Пора смываться.

Он повернулся и хотел уйти. Тогда Эд нагнулся и поднял камень величиной с кулак. Прежде чем Джек успел помешать, Эд прыгнул вожаку на спину.

У Чаковилли, должно быть, была реакция гривастых: он повернулся еще до того, как Джек предостерегающе завопил. Рука его метнулась к шпаге, но камень все же угодил ему в висок, и он упал вниз лицом.

В то же мгновение Эд выхватил у рудоискателя его шпагу и приставил ее кончик к груди Джека. Кейдж остановился.

— Это случилось быстрее, чем я предполагал, — пронзительно завопил Эд. — Впрочем, теперь уже все равно. Джордж, вяжите ему руки. Тапмен, несите Чаковилли в свой фургон. Да не забудьте заткнуть ему рот.

— Что происходит? — спросил Джек.

Окровавленные губы Эда расплылись в беззубой улыбке.

— Просто небольшая операция, братец. Мы, у кого молодая кровь, не хотим мириться со сверхосторожностью, с какой ведет дело этот рудоискатель. Нам нужно настоящее дело. И сейчас, немедленно! Я никому не позволю стать между Полли и мной!

Поэтому я подговорил двадцать пять человек настоящих мужчин напасть на ваших вийров сегодня ночью. Чаковилли сказал, чтобы они расходились по домам, но они этого не сделали. Они крутятся здесь, поблизости.

Он оказался прав, минутой позже раздался цокот копыт. Эд приветствовал своих друзей и рассказал о том, что произошло. Затем он взобрался на передок фургона, и караван тронулся в путь. Джека швырнули в фургон. Ноги и руки ему связали, но рот не заткнули. Он крикнул:

— Чаковилли никогда не простит тебе этого! Он убьет вас всех!

— Нет, он этого не сделает. И знаешь почему? Потому что, когда мы будем нападать на пожирателей собак, наш храбрый предводитель умрет среди тех, кто был в первых рядах. Он станет мучеником и будет причислен к лику святых.

Эд разразился злобным смехом. Он продолжал смеяться, когда где-то высоко в небе вспыхнул яркий красно — голубой — белый шар.

— Это ракета Маури! — закричал Ванч. — Полли, должно быть, покидает кадмус!

Эд яростно стегал по спинам единорогов, так что на них показалась кровь, фургон бросало на ухабах, заносило на крутых поворотах, ветер хлестал Эда в потное лицо, запястья ныли от врезавшихся в них вожжей…

Эта неистовая гонка окончилась так же внезапно, как и началась; к тому времени, когда Эд стер себе руки в кровь, когда горло у него пересохло и голос сел от ругани, они въехали во двор фермы Кейджей, остановились перед амбаром.

Эд спрыгнул и стал колотить в дверь амбара. Зеб, один из временных работников, высунул голову. Глаза его расширились от удивления, и он исчез. Через минуту огромный засов был отодвинут и ворота распахнулись. Фургоны один за другим въехали во двор, после чего Эд приказал Зебу закрыть ворота.

Джек, с трудом встав на колени, увидел отца, поднимающегося с груды шкур, наваленных в темном углу. Глаза у него были опухшие, а красные рубцы на лице указывали на то, что он долго спал, не меняя положения.

Джек подумал о матери и сестрах: им не положено было знать о том, что сейчас происходит. Но разве могли они спать спокойно, когда дурными голосами кричали единороги, громыхали колеса фургонов, раздавались крики людей? Мать, вероятно, думала, что Уолт всю ночь провел в амбаре. Каким образом ему удалось обмануть ее?

Во многих отношениях, подумал Джек, это была неумелая и совсем несекретная акция. Но какое значение это имело, если она удалась его двоюродному братцу?

Раздался слабый стук в главные ворота. Зеб приотворил калитку и увидел Джона Маури. Даже очень смуглая кожа не могла скрыть бледности его лица. Губы у него прыгали.

— Вы видели мою ракету?

— Да, — кивнул Эд. — Но что это значит?

— Я видел, как Клиц, ты его знаешь, ловчий ларков, спускался по шоссе с гор. Его не было здесь две недели. Понимаешь?..

Джон сделал паузу, чтобы получить подтверждение, в котором он отчаянно нуждался. Эд кивнул:

— Продолжай.

— И вот он входит, понимаешь, в кадмус, второй слева, если стоять лицом к ручью. Затем, примерно через час, он выходит оттуда с Р-ли и Полли О’Брайен. Они развели костер и сидели вокруг него некоторое время, беседуя и жаря грудинку. Они вытащили несколько больших мешков, вроде тех, что берут, отправляясь в долгий путь. Я продолжал следить за ними. Но ничего не происходило. И вот тогда я подумал, если Полли открыто показывается при таких обстоятельствах, это может означать только одно. Понимаешь?

Вдруг он судорожно втянул в себя воздух и зашелся в кашле. Когда ему удалось справиться с приступом, он сказал:

— Черт возьми, Эд! Неужели мы не можем поговорить снаружи? Ты же знаешь, что я не переношу близости единорогов. Проклятая одышка.

— Ты хочешь, чтобы весь Слашларк знал, что здесь происходит? Оставайся тут! И поменьше подробностей — ты же не книгу пишешь.

Джон сделал обиженное лицо.

— Если меня замучает одышка, какой же из меня будет боец? Так вот, как я понял, она готовится отправляться в Тракию. Но чего она ждет? Этого я не могу сказать. Я был слишком далеко, чтобы слышать их разговор. А подползти ближе я не решался. Ты же знаешь, Эд, этих гривастых, они чуют запах человека за милю и слышат, как со лба капает пот. Разве не так?

— Не тяни, говорят! Видно, по тебе палка соскучилась!

Джон тяжело вздохнул:

— Проклятые твари! Не бесись, Эд. Я с самого начала подкрался как можно ближе, ты же знаешь, я это умею. Затем я увидел, как что-то мелькнуло между деревьев. Когда оно оказалось достаточно близко и я смог разглядеть его, у меня волосы стали дыбом. Я ничего не выдумываю, Эд, они действительно там стояли. Я в своем укрытии едва не наложил в штаны. Жаль, что ты его не видел, Эд!

— Что это было? — В голосе Эда появились истерические нотки.

— Огромный, как дом. Зубы в три раза длиннее, чем у медведя. Он мог бы одним махом свалить дерево. И хотя я раньше не верил…

— Ты что, хочешь умереть раньше времени?

— Это был дракон!!

Джон обвел взглядом присутствующих, чтобы насладиться их изумлением и страхом.

Ванч, по-видимому, почувствовал, что если он сразу же что-то не предпримет, то утратит роль лидера.

— Ладно! — закричал он. — Дракон так дракон, нам все равно! Люди, разгружайте фургон. Кто не уверен в том, что умеет пользоваться оружием, пусть читает инструкцию. Встряхнитесь, черт побери! Скоро уже рассвет!

В это время Джек увидел, что Чаковилли пришел в себя и ему помогли выбраться из фургона. Одновременно он увидел, что к нему направляется отец, не обращая внимания на других. Взгляд его был устремлен на сына, в левой руке он держал саблю. Глаза были красны и опухли от слез, борода промокла насквозь.

— Сынок, — Уолт говорил так тихо, в такой неестественной для себя манере, что Джек испугался. — Тони рассказал твоей матери и мне то, что он был не в состоянии дальше скрывать.

— Что такое?

— Он видел, как ты целовал эту… эту сирену Р-ли. Ласкал ее.

— Ну и что?

Голос Уолта звучал еле слышно:

— Ты сознаешься в этом?

Джек твердо выдержал взгляд отца.

— А что тут такого? Я не собираюсь стыдиться этого.

Уолт бешено взревел и поднял саблю. Эд схватил его за руку, и клинок упал на землю. Уолт взвыл от боли, держась за запястье. Эд быстро нагнулся, чтобы схватить саблю. Уолт стоял посреди амбара, тяжело переводя дух, глаза обрели ясность видения, и до него дошло, что его сын и их предводитель связаны.

— Чаковилли! Что происходит?

Смуглый рудоискатель, лицо которого было покрыто коркой запекшейся крови, объяснил.

Уолт окаменел. События развивались быстро. Удары, полученные им, лишили его возможности спокойно оценивать обстановку.

— Сегодня ночью мы нападем на ваших вийров, — сказал ему Эд. — Вы нам поможете? — Он многозначительно помахал саблей.

— Ведь это бунт? — прошептал старый Кейдж. — А Джек? Встал на сторону Чаковилли?

— О, с ним ничего не случилось, — добродушно произнес Эд. Волшебное действие железа в его руке подняло у него настроение. — Джек просто на минуту потерял голову. Но теперь он мыслит правильно. Верно, братец?

Того факта, что его видели с сиреной, было бы достаточно, чтобы немедленно приговорить его к смерти. Но ведь он в конце концов просто немножко позабавился. Верно, Джек? Ведь сирены такие красивые! Бесс Мерримот вряд ли поймет это, когда узнает обо всем. Но она не узнает, правда же? А почему? А потому что ты понимаешь, кого должен убить первым? Догадываешься?

Джек медленно произнес:

— Р-ли.

Эд кивнул.

— Это единственный способ искупить грех. Смыть с себя и этим вернуть мою благосклонность, не говоря уже о церкви. Позволь напомнить тебе, что с этой минуты в нашем округе будет считаться правильным только то, что заслуживает моего одобрения.

На обоих связанных разрезали веревки. Чаковилли был теперь пленником, хотя в обращении с ним грубостей не допускали.

Один из разгружавших фургон сказал:

— Эд, что мы будем делать со всеми этими ружьями? Ведь никто из нас не умеет с ними обращаться.

— Разумеется, нет, — презрительно бросил Чаковилли. — Вы, паршивые сорвиголовы, даже не подумали научиться стрелять, прежде чем нападать. Почему, как вы думаете, я настаивал на отмене этого налета? Какая польза от ружья, если вы не умеете даже правильно зарядить его, не говоря уже о том, чтобы попасть в цель? Кто из вас знает, как обращаться с этой стеклянной пушкой? А с огнеметом? Безмозглые чурбаны, вы потерпели поражение, еще не начав битвы!

— Черта с два! — воскликнул Эд. — Эй, люди! Кто успел прочесть инструкцию, заряжайте ружья!

Он выделил расчет канониров, другой группе велел тащить машину на колесах. В течение часа он муштровал своих солдат.

— Не стреляйте, пока не подойдем совсем близко. Они помрут со страха от одного только грохота.

— Так же, как и твои люди — после того, как нажмут на спуск, — вставил Чаковилли.

Вскоре весь отряд уже маршировал по шоссе. Впереди шли Чаковилли и Джек Кейдж. Оба были вооружены шпагами, но позади них шел человек с пистолетом наизготовку.

Прикосновение к сказочной стали придало Эду смелости и воодушевления. Он тихонько напевал и расхваливал своих людей, пока они не вышли на тропинку, ведущую в лес. В соответствии с замыслом, они должны были пройти по ней, таща за собой пушку, пока не окажутся в поле.

В лесу колеса пушки застряли в грязи. Весь отряд ничего не мог с нею поделать.

Под конец Эд выругался:

— Бросьте ее к чертовой матери! Bee равно она нам ни к чему.

Удрученные потерей, взвинченные страхом перед неизвестностью, убийцы гривастых шли через лес. Стоило кому-то задеть ружьем за ветку или наступить ногой на ломкий сучок, как все испуганно вздрагивали.

Наконец между ними и полем осталось только несколько кустов. У входа в один из кадмусов догорал костер, но никого из гривастых не было видно.

— Огнеметы — вперед! — вполголоса приказал Эд и сердито повернулся к Джону, чтобы отчитать его за то, что он слишком громко дышит.

— Здесь всего двенадцать кадмусов. По моему сигналу направляйте пламя огнеметов во внешние входные отверстия восьми из них. По два человека останутся стеречь выходы еще из двух, их задача — приканчивать каждого, кто попытается выбраться наружу. Остальные делятся на две части: одни идут за мной к тому кадмусу, что справа, другие во главе с Джоном — к тому, что слева. Чаковилли идет впереди меня, Джек — впереди Джона. Уолт, с кем ты хочешь пойти?

Старший Кейдж покачал головой и хрипло сказал:

— Не знаю. Куда прикажешь.

— Тогда ступайте с сыном. Может быть, вам удастся схватить его за шиворот и помешать присоединиться к гривастым.

Тот прежний Уолт, которого Джек так хорошо знал, услыхав подобное оскорбление, вышиб бы из Эда дух. Но сейчас он только покачал головой:

— Ребята, нет никакой необходимости сжигать все это. Как-никак это все же добро. Там есть много такого, чем вы можете поживиться, да и мне кое-что останется. Ведь это как-никак моя собственность. Зачем все уничтожать? Это не по-людски.

— Папа, ради бога! — закричал Джек. — Как ты можешь в такую минуту, когда вот-вот прольется кровь?!

Кулак Эда заставил его замолчать. Шатаясь, он отпрянул назад ощущая во рту соленый вкус.

Уолт часто заморгал, будто не в состоянии понять слов сына.

— Теперь, после того, что ты натворил… ты еще о чем-то просишь?!

Вооруженная группа крадучись пересекла луг.

Глава 8

Полная луна ярко освещала местность. Ветра не было. Единственными звуками были шелест шагов по траве, приглушенные ругательства оступившихся, свистящее дыхание Джона Маури.

Круги у оснований кадмусов были черными и казались пустыми. Но Джек невольно рисовал себе зрелище глядящих на них из темноты глаз и рук, сжимающих луки и копья. Может быть, в его незащищенную панцирем грудь уже направлена стрела.

Эд шепнул Маури:

— Как ты думаешь, где сейчас Полли? Может быть, она успела уйти, пока мы сюда добирались?

Сверкнув белками глаз, Джон с шумом выдохнул:

— Не знаю. Полли сейчас меня не интересует. Хотелось бы мне знать, где дракон?

Эд фыркнул:

— Единственный дракон, которого ты видел, мог появиться только из бутылки.

— Ко мне это не относится. Когда я выпью, у меня не бывает одышки. А сейчас, слышишь? Но где же, черт побери, он может быть?

Как будто в ответ на его слова впереди них раздался страшный рев. Ничего подобного никто из них в жизни не слышал. Могучая гортань издавала такой низкий утробный рык, по сравнению с которым рычанье медведя могло показаться звуками свирели.

Люди в смятении повернули назад, истошно вопя.

Существо, бросившееся на них из-за деревьев, было более чем вдвое выше высокого мужчины. Оно бежало на толстых задних лапах, держась вертикально. Его лапы напоминали задние лапы собаки, ступни были устроены иначе: пять чудовищных пальцев были широко разведены, чтобы держать вес массивного туловища. Две передние лапы он вытянул вперед: в сравнении с задними конечностями они казались крошечными. На самом же деле они были такой толщины, как тело взрослого человека. В каждой из трехпалых лап он держал по дубинке — стволу молодого дерева. При свете полной луны четко просматривался злобный оскал зубов.

Передняя часть головы являла собой нечто среднее между звериной мордой и человеческим лицом: высокий хрящеватый гребень на лишенном волос черепе, выпуклый лоб, массивные надбровные дуги, сверкающие глаза в форме лиры, покатая собачья морда, тяжелая челюсть, массивный подбородок и свисающий морщинистый мешок вместо бороды. С обеих сторон ухмыляющихся губ торчало по дюжине волосков толщиной в карандаш, образуя гротескные усы.

А вслед за этим громоподобным раскатом со стороны ручья донесся другой такой же. Люди, повернув головы, увидели второго дракона.

Эд, вопя, как взбесившийся единорог, умудрялся отдавать команды:

— Огнеметы! Стреляйте по ним из огнеметов! Пламя их отпугнет!

Но люди не умели обращаться с незнакомыми механизмами. Страх усугублял положение. И половина людей из тех, что несли на себе вооружение, побросали его и побежали прочь.

Одному все же удалось поджечь горючую смесь. Изогнутая струя красного пламени озарила тьму ночи и упала, но не на приближающееся чудовище, а на группу людей. Огнеметчик поспешно поднял дуло оружия, направив его на дракона. Но для полудюжины нападавших было уже слишком поздно. Истошно вопя и сбивая пламя с одежды, они упали на землю, корчась от боли. Один человек побежал к ручью, но упал на полдороге и больше не поднялся.

Языки пламени заставили чудовище остановиться, развернуться и попробовать обойти толпу спереди, рассчитывая оказаться перед бегущими людьми, где огнемет не смог достать его.

— Стреляйте ему в живот! — вопил Эд. — Он у дракона мягкий!

Он поднял свой двухствольный пистолет с кремниевым затвором и нажал на оба спусковых крючка.

Выстрел остановил чудовищ. Однако, казалось, ни одно из них не пострадало.

Несколько человек набрались духу и тоже подняли пистолеты и ружья. Многие разрядили их в драконов, но дали осечку. Один человек упал, пораженный в спину своим же товарищем, стреляющим, не целясь.

Оружие перезарядили. Страх делал движения людей поспешными и неуклюжими. Они рассыпали порох, роняли пули.

Оба дракона беззвучно неслись на людей. Они были уже слишком близко, чтобы их можно было остановить огнем из ружей, а струя из огнемета могла спалить заживо кого-нибудь из людей. К тому же одно из чудовищ швырнуло свою дубину поверх голов толпы. Она угодила огнеметчику в грудь, и он упал то ли мертвый, то ли без сознания. Содержимое огнемета вылилось на землю.

Гигантское животное мчалось мимо Джека: его толстый, заостренный на конце хвост хлестал по сторонам, что твоя дубина. Джек вовремя бросился на землю, слыша над самой головой хлесткий, как от бича, звук закованной в броню плоти. И тут же услышал хруст костей человека, бежавшего сзади.

Несколько секунд он лежал, зарывшись в траву и дрожа всем телом, потеряв над собой контроль. Когда он овладел собой настолько, чтобы поднять голову, он увидел, что человек, которого чудовище зацепило хвостом, был его отец. Он лежал на спине, у рта пузырилась кровь. Его правая рука чуть пониже локтя была неестественно изогнута.

Увидеть что-то еще Джек не успел, так как чудовище теперь двигалось прямо на него. Он снова буквально втиснулся грудью в трясущуюся землю. Огромная ступня с пятью острыми когтями обрушилась совсем рядом с его головой. Затем она поднялась, будто в самое небо, и больше он ее не видел.

Однако вскочить он не успел, так как вслед за первым драконом появился второй, держа в зубах Джорджа Хоу. Джордж вопил истошным голосом и извивался словно червяк. Но вот челюсти сомкнулись, и из толстяка, точно из лопнувшей кровяной колбасы, хлынула кровь.

— Отец! — успел вскрикнуть Хоу и, безвольно раскачиваясь, повис в зубах дракона.

Первый дракон повернул голову и сказал, пользуясь детской речью гривастых:

— Позабавилась, сестренка?

Второй дракон ничего не ответил. Он перекусил тело Джорджа, и изуродованные его части упали на траву рядом с Джеком. Глаза мертвеца были открыты, их взгляд, казалось, говорил Джеку:

— Ты — следующий!

Объятый ужасом, Джек вскочил на ноги и побежал. У него не было какой-то определенной цели, иначе он не побежал бы к ближайшему кадмусу.

И оказавшись у входа, он нырнул в него головой вперед. Он не знал, где находится пол — в шести дюймах или в шести футах у него под ногами. Ему показалось, что он упал на добрую сотню футов вниз, но на самом деле голый земляной пол кадмуса был на том же уровне, что и луг снаружи. Только тогда он осмелился остановиться и посмотреть назад.

Его пример заразил других: они со всех ног помчались вслед за ним к этому убежищу. Впереди всех летел Эд, изо всех сил перебирая своими короткими ножками, в вытянутой руке под углом сорок пять градусов к телу он держал саблю.

Как раз перед тем, как Эд и те, что были за ним, вбежали внутрь, еще один человек запоздало поднялся и попытался совершить такую же пробежку. Уже издали можно было слышать свистящее дыхание Джона Маури. Драконы как раз в этот момент прекратили рев, раненые не стонали. Примерно в течение тридцати секунд стояла та странная тишина, какая бывает порой в разгар самой шумной битвы.

Один из драконов бросился вслед за ним. Звероподобная фигура чудовища загородила луну, и тень от него накрыла бегущего пигмея. Поднялась огромная лапа, дубина описала в небе гигантскую дугу, на мгновение зависла и… хрясь!

Прерывистое дыхание оборвалось. Собственная инерция вместе с силой удара швырнула Джона вперед. Тело его, обезглавленное ударом, проехало по скользкой от крови траве.

Больше Джек ничего не видел, так как толпа оттеснила его в глубь кадмуса.

Его била дрожь, голова кружилась, тем не менее он сообразил, что в сравнении с вновь прибывшими у него есть преимущество. Их силуэты четко вырисовывались в лунном свете, а его видеть было невозможно. Ему не стоило особого труда ударить кулаком по кисти Эда и выбить саблю из его рук.

Эд завопил и стал хватать руками воздух в надежде поймать обидчика. Джек наклонился, поднял саблю и нырнул в темноту.

Внезапно во мраке сверкнула искра, а за ней вспышка и грохот. Что-то близко просвистело у его уха, слегка задев мочку. Он сразу же упал на землю, чтобы уберечься от последующих выстрелов. К нему бросились другие и, спотыкаясь о его распростертое тело, стали падать на него и рядом с ним.

В наступившей неразберихе никто не знал, где противник. Они били друг друга кулаками, кричали, падали, вскакивали и тут же получали новые удары.

Мгновением позже появился свет. В отверстие в стене кадмуса кто-то просунул факел, высветивший происходящее внутри. Но участникам потасовки было теперь не до Кейджа, ибо рука, сжимавшая зажженный сук дерева, была огромной и трехпалой.

В том месте, куда они забились, стены были сделаны из какого-то твердого, похожего на древесину материала. Единственным выходом было отверстие, через которое они сюда проникли. Проход, если он и существовал, был так искусно заделан, что не было видно никаких его следов. Если нападавшие хотели пройти дальше, им нужно было бы прокладывать себе путь взрывчаткой. Оставаясь внутри кадмуса, они не могли этого сделать. А поскольку снаружи их поджидал дракон, всем пришлось остаться на своих местах.

Положение было безвыходным. Огнестрельное оружие оставалось у четверых: трое возились с перезарядкой, у четвертого не было пороха.

Не смелость, а крайнее отчаяние побудили Джека броситься вперед — на лапу, державшую факел.

Он вскочил на освещенное место и смело встретил взгляд чудовища, успев при этом заметить, что левый клык в раскрытой пасти был черным, скорее всего, гнилым. Джек взмахнул саблей, острый клинок вонзился глубоко в большой палец, придерживающий факел. Миг — и факел упал на пол.

Джек нагнулся, чтобы поднять его, чувствуя, как на его затылок хлынул поток крови из раны. Страшный рев оглушил его, его раскаты многократным эхом отдались в узком пространстве кадмуса Джек сгреб все еще горевшее полено, повернулся и швырнул его в нападающих.

Сразу же после этого произошло следующее: он заметил, что большой палец дракона все еще обвивает полено: его длинный толстый ноготь вонзился глубоко в древесину. Позади Джека рев сменился нелепым жалостным хныканьем, за которым последовали причитания на детском языке.

— Мой большой палец, человек! Отдай мне мой палец!

Джек не обратил внимания на дракона: взор его был прикован к стене за спинами людей. Она начала открываться. В ее коричневой полированной поверхности появилось отверстие высотой в рост человека.

