Господин Бент сцепил руки в замок под носом и возвел глаза к небу, словно бы молясь.
— Теоретически да, — ответил он чуть погодя. — Я предпочитаю называть это неписаным соглашением: мы не нарушим нашего обещания обменять монету на золото, при том, конечно, условии, что на деле нас об этом просить не станут.
— То есть… это никакое не обещание?
— Разумеется, обещание, сэр, в финансовых кругах. В конце концов, все дело в доверии.
— То есть как это… у нас высокое шикарное здание — доверяйте нам?
— Вы вот шутите, господин фон Губвиг, но в ваших словах есть доля правды, — вздохнул Бент. — Понимаю, вам еще многому предстоит научиться. Вам повезло, что у вас есть я. Думаю, теперь вам будет интересно взглянуть на монетный двор. Все всегда хотят взглянуть на монетный двор. Сейчас двадцать семь минут и тридцать шесть секунд второго, так что обед уже должен подойти к концу.
Монетный двор напоминал собой пещеру. Это Мокриста порадовало. Монетный двор и должен освещаться живым огнем.
Главный холл был разбит на три яруса, в ряды зарешеченных окон понемногу проникал серый дневной свет. На этом базовая архитектура заканчивалась, и начинались подсобки.
Они были пристроены к стенам, они лепились как ласточкины гнезда к потолку, и к ним были приставлены деревянные лесенки сомнительной прочности. На неровном полу стоял целый поселок из подсобок, расположенных как попало, абсолютно разных на вид, неизменно защищенных крышами на невероятный случай дождя. В густом воздухе мягко струился дымок. У одной стены горел рыжим пламенем кузнечный горн, создавая в помещении аутентичную атмосферу преисподней. Так должен выглядеть посмертный пункт назначения для грешников, совершавших мелкие и скучные грехи.
Но все это отступало на задний план. Центральным предметом интерьера была Мелкая Монета. Колесо было… своеобразным.
Мокристу и раньше доводилось видеть топчаки. Такое колесо было в Танти — там заключенным, хотели они того или нет, давали возможность укреплять сердечно-сосудистую систему. Мокрист попотел там пару раз, пока не сообразил, как перехитрить систему. То была монструозная штуковина, тесная, массивная и гнетущая. Мелкая Монета была намного больше, но на первый взгляд как будто бы вовсе отсутствовала. Железный обруч издали казался до ужаса тонким. Мокрист сначала силился разглядеть спицы, но сообразил, что их там и не было, а вместо них были натянуты сотни тонких тросов.
— Я вроде и понимаю, что оно в рабочем состоянии, но… — начал он, разглядывая огромную коробку передач.
— Все в отличном состоянии, можно не сомневаться, — ответил Бент. — Там работает голем, который вращает колесо при необходимости.
— Но оно же вот-вот рассыпется!
— Вы полагаете? Я не компетентен что-либо на это ответить, сэр. А, вот и они…
Со всех подсобок и из дверей в хвосте здания к ним начали сходиться фигуры. Они шли медленно, настойчиво, видя перед собой одну ясную цель, как живые мертвецы.
В итоге Мокрист стал называть их про себя «люди из подсобок». Не все они были старыми, но даже самые молодые из них как будто с юных лет приняли обличье среднего возраста. Оказывается, чтобы получить работу на монетном дворе, нужно было дождаться, пока кто-нибудь умрет — подсобки, можно считать, передавались по наследству. Скрашивало такое мрачное положение дел то, что, когда вакансия открывалась, работу мог получить даже тот, кто был лишь немногим живее ее предыдущего обладателя.
Люди из подсобок работали в шлифовальной подсобке, фрезеровочной подсобке, отделочной подсобке, литейном цехе (две подсобки), службе безопасности (одна, но очень большая) и складской подсобке, которая была закрыта таким замком, что Мокрист открыл бы его одним чихом. Остальные подсобки оставались загадкой и, вероятно, были построены на всякий пожарный, вдруг кому-то в срочном порядке понадобится своя подсобка.
У людей из подсобок было и то, что здесь сходило за имена: Альф, Альф Младший, Индюк, Малыш Чарли, Король Генри… но у того, кто служил их посредником для общения с внешним миром, имелось полное имя.
— А это господин Теневик Восемнадцатый, господин фон Губвиг, — представил Бент. — Господин фон Губвиг… с визитом.
— Восемнадцатый? — переспросил Мокрист. — Вас таких еще семнадцать штук?
— Уже нет, господин, — ухмыльнулся Теневик.
— Господин Теневик — потомственный бригадир, сэр, — объяснил Бент.
— Потомственный бригадир… — тупо повторил Мокрист.
— Так и есть, господин, — сказал Теневик. — Господин фон Губвиг желает послушать историю?
— Нет, — заявил Бент категорично.
— Да, — заявил Мокрист, принимая его «категорично» и повышая до «выразительно».
— О нет, он, видимо, желает, — вздохнул Бент.
Господин Теневик улыбнулся.
