А я вот совсем не понимаю, почему пищу нельзя есть одному. Это ведь, наоборот, гораздо удобнее – можно чавкать, хлюпать, шмыгать носом, ковырять пальцем в зубе, да хоть бы и в жопе, и много ещё чего можно делать хорошего и приятного.
Ещё люди очень боятся, что однажды вдруг окажется так, что не с кем им есть пищу или пить чай, ну, то есть, наступит то самое Одиночество. Самое, конечно, страшное – это когда стакан воды поднести некому. Почему-то это считается очень важно, чтобы именно воды.
А мне кажется, что зря они так уж сильно переживают. Человечество, оно конечно у нас не очень идеальное и большей частью даже весьма противное, но чего у него не отнимешь, так это внимания к своим членам.
Можно даже попытаться от этого Человечества спрятаться и подпереть входную дверь шкафом, но Человечество всё равно тебя не забудет и о себе обязательно напомнит: постучит в дверь строгим, но справедливым милицейским кулаком, подсунет под ту же дверь фотографию неизвестного мужчины с государственным лицом или розовую квитанцию за коммунальные услуги. Оно будет пробивать к тебе от соседей тоннель при помощи электродрели и перфоратора, чтобы вызволить тебя из заточения, а затем звонить в шесть утра, чтобы попросить к телефону Василия – лишь бы никто, ни один человек не чувствовал себя позабытым и позаброшенным. И помнил чтобы всегда: никто и никогда ещё от Человечества просто так – живым, здоровым и в своём уме – не ушёл.
И при этом, Человечеству важен не результат, а сам процесс. Ему, в принципе, похуй: милиционер поколотит в дверь сапогами и уйдёт по другим своим важным делам. И никто вас не расстреляет, если вы не пойдёте проголосовать за мужчину, не осудит даже. И коммунальные услуги, заплатите вы за них или не заплатите, будут предоставляться вам всё так же неисправно. И сосед, вроде бы и вгрызся уже совсем в стену, но выпил пива да и ушёл в запой на две недели.Но зато, если вам самому вдруг что-то понадобится от Человечества, то хуй вы его где найдёте. Потому что у Человечества в этом случае занято, потом не отвечает, а потом сразу опять занято. И вообще оно временно недосягаемо, дверь у него на замке, в жакте темно, милиция на выезде, а слесаря все пьяные. Ибо нас много, а оно одно – всем не угодишь. У него и так все силы и время уходят на то, чтобы нам о себе напоминать, чтобы мы ни единой минуты не чувствовали себя одинокими. А нахуя нам это нужно – такого вопроса даже никто и не спрашивает, потому что и так всем ясно, что самое большое несчастье в жизни – это Одиночество.
Полезные знания
За долгие годы своей в основном бессмысленной жизни я приобрёл тем не менее множество удивительных умений и знаний.
Например, я могу выпиливать лобзиком, знаю четыре куплета песни Гаудеамус на латинском языке и умею ругаться матом по-грузински. Кроме того, я знаю устав караульной службы, умею хорошо наматывать портянки и помню, как пройти к космодрому Плесецк, минуя КПП. Мне известно, к какой группе относится верхнелужицкий язык, и знаю практически всё о скандинавских заимствованиях в английском языке. Также я могу с трудом ходить на лыжах, взять несложный интеграл и оштукатурить небольшую стену. Я знаю, как выявить курицу, желающую стать наседкой, и умею пилить один двуручной пилой. И это ещё не всё: дополнительно к этому я знаю, зачем звенит букса, чем занимается андерайтер, сколько разведано запасов нефти в Охотском море и как приготовить пиздопар.
Удивительно, что несмотря на такое количество волшебных умений и знаний, я совершенно не могу освоить несколько простейших действий, доступных любому идиоту – например, разговаривать по телефону, водить автомобиль и не пиздеть, когда не спрашивают.
Немного о себе
Когда ты произвёл на свет количество говна, превышающее массу твоего тела ровно в пятнадцать тысяч раз, когда ты выделил из себя столько спермы, сколько необходимо для воспроизводства всех когда-либо живших людей, когда ты уже совершил все подлости, за которые пока ещё не сажают в тюрьму, съел всё то, что можно съесть и не отравиться, и выпил всё то, что можно выпить и умереть, тогда это обычно означает, что ты в конце концов стал окончательно взрослым человеком. И все открытия, которые ты сделаешь с этого момента, они все будут неприятные. И количество дёгтя на дне твоей души уже именно такое, чтобы подниматься со дна при любых этой души движениях. И тогда немедленно нужно менять всё: имя, фамилию, цвет глаз и форму носа. Нет, пол менять не нужно, будет ещё хуже. Но стать наконец лысым, толстым, мусульманином, евреем, людоедом, космонавтом, пиарменеджером, директором спичечной фабрики, обосраться каким крутым, хозяйственным, бескорыстным, красивым, ну в общем кем угодно, лишь бы не собой.
Милицейское танго
Ангел
Василий Петрович встретил однажды в рюмочной Ангела. Ангел был совсем на себя не похож, то есть довольно уже выпивший. Но Василий Петрович его всё равно узнал и спросил (ведь рюмочная – это специальное такое место, где можно задать вопрос кому угодно, даже совсем незнакомому человеку): «Выпьем?» – спросил Василий Петрович. «Выпьем», – согласился Ангел.