Он отказался от намерения попытаться ускользнуть от дракона и убежать в лес. Вместо этого он бросился мимо остатков отряда в это только что появившееся отверстие. Он надеялся, что времени, которое он выиграл, бросив в налетчиков факел и вынудив их поднять руки, защищая глаза, ему хватит.

Так оно и вышло.

Раздались крики разъяренных преследователей, потом выстрел из пистолета. Но Джек уже завернул за угол и очутился в каком-то узком проходе. Звуки за ним были разом отсечены, будто захлопнулась некая дверь.

Мгновением позже он понял, что именно это и произошло. Весь проход, будто гигантская рука, сомкнулся вокруг, наваливаясь на его тело, сдавливая так крепко, что он подумал, что сейчас начнут ломаться ребра и хлынет изо рта кровь. В довершение всего какое-то текучее и вязкое вещество, из которого состояли стены, попало ему в рот и лишило его возможности дышать. Грохот, тьма, отчаяние. Он полностью отключился.

Как бы сквозь пелену, легкую, но непробиваемую, донесся голос Р-ли:

— Он мертв?

— Джек Кейдж? — переспросил незнакомый мужской голос.

— Нет. Его отец.

— Он будет жить, если захочет.

— О, Целитель души, неужели ты всегда должен изрекать только то, что узнаешь при прохождении обряда?

— А разве это неверно?

— Но это самоочевидно и потому скучно, — ответила сирена. — Уолт Кейдж, по всей вероятности, захочет умереть, когда обнаружит, что его затащили в кадмус. Настолько он нас ненавидит.

— Это его дело.

Джек открыл глаза. Он лежал на возвышении из какого-то мягкого материала в большом круглом помещении. Стены его и пол были образованы из коричневого волокнистого вещества. Слабый рассеянный свет исходил из серых шарообразных гроздей, гирляндами висевших на потолке и на стенах. Он сел и прикоснулся к шарам. И тут же отдернул руку, но не потому, что они были горячими. Наоборот, они были ужасно холодными. От его прикосновения гроздь слегка скособочилась.

Он осмотрелся. Р-ли и Полли О’Брайен наблюдали за мужчиной, лежавшим напротив него. Это был его отец. Под ним было ложе из какого-то похожего на мох вещества. Над ним склонился Иат, местный врачеватель вийров, поправляя бинты. То и дело он что-то шептал ему на ухо. Что именно, об этом Джек мог только гадать. Отец был без сознания, голова его поседела от пережитых потрясений.

— Иат, моему отцу плохо?

— Пожалуйста, не мешай ему, Джек, — быстро ответила Р-ли. — Ему сейчас нельзя ни с кем говорить. Но я скажу тебе. У твоего отца три перелома на правой руке, сломаны два ребра с правой стороны, два сложных перелома правой ноги и, возможно, внутреннее кровоизлияние. Он, естественно, без сознания. Мы делаем все, что в наших силах.

Джек пошарил в карманах. Р-ли протянула ему скрутку и поднесла огонь.

— Спасибо. А теперь расскажи, что за чертовщина произошла со мной. Последнее, что я помню, это как вокруг меня сомкнулись стены!

Р-ли улыбнулась и взяла его за руку.

— Если бы у нас было время разговаривать о чем-нибудь другом, кроме нас самих, ты бы обязательно узнал, что из себя представляет кадмус. Я бы рассказала тебе, что это живое существо — наподобие тотумного дерева. Это наполовину растение, наполовину животное. Первоначально это было огромным, частично подземным существом, живущим в симбиозе с медведями или мандрагорами. Впрочем, с кем угодно, кто доставлял бы ему пищу, мясную или растительную. В обмен на это оно предлагало кров и защиту от врагов. Если, однако, пища не поступала, то союзник становился врагом и отправлялся в пустую желудочную сумку.

Когда я говорю “предлагало кров”, то я не придаю этому выражению тот смысл, который характеризует разумное существо. Насколько нам известно, у него нет мозга. Но когда мы создавали свою цивилизацию, мы вывели эту породу кадмусов, имея целью большие размеры, большую меру “разумности” и другие желательные для нас качества. Результатом такой селекции является существо, в котором ты сейчас находишься. Оно снабжает нас свежим воздухом, поддерживает постоянную приемлемую температуру, освещение и безопасность. По существу, наше подземное жилище является колонией из двенадцати таких существ, каждое из которых отращивает почти неразрушимый рог, который ты видишь торчащим на лугу.

— Неужели все так просто? Тогда зачем же такая таинственность в течение всех этих веков?

— Эти сведения никогда не были тайной для людей. Но ваши руководители наложили на них запрет. Поверь, они знают всю правду, но предпочитают, чтобы масса простых людей считала кадмусы камерами ужаса и злого волшебства.

Джек пропустил это замечание.

— Но каким образом вы управляете этим существом? Откуда ему известно, что мы враги?

— Прежде чем заключить договор с кадмусом, нужно предложить ему определенное количество пищи возле определенных входных отверстий. После этого он узнает тебя по запаху, весу и форме. Стены комнаты обволокли тебя и запомнили контуры твоего тела.

Мы учим их реагировать так или иначе на наши воздействия, и после этого мы являемся его хозяевами или партнерами, пока не закончится пища. Он обязан хватать все, что не смог опознать, и держать это до тех пор, пока мы не прикажем освободить. Или убить.

Она протянула руку к одной из светящихся гроздей.

По мере приближения руки яркость свечения стала увеличиваться. При удалении руки свет тускнел. После трех прикосновений гроздь увеличила яркость и сохранила ее такой даже после того, как сирена убрала пальцы.

— Они будут поддерживать такую яркость до тех пор, пока к ним не прикоснутся дважды. В этом и заключается вся суть общения с ними и воспитание.

Джек не мог решить, что он хотел бы узнать прежде всего: о нападении, об Эде, Полли, драконах, отце или о своем нынешнем статусе.

Он тихо застонал.

На лице Р-ли мелькнуло беспокойство. Он обрадовался этому: в некотором роде это было ответом на вопрос, который неожиданно пришел ему в голову.

— Что вы обо мне подумали, когда узнали, что я был в числе налетчиков?

Наклонившись, она крепко поцеловала его в губы.

— Я знала все о том, что происходит. У нас свои источники информации.

— Мне следовало воспротивиться им с самого начла. Я должен был послать их ко всем чертям!

— Да, и кончить, как бедняга Вав.

— Когда вы об этом узнали?

— Некоторое время тому назад, через определенные… каналы.

— Значит, вам известно и о УГ?

— Да.

Иат, подняв голову, дал знак.

— Мы мешаем ему ухаживать за твоим отцом, — сказала Р-ли и провела Джека в другое помещение.

После того, как туда вошла Полли, Р-ли трижды погладила по стене и отверстие в ней закрылось.

Джеку хотелось остаться там, где они были, так как здесь один из вийров говорил что-то в большой металлический ящик со стрелками и циферблатами на передней панели. Когда он замолчал, из ящика послышался мужской голос, и Р-ли пригласила их пройти в следующую комнату. Там за столом сидел О-Рег, ее отец.

Слепой Король сразу же перешел к делу.

— Пожалуйста, сядь, Джек. Мне хочется объяснить кое-что в отношении твоего ближайшего будущего. В частности, потому, что твоя судьба затрагивает мою дочь.

Джек хотел спросить, все ли он знает о Р-ли и о нем, но О-Рег, очевидно, не хотел, чтобы его перебивали.

— Прежде всего, твой отец будет чрезвычайно расстроен из-за того, что оказался в кадмусе против своей воли. Но иначе он бы умер, дожидаясь врача-человека.

Ему придется вытерпеть немало мучений, прежде чем ему станет легче и он будет в состоянии принять какое-то решение. Но жизненно важно, чтобы Полли и ты решили за себя сразу же. Вы должны сейчас же сказать нам, чего вы хотите. Мы получили известие о том, что о налете стало известно в Слашларке и что весь гарнизон сейчас направляется сюда, чтобы окружить ферму.

Десять минут тому назад его авангард, двигаясь на повозках, промчался мимо смотрителя у ручья Сквамос-Крик. За ним следует пехота. Это означает, что головной отряд будет здесь часа через полтора.

Официальной их целью является обезопасить нас, вийров, от восставшего населения. На самом же деле они, возможно, ищут повод для нападения на наши кадмусы. Они знают, что мы взяли в плен УГов. Они, вероятно, опасаются, что мы заставим их выдать секреты, и потому предпочли организовать нападение на гривастых раньше, чем намечалось.

Тем не менее давайте будем надеяться, что они не осмелятся так поступить, не получив распоряжения из столицы. Сейчас день. Государственные гелиографы загружены на полную мощность. Отсюда до Санто-Диониса 1500 милы потребуется время для передачи в Слашларк разъяснений по поводу случившегося.

А солдаты прибудут сюда скоро. Они возбуждены не меньше, чем местное население. Можно себе представить, что произойдет, если они выйдут из повиновения. На тот случай, если они нарушат договор о неприкосновенности кадмусов, вам было бы лучше решить сейчас, как вы собираетесь поступить.

У вас есть две возможности. Первая — предстать перед судом. Вторая — спастись бегством в Тракию.

— Не слишком большой выбор, — невесело пошутил Джек. — Первое означает верную гибель в рудниках.

Несмотря на то что внимание его было приковано к Слепому Королю, он заметил, что Полли О’Брайен все ближе придвигается к нему. Первой мыслью Джека было, что у нее там нож. И немудрено: слишком много людей хотели напакостить ему в последние несколько часов. Но потом он подумал, что у нее нет причин воткнуть ему нож под ребро и что он стал сверхосторожным, потому что очень нервничает.

В помещение вошел один из вийров и что-то сказал на языке взрослых О-Регу. Тот кивнул и тут же произнес по-английски:

— Я вернусь через несколько минут.

После того, как он вышел, Джек спросил:

— У моего отца есть шансы выкарабкаться?

— Я не могу ничего обещать наверняка, — ответила Р-ли детской речью. — Но Иат очень хороший целитель. Пожалуй, один из лучших представителей класса врачевателей.

В другое время это замечание удивило и заинтересовало бы Джека. Он не подозревал о том, что у вийров существует какое-то деление по общественному положению. Профессии и ремесла — да, но слово, которым она воспользовалась, в переводе на английский не могло означать ни того ни другого. Оно содержало в себе отличительную частицу “панч”, указывающую на то, что измененное с его помощью существительное безусловно обладает качествами, которые ограничены определенными рамками. Таким образом, в определенном контексте оно могло указывать на то, что определенное лицо, обозначаемое этим существительным, от рождения занимает определенное положение и не может выйти за его пределы.

Если бы разговор об этом зашел раньше, то Джек сказал бы, что у него весьма смутные представления об общественном устройстве обитателей кадмусов. Более того, он всегда считал, что вийры живут почти что в состоянии анархии.

Но теперь все его мысли были прикованы к состоянию отца.

— Иат уже исцелил сломанные кости, — продолжала Р-ли. — Если бы не сотрясение, которым занимается сейчас Иат, Уолт был бы сейчас в состоянии подняться и ходить.

Полли О’Брайен издала изумленный возглас:

— Черная магия!

— Нет, — возразила Р-ли. — Просто знание природы. Иат вправил кости, а затем сделал впрыскивание очень сильного и быстросохнущего клея, который связывает сломанные кости крепче, чем до переломов. Он также дал Уолту успокоительную микстуру, чтобы снять стресс. Он поместил твоего отца в состояние “кипума”. В приближенном переводе это означает такое бессознательное состояние, в котором больной широко раскрыт для психологического внушения, посредством которого тело получает возможность самоисцелиться быстрее.

Нет, в наших методах нет магии. Если бы Иат объяснил свои методы лечения, тонкости своей профессии, составы своих лекарств, то вы наверняка поняли бы, что здесь нет никакого волшебства. Но он расскажет вам не больше, чем мне. Это одна из привилегий его класса. Он никогда не сможет стать королем, но его право лечить людей тем не менее достойно всяческого уважения.

В комнату вернулся О-Рег.

— Чаковилли удалось убежать от драконов Мар-Кук и Ниа-Нан. Он встретил солдат на единорогах и сейчас движется сюда вместе с ними. Через несколько минут мы узнаем, чего он хочет.

Немного помолчав, он добавил:

— Я ожидаю, что он потребует выдать тебя, Джек, и всех людей, находящихся сейчас в этом кадмусе, то есть Полли, твоего отца, Эда Ванча и его приятелей.

Р-ли с тревогой посмотрела на Джека.

— Неужели ты не понимаешь, что это означает? Все вы, независимо от причин, по которым попали сюда, будете осуждены! Тебе же известны ваши законы! Если ты войдешь в кадмус, ты виновен в осквернении. Тебя автоматически обвинят и осудят. Единственное, что неизвестно, сожгут ли тебя на костре или погубят в рудниках!

— Я знаю об этом, — Джек криво усмехнулся. — В каком-то смысле даже забавно, что произойдет с Эдом. Его ненависть к вам, гривастым, и к тем людям, у которых хорошие с вами отношения, как раз и побудили его оказаться среди тех. А теперь, нравится ему это или нет, он должен будет сам разделить их судьбу.

— Эд Ванч вовсе не считает свое положение забавным, — сказал О-Рег. — Я сказал ему, что его ждет, и он едва не лишился чувств от гнева и ощущения собственного бессилия. А также, я в этом уверен, от панического страха. Когда я уходил от него, он выкрикивал угрозы и непристойности. — На лице О-Рега отразилось отвращение. — Гнусный подлец!

— Как ты намерен поступить? — спросила Джека Р-ли.

— А что, если я останусь здесь? Нельзя сказать, чтобы мне очень уж этого хотелось. Вечно под землей не прожить!

— Да и нам вовсе не нравится сидеть взаперти у себя дома, — кивнул О-Рег. — Ты ведь знаешь, как мы любим открытые просторы, деревья, наши поля. Хотя мы и привыкли спускаться в кадмусы для нужд дела или на случай защиты, мы тоже сходим с ума, когда вынуждены оставаться в этих каморках длительное время.

Тем не менее в данный момент это зависит не от нас. Я расскажу тебе о том, что происходит снаружи. Как ты догадываешься, правительство Дионисии давно уже готовится напасть на вийров в пределах своей территории. Более того, оно вступило в союз с Кроатанией и Дальним. Все три правительства намерены уничтожить нас, вийров, убить всех до единого мужчин, женщин и детей.

Мы узнали об этом некоторое время тому назад. Пока мы не знаем, что делать. Мы приготовились пойти на любые уступки, лишь бы сохранить мир, но мы не откажемся от своей независимости и своего образа жизни! Однако правительства людей не желают никаких средних мер, никакого другого пути разрешения конфликта. Они хотят решить проблему немедленно раз и навсегда. Поэтому…

— Если вы знаете о том, что придется сражаться, почему же вы не наносите удар первыми? — перебил его Джек. — Надо быть реалистами!

— Мы подготовились к борьбе, — сказала Р-ли. — Мы прибегнем к защите Байбан, нашей матери.

Она упомянула, Джек точно этого не знал, то ли какую-то силу, то ли божество. Он предполагал, что Байбан была земной богиней, которую ненавидели все христиане, считая ее демоном и лже-божеством. Говорили, что гривастые приносят ей в жертву своих детей, но Джек этому не верил. Никто, зная вийров и их отвращение ко всякому кровопролитию, зная их очистительные обряды, которыми они окружили даже убой скота, не мог в это поверить.

О-Рег печально улыбнулся:

— Общество УГ не было официальной организацией, но я уверен, что правительство знало о его существовании и даже внедряло туда своих агентов для подстрекательства к скорейшему открытому столкновению. И все же у меня есть для тебя новость.

— Какая? — удивился Джек.

— Столичный город Дионисии охвачен огнем!

— Каким огнем?

— Огнем пожара, который вспыхнул в трущобах. Сильный ветер быстро разнес его по деревянным жилым кварталам. Более того, он угрожает домам купцов и знати. Толпы беглецов из трущоб Санта-Диониса хлынули через ворота в город и стали заполнять его. Я подозревал, что у правительства есть и другие заботы, кроме войны против вийров. Во всяком случае, сейчас.

— Отчего начался пожар? — спросила Полли О’Брайен.

В ответ О-Рег пожал плечами.

— Какая разница? Трущобы были скопищем гнили уже много лет, взрывоопасным погребом. Рано или поздно это должно было произойти. Но можете не сомневаться, какова бы ни была истинная причина, обвинят в этом гривастых.

Джека удивляло, каким образом Слепой Король так быстро узнает обо всем, что происходит в столице. Затем он вспомнил переговорные ящики. Но 1200 миль!

— Еще несколько минут, и вам волей-неволей придется остаться здесь, — сказал О-Рег. — Солдаты не дадут вам выйти отсюда.

Вошел незнакомый вийр, обменялся с О-Регом несколькими фразами на взрослом языке и вышел. О-Рег объяснил по-английски:

— Эд Ванч и его сообщники покинули кадмус. Они побежали в лес, как я полагаю, надеясь скрыться в Тракии.

Р-ли положила руку на плечо Джека.

— Ты не пойдешь сдаваться! — сказала она — Если ты это сделаешь, ты погибнешь! Тебя обязательно казнят!

— А что будет с моим отцом?

— Он, вероятно, поправится, — ответила она, — и притом скора Но ему придется провести в постели еще хотя бы один день.

— Я не брошу его! — твердо произнес Джек, сжав губы и обведя глазами собравшихся.

— Ну а ты, Полли О’Брайен? — спросил О-Рег.

Ее похожее на сердце лицо, ее огромные глаза вмиг утратили всю свою привлекательность. Кожа вокруг глаз набрякла и посинела, глаза беспокойно забегали. Она посмотрела на Джека, затем на вийров.

— Ты должна сама решить, что тебе делать, — сказал Джек. — Мне надо позаботиться об отце.

Он вышел из комнаты в длинный овальный проход, в котором могли бы разминуться два человека. Стены его были зеленовато-серыми, гладкими, без волокон, и блестящими. Через каждые несколько футов с мясистых стеблей, прикрепленных к потолку, свисали гроздья шаров. Большинство их светилось, но свет был сумрачным. Не было слышно никаких звуков, кроме его собственных шагов по слегка пружинистому холодному полу. С обеих сторон, на расстоянии шести метров одна от другой, едва различались диафрагмы, закрывавшие проемы в стене.

Одна из диафрагм с правой стороны была полуоткрыта, и он заглянул в проем. Ячейка за этой диафрагмой была очень просторной и освещена ярче, чем те, которые он видел раньше. Стены ее были тускло-оранжевого цвета со светло-зелеными прожилками. Посреди пола, покрытого коврами из шкур единорогов, хвостатых медведей и еще каких-то неизвестных ему животных, был расположен широкий и очень низкий круглый стол из светло-коричневого дерева. Вокруг него были разбросаны груды мехов, по-видимому, для тех, кому захотелось бы прилечь.

Диафрагма на противоположной стене была открыта, и сквозь нее он мельком увидел девочку примерно лет пяти, глядевшую снизу вверх на сирену. Сирена скорее всего была матерью ребенка. Она подняла глаза и увидела Джека Кейджа. Ее реакция была неожиданной. Удивление, смущение, легкий испуг, все было естественно, только не ужас на лице. Даже с такого расстояния он увидел, как она побледнела и открыла рот, хватая ртом воздух.

Он не стал ждать продолжения этой сцены и пошел дальше. Но он не мог не задуматься над тем, что ее лицо в момент потрясения могло отражать истинные чувства, которые испытывала она и ее соплеменники по отношению к людям. Обычно они были дружелюбны или, во всяком случае, вежливы в обращении. Но под этой внешней маской они, вероятно, скрывали те же чувства, которые люди испытывали к ним.

Мгновением позже он вошел в ячейку, где лежал его отец. Иат все еще сидел на корточках сбоку от Уолта Кейджа и что-то шептал ему в ухо. Уолт по-прежнему был без сознания или погружен в глубокий сон, однако теперь кожа на его лице была румяной, а на губах угадывалось некоторое подобие улыбки.

Иат перестал шептать и выпрямился.

— Он будет спать некоторое время, после чего станет есть и немного прохаживаться.

— Когда он сможет уйти отсюда?

— Примерно через десять часов.

— Вернутся ли к нему силы к тому времени?

Иат пожал плечами.

— Это зависит от самого человека. Ваш отец очень крепок. Я полагаю, что он сможет пройти несколько миль, только медленно. Если вы думаете о том, чтобы в скором времени забрать его с собой в Тракию, этого делать нельзя. Должно пройти несколько дней, прежде чем он сможет выдержать трудности, связанные с путешествием через эту глухомань.

— Я хотел бы поговорить с ним, — сказал Джек.

— Вам придется некоторое время подождать, — ответил Иат. — К тому времени луга и леса будут кишеть солдатами. Нет, мой мальчик, вам нельзя ждать, пока он вам скажет, что делать. Вы должны сделать выбор сами и как можно быстрее.

Из коридора донесся знакомый голос.

— Джек!

Узнав Полли, Джек вышел из ячейки. Она протянула ему какой-то цилиндрический предмет, завернутый в белую тряпку, испачканную кровью.

— Большой палец дракона, — сказала она — Р-ли собиралась его выбросить, но я забрала его. Она посмеялась надо мной, даже несмотря на то, что я хранила его для тебя.

— Зачем?

— Дурак! Ты что, не знаешь, что Мар-Кук едва не сорвала рог этого кадмуса, пытаясь вернуть себе большой палец? Ей это не удалось, но она поклялась, что убьет тебя, как только еще раз увидит, и обязательно вернет себе свой драгоценный палец. Я не знаю откуда, но ей известно, как тебя зовут. Вероятно, гривастые сказали ей некоторое время тому назад, когда она грабила наши фермы. Она сказала, что как только повстречается с тобой еще раз, то искромсает твое тело на мелкие кусочки. И слово свое она сдержит, если только ты не…

— Если только я?..

— Если только ты не будешь иметь при себе эту частицу ее тела Моя мать была аптекарем, помнишь? И она знала гораздо больше, чем следовало бы. Она имела дело с костями драконов, которые выкапывают рудокопы или находят охотники. Они стоят очень дорого: считается, что это сердечное лекарство, если их растереть в порошок и пить с вином. Кроме того, это средство повышает сладострастие.

Мать мне рассказывала кое-что о драконах. Они очень свирепы. Они верят в то, что если у кого-то другого будет храниться частичка их тела: зуб, коготь и что угодно, то он сможет контролировать их поведение. Разумеется, Мар-Кук рассчитывает на то, что ты об этом не знаешь, и хочет убить тебя до того, как тебе станет это известно. Более того, дракониха верит в то, что если в момент ее смерти какой-нибудь части ее тела будет недоставать, то она будет вечно скитаться и искать их в аду.

Джек взглянул на палец драконихи и сунул его в карман куртки.

— Зачем он мне сдался? — спросил он. — Я ведь не собираюсь покидать кадмус. А ты считаешь, что я должен уйти?

— Разумеется! Нам обоим лучше убираться отсюда! Солдаты сделают подкоп, доберутся до нас, можешь в этом не сомневаться! Они убьют всех! Мы в ловушке!

— Я не уйду, — он покачал головой. — Я не могу бросить отца.

— Скажи лучше, не хочешь расстаться с этой сиреной. Неужели ты действительно любишь ее? Или то, что говорят о сиренах, — правда? Они действительно умеют привораживать мужчин?

