— Он в стирке, сэр.
— Как проходит день? Все хорошо? То есть было до настоящего момента?
Мокрист озирался по сторонам, бегло прокручивая в голове все давешние неурядицы на Почтамте. Если бы не Стукпостук, который стоял подле своего господина с выражением почтительной готовности, он был бы один на один с патрицием.
— Я все могу объяснить, — сказал Мокрист.
Лорд Витинари вздернул бровь с тем озабоченным видом, с которым человек, нашедший у себя в салате полгусеницы, переворачивает все листья латука.
— Не томи, — отозвался он и откинулся на спинку кресла.
— Нас немного занесло, — признался Мокрист. — Мы слишком творчески подошли к проблеме. Додумались разводить мангустов в почтовых ящиках, чтобы отвадить змей…
Лорд Витинари промолчал.
— Э… которых, не скрою, мы поселили в почтовых ящиках, чтобы умерить популяцию жаб…
Лорд Витинари снова промолчал.
— Э… которых, если начистоту, посадили туда наши сотрудники, чтобы избавиться от улиток…
Лорд Витинари промолчал еще раз.
— Э… которые справедливости ради завелись там сами по себе, чтобы съесть клей с марок, — заключил Мокрист, понимая, что начинает путаться.
— Что ж, хотя бы они обошлись без посторонней помощи, — ответил Витинари шутливо. — Как ты понимаешь, это тот самый случай, когда неумолимая логика должна была уступить здравому смыслу — да хотя бы среднестатистического цыпленка. Но я позвал тебя сюда сегодня не за этим.
— Если это насчет клея со вкусом капусты…
Витинари отмахнулся.
— Любопытный инцидент, — сказал он. — Но никто ведь не умер.
— Э… второе издание пятидесятипенсовой марки? — предположил Мокрист.
— Это ее называют в народе «Любовники»? — спросил Витинари. — Лига Приличий обращалась с жалобой, да, но…
— Художник не отдавал себе отчета в том, что рисует! Он плохо разбирается в сельском хозяйстве и решил, что молодые люди заняты жатвой!
— Гм. Впрочем, как я понимаю, оскорбительное действо хоть сколь-нибудь отчетливо можно разглядеть лишь под мощным увеличительным стеклом, так что оскорбление нравственности, если оно и имеет место, можно считать самостоятельно нанесенным. — Патриций усмехнулся тихой, наводящей страх улыбкой. — Насколько мне известно, те немногие экземпляры, которые остались в обращении у коллекционеров, приклеены к простым коричневым конвертам. — Глядя на непроницаемое лицо Мокриста, он вздохнул: — Скажи мне, господин фон Губвиг, хочешь ли ты сделать хорошие деньги?
Мокрист хорошенько обдумал это и спросил с особой осторожностью:
— Что случится, если я отвечу «да»?
— Тебя будет ждать новая карьера, господин фон Губвиг, полная приключений и испытаний.
Мокрист нервно переступил с ноги на ногу. Не нужно было оглядываться, чтобы понять, что кто-то уже встал у дверей. Кто-то умеренно внушительного телосложения, в недорогом черном костюме и без капли чувства юмора.
— И, чисто теоретически, что случится, если я отвечу «нет»?
— Ты можешь выйти вон в ту дверь, и мы больше не будем возвращаться к этой теме.
Другая дверь. Через ее порог он не переступал.
— Вот в эту? — Мокрист встал и указал на дверь.
— Совершенно верно, господин фон Губвиг.
Мокрист повернулся к Стукпостуку:
— Одолжи мне свой карандаш, пожалуйста. Благодарю.
Он подошел к двери и отворил ее. Там он театральным жестом приложил ладонь к уху и бросил карандаш.
— Посмотрим, как до…
Тюк! Карандаш отскочил и покатился по самому что ни на есть твердому полу. Мокрист подобрал карандаш, уставился на него и побрел обратно на свое место.
— Разве не там раньше была глубокая яма, утыканная кольями? — спросил он.
— Ума не приложу, с чего ты это взял, — ответил лорд Витинари.
— Точно была, — не унимался Мокрист.
— Стукпостук, как ты думаешь, почему наш дорогой господин фон Губвиг полагает, что за этой дверью когда-то была глубокая яма, утыканная кольями? — спросил Витинари.
— Понятия не имею, откуда у него могли возникнуть такие мысли, милорд, — пробормотал Стукпостук.
— Я очень доволен работой на Почтамте, между прочим, — сказал Мокрист и поймал себя на мысли, что как будто оправдывается.
— Кто бы сомневался. Из тебя вышел выдающийся главный почтмейстер, — сказал Витинари и повернулся к Стукпостуку. — Здесь мы закончили. Можно приступать к утренней корреспонденции из Орлеи. — С этими словами он бережно вложил письмо в конверт.
— Да, милорд, — отозвался Стукпостук.
Тиран Анк-Морпорка погрузился в работу. Мокрист бессмысленно наблюдал за действиями Витинари, который вынул из ящика стола небольшую, но увесистую на вид шкатулку, достал оттуда палочку черного сургуча и накапал его на конверт с таким сосредоточенным видом, что Мокриста это взбесило.
— Это все? — спросил он.
Витинари поднял на него взгляд, как будто удивленный тем, что он еще здесь.
— Конечно, господин фон Губвиг, можешь быть свободен.
Он отложил сургуч и достал из шкатулки черный перстень с печаткой.
— И все, и никаких проблем?