Это была очень пространная история, и на ее рассказ ушло некоторое время. Мокристу показалось, что успел бы пройти ледниковый период. Слова сыпались на него, как град, и некоторые, как град, оставляли отпечатки. Должность потомственного бригадира была учреждена сотни лет тому назад, когда распорядителем монетного двора становился по блату собутыльник текущего короля или патриция, и он использовал ее как кормушку и не ударял палец о палец, только иногда объявляясь с большим мешком, похмельем и многозначительным видом. Должность бригадира придумали, когда наконец стало доходить, что кому-то нужно вести дела, и желательно трезвым.
— То есть, по сути, главный здесь ты? — быстро вставил Мокрист, чтобы перекрыть поток ужасно интересных фактов о деньгах.
— Так и есть, господин. Временно. У нас уже сто лет не было распорядителя.
— И кто платит вам жалованье?
Повисла пауза, и потом господин Теневик ответил, обращаясь к нему, как к ребенку:
— Это монетный двор, господин.
— Вы сами изготавливаете себе жалованье?
— А кто ж еще, господин? У нас все официально, правда, господин Бент? У него и квитанции есть. Мы обходимся без посредников, вот и все.
— Зато дело у вас прибыльное, — оживился Мокрист. — Деньги небось лопатой гребете!
— В ноль с горем пополам выходим, господин, — ответил Теневик, как будто это было одно и то же.
— В ноль? Вы же монетный двор! — удивился Мокрист. — Как можно не получать прибыль, делая деньги?
— Да все эти накладные расходы, господин, — объяснил Теневик.
— Что, накладно?
— Не то слово, господин, — сказал Теневик. — Гиблое дело, гиблое. Понимаешь, какая штука, изготовить фартинг стоит полпенни, и пенни — изготовить полпенни. А пенни обходится в один пенни с фартингом. А шестипенсовик идет по два пенни фартинг, так что тут мы с прибылью. Полдоллара стоят семь пенсов, а на один доллар уходит всего шесть пенсов, уже прогресс, но это потому, что мы их прямо тут и чеканим. Самая засада с мелочью, там каких-то полфартинга выходят в шесть пенсов, потому что работа кропотливая, они ж мелкие, заразы, еще и с дырочкой. Трехпенсовики — их у нас только пара ребят чеканит, куча работы, аж в семь пенсов обходится. О двухпенсовиках даже и говорить нечего!
— А что с двухпенсовиками?
— А я тебе скажу, что с двухпенсовиками! Когда сработано на совесть, оно обходится в семь целых и одну шестнадцатую пенса! И да, одна шестнадцатая пенса, бывает и такое, элим называется.
— Впервые о таком слышу!
— Ну откуда бы тебе слышать, такому джентльмену, но и такое бывает, господин. Прекрасная вещичка, филигранные детали! Чеканятся, согласно обычаю, вдовами, стоят по целому шиллингу, потому что работа больно тонкая. У старушек на каждую такую монетку по нескольку дней уходит, сам понимаешь, зрение уже не то и всё такое, зато они пользу обществу приносят, им приятно.
— Но шестнадцатая часть пенни? Четверть фартинга? Что на это можно купить?
— Ты удивишься, господин, но есть места. Огарок свечи, картофелину — почти негнилую, — сказал Теневик. — Может, огрызок яблока, на котором даже что-то осталось. И, конечно, удобно бросать в ящики для пожертвований.
«И золото — это якорь?» — подумал Мокрист.
Он окинул взглядом просторное помещение. Тут работало порядка дюжины человек, если считать за человека и голема, к которым Мокрист научился относиться как к людям «по причине ценности, эквивалентной человеческой», и прыщавого юнца, разносившего чай, — его Мокрист не считал.
— Рабочих у вас совсем не много, — заметил он.
— Ну, тут-то мы делаем только серебряные и золотые…
— Золотистые, — быстро поправил Бент.
— …золотистые монеты. И всякие редкости вроде медалей. Еще делаем заготовки для медяков, а все остальное делают внештатные сотрудники.
— Внештатные сотрудники? При монетном дворе?
— Так и есть, господин. Вдовы опять же. Работают на дому. Ха, ты что же, решил, что эти старушенции будут сюда таскаться? Да им две клюки нужно, чтобы на крыльцо выйти!
— Монетный двор — предприятие, где производят деньги, — обеспечивает население работой на дому? Не спорю, это очень прогрессивно, но… то есть тебе самому это не кажется странным?
— Да боги с тобой, господин, есть такие семейства, которые из поколения в поколение исправно делают по паре медяков за вечер! — рассказывал Теневик со счастливым видом. — Папаша чеканит, мамаша шлифует, детишки зачищают и полируют… таков обычай. Наши внештатные сотрудники — все как одна большая семья.
— Допустим, но каковы гарантии?
— Если они украдут хоть фартинг, то будут повешены, — сказал Бент. — Это расценивается как государственная измена.
— Это в какой же ты семье вырос? — ужаснулся Мокрист.
— Надо сказать, до такого никогда не доходило, потому что они не изменщики, — сказал Теневик, недобро глядя на Бента.
— А раньше в качестве первого предупреждения отрубали руку, — добавил этот семьянин.
— И сколько денег они получают? — спросил Мокрист осторожно, влезая между ними. — В смысле жалованья?
— Около пятнадцати долларов в месяц. Это кропотливый труд, — сказал Теневик. — Старушки, бывает, поменьше. Элимы часто идут в брак.