Джек вспыхнул.

— Она пойдет со мной, если я ее попрошу. И даже без этой просьбы. Я не хочу покидать отца.

— Тогда ты совершаешь бессмысленный поступок: ты приносишь в жертву и себя и отца! Я не хочу иметь с тобой ничего общего! Я ухожу сейчас же.

К ним подошел высокий рыжеволосый сатир. Он нес небольшую кожаную сумку.

— Нам пора идти, — сказал он, обращаясь к Полли. — Солдаты уже близко.

— Еще не поздно передумать, — сказала Джеку девушка. — Сиф-лай проведет нас через горы.

Джек покачал головой.

— Ну и дурак! — крикнула ему Полли на прощание.

Он проводил взглядом обоих, пока они не скрылись за поворотом, затем вернулся в ту ячейку, где лежал отец. Через несколько минут туда вошли Р-ли и ее отец.

— Солдаты окружили кадмусы, — сказал О-Рег. — Капитан Гомес и Чаковилли потребовали, чтобы мы выдали всех людей. Я собираюсь выйти на переговоры с ними.

Он обнял и поцеловал Р-ли.

— Вы ведете себя так, будто видитесь в последний раз, — удивился Джек.

— Мы всегда целуем друг друга, даже тогда, когда собираемся разлучиться на несколько минут. Кто знает? В этом мире мы можем потерять друг друга навеки в любую минуту. Но сейчас действительно существует очень большая опасность.

— Пожалуй, нам с отцом лучше сдаться, — сказал Джек. — Нет веских доводов в пользу того, чтобы из-за нас подвергалась опасности вся ваша колония.

— Пожалуйста, больше не говори об этом, — нетерпеливо проговорила Р-ли. — У нас нет выбора. Эти таррта (слово на языке гривастых, обозначающее “прибывшие позже”) в такой же степени хотят напасть на нас, как и на вас.

Джек начал ходить по ячейке. Р-ли села на груду мехов и принялась тихонько напевать, расчесывая волосы. Ее самообладание и беззаботная улыбка раздражали его.

— Ты говоришь, что вы — тоже люди! Как же вы можете быть такими беспечными? — со злостью бросил он.

Р-ли улыбнулась.

— Потому что это сейчас необходимо. Какая мне польза от того, что я буду растрачивать себя в беде ненужными тревогами и капризами? Если бы я могла сделать что-то определенное, я бы это сделала. Но это не в моих силах. Поэтому я стараюсь отодвигать от себя заботы. Я знаю, что они никуда не денутся, они как бы скрыты от меня.

Он непонимающе посмотрел на нее.

— Если ты, дорогой, когда-нибудь прошел бы обряды, ты тоже мог бы так себя вести. И был бы счастлив, что наделен такой способностью.

Вошла женщина-вийр.

— Джек Кейдж, — сказала она. — О-Рег хочет, чтобы ты показался Гомесу и Чаковилли. Они утверждают, что тебя убили. Они угрожают напасть, если не увидят тебя. О-Рег говорит, что если ты не хочешь, то можешь этого не делать.

— Им известно, что Полли О’Брайен была здесь, — сказал Джек. — Что с ней?

— Она тоже должна выйти. Солдаты пришли слишком быстро — она не успела выбраться отсюда.

Р-ли поднялась и сказала:

— Я выйду вместе с тобой, Джек.

— Мне кажется, тебе не следует этого делать. Это требование, возможно, всего лишь уловка, чтобы схватить Полли и меня. Может быть, они замышляют также убить тех гривастых, которые выйдут. Нет, тебе лучше остаться.

— Я иду с тобой. Не надо спорить.

Выйдя в проход, Джек спросил у гривастой, которая принесла ультиматум:

— Что они говорили в отношении моего отца?

— Гомес хочет видеть и его. О-Рег объявил, что у него слишком тяжелые повреждения, не позволяющие ему двигаться. Но Гомес сказал, что ему необходимо твое подтверждение.

— Я подозреваю западню, — сказал Джек. — Почему вдруг они так нами заинтересовались? Мы нашли себе здесь убежище и тем самым поставили себя вне законов Дионисии. Почему их так беспокоит наша судьбы?

— Я сомневаюсь в том, что они заботятся именно о вас, — ответила Р-ли. — Они ищут повод для того, чтобы напасть на нас. Мы пытаемся, насколько это возможно, умиротворить их.

Но мы не такие уж беспомощные: в распоряжении О-Рега имеется пятьдесят вооруженных воинов, и если на нас нападут, то мы докажем, что с нами нельзя обращаться, как с безродными щенками.

Они прошли сквозь диафрагму и пространство внутри рога кадмуса, а затем вышли на лужайку. Солнце взошло примерно час назад, и на лугу было уже совсем светло. У входа в кадмус стоял О-Рег и группа сатиров с луками и копьями. Полли О’Брайен была в нескольких шагах позади Слепого Короля.

Переговоры с О-Регом вели двое людей. Гомес, командир гарнизона, был невысок и коренаст, широколицый, с густыми светлыми усами. На нем был конический кожаный шлем, кожаная кираса и длинная юбка военнослужащего Дионисии. На широком кожаном поясе висели ножны и кобура для пистолета со стеклянным дулом и кремниевым затвором. Стеклянную шпагу он держал в руке. Чаковилли стоял рядом с ним. Позади них, на удалении в сорок метров, стояло несколько сотен солдат и около пятидесяти местных жителей, вооруженных главным образом луками. Небольшой отряд был вооружен мушкетами со стеклянным дулом.

— Тебя держат здесь против твоей воли? — спросил Гомес, увидев Джека Кейджа. — Твой отец жив?

Джек открыл было рот, чтобы смело сказать правду, но слова застряли у него в горле. Он впервые в полной мере осознал, что он делает, когда столько глаз были устремлены на него, причем большинство этих людей были представителями властей его родины. Он был предателем. Хуже того, он перешел на сторону врага рода человеческого, существ без души, которые отвергали его бога. Он будет отлучен от церкви, предан анафеме до конца дней своих, будет сожжен заживо. Его имя станет бранным словом, любой человек будет иметь право его презирать и ненавидеть.

Р-ли, стоявшая рядом, дотронулась до его плеча.

— Я понимаю те чувства, которые ты испытываешь, — прошептала она. — Никто не может просто так отрезать себя от своих соплеменников. Если ты не сможешь этого сделать, я тебя пойму.

Позже он задумался над тем, знала ли она, что надо сделать в данный момент, чтобы добиться того, что ей было нужно. Неужели она настолько хороший психолог, что поняла, к каким струнам его души надо прикоснуться, каким образом задеть его гордость и его любовь к ней?

Тогда же он совсем не думал об этом и действовал почти бессознательно. Он обнял Р-ли за талию, развернулся лицом к Гомесу и Чаковилли и поцеловал ее прямо в губы.

Толпа разразилась возмущенными выкриками.

— Гнусный ублюдок! — закричал Гомес.

О-Рег был потрясен. Он подошел вплотную к Джеку и свирепо прошептал:

— Глупец! Ты хочешь, чтобы прямо сейчас началось сражение? Ты хочешь, чтобы нас всех поубивали?

Потом отступил назад со словами:

— Ну что ж, того, что сделано, не поправишь. Для тебя теперь нет пути назад, Джек Кейдж. Так же, как и для всех нас.

— Я люблю тебя, — сказала Р-ли.

Джек был так ошеломлен своим собственным поступком, что был в состоянии, близком к обмороку. Сердце в его груди стучало, как молот.

Голос О-Рега перекрыл все остальные голоса.

— Вот вам и ответ! Джек Кейдж добровольно пришел сюда и желает остаться у нас. Что касается его отца, он будет освобожден, как только сможет ходить — если пожелает вернуться.

— Вы прибегли к своему дьявольскому колдовству, — закричал Чаковилли, — чтобы загубить душу этого несчастного мальчика! Я ни за что не поверю, что он мог бы сделать это, если бы был в состоянии контролировать себя! Я требую, чтобы вы немедленно передали его нам: пусть наши врачи и священники определят состояние его разума!

О-Рег усмехнулся.

— И если вы найдете, что он в здравом уме, то вы отпустите его назад? Вы можете нам это обещать?

— Разумеется, мы так и сделаем. Клянусь на Библии, что его отпустят на свободу, — сказал Чаковилли.

— Наши отцы, встречаясь с вашими отцами, на собственном опыте познали, чего стоят клятвы на Библии, — сказал О-Рег. — Мы увидели, как сильно вы страшитесь божьего гнева за грех преступления клятвы. Нет, благодарю.

Гомес стоял неподвижно как статуя, лишь время от времени дергая себя за кончики усов. Очевидно, он пытался принять какое-то решение.

Однако Чаковилли не стал этого дожидаться. Он повернулся к солдатам и заревел:

— Хватайте еретиков и колдунов!

Некоторые солдаты двинулись было вперед, но, видя нерешительность остальных, остановились. Гомес вышел из коллапса и закричал:

— Здесь командую я, сэр! Всем оставаться на своих местах! Назад!

— Переговорами здесь ничего не добьешься, — сказал Джек О-Регу. — Я считаю, что нам надо вернуться в кадмус! И поскорее!

— Ты прав, — кивнул Слепой Король. — Ты и Полли О’Брайен идите первыми, мы вас прикроем. Р-ли, иди с Джеком.

— Нет! Никому не двигаться! — закричал Чаковилли.

Он вытащил шпагу и побежал к Джеку. О-Рег стал перед Джеком и поднял жезл Слепого Короля, чтобы защититься. Шпага прошла мимо жезла и вонзилась в солнечное сплетение О-Рега. Вийр громко вскрикнул и повалился замертво, увлекая за собой Чаковилли.

Джек подтолкнул Р-ли и завопил:

— Ты и Полли, марш отсюда!

Жезл О-Рега лежал рядом с неподвижной рукой убитого. Убийца поднимался на ноги. Джек прыгнул вперед, пригнулся, подхватил жезл и с силой обрушил его на кожаный шлем Чаковилли. Тот взвыл и повалился вниз лицом на труп Слепого Короля.

У самого уха Джека просвистела стрела, и вслед за тем раздался крик одного из гривастых, стоявшего позади него. Это было сигналом к началу общего сражения. Раздалось несколько пистолетных выстрелов. Джек бросился на землю с двумя лежащими на ней телами, но секундой позже уже вскочил. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что огонь с обеих сторон вызвал у каждой стороны большие потери. Полли и Р-ли лежали на земле, но были живы и невредимы.

— Бегите! — крикнул им Джек, а сам схватил шпагу Чаковилли и стал лицом к лицу с шумной толпой солдат и мирных жителей, уцелевших после первого залпа.

Сломав строй, они пытались перехватить гривастых до того, как те выстрелят во второй раз. Сделать это им не удалось: гривастые, повинуясь отрывистым приказам своего вожака, снова открыли огонь. Бежавшие в передних рядах рухнули как подкошенные. Другие перескочили через их тела и схватились врукопашную с лучниками.

Гомес отбил дротик, который метнул один из вийров, и отступил назад. Джек с воплем побежал к нему и вонзил шпагу в горло офицера. Гомес упал на спину, потянув за собой шпагу и вырвав ее из руки Джека.

Джек смотрел прямо в открытые, но безжизненные глаза Гомеса, когда на него напал солдат с коротким колющим копьем.

Джек выхватил шпагу из тела Гомеса и успел поднять клинок как раз вовремя, отразив выпад нападающего. Другой рукой он схватился за древко копья и рванул солдата на себя, после чего полоснул лезвием шпаги по его шее. Солдат упал прямо на Джека, но тот ударом колена в подбородок отбросил безжизненное тело.

После схватки он не мог вспомнить всех ее подробностей. Выпады, увертки, прыжки, удары… Он не считал, что после этих двоих он убил или ранил кого-то. Его прежде всего волновала судьба Р-ли, и первым делом он попытался пробиться ко входу в кадмус.

Он обнаружил, что отверстие наполовину блокировано валяющимися телами и у самого входа кипит жаркая схватка. Затем он заметил, что Р-ли и Полли убегают. Они бежали к опушке леса, начинавшегося сразу же за лужайкой. Джек начал кричать им, забыв о том, что они не в состоянии услышать его среди криков и грохота оружия.

Он бросился вслед за ними. Когда расстояние сократилось наполовину, ему снова преградили путь солдаты. Дважды его сбивали с ног, затем он почувствовал, как ему под ребро воткнулся кремниевый наконечник. Он успел рвануться назад, и острие вышло из раны. Человек с копьем сделал шаг назад, чтобы повторить выпад. Однако он тут же выронил оружие: кто-то из гривастых всадил ему в спину нож.

Джек отбежал, не поблагодарив даже своего спасителя, затем он упал и пополз, как ни странно, этот способ бегства оказался самым быстрым и безопасным. Те, кто замечал его, не удостаивали своим вниманием, считая, что он тяжело ранен и нет смысла заниматься им.

Р-ли и Полли прятались где-то в кустах. Он повернулся, чтобы посмотреть, что происходит на лугу перед кадмусом. Теперь уже люди спасались бегством. Из других кадмусов хлынули гривастые, и сразу же обозначилось их превосходство над солдатами и помогавшими им местными жителями. Вийры могли без труда догнать беглецов, но предпочли не делать этого.

Р-ли плакала, Джек пытался ее утешить, но особого результата не добился.

— Пусть выплачется, — остановила его Полли и вдруг воскликнула: — О Боже!

Джек посмотрел туда, куда она указывала, и содрогнулся: на луг выбежало подкрепление в несколько сотен солдат, вооруженных мушкетами. Увидев их, гривастые бросились подбирать своих убитых и раненых. Прежде чем они успели добраться до кадмусов, солдаты образовали две шеренги, выстроившись поперек луга. Командир отдал короткую команду. Стрелки из первого ряда присели на одно колено и стали целиться.

Огонь!

По меньшей мере тридцать гривастых остались лежать на земле. Остальные то ли поддались панике, то ли, поняв тщетность попытки спасти своих раненых, побежали ко входам в кадмусы. Но пробиться внутрь оказалось не так-то просто. Второй залп скосил большую часть бегущих.

Джек взял Р-ли за руку.

— Теперь мы не можем вернуться. Мы отрезаны. Единственный выход — бежать в Тракию.

Р-ли даже не шелохнулась. Казалось, она не слышала его. Он медленно развернул сирену, чтобы она не видела резню, и потащил ее, спотыкавшуюся на каждом шагу, за собой. Ничего не видя от слез, с перекошенным болью лицом, она позволила увести себя. Полли куда-то пропала, и Джек надеялся, что она не настолько глупа, чтобы отдаться на милость правителей Дионисии.

Внезапно появилась из-за дерева Полли О’Брайен. В одной руке у нее был лук и колчан со стрелами, в другой — окровавленный кинжал со стеклянным лезвием. Глаза ее были широко раскрыты, и выглядела она как-то странно.

— Откуда у тебя это? — спросил Джек.

— Я подумала, что нам не добраться до Тракии без оружия, — пояснила она. — Я побежала назад и подобрала на краю луга луки и стрелы, а кинжал я отобрала у попа.

— Отобрала?

— После того как заколола его. Жирный слуга бога стоял за деревом и наблюдал за резней. Мне кажется, он намеревался выйти позже, благословить оставшихся в живых и воздать последние почести мертвым и умирающим. Но я подкралась к нему сзади, выхватила нож и воткнула в его огромное брюхо, когда он повернулся, чтобы посмотреть, кто это посмел нарушить его уединение. Свинья! Это был один из тех подлецов, кто замучил пытками мою мать.

Джек был потрясен, хотя и был рад тому, что Полли не оказалась слабой и беспомощной женщиной. Чтобы добраться до Тракии, каждому из них придется призвать на помощь все свое мужество и умение. А о Р-ли можно не беспокоиться — пусть только она немного придет в себя от постигшего ее горя.

Они постарались как можно быстрее выйти из леса. Джек то и дело оглядывался назад: людей не было видно. Теперь стрельба прекратилась, а может быть, была не слышна в густых зарослях.

Они вышли к широкому мелкому ручью, который низвергался вниз рядом последовательно идущих один за другим водопадов. Вода была чистой и очень холодной. Они напились, смыли грязь, пот и кровь. Рана на боку Джека еще некоторое время кровоточила, но затем кровь, свернулась. Заметив рану, Р-ли начала проявлять первые признаки внимания к окружающему. Она стала присматриваться к растениям, которые росли вдоль ручья, и скоро нашла то, что искала, — черно-красный цветок, напоминающий по форме сердце.

После того как она промыла рану, пришел черед этого цветка.

— Приложи его к ране примерно на час. После этого я смою частицы, приставшие к ране, и ты будешь в полном порядке.

Наградив Джека мимолетным поцелуем, она поднялась и стала вглядываться в отдаленные горы на севере. Они вздымались так высоко, что казалось, будто они совсем рядом. Однако все трое знали, что до подножия самой ближайшей горы не менее трех дней ходу.

— Жарко, — сказала Полли. Она встала, расстегнула свое длинное платье и сняла его. Под ним не было плотной нижней рубашки, как можно было ожидать. Теперь на ней ничего не было, кроме колотушек на ногах.

— Не надо удивляться, — произнесла она, перехватив взгляд Джека. — Тебя же не смущает, что Р-ли ходит обнаженная.

— Но… но ты… человек!

— Только в том случае, если ты игнорируешь поучения церкви. Она, кажется, считает, что ведьмы людьми не считаются.

Джек потерял дар речи от изумления и страха.

Полли встала перед ним и начала медленно поворачиваться, пока не сделала полный оборот. И хотя он был крайне взволнован, он не мог не заметить, какое у нее восхитительное тело.

Она улыбнулась Джеку и сказала:

— Неужели ты думаешь, что моя мать и я были безвинно пострадавшими и церковь нас преследовала несправедливо? Нет, наш обвинитель был прав, хотя и сам не понимал многого. Рейли сказал попам, что моя мать — ведьма, потому что хотел, чтобы в Слашларке была только одна аптека. Пусть хоть и неосознанно, но он попал в цель.

Моя мать мертва, это так. Но скоро наступит день, когда умрет и Рейли. Наше сборище ведьм убило бы его давным-давно, но я упросила их разрешить мне умертвить его собственными руками. Похоже, что с этим мне пока придется подождать. Но когда я доберусь до него…

Она провела языком по губам, полным и зовущим, будто специально предназначенным для поцелуя.

— Его смерть, — продолжала она, — будет гораздо ужасней, чем смерть моей матери.

Р-ли посмотрела на Полли так, будто та была омерзительным гигантским червем.

— Скажите пожалуйста! — возмутилась Полли. — Тебе, моя щепетильная красавица, следовало бы понимать такие чувства. Ты и сама достаточно испытала унижений и несправедливости от христиан.

— Значит, это правда, — раздумчиво произнес Джек, — что среди землян, которых доставили сюда Арра, были ведьмы?

— Правда. Но мы не поклоняемся тому демону-мужчине, которого вы считаете своим главным богом. Он всего лишь сын и любовник Великой Богини. Мы поклоняемся Белой Матери, той, вера в которую намного старше, чем ваша, христианская. Когда-нибудь она восторжествует. Вам неврома вся правда о нас. Все, что вы слышали, это ложь и извращение, которое вам вдалбливают в головы ваши жирные попы.

Она указала на свое платье.

— Я буду носить это тряпье только тогда, когда будет холодно, или когда мы будем в колючих зарослях. Просто замечательно, что не нужно обременять себя одеждой и чувствовать себя снова свободной!

— Это правда, что вы, ведьмы и колдуны, обладаете магическими способностями? — спросил Джек.

— Нам известно такое, о чем вы, христиане, и понятия не имеете, — кивнула Полли. Она взглянула на Р-ли и продолжала: — Но почти все это известно вийрам. Они такие же колдуны, как и мы. Они тоже поклоняются Великой Матери и…

— Но мы не приносим ей в жертву своих детей! — перебила ее сирена.

Полли от неожиданности запнулась, но тут же овладела собой и рассмеялась.

— Откуда вам это известно? У вас есть шпионы? Это невозможно. Наверное, какая-нибудь колдунья рассказала вам об этом! Ну так что? Что, если и делаем это? Это происходит нечасто, зато ребенку, которому посчастливилось погибнуть в ее честь, обеспечена вечная и полная счастья жизнь во Дворце самой Великой Матери!

Кроме того, не вам бы бросать в нас камни. Только из-за присутствия землян, вследствие их реакции, которую нетрудно было предсказать, вы, вийры, прекратили человеческие жертвоприношения. Признайся, разве это не так?

— Нет, — спокойно ответила Р-ли. — Мы отменили этот обряд по крайней мере лет за пятьдесят до того, как Арра доставили сюда ваших предков.

— Этот спор — напрасная трата времени, — сказал Джек. — Мы сейчас нужны друг другу. Поэтому давайте не будем ссориться. Р-ли говорит, что до Тракийской долины около четырехсот миль. Нам придется взбираться на высокие горы, пересечь местность, полную опасностей: траки, мандрагоры, оборотни, хвостатые медведи, различный людской сброд и еще бог знает что.

— Еще социнийские патрули, — добавила Р-ли. — За последние несколько месяцев их активность резко возросла.

Они взяли оружие и пошли вдоль ручья. Впереди шла Р-ли, поскольку она хорошо знала дорогу. Сначала надо было добраться до долины Аргул, откуда она сможет уверенно повести их дальше. Однако на первом этапе ей трудно ориентироваться. Самое главное, это все время подниматься в горы. Через некоторое время они выйдут на тропу, которая выведет их к Идолу. Он находится по ту сторону ближайшей вершины Фула. Она возвышается по крайней мере на две тысячи метров, однако спуск с нее гораздо более пологий, чем подъем. Отсюда она видна как гриб с небольшой шляпкой или как булава.

— По ту сторону горы есть широкая и глубокая долина, — сказала Р-ли. — Когда мы ее пересечем, нам нужно будет взобраться на кручу массива Плел. Перевал Идола находится высоко в горах, в дальнем конце массива.

Джек остановился:

— Не знаю, Р-ли, что делать. Может быть, нам следовало бы побыть здесь некоторое время? Сначала я всецело был за то, чтобы бежать, потому что положение казалось мне безнадежным. Но, возможно, ваш кадмус выстоит. Если это произойдет, то я смог бы как-нибудь ночью забрать оттуда своего отца И не забывай, что у меня есть братья и сестры. Что будет с ними?

Р-ли удивленно взглянула на него.

— Джек, — мягко произнесла она, — неужели ты так и не понял до конца, что ты сделал, когда на виду у всех этих людей поцеловал меня? У тебя больше нет семьи!

— Но это вовсе не означает, что я не должен о них заботиться.

— Понимаю. Но они не захотят иметь ничего общего с тобой. Они могут даже убить тебя, как только ты попадешься им в руки.

— Я голодна! — капризно надула губки Полли. — То, что разбито, уже не починишь, а потому не лучше ли подумать о чем-нибудь насущном? Если мы не наполним наши желудки и не найдем места для ночлега, мы умрем. И притом быстро.

— Ладно. Дай мне лук и колчан, — сказал Джек. — Пойду на охоту.

— Ни в коем случае, — твердо произнесла Полли. — Это мое оружие. Я рисковала жизнью ради того, чтобы добыть его. И я не собираюсь с ним расстаться.

Джек весь закипел от злости:

— Если мы хотим выпутаться живыми из этой переделки, надо слушать кого-то одного! Я здесь единственный мужчина, оружие должно принадлежать мне, так же, как и право отдавать распоряжения!