Василий Петрович купил два по сто. Там, в рюмочной, сто грамм без названия стоили двадцать один рубль, а с названием – двадцать четыре. Василий Петрович на всякий случай купил с названием: ведь если какой-то предмет уже всё равно существует, то лучше пусть у него будет какое-нибудь имя, пусть даже всего за три рубля.
«Тебя как звать-то?» – спросил Ангел, когда Василий Петрович вернулся с водкой. «Василий Петрович, – честно ответил Василий Петрович. – А тебя?» Ангел задумался. «Да зачем тебе, – сказал он наконец. – Всё равно не выговоришь. Ладно, давай выпьем». Потом они ещё немного выпили – у Василия Петровича в тот день случились как раз деньги – рублей триста, что ли. Деньги, они у каждого человека могут случиться, даже у такого не слишком полезного, как Василий Петрович. Потом ещё немного выпили, а потом Ангел куда-то делся.
И оказался Василий Петрович каким-то образом на улице, освещённой очень жёлтыми фонарями – именно по таким улицам особенно любит ездить милиция. Милиция, она ведь что – она тоже живая, ей страшно ездить там, где совсем темно – мало ли что – вдруг выскочит злой какой-нибудь человек да и зарежет. А если фонари, то не так уж и страшно. Поэтому милиция любит очень медленно ездить по таким улицам с выключенными фарами, и внутри машины темно. Только горят красные огоньки: сигареты, наверное, или, может быть, глаза. И если попадётся такой машине человек, недостаточно уверенный в своём существовании, из неё тут же выскочит милиция и человека этого ограбит до нитки. Приятного мало, конечно, но такая уж у них работа.
Но в тот вечер по какой-то причине никакая машина по улице с фонарями не ездила, и поэтому Василий Петрович дошёл спокойно до своего дома и заснул. Только перед тем, как заснуть, подумал, что это наверное его Ангел спас.
И с тех пор, если с ним случалось что-то хорошее, то Василий Петрович всегда знал, что это Ангел постарался. А если случалось плохое, Василий Петрович не обижался: мало ли что, ангелы тоже люди – может, выпил лишнего и не уследил.
А однажды Василий Петрович ехал в метро, и на станции Пионерская открылись двери вагона, а там, прямо напротив двери, на перроне лежал мёртвый Ангел. Рядом с ним сидел на корточках доктор, но ничего не делал из того, что нужно делать доктору, а вместо этого заполнял какой-то протокол. Над доктором полукругом стояли шесть пассажиров: мужчина, женщина, две старухи и молодой человек с девушкой. И лица у них у всех были одинаковые.
Тут двери закрылись и поезд поехал дальше.
А больше с тех пор с Василием Петровичем ничего не случалось. Или может быть случалось, но он этого не заметил.
Скорее всего он давно уже умер. Ну или, может быть, не умер – такое тоже с людьми бывает.Женщина
Александр Васильевич пошёл как-то в фотоателье, чтобы сфотографироваться на проездной билет. Сейчас ведь без фотографии уже и в трамвай не пускают – мало ли что, вдруг взорвёшь чего-нибудь.
Надел Александр Васильевич свой костюм, галстук и пошёл в одно ателье неподалёку от Сенного рынка.
В ателье на Александра Васильевича посмотрели как-то странно, но на него часто смотрели странно, так что он давно привык. Причесался он перед зеркалом, сел в кресло. Фотограф, как обычно, попросил его сесть в самую неудобную позу и сделать самое глупое лицо (так нужно для хорошей фотографии), и уже через две минуты показал Александру Васильевичу его фотографию на экране телевизора.
«Позвольте! – сказал Александр Васильевич (он был очень культурный человек). – Позвольте! Но ведь это женщина!»
На экране действительно была женщина, причём из таких женщин, которых Александр Васильевич всю жизнь не любил и даже опасался: до того добрая и приветливая, что понятно, что вот сейчас вцепится и разорвёт в клочья. С перманентом на голове.
«А вы чево, женщина, хотели? – грубо спросил фотограф. – Девочку, что ли?»
И захохотал. Тут только Александр Васильевич заметил, что фотограф был очень изрядно пьян.
Чтобы не спорить с грубым фотографом, Александр Васильевич заплатил за фотографии и побыстрее ушёл из неприятного ателье.Погода на улице как раз испортилась – в Петербурге это обычное дело, но и настроение у Александра Васильевича сделалось хуже некуда, так что искать другое ателье ему уже совсем не хотелось. Поэтому он махнул рукой и пошёл к себе домой.
Дома он выпил чаю, потом достал из кармана фотографии той женщины и внимательно рассмотрел: ну до чего же неприятная! Выбросил фотографии в мусорное ведро и даже вынес это ведро в мусоропровод, но неприятное чувство всё равно осталось.
Ну да и ладно. Посмотрел Александр Васильевич несколько телепередач (теперь много стали показывать передач – сиди да смотри) и лёг спать.А утром у Александра Васильевича начался кошмар. Пришёл он работу, чтобы там работать, а его не пускают! «Вы куда, – говорят, – женщина, лезете? Чего тут забыли?» «Да какая я женщина?! – кричит Александр Васильевич (а он почти вообще никогда не кричал в своей жизни, даже когда был мальчиком). – Вы что тут – все с ума посходили? Я же Александр Васильевич! Я у вас десять лет работаю!» «Это вы, женщина, с ума посходили! – кричат ему в ответ. – Давайте, давайте отсюда! А не то сейчас милицию вызовем, в дурдом на Пряжку поедете!»