— Нет, ровным счетом никаких. Ты стал образцовым гражданином, господин фон Губвиг, — сказал Витинари, аккуратно впечатывая в остывающую лужицу литеру V. — Каждый день в восемь утра ты на ногах, в восемь тридцать — на рабочем месте. Ты превратил Почтамт из ходячей катастрофы в хорошо отлаженный механизм. Исправно платишь налоги и, мне тут шепнули, метишь на место председателя Гильдии Купцов в будущем году. Похвально, господин фон Губвиг!
Мокрист собрался уходить, но задержался.
— И что не так с местом председателя Гильдии Купцов? — поинтересовался он.
Медлительно и с невероятным терпением лорд Витинари убрал перстень обратно в шкатулку, а шкатулку — в ящик стола.
— Прошу прощения, господин фон Губвиг?
— Вы просто сказали это таким тоном, как будто тут что-то не так.
— Уверен, что я этого не делал. — Витинари перевел взгляд на секретаря. — Стукпостук, разве в моих словах просквозила уничижительная интонация?
— Нет, милорд. Вы неоднократно отмечали, что купцы и торговцы являются оплотом нашего города, — ответил Стукпостук, протягивая патрицию толстую папку.
— Мне вручат настоящую золотистую цепочку, — сказал Мокрист.
— Слышишь, Стукпостук, ему вручат настоящую золотистую цепочку, — проговорил Витинари, вчитываясь в очередное письмо.
— И что в этом плохого? — возмутился Мокрист.
Витинари поднял на него взгляд, исполненный искусно подделанного недоумения.
— Как твое здоровье, господин фон Губвиг? Кажется, у тебя какие-то проблемы со слухом. Тебе пора спешить. Почтамт открывается через десять минут, и ты наверняка захочешь, как всегда, подать хороший пример своим сотрудникам.
Когда Мокрист вышел, Стукпостук тихонько положил перед Витинари папку. Досье было подписано: «Альберт Стеклярс/Мокрист фон Губвиг».
— Благодарю, Стукпостук, но зачем мне это?
— Смертный приговор Альберту Стеклярсу все еще действителен, — прошелестел Стукпостук.
— А. Понимаю. Ты думаешь, я захочу указать господину фон Губвигу на то, что его криминальное альтер-эго все еще можно казнить? Ты думаешь, я намекну ему, что мне достаточно просто сообщить газетам о потрясении, которое я испытал, когда внезапно выяснилось, что наш достопочтенный господин фон Губвиг на самом деле криминальный талант, фальшивомонетчик и аферист, который награбил сотни тысяч долларов, разоряя банки и пуская по миру честных предпринимателей? Ты думаешь, я стану угрожать, что направлю самых надежных своих ревизоров в бухгалтерию Почтамта, где, вне всякого сомнения, будут выявлены вопиющие хищения? Ты думаешь, что там они недосчитаются, скажем, целиком всего пенсионного фонда Почтамта? Ты думаешь, я заявлю всему свету, какой ужас испытываю от того, что негодяй фон Губвиг сумел избежать петли палача при помощи неизвестных пособников? Проще говоря, ты думаешь, я захочу втолковать ему, что могу затащить его так низко, что всем его бывшим товарищам придется садиться на корточки, чтобы плюнуть на него? Такого ты мнения, Стукпостук?
Секретарь уставился в потолок. Секунд двадцать он молча шевелил губами, пока Витинари продолжал заниматься бумагами. Потом он оторвался от потолка и ответил:
— Да, милорд. В общих чертах.
— Видишь ли, Стукпостук, человека можно укротить и другим способом.
— Болевым, милорд?
— Ах, Стукпостук, ты знаешь, как я ценю твое выпестованное отсутствие воображения.
— Да, сэр. Спасибо, сэр.
— На самом деле нужно позволить человеку самому потянуться за пряником и подождать, пока он схватится за кнут.
— Не уверен, что до конца понимаю вас, милорд.
Лорд Витинари отложил перо.
— Всегда принимай в расчет индивидуальный образ мысли, Стукпостук. Каждый человек — это замок, и к каждому замку есть ключ. Я возлагаю большие надежды на господина фон Губвига в надвигающемся конфликте. В нем все еще живы криминальные инстинкты.
— Откуда вам это известно, милорд?
— Да так, разные мелочи, Стукпостук. Самой убедительной мне кажется та, что он вышел отсюда с твоим карандашом в кармане.
Собрания. Бесконечные собрания. На них было невыносимо скучно, отчасти поэтому они и были собраниями. Не в одиночестве же скучать.
Почтамт уже не открывал новые горизонты. Почтамт уже открыл все горизонты. Теперь этим горизонтам требовались сотрудники, а сотрудникам графики дежурств, оклады и пенсии, а здания нуждались в ремонте и уборке помещений, а еще были графики приема товара, и дисциплинарный порядок, и инвестиции, и далее, и далее…
Мокрист в унынии глядел на письмо от госпожи Эстрессы Партлей из комитета «Гномы на высоте». Оказывается, на Почтамте служило мало гномов. Мокрист отметил, и весьма справедливо, как ему казалось, что каждый третий работник Почтамта был гномом. Она ответила, что не в этом суть. А суть была в том, что если рост гномов в среднем составляет две трети от человеческого роста, то Почтамт, как авторитетное учреждение, должен брать на работу по полтора гнома на каждую рабочую единицу человеческой расы. Неужели у Почтамта поднимется рука на все гномье сообщество, возмущалась госпожа Партлей. Мокрист поднял письмо большим и указательным пальцем и бросил его на пол. «Не поднимется, госпожа Партлей,