— Полли права в части охоты, — вмешалась Р-ли, — я видела, как она управляется в лесу.

Полли с интересом взглянула на сирену, но та только улыбнулась в ответ. Джек пожал плечами и оглядел берег ручья. Полли исчезла в зарослях. Вскоре он нашел несколько кремней, принесенных течением с гор. Испортив два или три, он в конце концов создал некоторое подобие ножа, которым с грехом пополам можно было пользоваться. Он нашел тотумное дерево с веткой необходимой толщины. Пользуясь ножом, он отрубил эту ветку, стесал боковые побеги и заострил ее конец. К тому времени нож затупился, но зато у него появилось копье.

— Я обожгу острие, чтобы оно стало тверже, — сказал он Р-ли. — Поищи камни, которые удобно было бы бросать. Если я смогу убить какое-нибудь животное, я использую его шкуру, чтобы сделать пращу.

Вдвоем они охотились в лесу три часа. За это время они повстречали только одну голую лисицу. Джек угодил ей камнем по ребрам, но грызун, подпрыгнув, с визгом скрылся в кустах. Наступило время возвращаться к королевскому дереву, где они должны были встретиться с Полли.

Она уже поджидала их, начала потрошить и свежевать дикую собаку, которая свисала с сука.

— Поздравляю, — сказала Р-ли. — По меньшей мере на три дня мы обеспечены едой.

Лицо Джека исказилось от отвращения.

— Вы собираетесь есть собаку? И вы думаете, что я тоже буду ее есть?

Полли обернулась к Джеку и проговорила:

— А я съем что угодно, лишь бы остаться живой. У меня нет никаких возражений против собачины. Мне, если говорить честно, даже нравится собачье мясо. Моя мать нередко ловила собак и жарила их для нас. Она не хотела, чтобы я росла в предрассудках, свойственных вам, христианам. И, разумеется, собачье мясо — главное блюдо на шабашах, которые мы устраиваем в полнолуние.

— Это ведь не домашнее животное, — вставила Р-ли. — Не забывай, что это — дикий и опасный зверь.

— Нет! — наотрез отказался Джек.

— Но, — продолжала Р-ли, — вы ведь выращиваете единорогов, гоготунов и других животных, а потом едите их. Я не раз видела это на вашей ферме.

— Нет!

— Тогда помирай с голоду! — сказала Полли.

— Эх вы, пожиратели собак! — отозвался Джек и побрел прочь. В течение двух часов ему ничего не попадалось. В конце концов он отведал плодов дикого тотумного дерева, но такая пища была совершенно недостаточной. В отличие от своего культурного сородича плоды Дикого дерева содержали грубую мякоть и очень мало молока, к тому же кислого.

Возвратившись, он увидел, что обе женщины с удовольствием жуют мясо, поджаренное на небольшом и сравнительно недымном костре. Полли молча протянула ему кусок. Он понюхал — запах был весьма привлекательным. Однако желудок противился.

— Может быть, завтра нам удастся найти что-нибудь еще, — сказала Р-ли, явно жалея Джека. Зато Полли ухмылялась и глядела на него, как на дурака.

Глава 9

Прошло трое суток. Джек отказывался от мяса, которое ему по три раза на дню предлагала Р-ли. Он питался плодами тотумного дерева и настойчиво искал голую лисицу, горного единорога или дикого гоготуна. Несколько раз они попадались ему на глаза, но быстро уходили. С каждым днем он слабел все больше, ноги подкашивались, а живот раздулся от кислых плодов. На третий день вечером, сидя на корточках у костра, он отрезал себе ломтик мяса. Выражение лица Р-ли не изменилось. Полли оскалила зубы, но его взгляд дал ей понять, что лучше будет, если она промолчит. Он с жадностью проглотил мясо. Голод был так силен, что на вкус мясо показалось ему таким, лучше которого он никогда ничего не пробовал. Однако в следующее мгновение он бросился в кусты, чтобы вернуть съеденное. В эту ночь он поднялся и развернул нижнюю юбку, в которой Полли хранила оставшееся жареное мясо. Он съел его, несколько секунд боролся с восставшим желудком, но все обошлось. В ту ночь ему снились плохие сны. Проснулся он раздраженным, во рту было гадко. Но когда в тот день Полли убила еще одну собаку, он ел мясо уже с аппетитом.

— Теперь ты мужчина, — сказала Полли. — Во всяком случае, почти настоящий.

На следующий день ему повезло на охоте: он заколол самку единорога, идущую лесной тропой с двумя ягнятами. Он находился с подветренной стороны, и она не почувствовала его приближения. Казалось, у нее не было присущей диким животным осторожности. Копье вонзилось ей в бок, и она повернулась с такой силой, что вырвала древко из его рук. Он прыгнул ей на спину и стал наносить удары ножом до тех пор, пока она не упала. К несчастью, она упала ему на ногу. Кости остались целы, но в течение нескольких дней он хромал.

Теперь мяса было у них вдоволь. Сухожилия были использованы для изготовления тетивы к луку. Джек отделил от черепа острый рог и прикрепил его к ровной ветке. Получилось хорошее копье. Несколько дней они провели, изготовляя стрелы и наконечники к ним, луки и колчаны. Р-ли нетерпеливо ожидала окончания работы: она спешила снова двинуться в путь, но не спорила, зная, что оружие необходимо.

Мясо нарезали на полосы и закоптили. Запах привлек хищников: два раза к их лагерю, принюхиваясь, приходили хвостатые медведи. Джек и обе женщины выпустили в них несколько драгоценных стрел. И хотя промахов не было, животных они не убили. Один медведь хотел было броситься на них, но передумал и убежал. Другие убегали сразу.

Более опасными были дикие собаки, которые появлялись стаями — от шести до двадцати штук. Они рассаживались на недоступном для стрел расстоянии и бросали голодные взгляды в сторону лагеря, на мясо, развешанное на ветвях, и на людей. Джек выходил к ним. Некоторые из них пятились назад, другие начинали окружать его. Тогда Р-ли и Полли стреляли из луков в ближайших псов. Остальные разрывали на куски раненых собратьев и пожирали их. И через некоторое время появлялись снова.

— Надеюсь, что они не застанут нас на открытом месте, — сказала Р-ли. — Они очень умны и действуют быстро.

— Насколько я понимаю, они ничего по сравнению с мандрагорами или с оборотнями, — заметила Полли. — Те являются наполовину людьми и гораздо более умны, чем собаки.

— Не говоря уже о драконах! — кивнул Джек.

Они сняли лагерь и возобновили подъем по нижней половине Фула. Местность стала более возвышенной, но все еще была покрыта густым лесом. Пробиться вперед можно было только по воде, следуя против ручья. Метод этот, однако, годился для коротких пробежек, так как в ледяной воде быстро сводило ноги судорогой. К тому же через два дня стали попадаться пороги все выше и круче.

— Все равно нам лучше уйти от ручья, — сказал Джек. — На воде нас легко заметить и запросто пристрелить с берега.

Р-ли не возражала: пришло время оставить ручей. Чтобы попасть в Долину Аргул, нужно было прекратить подъем в гору. Они должны были обогнуть ее на этой высоте.

Через некоторое время Джек заметил, что тропа, по которой они шли, стала ровной и гладкой.

— Под лесной почвой здесь скрывается дорога, сооруженная Арра, — сказала Р-ли. — Она идет вдоль склона горы и огибает ее, пока не заканчивается вон там, — она показала на обширную каменную площадку в пятистах фунтах над ними.

— Там есть большое плато, а на нем — развалины города Арра.

— Мне хотелось бы посмотреть на них, — заинтересовался Джек. — Что, если мы отклонимся в сторону?

Р-ли колебалась.

— Это, конечно, стоит посмотреть. Никогда не следует упускать такой возможности. Но нас ждет еще немало опасностей, и мне не хотелось бы добавлять лишнее.

— Я так много слышал об Арра и их огромных городах, — сказал Джек. — Я всегда мечтал посмотреть хоть на один из них. Если бы я знал, что здесь, неподалеку от нашей фермы, есть такой город, я давным-давно побывал бы там.

— Нет причин запрещать посещение этих мест вам, людям, — сказала Р-ли. — Ну что ж, мне и самой хочется взглянуть на него еще раз. Только мы должны быть очень осторожны.

Полли О’Брайен не возражала. Наоборот, она, казалось, рвалась туда. Джек спросил, почему ее глаза блестят от одной мысли об этом, почему она вдруг так засуетилась.

— Говорят, что в городах Арра погребено много различных тайн. Если бы только я могла добраться до некоторых…

— Не стоит особенно волноваться, — сказала Р-ли. — Эти развалины были перерыты много раз.

Тропа, по которой они следовали, плавно поднималась вверх, огибая гору, затем сделала резкий поворот. Теперь они шли в противоположном направлении и были почти на сотню футов выше, чем раньше. Они говорили шепотом, оружие их было наготове. Р-ли первая заметила в листве лицо примерно в двадцати метрах от них. Через секунду Джек тоже его увидел.

— Идите как ни в чем не бывало, — прошептал он. — Но соблюдайте осторожность. Мне кажется, что это Джил Уайт, один из приспешников Эда Ванча.

Еще через несколько секунд он резко остановился с криком:

— Ложись!

Он камнем упал на землю, через долю секунды рядом залегли обе женщины. Что-то звонко цокнуло о ствол дерева справа от них. Подняв головы, они увидели еще дрожащую стрелу.

Сзади них и выше по тропе раздались громкие выкрики. Из-за деревьев и кустов выскочило шестеро людей, впереди которых несся Эд Ванч.

Джек весь подобрался, поправил стрелу и отпустил тетиву. Трое парней тотчас же залегли, однако другие трое продолжали двигаться вперед, держа луки наизготовку. Выстрелив, Джек сразу же снова прижался к земле. Он не видел, попала ли в цель его стрела, но услышал отчаянный вопль одного из лучников.

Как только три стрелы, выпущенные людьми Ванча, просвистели у них над головой, обе женщины приподнялись и выстрелили сами. Ни одна из их стрел не поразила цель, но нападавшие испугались и спрятались за деревьями. По-видимому, они ожидали, что только Джек окажет настоящее сопротивление.

— Бежим! — крикнул Джек и первым подал пример. На бегу он пытался осмотреть обе стороны лесной тропы, поскольку Эд мог разместить еще нескольких людей в засаде, хотя это и было маловероятным. Насколько он помнил, когда Эд покидал кадмус, с ним было только пятеро его людей.

Тропа сделала еще один крутой поворот, и теперь они уже бежали в противоположном направлении, по более крутому склону.

— Развалины всего лишь в двухстах метрах отсюда, — крикнула бежавшая чуть сзади Р-ли. — Там есть много мест, где можно спрятаться. Я знаю их довольно хорошо.

Джек то и дело поглядывал вниз. Между деревьями были видны преследователи, которые с трудом взбирались по крутому склону, пытаясь напрямик выйти на перехват. Если бы они бежали по дороге, у них бы было гораздо больше шансов догнать тройку беглецов. Джек оглянулся и, никого не увидев сзади, перешел на быстрый шаг. Нужно было экономить силы и восстановить дыхание.

— Где Полли? — спросила остановившаяся сирена.

— Не знаю, куда подевалась эта сучка, черт бы ее побрал. Что это она затевает?

— Мне кажется, она залегла где-то сзади, чтобы сделать несколько выстрелов наверняка, — сказала Р-ли. — Что ни говори, но смелости ей не занимать. Хотя, как мне кажется, ею иногда движет безумие.

— Она хочет отплатить Эду Ванчу, — согласился Джек. — Но не думаю, что ради этого она станет подвергать себя риску.

Они решили не искать ее. Она поступила глупо, и Джек не собирался ради нее подвергать опасности жизнь Р-ли.

— Черт с ней! Если ее возьмут живой, то изнасилуют до смерти. Я знаю, что ей готовит Эд.

Они миновали еще один поворот и оказались на плато. Перед ними были развалины. Над ними — тоже.

Несмотря на грозившую им с тыла опасность, он был ошеломлен увиденным. Это, должно быть, был один из грандиозных центров цивилизации Арра — до того, как разразилась катастрофа. Сохранилось несколько гигантских зданий высотой не менее сотни метров, сооруженных из чудовищной величины гранитных и базальтовых глыб не менее пятнадцати метров в длину. Фасады их когда-то, по-видимому, были покрыты тонким слоем яркой разноцветной штукатурки. На некоторых стенах можно было видеть фрагменты фресок. Наиболее часто на них встречались изображения необычных существ — что-то среднее между медведем и лошадью. Подобных существ изобразил на своей картине Клиз. Были на них также и люди, впрочем, скорее, гривастые, прислуживающие Арра. Были и другие существа — полулюди, частично похожие на человека, но со звериными мордами и покрытые густой шерстью.

— Арра привозили сюда самых разных существ в качестве своих невольников. После катастрофы их потомки опустились до совершенно дикого состояния. Это те самые существа, которых вы называете мандрагорами и оборотнями. Будь осторожен: возможно, среди развалин обитают некоторые из них.

— Куда же все-таки подевалась эта треклятая Полли? — спросил Джек и тут же притих, услышав доносившиеся из-за деревьев внизу холма крики. Из леса выскочила обнаженная девушка и помчалась вверх по дороге. Минутой позже в ста метрах позади показались четверо мужчин.

— Похоже, одного она все же прикончила, — заметил Джек. — Но в Эда, видно, не попала.

Он велел Р-ли спрятаться за глыбу, лежащую на земле, сам занял удобную позицию позади другой такой глыбы и стал ждать. Если преследователи будут настолько неосторожны, что последуют за ней на плато, их можно будет обезвредить. И он на это надеялся.

Полли подбежала к нему и залегла рядом. Но ждали они напрасно: у Эда Ванча хватило ума не лезть в западню.

Полли с трудом перевела дух:

— Они, вероятно, теперь карабкаются вверх по склону и проскользнут среди руин где-то чуть ниже.

Джек не хотел, чтобы они оставались у него за спиной. Он позвал Р-ли, и они втроем углубились в развалины. Они пробирались между упавшими строениями, иногда им приходилось уходить в сторону, чтобы обойти громадные нагромождения камней. Чтобы не выделяться на фоне неба, они старались не подниматься на глыбы, а идти по земле.

Во время одной из остановок Р-ли, прислушавшись, сказала:

— Тихо! Мне кажется…

Она легла на землю и приложила к ней ухо.

Джек ощутил, как шевелятся волосы на затылке, а кожа покрылась мурашками. Вокруг стояла мертвая тишина. Не было даже ветра Не слышно было даже криков слашларков, всего лишь минуту назад заполнявших лесное пространство.

Р-ли поднялась и произнесла на детском наречии:

— Тррак!

— Один? — спросил Джек.

— Похоже, один. Похоже, что он недавно прошел здесь. Может быть, это Мар-Кук, которая разыскивает человека, забравшего его палец.

— Если она уйдет отсюда добровольно, я отдам ей его, — сказал Джек. — Я готов на все, чтобы разойтись по-хорошему.

Полли схватила его за плечо:

— Не отдавай! Если она покажется, пригрози, что уничтожишь его. Она не будет знать, каким образом это тебе удастся, но думаю, что рисковать она не станет.

— Полли права, — заметила Р-ли и добавила, что самое лучшее это пройти на другую, заднюю, сторону развалин. Они смогут пройти по краю плато, а затем спуститься в долину Аргул. Спуск не из таких, каким она предпочла бы воспользоваться, будь у нее выбор. Но это все же безопаснее, чем возвращаться на старую дорогу.

Город был огромным. До заката оставалось примерно часа два, когда они достигли его северной окраины. Внезапно глыбы закончились, уступив место открытой равнине. Она простиралась почти на целый километр. На ней не было никакой растительности, кроме травы по колено и нескольких чахлых кустиков. Затем она резко обрывалась. Внизу лежала долина Аргул, но им была видна только ее противоположная сторона. Над ней возвышалась шестиугольная громада массива Плел.

Более получаса они шли, пробираясь между каменных глыб. Джек нервничал, думая о том, удастся ли им пересечь ровную местность засветло. Р-ли остановилась и сказала:

— Тропа начинается вон там, где на краю крутого обрыва торчит конический валун.

— До заката еще около полутора часов, — сказал Джек. — Мы можем отдохнуть.

— Тропа — только одно название, — ответила сирена. — Идти по ней чрезвычайно трудно, даже когда светло. В темноте же запросто можно свалиться. Но если нам удастся опуститься чуть ниже засветло, мы сможем отдохнуть, проведя ночь на одном из уступов. Более того, на уступе легче будет защищаться в случае нападения.

Джек тяжело вздохнул:

— Давай тогда пробежим это расстояние до обрыва.

Они подняли оружие и побежали. Но не успели они сделать и десятка шагов, как услышали сзади себя крик. Джек обернулся и увидел Эда и трех его дружков, выбегавших из-за каменной глыбы.

— Нам придется залечь перед обрывом! — жалобно вскричала Р-ли. — Если мы начнем спускаться, они будут бросать в нас камни или стрелять. Мы будем перед ними как на ладони!

Джек промолчал и продолжал бежать. Остановил его могучий рев, который мог исходить только из огромной глотки дракона. Обе женщины тоже остановились и обернулись. Это была Мар-Кук, чудовище, у которого недоставало большого пальца на передней лапе.

Теперь преследователи сами превратились в преследуемых. Они сломя голову бежали по направлению к тройке, которую еще несколько секунд назад считали своей добычей. Эд размахивал луком и что-то кричал. Хотя из-за рева чудовища, преследовавшего его, нельзя было разобрать слов, они догадались, что он имеет в виду. Он хотел, чтобы они объединили усилия против дракона.

— Пусть присоединятся к нам, — сказал Джек, — может быть, это наш единственный шанс.

Один из людей Эда, Эл Мерримот, отстав от остальных, упал. Мар-Кук неумолимо приближалась к нему. Тогда Мерримот перевернулся на спину и закрыл лицо руками, чтобы не видеть опускавшейся на него чудовищной лапы.

Пока дракониха разбиралась с Элом, Эд и его люди достигли своей цели. Едва переводя дух, они нашли в себе силы развернуться и стать бок о бок с Джеком и обеими женщинами.

— Разрешите мне поговорить с ней, — предложила Р-ли.

И не дождавшись ответа, она сделала шаг вперед и произнесла на детском наречии:

— Мар-Кук! Ты помнишь договор с обитателями кадмусов? Так пусть твоя мать и все твои бабки до самого Великого Яйца проклянут и отвергнут тебя, если ты откажешься его соблюдать!

Мар-Кук приостановилась, напрягая чудовищные задние лапы и бочкообразное туловище, чтобы не упасть по инерции. Ее громадные стопы проехали по траве, прежде чем ей удалось притормозить.

— Я чту договор, — сказала она густым утробным голосом. — Но только в течение определенного срока.

— Чего ты хочешь? — спросила Р-ли, хотя прекрасно понимала, что нужно дракону.

— Чего я хочу? — голос Мар-Кук внезапно сорвался на высокий визг. — Я хочу получить назад свой палец! И я хочу тело твоего человека, который осквернил меня, отрубив частицу моего тела, и хранил ее поблизости от своей мерзкой плоти самца!

— Он вернет его тебе, чтобы ты могла пройти обряд очищения и возвратиться в теплую Утробу Величайшей из Матерей после своей смерти. Но только в том случае, если ты поклянешься уйти и никогда не причинять вреда ни ему, ни тем, кого с ним увидишь. Ты должна поклясться Тягчайшими Муками Величайшей из Матерей, которые она выдержала, когда откладывала восьмиугольное яйцо, из которого вышел Первый Самец.

Челюсть Мар-Кук отвисла, она тупо замигала. Затем сцепила одну с другой передние лапы.

— Не думаю, что она так поступит, — тихо сказала Джеку Р-ли. — Если она поклянется, то никогда не будет способна причинить тебе вреда, не подвергнув себя опасности очутиться в холодном безжизненном аду, где не будет тепла всех ее праматерей. Никто из трраков еще не нарушал этой клятвы. Если она все-таки поклянется, само по себе это еще не обеспечит место там, где находится рай ее представлений. Ритуальное очищение в этом случае займет многие годы. И если случится так, что она умрет до завершения ритуала, она будет обречена на адские муки.

— Во всяком случае, она не должна отказываться от возможности избежать их.

— Надеюсь, что она придет к такому же выводу, — сказала Р-ли. Она стала говорить еще тише, подсказывая Джеку, что он должен сделать. Он кивнул, затем пошел небрежной походкой, вовсе не соответствующей обстоятельствам, к краю плато. Он не оборачивался, но ясно представлял себе глаза Мар-Кук и ее нерешительность. Когда он был в нескольких метрах от обрыва, то услышал могучий рев. Обернувшись, он увидел, что Мар-Кук бросилась к нему, похоже, она приняла решение.

Р-ли и Полли отбежали в сторону, отведя луки подальше от своего тела: Р-ли, должно быть, сказала Полли, чего можно ожидать. Эд же и двое его приятелей совершили ошибку. Они продолжали удерживать позицию и выпустили три стрелы, две из которых попали в цель, но отскочили от толстой шкуры чудовища.

После этого налетчики повернулись и побежали, но двое из них сделали это недостаточно быстро, Мар-Кук слегка изменила свой курс. Ее длинный хвост хлестал из стороны в сторону. Эду удалось увернуться, но двоих его друзей удары хвоста швырнули на землю. Раздался хруст ломающихся костей.

Это было ужасное зрелище, настолько ужасное, что Джек едва не потерял самообладание и пытался было спастись, прыгнув с обрыва на тропу вниз. Однако Р-ли настояла на том, чтобы он держался непоколебимо. Если это ему не удастся, то все будет кончено, ибо ярость Мар-Кук будет всесокрушающей.

Он стоял на самом краю обрыва и держал палец чудовища в руке, вытянутой над бездной. Стоит ему разжать ладонь — и палец полетит вниз более чем с километровой высоты.

Мар-Кук снова притормозила и заскользила по траве. На этот раз ей удалось остановиться всего лишь в паре метров от Джека Кейджа.

— Не делай этого! — зазвенел у него в ушах ее рев.

Джек покачал головой, громко и внятно проговорив на детском наречии:

— Если ты убьешь меня, Мар-Кук, то твой палец будет потерян для тебя навсегда. Сомневаюсь, что тебе удастся разыскать его. Тебе придется уйти слишком далеко отсюда, чтобы попасть на дно долины: здесь ты не сможешь спуститься по склону. Ты слишком велика для этого. А пока ты будешь туда добираться, палец твой сожрут какие-нибудь мелкие животные.

Она разразилась серией нечленораздельных звуков. Джек догадался, что она ругается на первоначальном языке драконов. Р-ли рассказала, что, поскольку речь гривастых была более престижной, драконы стали ею пользоваться вместо своего собственного языка. Однако у них сохранились некоторые фразы утраченного языка для заклинаний и ругани.

Джек попробовал улыбнуться, показав, что он является хозяином положения и считает забавным такое поведение дракона. Однако чудовищно толстое туловище и невообразимо жуткая морда, вкупе с яростью, распиравшей все тело дракона, превратили его улыбку в жалкую гримасу. Колени тряслись, дрожала рука, державшая палец.

— Мы отдадим тебе его тогда, когда достигнем перевала Идола, — сказала Р-ли. — При условии, что ты не будешь идти за нами после этого. И ты должна дать нам обещание, что будешь сопровождать нас до перевала и защищать!

Мар-Кук едва не задохнулась в бессильной злобе, но смирила себя.

— Хорошо.

Джек продолжал держать палец, пока Р-ли не заставила дракона торжественно поклясться. Рука его ныла от напряжения. Наконец, когда с формальностями было покончено, он вернулся к сумке из шкуры единорога и положил туда палец. Мар-Кук пожирала его глазами, но ни разу не шелохнулась, чтобы схватить свое сокровище.

Джек и Р-ли подтащили тела погибших к краю обрыва и спихнули вниз. Джеку очень хотелось похоронить несчастных, но у них нечем было вырыть могилу.

Мар-Кук пожаловалась, что ее лишили свежего мяса. Замолчала она только после того, как Р-ли сказала ей, что они избавились от трупов, чтобы не привлекать мандрагоров. Джеку стало интересно, что это за звери, если даже колоссальная дракониха предпочитает не встречаться с ними.

Эд смотрел на них исподлобья. Лук и нож Полли приказала ему отбросить далеко в сторону. Сама она стояла, подняв лук, в нескольких метрах от него, готовая в любой момент пустить стрелу.

Из-за спины Джека раздался голос сирены:

— Лучше убей его сразу!

Джек повернулся:

— Неужели ты это говоришь?

— Нельзя отпускать его с оружием. Если сделать это, он будет пытаться прикончить нас, когда мы уснем. Посмотри, он весь пылает ненавистью! Если же отпустить его без оружия…

— Он сможет сделать свое, вроде нашего.

— У него для этого не будет никакой возможности. Разве ты не слышал, что сказала Полли? Она ненавидит его. И она пойдет за ним следом. Он умрет самой мучительной и медленной смертью. Я знаю этих колдуний. И я знаю Полли.

— Жаль, что я не убрал его тогда, когда он напал на нас, — сказал Джек. — Теперь же я не могу этого сделать хладнокровно и…

— Когда-то ты убил взбесившуюся собаку, свою любимицу. Помнишь? А Эда ты никогда не любил.

— Я в этой глуши с двумя самыми злыми ведьмами, каких еще никому не доводилось видеть! — воскликнул он и пошел прочь. И все же он понимал ее правоту и то, что слова ее были продиктованы человечностью. Ведь Эд пытался убить их всех, и притом не один раз.

Р-ли медленно подошла к Полли и стала рядом с нею. Джек не сводил с них глаз. Что это они затевают? Казалось, они говорят о чем-то обыденном. Полли весело смеялась.

Вдруг Р-ли нанесла ей удар. Ее кулак пришелся в челюсть Полли, и та полетела на землю. Она упала на четвереньки и несколько секунд не могла подняться. Р-ли этих секунд хватило. Она подобрала лук Полли, зарядила, натянула тетиву и прицелилась в Эда.

Он в ужасе завопил и кинулся бежать, намереваясь скрыться под обрывом. Стрела Р-ли настигла его как раз в тот момент, когда он, сжавшись в комок, припал к земле близ обрыва. Он собирался скатиться вниз, надеясь, что тропа, о которой они упоминали, начнется од обрывом. Он споткнулся, сделал еще несколько шагов по инерции to рухнул наземь. Из-под левой лопатки торчала стрела. Его вопль разорвал воздух и поднялся к небу. Затем наступила тишина.

Джек метнулся к спутницам. Полли поднялась, потерла челюсть и Процедила сквозь зубы:

— Вот бука! Ты обманула меня!

— Но он мертв, — сказала Р-ли. — Забудь о нем.

— Я тебе этого не забуду!

— Я велю Мар-Кук не спускать с тебя глаз, — спокойно произнесла Р-ли.

Все четверо вернулись к развалинам города. Мар-Кук, шедшая впереди, остановилась и что-то крикнула. Джек последовал знаку ее вытянутой передней лапы — той, что была без пальца, — и увидел свежий помет крупного животного.

— Мандрагор! — сказала дракониха.

— Их помет всегда имеет характерную форму в виде баранки с маленьким отростком, — объяснила Джеку Р-ли. — Ну что ж, придется, видимо, подыскивать какое-нибудь убежище понадежнее. Надо спешить, солнце зайдет через несколько минут.

— Вот хорошая нора, — сказала Мар-Кук. Она обнюхивала квадратный проход между двумя свалившимися глыбами. Внутри было темно, но, несмотря на это, можно было определить, что места там хватит для всех четверых.

Р-ли сказала Мар-Кук несколько слов, и та ушла на поиски хвороста. Остальные стали устраиваться на ночь. Проверка показала, что вход, через который они проникли, был единственным.

Мар-Кук вернулась минут через пятнадцать с огромной охапкой веток, сучьев и большим поленом. Все это она положила на выступающий перед входом камень, протиснулась внутрь и только после этого втащила дрова.

С помощью острых камней Джек быстро развел костер как раз напротив входа. Единственное, что им мешало, это редкие порывы ветра, обдававшие их клубами дыма. Они зажарили мясо единорога и с аппетитом поели. Львиная доля, разумеется, досталась Мар-Кук, которая тут же поспешила их успокоить:

— Не переживайте, карлики, завтра я найду для вас другого единорога.

— Как же она пойдет с нами? — шепотом спросил Джек у Р-ли. — Ведь она не сможет спуститься по тропе!

— Мы с ней пойдем кружным путем. Это займет больше времени, зато будет намного безопаснее. Почему ты говоришь шепотом?

Он показал рукой в сторону расположившейся неподалеку живой глыбы:

— Эта дракониха действует мне на нервы.

Р-ли поцеловала Джека в щеку и погладила по спине.

— Извините, — подала голос Полли. — Я понимаю, что мое присутствие доставляет вам неудобства. Но я не стану вас беспокоить. Не обращайте на меня внимания. Может быть, я даже решусь на некоторое время покинуть вас…

— Ты — подлая сука! — крикнул Джек.

— Зато честная, — парировала она. — Но я говорю совершенно серьезно. Я замечаю давно, как ты ее тискаешь и целуешь эти роскошные груди, когда думаешь, что я не вижу. Вы, наверное, уже давно познали друг друга, не так ли? Тогда почему она до сих пор не беременная? Или не хочет?

Джек изумленно открыл рот.

— Что? Разве ты не знаешь, что люди с гривастыми не могут иметь детей?

Полли громко рассмеялась и долго не могла успокоиться. Мар-Кук, залегшая в дальней части пещеры, начала шевелиться. Отсмеявшись, Полли сказала:

— Разве твоя возлюбленная не раскрыла тебе глаза на те бредни, которыми вас пичкали жирные попы? — Полли изумленно вздернула брови. — Конечно же у вас могут быть дети! Сейчас уже есть тысячи метисов, которые преспокойно живут, большей частью в Социнии.

— Это правда, Р-ли? Почему ты не сказала мне об этом?

— Джек, мы же были вместе совсем немного. Мы с тобой говорили все больше о своей любви. Мы никак не могли охватить все, что могло интересовать тебя. Кроме того, ты мог не опасаться моей беременности: дети у вийров появляются только тогда, когда они хотят этого. Вернее, когда следящие за численностью населения дают разрешение. Мы постоянно поддерживаем равновесие между рождаемостью и смертями. Вы, люди, этого не делаете, поэтому вас стало больше, чем нас, и вы возжаждали захватить наши земли.

— Нам, колдуньям, тоже известно, каким образом можно предотвратить зачатие, — вмешалась Полли. — Нужно взять определенной травы, смешать с настоем из плодов тотумного дерева и пить это в определенное время.

Р-ли промолчала. Через некоторое время сирена выглянула наружу. Луна еще не взошла. Сразу же перед входом было открытое пространство, примерно метров в двадцать, дальше громоздились завалы из камней и обломков скал.

— Кажется, настало время рассказать тебе подлинную историю вийров, или гривастых, или сирен и сатиров — какими только именами вы нас не награждали. Ту правду, которую ваше государство и церковь скрывают от вас. Хотя, возможно, они и сами не знают многого.

Вийры, как мы себя называем, тоже родом с Земли.

Джек молчал.

— Это правда, Джек. Наших предков привезли сюда, на эту планету, около четырех тысяч лет тому назад. Год планеты Дейр почти точно соответствует земному году. В те времена у Арра на этой планете была процветающая колония. Они насильно увозили людей с Земли и использовали их в качестве рабов или слуг. Не то чтобы невольники им были нужны для работы на них. Для этого у них были машины. Но им были нужны другие, менее развитые, но разумные существа в качестве любимых домашних животных или для престижности.

Они завезли сюда разумных существ и с планет других звездных систем. Это были предки нынешних мандрагоров и оборотней. Драконы же обитали здесь всегда. Они были примитивной группой существ, слишком больших и слишком опасных для того, чтобы приручать их. Поэтому Арра их содержали в особых резервациях.

Примерно две тысячи лет назад другая межзвездная цивилизация, Эгзви, начала военные действия против Арра. Они применили оружие, которое привело к взрыву или распылению всего находившегося на поверхности планеты железа. А также, я в этом уверена, некоторых других металлов. Уцелевшие Арра покинули свою колонию, а Эгзви так никогда и не высадились на эту планету. Из четырех видов разумных существ, брошенных здесь на произвол судьбы, только людям удалось не скатиться в состояние дикости. Мы охотились на мандрагоров и оборотней, как вы их называете, и разоряли их места обитания, оттесняя их в пустынные горные районы.

— Какие же у вас есть доказательства? — спросил Джек. — Если вы — люди, то почему же у вас лошадиные хвосты и желтые глаза?

— Согласно одним предположениям, это результат воздействия облучения во время взрыва железа и других металлов. Согласно другим — Арра преднамеренно вывели такую породу людей. Нам известно, что они занимались селекцией для получения определенных свойств человека.

Кроме того, у нас есть и свои предания. Их, возможно, недостаточно, чтобы доказать, что мы родом с Земли, а не с другой планеты. Но есть еще один фактор — язык!

— Ваш язык совершенно другой!

— Взрослое наречие — да. Это язык Арра, которому должны были научиться все рабы. Это шифровальный язык, язык стандартных фраз, вернее, мнемонический язык. Он состоит из коротких кодовых слов, содержащих значение целых словосочетаний или предложений.

Но детский язык вийров — это потомок изначального языка, который мы употребляли на Земле. Рабам разрешали пользоваться им в общении между собой, и они цеплялись за него, как за напоминание о их былом свободном положении. После катастрофы это наречие стало разграничительным признаком между господствующим классом вийров и остальными. Вы считаете, что все гривастые говорят на взрослом наречии, но это неверно. Им пользуются только аристократы.

Тем не менее очень важно то, что наше детское наречие и большинство языков, которые употребляли земляне, привезенные наиболее поздним рейсом звездолета Арра, произошли от одного и того же корня. Наши ученые записали эти языки до того, как английский стал сначала господствующим, а затем и единственным языком среди нас, “таррат”, то есть “позднеприбывших”. Английский, немецкий, исландский, испанский, португальский, болгарский, русский, албанский, ирландский, греческий и даже язык ваших богослужений — все они происходят из латинского. Только турецкий и китайский языки, да еще язык индейцев-кроатанов не являются родственными вашему английскому.

— Мне трудно поверить в это, — покачал головой Джек.

— Постарайся поверить этому, дорогой. Ведь это доказывает наше общее происхождение!

— Не знаю. Не вижу никакого сходства между английским, языком гривастых и латынью. Кроме разве того, что, как говорят священники, мы позаимствовали некоторые слова из латинского языка.

— Ты знаешь, что я не принадлежу к ученым. Но мне кое-что известно об этом, и я могу отвести тебя к образованным людям из числа моих соплеменников, которые знают гораздо больше меня в этой области. Кроме того, ваши собственные священники дважды, независимо друг от друга и в различное время, приходили точно к такому же выводу. Одному пригрозили отлучением, если он не будет молчать. Другому пришлось искать убежище в кадмусах.

— Ладно. Я вовсе не сержусь, как тебе, может быть, показалось. Просто все это настолько ошеломило меня, что…

В это мгновение дракон зашипел и попробовал выпрямиться в этом довольно низком помещении.

— Тсс! Тихо! Снаружи кто-то есть!

Все трое зарядили стрелы и стали всматриваться в темноту, слабо освещаемую отблесками костра.

— Как ты думаешь, кто это может быть? — тихо спросила Р-ли.

— Я не ощущаю их запаха, но слышу их. Их больше, чем один. Мне хотелось бы быть сейчас где-нибудь подальше от этой дыры. Здесь я чувствую себя в западне!

Раздался целый хор криков и жутких воплей, и пять или шесть темных силуэтов появились перед входом в пещеру. При свете костра можно было разглядеть, что у этих существ были тела, напоминающие человеческие, но покрытые длинными темными волосами. Их огромные руки были длиннее, чем у людей, а плечи гораздо шире, не говоря уже о грудной клетке, которая казалась необъятной.

На лице, покрытом белыми волосами, выступали массивные челюсти и огромные носы, покрытые хрящами или, может быть, роговицей. Квадратные уши торчали под прямым углом к голове, густые черные брови резко контрастировали с белыми волосами. Глаза казались огромными и в отраженном свете костра имели темно-оранжевый цвет, как у животных.

Они метнули во входной проем длинные деревянные копья с обожженными для твердости остриями. Те, кто находились внутри, выпустили стрелы. Все три попали в цель — было просто невозможно не попасть в широченную грудь этих существ. После этого они исчезли.

— Мандрагоры! — крикнула Р-ли.

Мар-Кук тут же заявила, что ей необходимо выйти: она больше не может находиться в таком тесном помещении. Остальные не стали спорить и сплотились тесной кучкой позади нее. Одним взмахом своего хвоста она сбила костер с камня, разметав по земле головешки. Быстро, как только могла, она протиснула свое огромное тело между двумя глыбами. Очутившись наполовину снаружи, она огласила окрестности своим могучим ревом. Сверху на нее упало шесть темных тел. Дракониха рванулась и высвободила из каменной теснины все тело, в которое вцепились мандрагоры. Прежде чем подняться на здание лапы, она повернулась, и у двоих пришельцев затрещали кости. Остальным удалось увернуться, и они сразу же снова набросились на нее. К ним присоединилось еще не меньше десятка прятавшихся в темноте между глыбами.

Джек Кейдж и женщины пускали стрелы, как только представлялась малейшая возможность. Но Мар-Кук так вертелась и бросалась из стороны в сторону, что им удалось только трижды хорошо прицелиться. Два раза цель была поражена, хотя и не насмерть, ибо раненые мандрагоры, завывая, убегали прочь.

Еще некоторое время нападавшие орудовали своими копьями, дубинами и зубами. Наконец они сочли, что им уже досталось более чем достаточно, и прекратили удары и разбежались. Мар-Кук помчалась за группой беглецов между грудами каменных блоков. Еще некоторое время Джек мог слышать рев дракона. Затем все стихло.

Джеку и девушкам пришлось по очереди дежурить у входа. Мар-Кук вернулась только на рассвете. Она выглядела усталой, но довольной и сытой. Когда они возобновили путешествие, она захватила с собой одного из мертвых мандрагоров, заявив, что это будет ее завтрак на следующий день.

За весь этот день они сделали лишь несколько коротких привалов. В полдень они оставили у себя за спиной развалины города и теперь шли вдоль края плато. Когда наступили сумерки, они спустились до середины склона большой горы. Р-ли прикинула, что они смогут достичь долины Аргул только во второй половине следующего дня.

— Долина имеет в ширину не менее шести миль, она очень неровная и густо поросла лесом. В ней человека подстерегают самые разные опасности. Даже единороги здесь крупнее и агрессивнее. Но поскольку с нами Мар-Кук, я думаю, что волноваться не следует, — заключила Р-ли.

Глава 10

К полудню третьего дня они почти пересекли ущелье. Пока что они не встречали никаких помех, им даже не пришлось самим добывать себе пищу: Мар-Кук загнала в небольшую расщелину единорога и убила его. Они развели небольшой костер на берегу широкого мелководного ручья и перекусили. Мар-Кук несколько минут переминалась с ноги на ногу, а потом заявила, что ей надо на некоторое время отлучиться.

— Здесь по соседству бродят твои сестры? — спросила Р-ли.

— Да. Я хотела бы поговорить с ними. Пусть они предупредят всех, чтобы вас оставили в покое, если не хотят иметь дело со мной.

— Надеюсь, что она скоро вернется, — сказала сирена. — Но полной уверенности у меня нет: самки драконов любят поболтать не меньше, чем наши женщины.

Прошел час. Джека охватило нетерпение. Р-ли сидела, устремив взгляд прямо перед собой, в глубокой задумчивости. Она не обращала на Джека никакого внимания, и это его раздражало. Впоследствии она и сама не могла объяснить, о чем она думала. Полли лежала на спине, заложив руки за голову, в откровенно вызывающей позе. В последнее время она поглядывала на него с недвусмысленным выражением на лице, да и ее замечания становились все более смелыми. Р-ли не обращала внимания ни на взгляды, ни на реплики. Джек, хотя он и недолюбливал Полли, пожалуй, даже питал к ней отвращение, чувствовал себя виноватым. Тяготы перехода все же не настолько утомили его, чтобы он не испытывал все более накапливавшуюся напряженность. Невозможность уединиться и непонятная отчужденность Р-ли усугубляли положение еще больше.

Как-то раз, оставшись наедине с Р-ли, он спросил у нее, почему она стала так холодна с ним.

— Вовсе нет. Но в течение четырнадцати дней я должна соблюдать табу. Каждая женщина вийров соблюдает воздержание в течение этого промежутка времени, наступление которого зависит от даты рождения. Это делается в честь Богини и ее ипостаси святой охотницы.

Джек всплеснул руками: всю жизнь он провел рядом с гривастыми, но как же мало он знает, оказывается, об их обычаях.

— А я? — спросил он. — Значит, я должен терпеть на протяжении всего этого священного ритуала?

— Есть Полли.

У него от изумления отвалилась челюсть.

— Ты хочешь сказать, что тебе это все равно? Да?

— Вовсе нет. Но я никогда не позволю себе возражать против этого. Мне запрещено так поступать. И я поняла бы это… как мне кажется.

— Клянусь, что не притронусь к этой сучке, будь она даже последней оставшейся в живых женщиной!

Р-ли улыбнулась.

— Ну, это уж слишком! Тогда это было бы твоей священной обязанностью — обеспечить продолжение человеческого рода.

По зрелым размышлениям он решил, что Р-ли в действительности не могла принудить его соблюдать воздержание, но дала ясно понять, что она была бы очень обижена, если бы он не сумел сдержать себя. Он был рад, что не поддался искушению. Однако ему претило, что Полли так откровенно выказывает желание. Зов плоти был силен, с ним было трудно совладать.

Он сердито ткнул большим пальцем ноги в бедро Р-ли и произнес:

— Давай двигать дальше! Мар-Кук отыщет нас по следам.

— К чему такая поспешность? — удивилась сирена.

Джек украдкой скосил глаза на Полли и просипел:

— Просто я устал ждать, вот и все!

Р-ли тоже взглянула на Полли, которая лежала, не меняя позы.

— Хорошо, пойдем.

Через полчаса Джек жалел о своей опрометчивости. Чем большее расстояние отделяло их от Мар-Кук, тем больше увеличивалась их уязвимость. Но он был слишком упрям, чтобы признать свою ошибку. Еще через пятнадцать минут он уже признался в душе, что было бы глупо продолжать путь без опеки драконихи.

Он остановился и сказал:

— Давайте подождем ее здесь. Я был не прав.

Женщины обошлись без замечаний. Р-ли воткнула палку в мягкую землю и, скрестив ноги, устремила взгляд на ее кончик. Полли легла на траву в прежней позе, раздвинув ноги и запрокинув руки за голову. Все было, как и раньше, только теперь их защитница была гораздо дальше от них. Джек стал нетерпеливо прохаживаться.

Вдруг что-то заставило его остановиться. Полли тоже села, широко раскрыв глаза и вытянув шею. Кто-то бежал в зарослях, не пытаясь делать это бесшумно, подобно Мар-Кук.

Из леса выбежал гривастый и побежал через ручей. Он был примерно в пятидесяти метрах от них, но их не видел.

— Морн! — воскликнула Р-ли.

Джек тоже узнал вийра. Это был брат Р-ли.

Раздался ружейный залп. На самой середине ручья Морн споткнулся и упал ничком. Затем поднялся, сделал несколько шагов и снова упал в воду. Тело его стало сносить вниз по течению.

Увидев, что ее брата убили, Р-ли закричала.

Джек молниеносно принял решение.

— Скорей в чащу! — скомандовал он.

Они подхватили оружие, сумки с продовольствием и побежали к ближним кустам. Но прежде чем они их достигли, из зарослей вышло несколько мужчин, вооруженных огнестрельным оружием. Среди них был Чаковилли.

Он улыбнулся и сказал:

— Твой брат искал тебя, а мы выслеживали его. Теперь мы все должны быть довольны: каждый нашел то, что искал. Разве я не прав? Или вы не рады встрече со мной?

— Мне казалось, что я прикончил тебя, — сказал Джек.

— Вы только хорошенько трахнули меня по голове. Я немало помучился от головных болей, пока сидел в тюрьме в Слашларке.

— В тюрьме?

— Да, парень. Правительство решило, что еще не приспело время для нападения на гривастых. Королева была крайне разгневана тем, что произошло у кадмусов Кейджа Она велела арестовать меня и предать суду, что должно было свидетельствовать о ее добрых намерениях по отношению к вийрам. Однако несколько моих друзей вломились в тюрьму уже на третью ночь и освободили меня. Я решил, что моя миссия здесь завершена, и отправился в Социнию, на свою родину. Сначала я наткнулся на этот патруль, а чуть позже мы встретили и Морна с парой его друзей. Я уверен, что они разыскивали именно вас.

Джек обнял Р-ли и прижал к себе. На ней не было лица. Бедняжка! За такое короткое время потерять сначала отца, а потом брата!

— Вы социниец? — удивился Джек.

— Агент, в обязанности которого входило спровоцировать войну между жителями Дионисии и гривастыми. Может показаться, что я потерпел неудачу на вашей ферме, но это не так. Поднялись все кадмусы трех государств, готовые нанести ответный удар. Другие социнийцы спровоцируют новые инциденты. Весь материк вспыхнет, как пороховая бочка. В это будут втянуты все государства, кроме, разумеется, моего. Мы будем готовы выступить на сцену, как только люди и гривастые обескровят себя в битве.

А пока мы должны решить, что делать с вами. Буду краток: или вы поклянетесь идти в Социнию, где станете ее гражданами и будете за нее сражаться, или умрете здесь, на месте.

Несколько солдат вошли в ручей и вытащили Морна на берег. Он сел и стал откашливать воду из легких. Из раны на голове сочилась кровь — к счастью, пуля лишь скользнула по его черепу.

Чаковилли повторил свое предложение всем троим: Джеку, Р-ли и Полли.

Морн сплюнул и сказал:

— Моя сестра и я предпочитаем смерть!

— Не очень дальновидно с вашей стороны, — усмехнулся Чаковилли. — Будь вы хоть немного умнее, вы согласились бы присоединиться к нам, а затем стали бы искать удобный случай удрать. Но вы — гривастые из правящего класса, а они никогда не лгут. Или бывает, что и лгут, а?..

— Впрочем, пусть каждый говорит за себя, — повернулся он к Р-ли. — Зачем вам отказываться от моего предложения только на том основании, что вы — вийры? Двое из моих людей происходят из гривастых, один — метис. Я, кстати, тоже полукровка. Должен вам сказать, что Социния является примером того, что две культуры могут слиться и стать почвой, жизнеспособной для третьей.

— Почему бы вам просто не отпустить нас? — спросила Р-ли. — Мы направляемся в Тракийскую долину. Мы намерены жить там мирно, никому не причиняя вреда.

Он поднял брови и, ухмыляясь, произнес:

— Жить там мирно? А как долго? Должен вам сказать, что Социния намерена покорить и эту долину. После того как будет ликвидирована Дионисия, Кроатания и Дальний.

— Она прекрасно защищена, — холодно возразила Р-ли. — Вы потеряете сто тысяч человек и все равно не прорветесь через перевал.

— Что случилось с хвалеными шпионами гривастых? Разве вы не слышали о наших больших пушках и мощных снарядах? По сравнению с ними артиллерия Дионисии выглядит игрушкой. У нас есть огромные воздушные шары, приводимые в движение моторами, которые могут перелететь через перевал и разбомбить ваши поселения в долине. Мы также можем высадить десант, который скосит ваших воинов, как крестьянин косит траву.

Р-ли вспыхнула и прижалась к Джеку.

— Ну, так что же вы решили? — спросил Чаковилли. — Да будет вам известно, что, если вы откажетесь, вас ждет незавидная участь. Мои люди очень огрубели за это время, проведенное в такой глуши.

Р-ли попросила разрешения переговорить с Джеком без свидетелей. Чаковилли согласился, однако велел, чтобы им связали руки и ступни.

— Что делать? — спросила сирена, когда они остались одни.

— Соглашаться на его предложение. Он сам сказал, что после можно найти возможность для побега.

— Ты ничего не понимаешь, — сокрушенно покачала она головой. — Мы, происходящие из рода Слепых Королей, не можем сделать это даже ради спасения своей жизни.

— Черт побери! Я ведь не говорю о предательстве. Только немного притворства. Ладно, не можешь лгать, не лги! Избегай прямых ответов. Скажи Чаковилли, что будешь поступать во всем точно, как я. Ты знаешь, каковы мои истинные намерения.

— Но это все равно будет обманом, мы называем это косвенной ложью.

— Ты что, собираешься умереть здесь?

— Я знаю, что это будет не зря! — твердо сказала она. — Но я люблю тебя. Ты пожертвовал многим ради меня. Хорошо, я поступлю так, как ты скажешь.

Джек крикнул Чаковилли.

— Я присоединяюсь к вам. Р-ли будет делать все, что я скажу.

Бывший рудоискатель понимающе ухмыльнулся.

— Она не только красивая девочка, но и очень хитрая. Ладно, я развяжу вам ноги, но руки пока что останутся связанными.

Как и следовало ожидать, Полли О’Брайен уже принесла клятву верности на жизнь и смерть Социнии. Чаковилли сказал ей, что ему известно о ней гораздо больше, чем она думает. Она, конечно, присоединяется к его отряду из личной корысти, но он надеется, что она останется верной присяге. А почему бы и нет? Она из тех, кто всегда держит сторону победителя. А Социния будет победоносным государством, как только она окажется на его родине, она сможет в этом убедиться.

Полли даже сможет открыто придерживаться своей религии, так как для Социнии характерна веротерпимость. Однако человеческие жертвоприношения строго запрещены. Если она все поймет, как надо, а он ожидает, что она поймет, то ей незачем будет принимать участие в тайных обрядах. Некоторые пробовали и теперь заживо гниют в рудниках.

Полли все выслушала и попросила дать закурить.

Джек овладел собой настолько, чтобы отметить, что солдаты вооружены огнестрельным оружием, какого ему до сих пор еще не доводилось видеть. Ружья были сделаны из какого-то “пластического” материала, не менее прочного, чем редкое здесь железо. Пули и заряды пороха помещались в общей капсуле и вставлялись сквозь отверстие в казенной части. Он спросил об этом у Чаковилли.

— Один социнийский солдат обладает огневой мощью десяти дионисийских, и стрельба его во много раз эффективнее. Круглые предметы, что свисают у них с пояса, — это гранаты, мощь которых втрое превосходит гранаты Дионисии того же размера. Более того, с помощью своих ружей мы можем запускать их на весьма значительное расстояние.

Если ваш дракон и покажется здесь, я думаю, ему несдобровать.

Джека ошеломила его осведомленность, но, немного поразмыслив, он понял, что Чаковилли видел следы Мар-Кук вместе с его следами и следами женщин.

Социниец подошел к Морну.

— Я вам предоставляю еще один шанс, мой дорогой вийр. Неужели вы думаете, что ваша смерть принесет какую-то пользу? Нет! Культура вашего народа, как и любого другого, не присоединившегося к Социнии, обречена. Мы намерены разрушить кадмусы и заставить вас, гривастых, отказаться от прежнего образа жизни. Он полностью соответствовал стабильному аграрному обществу, но сдерживал прогресс техники. Он отошел в прошлое.

Чаковилли снова повернулся к Джеку и сирене.

— Попробуйте убедить его. Социнию нельзя остановить. Мы должны стать передовым обществом в научном и техническом отношении за очень короткое время. Арра уже дважды побывала здесь, и они, или им подобные, могут появиться снова. Когда это произойдет, они увидят перед собой людей, которые смогут оказать им достойное сопротивление и, возможно, даже победить их. Люди не должны снова стать рабами. У Арра есть космические корабли, у нас они тоже когда-нибудь будут! Когда мы этого добьемся, мы перенесем борьбу на территорию Арра.

Слова эти взволновали Джека. Чаковилли действительно проявлял здравый смысл. Много раз Джек задумывался над тем, что произойдет, если Арра когда-нибудь вернутся. Как-то раз он спросил об этом у отца Патрика. Священник ответил, что Бог не оставит их без своей защиты. Если человечество снова вернется к рабству, то это пойдет ему только на пользу. Это научит его смирению. Джек тогда ничего не сказал, хотя ответ попа был для него абсолютно неприемлем.

— Мне не доставляет ни малейшего удовольствия убивать вас, Морн, — сказал Чаковилли. — Честно говоря, мне самому тошно. Но нам приходится быть безжалостными: нам может просто не хватить времени. Корабли Арра могут появиться в небе в любой момент, тогда с человечеством будет покончено.

— Лучше умереть, чем жить так, как живете вы! Я — Вийр, сын Слепого Короля. Теперь я — Слепой Король!! И я говорю — НЕТ!

Чаковилли вынул короткоствольное оружие из кобуры и прицелился в лоб вийра. Палец его напрягся, и какая-то деталь поднялась позади ствола. Затем она рывком подалась вперед, из дула брызнул огонь и раздался грохот. Морн упал навзничь. Прямо над его правым глазом зияла огромная дыра.

Р-ли вскрикнула и зарыдала.

— Я бы мог заставить тебя доказать свою преданность, предложив тебе самому казнить его. Но я не настолько бесчеловечен. Это было бы слишком.

Джек ничего не ответил. Он никогда не убил бы брата Р-ли или кого-либо другого.

Всхлипывая, Р-ли спросила у Чаковилли:

— Могу я похоронить брата, как положено по обычаю? Ведь он — Слепой Король. Его нельзя оставить гнить, точно дикого зверя.

— Вы имеете в виду отделение головы от туловища и сожжение ее, не так ли? Нет, я не хочу, чтобы был дым. Я похороню его, но полного ритуала разрешить не могу. На это уйдет слишком много времени.

Вслед за его словами раздался ружейный залп. Троим драконам удалось незаметно подкрасться совсем близко к отряду, и они с ревом выскочили из-за деревьев. Солдаты стреляли в упор, и одно из чудовищ рухнуло с разверстым брюхом. Двое других, хотя и были ранены, продолжали наступать. Джек был единственным, кто заметил, что на противоположном берегу появилась Мар-Кук. Грохот ружей, крики людей и рычание драконов заглушили ее тяжелую поступь по воде. Она напала сзади и первым же взмахом хвоста скосила четверых солдат. Чаковилли открыл по ней огонь из своего пистолета и трижды ранил ее. Джек бросился к нему и повалил на землю. Хвост Мар-Кук хлопнул как раз по тому месту, которое мгновением раньше они оба занимали. Пытаясь вывести Чаковилли из строя, Джек, сам того не желая, спас его.

Теперь же он был беспомощен, так как руки его оставались связанными за спиной, и он не мог ни встать, ни помешать Чаковилли подняться на ноги. Социниец выстрелил снова и попал в правую переднюю лапу драконихи. Перезарядив пистолет, он повернулся, чтобы перебежать через ручей. Джек сделал ему подножку, и он упал. Мар-Кук схватила Чаковилли и высоко его подняла, чтобы швырнуть о ствол дерева, как вдруг ее тело обмякло, и она рухнула наземь у самых ног Джека Земля задрожала от падения этой громады…

Р-ли и Полли продолжали стоять. Руки сирены были связаны.

— Полли! — крикнул Джек. — Развяжи меня!

Полли, однако, не пошевелилась. С превеликим трудом он поднялся и стал оглядываться. Все солдаты были либо мертвы, либо тяжело ранены. Чаковилли был без сознания. Трое драконов лежали мертвыми, но Мар-Кук еще дышала. Глаза ее были открыты, она смотрела на Джека. Кровь хлестала из ее брюха и из нижней части хвоста.

Полли подняла лук, приладила стрелу и остановилась в нерешительности.

В течение нескольких секунд она напряженно размышляла. Затем пожала плечами и положила лук на землю. За три минуты она собрала все оружие и патроны и сложила под деревом. Затем сняла с одного из трупов пояс с кобурой и нацепила его на себя. Она проверила пистолет, попробовала его зарядить, сделала один выстрел в воздух и опять положила в кобуру.

Чаковилли наконец пришел в себя. Застонав, он сел спиной к Мар-Кук и стал наблюдать за Полли.

— Военные трофеи, а? Что же теперь? — спросил он.

— Позволь нам идти своей дорогой, — сказал Джек. — Мы не причиним вам вреда. Вы двое делайте, что хотите.

Ответ Полли утонул в отчаянном вопле умирающего дракона.

— Мой палец! Отдай мне мой палец!

— Я обещал ей, Полли, — сказал Джек.

Полли нерешительно пожала плечами.

— А почему бы и нет? Драконы помогали нам, колдуньям, и раньше. Мне нечего терять.

Она открыла кожаную сумку и вынула палец. Мар-Кук разжала лапу, чтобы взять его, прижала палец к своей груди и испустила дух.

К этому времени Чаковилли удалось подняться на ноги.

— Пусть уходят, Полли. Такие, как они, не представляют угрозы Социнии. Они еще пожалеют, что отвергли мое предложение, когда мы вступим в те места, где они собираются укрыться. Но до тех пор они испытают малую толику счастья. В списке они будут значиться последними.

— Ваше слово для меня — закон! — произнесла Полли.

Она развязала веревки, связывающие руки пленников, затем, не сводя с них глаз, отступила назад, подняла флягу одного из мертвых солдат и напилась. В ручье вода все еще была алой от крови упавшего в нее дракона.

Джек начал растирать руки, чтобы восстановить кровообращение.

— Надеюсь, вы не отпустите нас без оружия? — спросил он.

— Разумеется, — кивнула Полли. — Я не настолько мстительна, как ты думаешь. Вам, конечно, понадобится оружие и по дороге в кадмус, и в самом кадмусе.

— Что-то я тебя не понимаю, — удивился Джек.

Полли показала на Р-ли.

— Ты плохо знаешь вийров, Джек. Ей нужно возвращаться домой. Отец ее, брат и дядя погибли. Это означает, что она теперь глава кадмуса. И будет ею, пока не умрет или не родит сына. Это ее обязанность.

Джек повернулся к Р-ли.

— Это правда?

Она попыталась что-то сказать, но только кивнула головой.

— Черт возьми, Р-ли! Тебе же некуда возвращаться! А если бы было куда, то — нельзя! Ради тебя я пренебрег своими обязанностями в отношении семьи, когда ушел от своих соплеменников. И ты должна сделать то же самое!

— Пока были живы мой отец, дядя, Морн, я могла поступать так, как мне заблагорассудится. Я могла даже выйти за тебя замуж, хотя отец отговаривал меня от этого и даже говорил, что я тогда не смогу оставаться в нашем кадмусе, поскольку это вызовет осложнения в наших взаимоотношениях с вами, таррта. Мне пришлось бы уходить с тобой в Тракию.

Я могла еще это сделать, пока был жив Морн. Но теперь…

Ее душили рыдания. Не сразу ей удалось овладеть собой, чтобы продолжать говорить.

— Я должна. Таков обычай. Я не имею права забывать… мой кадмус.

— Теперь ты начинаешь понимать, Джек? — вмешался Чаковилли. — Ведь они живут традициями и обычаями и не позволяют никаких отклонений от этого. Они настолько погрязли в тине столетий, что она засохла на них и, точно камень, сковала и омертвила их общество. Мы, социнийцы, намерены сломать эту каменную оболочку.

— Мне это надоело, — произнес Джек, повышая голос. — Ты понимаешь, от чего я отказался ради тебя, Р-ли?

Она вновь кивнула. Ее лицо стало суровым и приняло хорошо известное ему выражение. Обычно ласковая и податливая, Р-ли временами становилась твердой, как гранит.

— Ты должна пойти со мною! — вне себя выкрикнул он. — Я — твой муж! Ты обязана повиноваться мне!

Полли рассмеялась.

— Твоя жена — гривастая, Джек. К тому же она дочь Слепого Короля.

— Может быть, мы не пробудем там долго, — умоляюще произнесла сирена. — Если бы нам удалось уговорить сына О-Рега из другого кадмуса принять пост короля, я могла бы уйти в почетную отставку.

— Как можно рассчитывать на это? Ты ведь отлично знаешь, что в любой момент может произойти черт знает что! Сомневаюсь, что хоть один из гривастых в такое время осмелится покинуть кадмус, когда там будет нужен каждый способный держать в руках оружие.

— Тогда я должна идти!

— Ты хочешь, чтобы мы увели ее силой? — обращаясь к Джеку, сказал Чаковилли.

— Я не хочу принуждать эту женщину! — воскликнул Джек. Внезапно ему в голову пришла страшная мысль. Как может Чаковилли позволить Р-ли или кому бы то ни было вернуться в Дионисию? Он не имеет права рисковать — ведь Р-ли может уведомить правительство Дионисии об угрозе со стороны Социнии. Что же делать? Несмотря на охватившую его нерешительность, он чувствовал, что любит Р-ли. Даже ее отказ пойти за ним не повлиял на это чувство. Будь по-другому, ему было бы все равно, убьют ее или нет! И все же в их содружестве мужчиной был он, и она должна идти туда, куда идет мужчина!

Будто прочитав его мысли, Чаковилли сказал:

— Если ты думаешь, что я хочу убить Р-ли, чтобы она не смогла рассказать обо всем, выкинь это из головы. Она даже не заикнется, да люди и не поверят сирене.

Говорить было больше не о чем, а дел у них было предостаточно. Чаковилли показал им, как собрать маленькие складные лопаты, которые были у солдат. С их помощью они выкопали неглубокую могилу, подтащили к ней трупы и забросали землей. Ушло немало времени, чтобы собрать достаточное количество крупных камней и валунов, чтобы прикрыть могилу от диких животных. Драконов оставили лежать там, где они были, за исключением того, который упал в ручей. Его с трудом вытащили на берег.

Р-ли настояла на том, что она сама выкопает могилу для брата. Прежде чем поместить туда его тело, она отрезала ему голову. Тело она забросала камнями и землей. Затем, невзирая на возражения Ча-ковилли, сложила костер и сожгла голову. Когда языки пламени пожирали плоть, она молилась на детском наречии и пела гимны на взрослом. После этого она разбила камнем непрогоревший череп на мелкие кусочки и бросила их в ручей.

Солнце уже начало клониться к западу. С каждой минутой Чаковилли все больше нервничал. Он смотрел на поднимающийся дым, и его мысли были ясны для Джека и Полли. Каких угодно врагов мог привлечь этот столб дыма, хорошо видимый по всей долине!

В конце концов он не выдержал:

— Мы не можем здесь больше оставаться!

Он дал Джеку и Полли ружья, револьвер и патроны и показал, как обращаться с оружием. Оставшееся оружие они обернули кожей и закопали под приметным деревом.

Джек в последний раз посмотрел на Р-ли. Она стояла возле ручья спиной к нему и смотрела на уплывающие по течению останки брата. В какое-то мгновение он подумал о том, что надо попытаться уговорить ее. Но ее поза заставила его отбросить эту мысль.

— Прощай, Р-ли, — тихо сказал он и поспешил вслед за Чаковилли и Полли.

В этот вечер, после того как они разбили лагерь и поужинали, Чаковилли сказал:

— Ты, наверное, согласился присоединиться ко мне в надежде выведать наши секреты и сбежать в Дионисию. Тебе не удастся отмыться от совершенных тобой грехов, так и знай! Тебе, еретику, любовнику сирены, будут верить ничуть не больше, чем любому из гривастых. Тебя без лишних слов сожгут на костре.

Но меня совсем не это беспокоит. После того как ты поживешь некоторое время в нашем государстве, ты поймешь, сколь безнадежным будет сопротивление со стороны людей и гривастых, даже если они объединятся, вместо того чтобы убивать друг друга. Ты задумаешься о том, что Арра могут вернуться, и сам поймешь, что на этой планете только Социния может устоять перед ними. Ты станешь социнийцем хотя бы ради того, чтобы спасти свой народ.

Джек слышал его слова, но не задумывался над ними. Он думал о Р-ли, страдал в душе за нее, по его щекам медленно катились слезы.

Они шли по лесной тропе в течение пяти дней. Дважды им приходилось прибегать к огнестрельному оружию: один раз, чтобы отразить нападение стаи мандрагоров, в другой раз, чтобы отпугнуть драконов. Затем они оказались у подножия высокой горы. Два дня ушло на то, чтобы преодолеть ее, день они пересекали небольшую долину, еще три дня взбирались на другую гору. Перевал неподалеку от ее вершины был длиной примерно в пять миль. К концу его они вышли к подножию одной из древних вершин Арра.

Здесь в небольшом форте квартировал социнийский гарнизон. Чаковилли назвал себя и рассказал, что с ним произошло. Все трое сели в фургон с паровым двигателем и отправились в путь. Взглянув на указатель скорости, Джек отметил, что стрелка показывает восемьдесят километров. Ему стало не по себе. А когда он увидел вверху огромный воздушный шар, он закричал от удивления.

В местности, по которой они проезжали, было множество торчащих над лужайками матовых рогов кадмусов. Чаковилли сказал ему, что большая часть их сейчас пустует, так как все ушли жить на поверхность земли.

— У нас здесь была своя гражданская война, — сказал он. — Война людей и метисов против гривастых, которые не хотели отказаться от своего образа жизни.

Им пришлось снизить скорость, так как движение паровиков резко возросло. Проехав километров тридцать, они свернули к форту. Здесь началась воинская подготовка Джека. Его приставили обслуживать большие, покрытые броней паровики, которые назывались “медведями”. В них была пушка и несколько скорострельных крупнокалиберных устройств под названием “самострел”. Оператор вращал маховик, который, в свою очередь, передавал вращение колесу, к которому присоединялись десять стволов. Когда каждый из них подходил к определенной точке, с особого диска в ствол соскальзывал патрон и заряженный ствол выстреливал в своем следующем положении. “Самострел” мог выпускать десять пуль в секунду.

Здесь было множество других диковинок, но Джеку не удалось увидеть всего. Ему разрешалось покидать место подготовки только один раз в две недели. Он узнал, что большая часть технических новинок обязана своим появлением тому, что социнийцам посчастливилось найти уцелевшую при пожаре библиотеку Арра

Глава 11

Наступила зима. Теперь учения и маневры проводились и в метель, и в гололед. Ближе к весне батальон Джека получил приказ выступать. Они шли уже знакомой Джеку дорогой. Пройдя через перевал, они вошли в долину Аргул. Старая дорога Арра, занесенная землей и глиной, была раскопана, вдоль нее были сооружены укрепления. Драконы, мандрагоры и оборотни были либо истреблены, либо загнаны в удаленные районы долины.

На границе, где кончалась территория Дионисии и начиналась священная земля вийров, армия расположилась лагерем.

Впервые с начала службы Джек увидел Чаковилли. На нем была эмблема слашларка, обозначавшая чин полковника: цвет погон указывал на то, что он служит при штабе командующего войсками.

Джек отдал честь. Чаковилли улыбнулся и скомандовал “вольно”.

— Ты теперь, я вижу, капрал? Поздравляю. Это для меня не новость. Я следил за тобой. А теперь скажи мне честно: ты думаешь о том, чтобы дезертировать в Дионисию?

— Нет, сэр!

— Почему?

— Тому есть много причин, сэр. Вы знаете большую часть из них. Но есть одна, которую вы, возможно, не знаете. Я тут повстречал одного человека, который был шпионом в Слашларке. Он рассказал, что мою мать, сестер и братьев сослали в рудники. Отец покинул кадмус, чтобы возвратиться к людям. Его судили, признали виновным и приговорили к сожжению заживо. Но он заставил убить себя — стал отбиваться от стражников и убил двоих.

Чаковилли помолчал.

— Поверь, мне очень жаль, что все так случилось. Мне не хотелось бы вселять в тебя какие-то ложные надежды, но я распоряжусь, чтобы узнали, где именно находится твоя семья. Завтра мы пойдем в наступление, пересечем границу в нескольких местах. Рудники находятся поблизости от одного из них. Я прослежу за тем, чтобы позаботиться о твоей семье.

Голос Джека задрожал:

— Благодарю вас, сэр.

— Ты мне понравился сразу же, с первой встречи с тобой, хотя ты этого, возможно, и не подозревал. Ты бы хотел быть моим ординарцем? Если справишься, то можешь стать сержантом. И тогда тебе не придется стрелять в своих соотечественников, разве что нам станет очень туго.

— Спасибо, сэр. Это мне подходит. Хотя есть несколько дионисийцев, которых я был бы не прочь увидеть на мушке своего ружья.

— Я знаю, но мы не можем позволить себе жестокости. Оставшиеся в живых дионисийцы, мы надеемся, будут потенциальными социнийцами.

— Вы высоко поднялись с тех пор, как я видел вас в последний раз, сэр, — сказал Джек. — Тогда вы были простым офицером, не так ли?

Чаковилли как-то странно улыбнулся, и Джеку стало неловко за свой вопрос.

— Очевидно, ты ничего не слышал о моей женитьбе. Я взял в жены ту красивую колдунью, вернее, следовало бы сказать — суку. Полли очень честолюбива и агрессивна, как ты знаешь. Она ухитрилась — как, лучше в это не вдаваться, — привлечь ко мне внимание нашего главнокомандующего. Старик Ананий Кроатан всегда заглядывался, не говоря уж об остальном, на красивых молоденьких женщин. Я довольно быстро стал продвигаться по службе и не удивляюсь этому: я ведь очень способный.

Джек ощутил, что краснеет. Чаковилли рассмеялся и похлопал его по плечу.

— Не смущайся, сынок! Я знал, что делаю, когда женился на… ней.

Глава 12

На рассвете армия начала сниматься с места. Численно уступая силам противника, она была прекрасно вооружена, маневренна, практически не зависела от снабжения и обладала чудовищной огневой мощью. План наступления армии был тщательно подготовлен и продуман до мелочей. Она не делала попыток наступать скрытно, наоборот, все делалось так, чтобы была видна ее сокрушительная сила. В ее рядах было двадцать тысяч человек, из них на передовую было послано только восемь тысяч бойцов, хотя противостояло им не менее пятидесяти тысяч. У солдат королевы была уйма времени на то, чтобы выстроиться в боевые порядки перед городом Слашларк.

На то, чтобы достичь фермы Кейджей, у них ушел всего час. Джек, стоя на открытой башне в верхней части паровика, с каменным от горя лицом смотрел на опустошение. Рога кадмусов почернели от пожара и были повалены в разные стороны. Лужайки перед ними были покрыты огромными воронками, зиявшими, как незажившие раны. Это свидетельствовало о том, что был “произведен подкоп” под кадмусом, куда закладывалось огромное количество взрывчатки. Там и сям из-под снега торчали скелеты.

Дом, в котором он родился и прожил всю свою жизнь, был теперь грудой обугленных досок. Амбары представляли собой заснеженные холмы. У одного из них валялся обугленчый, опрокинутый набок фургон без колес.

Джек закрыл глаза и долго не открывал их. Он не мог отогнать от себя мысль, которая пронизывала все его существо. Где Р-ли? Что с ней?

В полдень началось главное сражение. Бронированные фургоны и повозки на полугусеничном ходу выдвинулись вперед и пошли в наступление. Через полчаса в гавань Слашларка вошла социнийская флотилия и начала обстрел города. Тридцать дирижаблей, приводимых в движение недавно изобретенными моторами, работающими на нефти, сбрасывали тяжелые бомбы.

Через два часа остатки армии Дионисии бежали, и город был взят. В нем был оставлен оккупационный гарнизон, тогда как большая часть армии двинулась дальше по гладкой дороге, используя скорость своего транспорта. Когда на дороге встречались баррикады, их обходили. Общий план кампании предусматривал прорыв через любые военные позиции, противостоящие наступающей армии. На большой скорости армия направлялась к своей главной цели — столице Дионисии. Командование социнийцев не беспокоило, что местность кишит вражескими солдатами и гражданскими лицами, как не беспокоило его и то, что армия оставалась без линий снабжения и связи в своем тылу. Еще до того, как иссякли бы запасы пищи или боеприпасов, они были бы пополнены сбрасываемыми с дирижаблей. К тому же по пятам за наступающей армией должна была последовать еще одна армада бронированных паровиков и фургонов с пехотой, чтобы добить остатки армии Дионисии, захватить и ударить по некоторым городам покрупнее.

Джек узнал об осадах кадмусов дионисийцами и об ответной партизанской войне, которую вели гривастые. Повсюду были видны разоренные и сожженные дотла фермы. Погибло множество кадмусов: под их прочными стенами люди выкапывали глубокие ямы и закладывали туда гигантские пороховые заряды. Гривастые сражались упорно. Они поставили под ружье всех до единого, заставляя людей расплачиваться за их злодеяния. И многие кадмусы еще держались.

Джек ехал, находясь за ограждением размером с небольшой домик, в задней части огромного паровика. Он сидел за столом, принимая и передавая сообщения с помощью дальнеговорителя — устройства, которое давало ему возможность говорить с людьми, удаленными на расстояние до двух тысяч миль. Время от времени он сопровождал Чаковилли на передовую. Однажды ему даже пришлось принять участие в рукопашной схватке.

“Таран”, как неофициально называли их ударную армейскую группировку, стал ощущать нехватку боеприпасов. Буря держала дирижабли на земле, вдалеке от городка, над которым нужно было сбрасывать необходимые боеприпасы на парашютах. Внезапно дионисийцы пошли в атаку и в конце концов ворвались в город.

Но вот ветер утих, небо прояснилось, и снабжение армии по воздуху возобновилось. В течение часа дионисийская армия была разгромлена, на следующий день “Таран” на всех парах помчался вперед. До самого города Уитторн он почти не встречал сопротивления. По-видимому, дионисийская армия бросила все свои силы на защиту последнего оставшегося у них крупного города. Это был морской порт Мерримот, ставший столицей, после того как Сан-Дионис был сожжен.

В Уитторне армия, в которой служил Джек, соединилась с тремя Другими ударными группировками, которые вторглись в Дионисию в разных пунктах, расположенных на большом расстоянии друг от друга. Пять дней объединенная армия пополняла боезапасы с помощью дирижаблей и обозов, состоявших из бронированных повозок. Последние следовали тем же маршрутом, что и “Таран”, после того как руководство решило, что враг уже не может оказать сопротивления, которое остановило бы их.

Мерримот был взят через две недели. Он пал под объединенными ударами социнийского флота, военно-воздушных сил и сухопутных войск. Но он не сдался. Солдаты Дионисии храбро сражались до последнего человека. Когда у них кончились патроны, они взялись за копья и луки.

Спустя некоторое время Джек стоял на холме вместе с Чаковилли и высшими чинами армии и смотрел на то, как пленную королеву ведут к специально для нее отведенной палатке в середине лагеря. Елизавета III была крупной, хорошо сложенной женщиной лет тридцати пяти с огненно-рыжими волосами. Волосы ее были в беспорядке, лицо покрыто пылью. Она была бледна, но держалась высокомерно, гордо распрямив плечи и не сгибая спины.

— Мы уговорили ее отдать приказ своим подданным сдаться, — сказал Чаковилли. — Когда прибудет достаточное количество наших людей, чтобы удержать ключевые пункты, мы сможем двинуться против других государств.

Джек машинально снял каску, когда мимо него прошла королева. С самого детства его приучали обнажать голову при одном упоминании имени королевы на любом собрании. Потом он перевел взгляд на охваченный пожарами город. День был ясный, ярко светило солнце, и для зимы было тепло. С запада дул легкий, но упорный ветерок, унося с собой широкий шлейф дыма, закрывавшего и землю, и небо над нею. Джек находился к северо-западу от города, и с высоты крутого холма ему все было видно как на ладони.

Он ломал голову, как бы узнать о судьбе матери, братьев и сестер. Сейчас самое подходящее время спросить об этом у Чаковилли.

Он сделал несколько шагов к командиру, но вдруг остановился в смятении.

— В чем дело? — спросил Чаковилли, заметив нерешительность Джека. — Ты побледнел, как…

Слова его застряли в горле, он сделал глубокий вдох, его смуглая кожа стала белой как снег. Каска свалилась с головы и покатилась по склону. Сквозь тяжелые мужские рыдания он ругался, как последний плебей, слезы бежали по его щекам.

— Поздно! Слишком поздно! Опоздали на какие-то пятьдесят лет!

На фоне голубого неба над ними возник незнакомый предмет. Он сверкал на солнце и по мере приближения становился все больше. Наконец он завис на высоте около тридцати метров над пыльным городом — сфера из какого-то блестящего материала, размером не менее шестидесяти метров в диаметре. Из лагеря, находящегося у подножия холма, раздавались крики. Люди, казавшиеся муравьями с вершины холма, заполнили местность вокруг города. Какие-то аппараты промчались прочь, подальше от города. Чаковилли застонал.

— Боже! Мы были так близко к полной победе, и вот на тебе! В день нашего величайшего торжества!

— Что же сделают Арра, как вы считаете? — спросил Джек.

— Все, что им заблагорассудится: мы не в состоянии дать им должный отпор.

Джек почувствовал, как его охватывает страх. Слишком много статуй и изображений он видел, слышал слишком много преданий.

— Не лучше ли нам убраться отсюда восвояси, сэр? — спросил он. — Мы могли бы уйти в Тракию.

Чаковилли немного успокоился.

— Нет! Сейчас нет необходимости спасаться бегством. Пока что они не начнут порабощение. Возможно, они высадятся на этом холме только для того, чтобы взять несколько человек на пробу. — В голосе его мелькнула надежда. — Вероятно, это всего лишь разведывательная экспедиция. Если они вернутся на свою родную планету с донесением, то их, возможно, не будет еще лет пятьдесят. Может быть, даже сто! Черт! Еще не все потеряно! Может быть, нам и удастся совершить задуманное. Ей-богу, если они чуть-чуть подождут, мы будем готовы к встрече с ними!

Гигантский шар приближался быстро и без всякого шума. Наконец он оказался над ровной площадкой по другую сторону холма. Он тотчас спустился на землю, погрузившись в промерзшую почву на добрый метр.

Прошло несколько минут. Джек, Чаковилли и все остальные ждали в полной тишине. Внезапно в сфере образовался проем, и из него высунулась продолговатая полоса, одним своим концом коснувшись земли. Джек затаил дыхание. Он чувствовал, что колени его трясутся от страха. Сейчас эти чудовищные существа вперевалку сойдут по наклонному трапу. Что они будут делать? Просто побродят вокруг и вернутся назад или схватят кого-либо из людей, кто поближе?

Из темноты проема вышло существо. Это был человек!

— Это не Арра! — воскликнул Чаковилли. — Разве что они послали сюда своих рабов, чтобы они успокоили нас. Это и не Эгзви: те не такие крупные!

Несколько социнийцев спрятались в расщелине сбоку от площадки. Потом они стали медленно приближаться к чужакам.

— Садись в паровик, Джек! — приказал Чаковилли. — Мы должны немедленно отправиться туда!

Джек повиновался. Он повел машину по извилистой дороге вниз к подножию холма, затем направил ее прямо к шару. Остановив машину в нескольких метрах от проема в корпусе корабля, он последовал за Чаковилли. Пришельцы были людьми. В этом можно было не сомневаться. По большей части они имели белую кожу, за исключением одного, с черной кожей и волнистыми волосами. И еще двоих со смешной складкой в уголках глаз. Их одежда состояла, как казалось, из одной вещи. Но она была разноцветной, с различными эмблемами. Каждый человек держал какое-то необычное устройство. Несомненно оружие.

Их руководитель заговорил или, вернее, попытался заговорить с сержантом, который первым подошел к кораблю. Чаковилли решительно отстранил солдата и попытался завязать разговор, но безуспешно.

Руководитель повернулся к человеку, который, должно быть, был переводчиком. Тот произнес несколько предложений на разных языках. Черный заговорил о чем-то с раскосым.

Затем Джек увидел распятие, висевшее на груди у одного из этих людей и наполовину спрятанное за вырезом одежды. Джек не поверил в то, что крест — всего лишь совпадение, поскольку символ был настолько простым и очевидным, что мог быть универсальным. Он произнес первую строку из “Отче наш” на латыни, и несколько пришельцев обернулись к нему, в изумлении уставясь на него широко раскрытыми глазами. Человек с распятием очнулся первым и стал читать молитву дальше, тоже на латыни. Затем он заговорил на этом языке. Произношение его было несколько иным, чем у священнослужителей Дионисии. Джек беспомощно взглянул на него, он ничего не знал по латыни, кроме тех выражений, которые используются во время богослужений.

Он объяснил это Чаковилли, и тот сразу же послал солдата, велев ему поскорее отыскать священника. Через час солдат вернулся с перепуганным насмерть попом, епископом Поссосом, которого взяли в плен вместе с королевой. Но он оправился от испуга, как только начал понимать пришельца с распятием. Впоследствии он волей-неволей стал официальным переводчиком и был прикреплен к Чаковилли.

— Они прибыли с Земли! — воскликнул Поссос. — Хвала Всевышнему, это земляне! А он, — поп указал на говорившего по латыни, — священнослужитель Святой католической церкви! На Земле он разговаривал с самим папой римским!

Чаковилли, как всегда, освоился быстро и тихонько шепнул Джеку:

— Интересно, будет ли он так радоваться, когда обнаружится, что поп с Земли считает его еретиком. У него ведь нет ни малейшего представления, насколько далеко католицизм Дионисии отклонился от первоначальной веры.

Затем епископ произнес:

— Отец Гудрич говорит, что мы, должно быть, ошибаемся. Не мы говорим по-английски, а они!

— Две различные ветви! — кивнул Чаковилли. — Языки тоже разошлись и сильно отличаются друг от друга. Спросите у него, отче, не хотят ли они посетить нашего командующего. Если же они нам не доверяют, а я не могу порицать их за это, то можем ли мы поглядеть на их корабль изнутри.

При посредничестве двух переводчиков капитан звездолета ответил, что он посетит командующего в его палатке. Такое бесстрашие могло означать только то, что земляне чувствовали себя здесь в безопасности. Джек решил, что они, должно быть, обладают сверхмощным оружием. От его радости не осталось и следа, когда он подумал, а не являются эти люди угрозой не меньшей, чем Арра? Судя по выражению лица Чаковилли, тот думал так же.

В палатке генерала Флорца дейриане и земляне беседовали до поздней ночи. Джеку разрешили прислуживать Чаковилли, поэтому он слышал весь разговор, слово в слово. Когда земляне обнаружили, что дейриане были потомками потерянной колонии Роанок и других аналогичных, переселенных на эту планету, настала их очередь изумиться. Однако сообщение о существовании Арра и Эгзви заставило их насторожиться. Они подробно начали расспрашивать епископа Джек, зная, что они пользуются разновидностью английского языка, внимательно слушал их речь. Через полчаса он уже был в состоянии понимать некоторые слова.

Чаковилли и генерал в свою очередь расспрашивали пришельцев. Каким образом им удалось преодолеть космическое пространство? Что за энергию они используют? Что представляет сейчас собой Земля?

Пришельцы, казалось, отвечали откровенно. Некоторые ответы вызвали тревогу. Джек даже подумал: может, сошла с ума вся планета? Могли ли люди в здравом уме вести такой образ жизни? Они же, однако, заявляли, что счастливы и что Земля процветает.

Через переводчика капитан звездолета “Юнайтед” Свенсон объяснил, что, насколько ему известно, его корабль первым высадился на обитаемой планете. Землю должны были покинуть еще два исследовательских корабля, но поиск должен был производиться в совершенно другом направлении. Экипаж “Юнайтед” был подвергнут глубокому замораживанию те тридцать земных лет, которые понадобилось им, чтобы достичь окрестностей солнца планеты Дейр. Автоматическая аппаратура произвела их оттаивание, и они стали проверять, на каких планетах возможна жизнь. Они кружили вокруг этой планеты в течение нескольких суток. Глядя через приборы с очень сильным увеличением, они с изумлением обнаружили существ, в точности похожих на них. Совпадение было совершенно невероятным. Они так же во всех подробностях рассмотрели гривастых и пришли к заключению, что те несколько иной породы или даже вида.

Чаковилли объяснил им, что гривастых тоже переселили на эту планету.

Капитан Свенсон ответил, что сообщение о существовании Арра и Эгзви его очень встревожило. Они могут предоставлять очень большую угрозу для Земли.

— Чтобы сообщить об этом на землю, вам необходимо вернуться туда на этом корабле, не так ли? — поинтересовался Чаковилли. — Или у вас есть средство связи в межзвездном пространстве?

Свенсон улыбнулся. Он, должно быть, догадался, что у Чаковилли есть иная причина для этого вопроса. Но ответил он честно: да, у них есть средства связи, но они не могут дожидаться ответа с Земли, который придет только через шестьдесят лет.

— Вы, вероятно, захотите как можно скорее уведомить Землю об Арра, — сказал Чаковилли. — Ведь Арра уже побывали на Земле по меньшей мере дважды, насколько это нам известно. В следующий раз они могут появиться, как завоеватели. И этот следующий раз может наступить скоро. Даже очень скоро!

— Вы очень проницательный человек, — ответил Свенсон. — Не стану от вас скрывать, что мы встревожены. Очень встревожены. Первоначально мы хотели остаться здесь на несколько лет и лишь после этого улететь. Теперь же нам не останется ничего другого, как отбыть через самое непродолжительное время. Нельзя терять ни минуты.

— Я хотел бы узнать… я должен узнать вот что, — начал Чаковилли. — Вы, земляне, считаете планету Дейр своей собственностью?

Свенсон на мгновение задумался, перед тем как ответить.

— Нет, — медленно произнес он наконец. — Наше правительство объявило политику невмешательства по отношению к планетам, которые могут оказаться обитаемыми. Планеты, не населенные, я имею в виду разумными существами, но пригодные для обитания, являются собственностью Земли, при условии, что на них нет претендентов со стороны других внеземных цивилизаций.

Нет, мы не выдвигаем каких-либо притязаний. Но нам хотелось бы заключить договор, устанавливающий наше право построить здесь базу. В конце концов, вам это очень выгодно. При нынешнем состоянии технологии вы нуждаетесь в помощи Земли. В следующих кораблях несомненно прибудет много ученых, которые смогут совершенствовать вашу науку.

— Сомневаюсь, — сухо сказал Чаковилли, — что мы могли бы помешать этому, даже если бы захотели.

— Мы здесь не для того, чтобы применять силу, — ответил Свенсон.

— Но сообщение об Арра могут изменить намерения вашего правительства, — буркнул Чаковилли.

Свенсон пожал плечами и сказал, что он хотел бы вернуться на “Юнайтед”. Лицо его ничего не выражало, но было в нем нечто такое, что говорило о том, что он не удивился бы, получив отказ от сотрудничества. Чаковилли и генерал, однако, были уверены, что Свенсон не принял бы их приглашения, если бы подозревал, что они могут предпринять что-либо против него. Более того, они подозревали, что все, что говорилось здесь, записывалось теми, кто был внутри корабля.

После того как пришельцы ушли, Чаковилли сказал Джеку:

— Мне это не нравится. Когда они вернутся и построят здесь базу, разумеется, для нашей планеты, они неизбежно подчинят нас. Слишком далеко вперед ушла их культура. Дейр станет придатком Земли. Дейриане растеряют свою самобытность и будут вынуждены перенимать образ жизни землян.

— У нас будет по меньшей мере шестьдесят лет, чтобы догнать их, — ответил Джек.

— Не говори глупостей, парень! За шестьдесят лет они также продвинутся далеко вперед. А нам, не забывай этого, очень не хватает минеральных ресурсов, чего на Земле вдоволь.

— Некоторым дейрианам не мешало бы вернуться на Землю в этом корабле, — сказал Джек. — В этом случае они могли бы многое узнать о Земле и приобщиться к ее культуре.

— Клянусь великим драконом, парень, в этом что-то есть!

Они вернулись в палатку. Джек подогрел воду с тотумом и сел вместе со своим начальником ужинать. Оставаясь наедине с Джеком, Чаковилли был очень демократичен.

— Мы попали в беду, Джек. Мы не сможем двигаться дальше без помощи Земли. Но если мы примем ее, мы перестанем быть дейрианами.

Он стукнул кулаком по столу.

— Черт побери! Надо же, на самой вершине нашего торжества!

— Вы мне неоднократно говорили, что мне следует смириться с неизбежностью исторического процесса, — сказал Джек. — Вы рассказывали о развитии Социнии, которой как бы самой судьбой было предназначено завоевать остальных. Теперь история на стороне землян. Почему же вы сами не можете смириться с неизбежностью судьбы?

Чаковилли вскипел. Однако через несколько секунд он рассмеялся:

— Побит собственным же оружием! Ну что ж, все правильно!

Некоторое время он молчал. Джек снова наполнил чашки.

— Если бы мы могли захватить корабль и взять в плен весь экипаж! — размышлял вслух Чаковилли. — Добытое таким образом знание дало бы грандиозный толчок нашей науке. Возможно даже, что к тому времени, когда сюда прилетит другой корабль с Земли, мы могли бы встретить землян на равных.

Он поднялся.

— Генерал Флорц сказал, что он очень устал и что мы обсудим это завтра. Нет, побери его дракон! Мы должны обсудить это сегодня! Сейчас не время отсыпаться!

Он сказал Джеку, что тот больше ему не нужен, и вышел из палатки. Некоторое время Джек размышлял, потом задремал и хотел лечь спать. Ему казалось, что он только-только закрыл глаза, как его кто-то потряс за плечо.

Над ним стоял какой-то сержант.

Джек прищурился, стараясь не смотреть на тусклый свет масляного фонаря, свисавшего на веревке посредине палатки.

— Что, черт побери, стряслось, сержант? — спросил он.

— Ты, должно быть, великий кобель, — рассмеялся тот. — Снаружи лагеря тебя ждет какая-то женщина. Она сказала, что ей нужно повидаться с тобой, и просила тебя обязательно разбудить. А теперь скачи! Когда же, дьявол тебя побери, ты умудрился выкроить время, чтобы договориться с женщиной? — Джек сел и начал натягивать сапоги.

— Я ни с кем не договаривался.

Он поднялся, не в силах скрыть волнение.

— Может, это моя мать или одна из моих сестер? О боже, неужели им удалось выбраться живыми из рудников?

— Она слишком молода, чтобы быть твоей матерью. Должно быть, это твоя сестра.

— А она не назвала себя?

— Нет. Сказала только, что с фермы твоего отца.

— Дочь Ланка? — спросил Джек. — Такая смуглая? С торчащими скулами?

— Да нет, светловолосая и очень привлекательная.

— Элизабет!

Джек кинулся из палатки, но затем вернулся, услыхав напоминание сержанта о том, что он забыл взять с собой револьвер и ружье. Быть пойманным без оружия во время военных действий означало для солдата смерть.

Джек поблагодарил сержанта и снова выбежал из палатки. У границы лагеря он перешел на быстрый шаг. Ему вовсе не хотелось, чтобы какой-то сверхбдительный часовой подстрелил его.

Лагерь был со всех сторон окружен паровиками, стволы которых были направлены наружу. В каждом третьем из них было не менее двух дежурных солдат, греющихся у костра. Часовой окликнул Джека. Тот произнес пароль, а затем спросил, где женщина, спрашивающая Джека Кейджа. Часовой показал на небольшой костер в ста метрах от лагеря. Ближе женщине подойти не разрешили.

Он побежал по промерзшей земле, выдыхая на бегу клубы пара Днем снег подтаивал, но по ночам было еще холодно. Его ноги скользили по насту к плотно закутанной фигуре женщины, стоявшей у костра.

— Элизабет! — закричал он, обнял ее и заплакал.

В ответ ему раздался до боли знакомый голос:

— Нет, Джек, это я, Р-ли…

Он сделал шаг назад. На мгновение лишился дара речи.

— Ты? Как? Что ты здесь делаешь? Я думал…

— Я все-таки вернулась домой, Джек. Но кадмусы уже были взорваны, все погибло. Поэтому и пошла в долины Тракии. Но мы слышали о войне между людьми и вийрами. Мы не могли отсиживаться в безопасности, пока наших соплеменников истребляли. Мы организовали несколько партизанских отрядов. Я была в одном из них.

После того, как меня едва не убили, а потом едва не взяли плен, я была вынуждена искать убежища в одном из кадмусов, который еще держался. Мы думали, что через несколько дней мы все погибнем, так как люди сделали уже подкопы под основание кадмуса и готовились заложить в них заряды.

И вот тогда мы и услышали о нападении Социнии. Осаждавшие оставили нас в покое. Я предполагаю, что они ушли оборонять Мерримот.

Я надеялась, что ты в войсках Социнии, и поэтому пришла сюда. И вот я здесь.

Джек страстно обнял ее и стал целовать.

— Ты себе не представляешь, как мне тебя не хватало, — повторял он снова и снова.

— Я боялась, что ты возненавидишь меня за то, что я покинула тебя тогда…..

— Так оно было в течение долгого времени. Но в конце концов я сказала себе, что иначе ты просто не могла поступить. Что ты не могла изменить своему предначертанию. И тогда я понял, что люблю тебя. Ночи напролет я не мог уснуть, думая о тебе. Я намеревался искать тебя и надеялся, что ты найдешься, когда все закончится. Но я никак не ожидал, что найду тебя. Это просто дар небес: снова можно любить тебя, держать тебя в своих объятиях…

Он стоял перед ней, не зная, что предпринять.

— Я не могу позволить тебе остаться здесь одной. Слишком много всякого сброда вокруг. Я не хочу снова тебя потерять, на этот раз навсегда. Но и взять с собой в лагерь не могу. Дисциплина здесь очень строгая.

Впрочем, прибытие землян — ты слышала о них? — заставило нас изменить планы. Мы останемся здесь, пока все не уладится. И все же… где ты можешь чувствовать себя в безопасности?

— Мой кадмус всего в пяти милях отсюда. Хотя он и близко от Мерримота, он очень большой и расположен на плоской вершине крутого холма Его удалось отстоять. Люди понесли большие потери, прежде чем загнали нас под землю. Я вернусь туда, там я в безопасности.

— Я пойду с тобой, как бы далеко ни был твой дом. Я не хочу, чтобы какой-нибудь бродяга убил тебя, черт побери, я прямо готов дезертировать! Да, прямо сейчас! Я остаюсь с тобой!

Она улыбнулась и покачала головой, ласково поглаживая его по щеке.

— Нет, я не позволю, чтобы ты снова рисковал собой ради меня. Если за тобой пойдут социнийцы, ты будешь убит. Нет, и еще раз нет!

— Тогда я по крайней мере провожу тебя до кадмуса.

— В этом нет необходимости. Мои провожатые прячутся здесь. Ведь я все-таки, как ты знаешь, дочь О-Рега.

Они беседовали не меньше часа, целовались, жалели, что не могут остаться наедине. Наконец нежно и твердо Р-ли сказала “До свидания!” и исчезла во тьме. Джек вернулся в лагерь, где ему пришлось стерпеть малоприятные, хотя и добродушные шутки. К тому времени, когда он добрался по палатки, уже начало рассветать. Чаковилли встретил его у входа.

Он удивленно спросил у Джека, где он пропадал. Джек честно рассказал ему обо всем. Чаковилли, казалось, был доволен, но вскоре настроение его испортилось. Он попросил Джека приготовить тотумной воды.

— Флорц слишком ошеломлен и напуган, чтобы предприять что-нибудь конкретное. По-моему, он вообще ничего не будет делать. Мы не можем просто так сидеть на онемевших ягодицах, поэтому я запросил по дальнеговорителю штаб-квартиру в столице Социнии. Они со мной согласились, что нужен человек, способный на решительные действия, и, переговорив с Флорцем, сказали, что больше не нуждаются в его услугах. Завтра он должен возвратиться в столицу, где его встретят как героя. Большой парад, речи, цветы, вино и женщины. Командующим назначен я.

Чаковилли встал, сцепив пальцы за спиной, и начал ходить по палатке.

— Мое решение не так-то легко осуществить. Если мы нападем открыто, то, по всей вероятности, будем уничтожены. Или корабль просто поднимется в воздух и оставит нас ни с чем. Если же мы ничего не предпримем, нам останется подбирать крохи знаний с их барского стола. Но они не захотят, в этом можно быть уверенным, чтобы мы узнали слишком много. Иначе мы хорошо вооружимся к тому времени, когда они вернутся сюда.

Нам необходимы научные знания. Арра могут появиться здесь до прибытия второго корабля землян. И мы окажемся беспомощными. Более того, если мы сумеем захватить корабль и его экипаж, возможно, пройдет лет сто, если не больше, прежде чем сюда прилетит другой корабль с Земли. А когда это произойдет, мы будет готовы к встрече и с ними, и с Арра, и с Эгзви.

— Так вы все-таки намерены напасть на них, сэр?

— Да! Вопрос только в том, как? Пока корабль наглухо закрыт, мы ничего не можем предпринять. Наши пушки бессильны перед металлом, из которого они сооружены. Готов проспорить последние штаны! И мы не можем подобраться так близко, чтобы суметь ворваться туда, когда дверь откроется. Их капитан был настолько любезен, что поведал мне о том, что у них есть средства обнаружения, которые заранее предупреждают об опасности.

Насколько я понимаю, даже эти слова, которые я произношу сейчас, могут быть услышаны с помощью их дьявольских машин!

— Мне кажется, сэр, что у вас есть только две возможности, да и то сомнительные. Вы можете захватить в плен капитана и всех, кто будет с ним, когда они снова выйдут из корабля. Либо вы сумеете уговорить их взять с собой несколько социнийцев. В этом случае социнийцы постараются захватить корабль и на нем возвратиться сюда.

— Социнийцы, которых они возьмут с собой в качестве пассажиров, не смогут управлять таким кораблем. Даже если они заставят это сделать землян, то те скорее разобьют его, чем допустят, чтобы он попал в руки социнийцев. На борту любого корабля найдется один или два героя.

— Они предпримут меры предосторожности против вероломства.

— Это не будет вероломством, если мы не будем связаны обещанием не делать что-нибудь подобное.

Чаковилли пожал плечами, еще немного подумал, потом лег в постель, а вслед за ним и Джек. Однако проспал он всего лишь два часа, когда его разбудил Чаковилли. Корабль с Земли снова выставил трап, и по нему спустились Свенсон с несколькими спутниками. На этот раз они взяли с собой машину для передвижения. Небольшая, вытянутая, как игла, она летела в нескольких метрах над землей, направляясь прямо к лагерю.

Чаковилли развил бурную деятельность. Он проинструктировал двенадцать офицеров, заставив их повторить свои распоряжения, чтобы исключить всякую ошибку. Если он дает условный сигнал, они набросятся на землян и захватят их. Пришельцев нужно сразу же заставить молчать, офицеры тоже могут действовать молча. Если даже у землян будет аппаратура, которая может передавать звуки на корабль, она не зарегистрирует ничего подозрительного. Капитана Свенсона отведут подальше, чтобы остальные не могли ничего услышать. После чего у него отберут аппаратуру для дальнеговорения и скажут, что он должен делать, если хочет остаться живым. Если он согласится, его отведут к основной группе, чтобы он мог объяснить, что ничего не произошло. Тем временем остальных отведут в сторону и сделают точно такое же предложение. Затем пришельцы и их захватчики взойдут на борт корабля, причем социнийцы попытаются придержать входную дверь открытой, с тем чтобы заранее спрятанный за деревьями отряд мог ворваться внутрь.

Для осуществления плана Чаковилли социнийцы заберут у землян их оружие, научатся стрелять из него, а затем воспользуются им внутри корабля.

Если люди Чаковилли не увидят сигнала во время совещания, они будут обращаться с землянами, как с почетными гостями.

— Это слабый и безумный план, — признался Чаковилли Джеку. — Он продиктован отчаянием. Если один из офицеров Свенсона решит пожертвовать собой ради спасения корабля и закричит, то все пропало. Даже если нам удастся прорваться внутрь, мы вряд ли сумеем овладеть помещением, откуда производится управление, мы даже понятия не имеем, где оно находится и что оно из себя представляет.

Прибыли земляне. Они были удивлены, увидев, что Чаковилли теперь генерал, и поздравили его. Свенсон сказал, что информация о Арре слишком важна для Земли и что нельзя откладывать ее передачу. Поэтому “Юнайтед” должен отправиться в полет уже через неделю.

Тем не менее он хотел бы договориться о том, чтобы оставить здесь несколько ученых, инженеров и техников. Они не только будут собирать данные, касающиеся планеты, ее жизни и истории, но и будут активно содействовать прогрессу Социнии. Убежденные в том, что социнийцы не только могут победить в этой войне, но и должны это сделать, поскольку в этом случае дейриане станут единым народом, земляне решили признать социнийское правительство в качестве полномочного представителя всей планеты Дейр.

— Тем не менее, — сказал через двух переводчиков капитан Свенсон, — необходимо заключить официальное соглашение. В равной степени важно организовать базу для тех, кого мы здесь оставим. Мы смонтируем на ней определенное оборудование, и наши люди будут на нем работать. Я предлагаю, чтобы некоторые ваши люди, возможно, вы, генерал Чаковилли, полетите вместе с нами в столицу Социнии. Вы сможете объяснить главе вашего государства, кто мы и чего хотим.

Чаковилли улыбнулся. Только один Джек догадывался, что скрывается за этой улыбкой.

— Наша армия должна немедленно выступить в направлении границы. Но общение с вами важнее, чем покорение других государств. Мой заместитель сможет командовать войсками, а я буду сопровождать вас в Грейтхоус.

— Вы хотите закончить свои завоевания минимумом кровопролития? — спросил Свенсон. — Если бы вы могли задержать ненадолго выступление ваших войск, мы могли бы снабдить вас средствами для осуществления этого гуманного плана.

Чаковилли сказал, что это более чем великодушно. Что же это за средства?

— Их у нас несколько, — ответил капитан. — Но, как мне кажется, лучше всего было бы применить сейчас газ, который может лишить сознания ваших противников на несколько часов. У нас есть также устройство для того, чтобы парализовать противника в ближнем бою.

— Очень хорошо, — оживленно произнес Чаковилли. — Я переговорю обо всех ваших предложениях со столицей по дальнеговорителю. И возьму с собой десять офицеров своего штаба.

— Очень жаль, — покачал головой Свенсон, — но у нас нет возможности взять столько людей на борт корабля.

Чаковилли скрыл за внешней невозмутимостью свое разочарование. Он спросил, может ли он взять с собой хотя бы четырех. Свенсон согласился. Земляне учли, Чаковилли так и не подал знака.

— Можно ли мне взять с собой Р-ли, сэр? — спросил Джек. — Мне хотелось бы, чтобы она была в безопасности в Социнии.

— Неплохая мысль. Может быть, земляне, увидя, что мы привели с собой женщину, не будут беспокоиться, что мы хотим захватить корабль.

— Вы все еще не отказались от этой мысли, сэр?

— Если есть хоть малейший шанс, мы должны попытаться, — сказал Чаковилли. Он написал на бумажке несколько имен и отдал ее Джеку. — До того, как ты пойдешь за своей сиреной, вызови ко мне этих людей. Это смелые и быстрые парни.

Через несколько часов Джек на паровике возвращался в лагерь. Рядом с ним сидела Р-ли. Он объяснил ей, что может произойти, и сказал, что, возможно, для нее будет лучше, если она не пойдет с ним. Но Р-ли настояла на своем, предпочитая быть там, где будет он.

Неподалеку от лагеря Джек сказал:

— Я много размышлял над тем, что говорил Свенсон. Земляне теперь единый народ и остаются землянами, где бы они ни были. Но социнийцы не этого хотят. Они хотят овладеть планетой для себя, но при этом твердят, что их война оправдана, так как объединит Дейр и сделает планету сильной, способной противостоять Арра.

Теперь все переменилось: Земля может объединить нас без всякого кровопролития. И мы нуждаемся в землянах. Что из того, что мы утратим свой язык, свою веру, свою религию? Они точно так же будут утрачены под игом социнийцев. Чаковилли сам твердит о том, что они погибнут, ибо возникнет новая культура. Вся разница в том, будет ли это земная культура, или социнийская.

— А что ты намерен делать? — спросила заинтересованная Р-ли.

— Не знаю. Один раз я уже стал предателем своей страны, когда понял, что она является носителем зла. Смогу ли я стать предателем во второй раз, вот в чем вопрос. Теперь это было бы более оправданным, чем тогда. Но меня мучает вот что. Был ли я предателем потому, что не имел понятия, что такое верность своему государству и думал только о себе? Или мой поступок был действительно оправдан?

В палатке командующего их приветствовал сам Чаковилли. Он отвел Джека в сторону и сказал:

— Тебе ничего не надо делать, пока мы будем на корабле. Чтобы показать землянам, что я не намерен совершить какие-нибудь вероломные поступки, на корабль отправятся только ты, Р-ли и я.

— Почему? — удивился Джек. Он слишком хорошо знал своего начальника, чтобы не догадаться, что тот задумал какой-то более выигрышный план.

— Рядом со зданием парламента есть большой газон, — произнес Чаковилли, имея в виду дворец, в котором жил глава правительства Социнии. — Сейчас там тысячи людей копают, как кроты. Они заложат в ямы огромное количество взрывчатки, прикроют ее землей и на место положат срезанный дерн с травой. Я предложу землянам совершить посадку на этом газоне. У них не будет причин для отказа Они слишком уверены в своей неуязвимости. После того как откроется вход и мы вместе с земной делегацией пройдем в Народную Палату, произойдет взрыв.

Мы не думаем, что кораблю будет причинен хоть малейший вред, но всех, кто будет там находиться, убьет волной либо лишит их сознания. Наши солдаты ворвутся туда немедленно после взрыва и захватят корабль.

Чаковилли расхаживал по палатке, торжествующе улыбаясь.

— А как будет со следующей земной экспедицией? — спросил Джек.

— Если мы будем готовы к тому времени, мы нападем на корабль. Если же нет, то мы сделаем вид, что понятия не имеем о корабле “Юнайтед”, а потом захватим и этот корабль.

Чаковилли продолжал говорить не умолкая, пока не пришло сообщение о том, что Свенсон готов к вылету. Чаковилли ответил, что он еще не готов. Он связался по дальнеговорителю со столицей и спросил, как продвигается работа по устройству ловушки. Ему посоветовали протянуть еще два часа. Чаковилли отправил послание Свенсону, в котором сообщалось, что президент Социнии совещается со своими министрами об условиях договора и что он уведомит Свенсона, как только совещание закончится. Землянам не надо торопиться, если у них есть корабль, который способен долететь до столицы всего лишь за один час.

— Это нам дает фору по меньшей мере в три часа, — сказал Чаковилли Джеку.

Джеку казалось, что время тянется бесконечно долго. Он сидел рядом с дальнеговорителем, ожидая сообщения из столицы. Р-ли сидела на стуле рядом с ним. В одежде она выглядела непривычно. Более того, у нее было какое-то отчужденное выражение лица. В конце концов, как только Чаковилли на минуту вышел из палатки, Джек обратился к ней:

— О чем ты думаешь?

— Во-первых, я думаю о том, как мы жили раньше, что все это теперь навсегда для нас потеряно. Ты не представляешь себе, как это много значит для вийров. Несмотря на все недостатки человеческого общества, люди гораздо легче ко всему приспосабливаются — в широком смысле этого слова. И все же я могу воспринять перемены. Просто должна. Чтобы выжить!

Но Социния, как только установит новые порядки, сама станет носительницей старых порядков. Ее идеалы, даже если они и были раньше обоснованными, более уже таковыми не будут. Следовательно, они должны обратиться в прах, так же, как люди и гривастые уступят свое место метисам. Это логично и справедливо.

Джек ничего не ответил, но глубоко задумался над ее словами. Прошло два часа. Еще полчаса. Вдруг дальнеговоритель ожил. Далекий голос докладывал, что сооружение ловушки закончено.

Чаковилли, Джек, Р-ли и епископ Поссос отправились на паровике к “Юнайтед”. Оружия у них с собой не было, так как Чаковилли хотелось убедить землян в полном отсутствии каких-либо задних мыслей. Когда они вошли внутрь корабля, вход закрылся, и они почувствовали, что поднялись в воздух.

У капитана Свенсона и отца Гудрича были небольшие черные коробочки, свисавшие на тесемках с шеи. Из каждой коробочки шел провод в ухо. Свенсон взял со стола четыре подобные коробочки и вручил из каждому из дейрианцев, объяснив через священников:

— Этот прибор поможет нам разговаривать, не прибегая каждый раз к помощи переводчиков. Мой преобразователь принимает вашу английскую речь, улавливает смысл сказанного и воспроизводит его на земном аналоге английского языка.

Этот прибор — не очень совершенный переводчик, так как ваш английский очень сильно отличается от нашего. У вас сохранилось очень много слов, которые мы уже дано не употребляем. Другие слова, хотя и общие для обоих наших языков, имеют совершенно другое значение. Вы позаимствовали много слов у гривастых, да и синтаксис у вас несколько отличается от нашего. И все же, я надеюсь, что нам удастся по крайней мере процентов на девяносто понимать друг друга без помощи переводчиков.

Точно так же ваши приборы будут преобразовывать мою речь в привычную для вашего слуха.

Они попробовали пользоваться этими преобразователями. Хотя слова звучали как-то механически, не так, как их производят живые люди, Джек быстро преодолел связанные с этим ощущения. Он понимал почти все, что говорил капитан. Главная трудность заключалась в том, что он слышал Свенсона, говорящего как бы в два голоса. Однако, поскольку речь, собственно, Свенсона была непонятна для дейрианца, она воспринималась просто как отвлекающий шум. Джек быстро научился не обращать на нее внимания.

Капитан повел их осматривать корабль. Джек, Р-ли и епископ даже не пытались скрыть свой страх и изумление. Чаковилли несколько раз невольно ойкнул, но в остальное время лицо его было совершенно непроницаемым.

После осмотра корабля Свенсон пригласил их к столу. Не угодно ли им помыть руки перед едой? То, как он произнес эту фразу, дало ясно понять, что капитан будет неприятно удивлен, если они откажутся. Епископ вошел в одну умывальную комнату, Чаковилли — в другую. Джек и Р-ли остались дожидаться своей очереди. Чаковилли остановился в нерешительности на несколько секунд, прежде чем оставить их, и Джек понял, что он не хочет оставлять их наедине с землянами. Однако правила этикета требовали, чтобы Чаковилли как начальник Джека шел мыть руки первым.

Именно тогда Джек принял окончательное решение. Сейчас, или никогда’ Он сомневался, будет ли он еще хоть раз с глазу на глаз со Свенсоном. Более того, через тридцать минут корабль должен будет совершить посадку с столице Социнии Грейтхоусе, и тогда он уже ничего не сможет сделать.

— Капитан! — обратился он к Свенсону. — Я должен вам кое-что сообщить…

Через несколько минут из умывальных комнат вышли епископ и генерал. Джек вошел в ту из них, где до него был его начальник, и стал долго и нудно мыться. Когда он наконец вышел, все вокруг молчали и были бледны. Р-ли улыбалась Джеку.

— Предатель! — прошипел Чаковилли.

Джек не мог унять дрожь, чувствуя себя виноватым, хотя и убеждал себя в обратном. Однако ему все же удалось сохранить твердость голоса.

— Я решил рассказать все, что знаю, капитану Свенсону по тем же самым причинам, по которым решил присоединиться к социнийцам. Именно вы были тем человеком, который убедил меня в обоих случаях.

— Мы тем не менее можем идти обедать, если у кого-то остался аппетит, — сказал Свенсон.

— Я склоняюсь перед неизбежным ходом судьбы, — подбирая слова, медленно произнес Чаковилли. — Гораздо важнее, я полагаю, чтобы человечество существовало объединенным, а не разъединенным на враждующие между собой нации. Однако очень нелегко отказаться от своей мечты.

— Тем, кто был против вас в прошлом и потерял все, что имел в этой битве, наверное, было столь же трудно отказываться от своих идеалов, — сказал Свенсон.

Глава 13

Через двадцать минут показался Грейтхоус. Он находился в долине, окруженный со всех сторон островерхими горными вершинами. “Юнайтед” направился прямо к подготовленному для него посадочному полю. Однако примерно в километре над землей он остановился и сдвинулся чуть в сторону от посадочной площадки. Прошло пять минут. Внезапно земля перед кораблем исчезла. Клубы поднявшегося дыма образовали гигантское грибоподобное облако.

— Если бы я захотел, — сказал Свенсон, — я мог бы приказать, чтобы весь город был просканирован нашими лучами, заставляющими взрываться любые взрывчатые вещества. Каждая частица пороха во всей округе взорвалась бы. Если бы я пожелал, я мог бы это же самое проделать с каждым метром этого материка.

Корабль сел у края широкой и глубокой воронки, которая образовалась на месте газона.

Через три дня был подписан договор, а еще через неделю с помощью невообразимых машин была построена с фантастической скоростью база землян. А “Юнайтед” покинул планету Дейр.

Джек и Р-ли провели конец зимы на базе. Оба они делились знанием своих родных языков с землянами. Лингвисты, записывающие их речь, объяснили им, что их интересует не только возможность говорить на их языках, но и стремление сохранить их для дальнейшего изучения. Они ожидали, что язык социнийцев, гибрид английского и взрослого наречия гривастых, поглотит оба языка.

Услышав это, Чаковилли фыркнул:

— О чем они умалчивают, так это о том, что земной вариант английского языка поглотит социнийский. Но это случится гораздо позже.

Чаковилли дал Свенсону торжественное обещание, что против Кейджа не будут применены репрессивные меры за то, что он разоблачил попытку захватить “Юнайтед”. Джек и Р-ли не были уверены в том, что его слову можно доверять. Но единственной для них альтернативой было путешествие на Землю, а они этого не хотели. Лучше рискнуть, оставаясь в знакомом им, хотя и изменяющемся мире, чем оказаться в обществе абсолютно для них новом, сложном, ошеломляющем и совершенно чуждом.

Эпилог

Прошла весна. Солнечным утром Джека и Р-ли переправили в район фермы Кейджа на одном из летающих аппаратов, которые “Юнайтед” оставил на базе. Земляне снабдили супругов палатками, пищей, оружием и инструментами, пожелали им удачи и улетели.

Джек долго глядел вслед узкой, точно игла, воздушной лодке. Пополневшая в ожидании ребенка Р-ли стояла рядом. Когда аппарат растворился в голубом небе, Джек окинул взглядом опустошение, открывавшееся после таяния снега. Нужно потратить несколько лет, чтобы построить дом и амбар, достаточно вместительные и прочные, чтобы они удовлетворяли его потребностям. Там же, где сейчас лежат развалины дома его отца, он соорудит небольшую бревенчатую хижину. Позже, после того как он соберет два — три урожая и появятся еще дети, он добавит к ней пару помещений.

Вспахать землю будет очень и очень непросто, потому что у него нет единорогов, да и не предвидится. Правда, земляне обещали привезти ему паровой луг. Он надеялся, что они не забудут обещания. Сейчас они ему благодарны за то, что он спас им жизнь, но он знал, что благодарность чувство недолговечное.

Р-ли поцеловала его в щеку.

— Не тревожься, милый. Все будет хорошо.

— Во всяком случае, я буду заниматься тем, что знаю и люблю. Я устал торчать взаперти на базе и учить язык, обреченный на гибель. Но сейчас все так неопределенно и тревожно. Мои соплеменники, в этом не может быть сомнений, будут относиться ко мне враждебно. И пройдет немало времени, прежде чем оккупационные войска Социнии сумеют разделаться с повстанческим подпольем и партизанскими отрядами в горах. К тому же Чаковилли, возможно, будет искать случая, чтобы отомстить. Он может подослать к нам убийц, обвинив в нашей смерти дионисийских мятежников.

Она покачала головой.

— Здесь ты подвергаешься не большей опасности, чем тогда, когда все это начиналось. Жизнь, дорогой, непредсказуемая штука, смерть же подживает за каждым углом. Давай построим дом, обработаем землю и будем растить детей. Мы не будем питать ни к кому ненависти в надежде на то, что и нас не будут ненавидеть, помня, что в этом мире существует не только ненависть, но и любовь.

Что бы ни случилось, мы сделаем все, что в наших силах, — ради себя, ради наших детей и наших соседей. Это самое главное, что мы в состоянии сделать, и это далеко не все. Конечно, нам будет нелегко. Единственное, что легко сделать, — это сдаться.

Врата времени