Некоторые фамилии показались ему знакомыми, он попробовал вспомнить этих людей и, кажется, кого-то вспомнил, но неожиданно громко скрипнула дверь на первом этаже, и раздался голос Тамары Сильченко:
— Одевайся давай, московский гость, да пошли завтракать!
Едва вышли со двора, Тамара сказала:
— Ты ведь про Денис Матвеича ничегошеньки не знаешь, а знать надо, особенно сейчас. Без него тут ничего не было бы…
— В каком смысле? — спросил Рябов.
— Да в самом простом, — коротко ответила Тамара. — Тут за последние годы столько перемен, столько нового, что народ все еще в себя приходит!
— А что случилось?
— Ничего не случилось, — усмехнулась Тамара. — Просто взялся за нас профессор Доброхотов.
— Это как?
— А очень просто, — продолжила Тамара, и слышна была в ее голосе гордость. — Он, как только здесь постоянно стал жить, так стал нас подначивать, чтобы мы натуральными продуктами занялись: мол, все, кто себя побогаче считает, только натуральное едят. Ну, народ у нас, сам понимаешь, ленивый, к новому не шибко тянется, но Матвеич — настырный, уговорил. Начали с молочки, потом овощи, а сейчас ассортимент на три листа растянут, и все разбирают!
— Молодцы! — похвалил Рябов.
— Молодцы-то молодцы, — продолжила Тамара, — да тут вот какая штука… Когда все начиналось, никто не верил, работали, можно сказать, просто от нечего делать, о заработках не очень заботились, а значит, и прибылей — шиш. В общем, финансировал все Денис, а все эти дебет — кредит потом пошли. Потом, правда, стали и сами соображать, но свои деньги вкладывать не хотели… мало ли что… — Она помолчала, потом резко остановилась: — В общем, Витя, у меня вот о чем голова болит: боюсь, что вся эта катавасия с Нинкой-то как раз из-за нашего хозяйства. В него ведь несколько человек вложилось, но основная доля у Дениса, а сейчас у кого? А на хозяйство многие, поди, уже и глаз положили…
Рябов постарался скрыть недоверие:
— Да сколько уж с него, с вашего хозяйства, получить можно?
Тамара предсказуемо обиделась, но продолжила слегка иронично:
— У нас, конечно, не Москва ваша, но миллионов двадцать — двадцать пять мы за год прибыли имеем. — Она посмотрела на Рябова, пытаясь понять, как он воспринял эту новость, и добавила: — Мы с Денисом о развитии много говорили, много сделали, и со следующего года опять начнем, хотя без него, конечно, трудно будет. — Тамара глянула куда-то в сторону, будто оценивая возможности, потом махнула рукой: — Завтрак уже, поди, готов, не успеем!
— Куда не успеем? — удивился Рябов.
— Хотела, чтобы ты домики наши новые посмотрел.
— Что за домики?
— Ну, знаешь, как в американских фильмах показывают? Домик одноэтажный, с мезонином, или как там это называют, и вокруг него лужайки, газончики разные там…
— И что? — Рябова немного удивила та теплота, с которой Тамара говорила об этих «домиках».
— А то, что домики эти Денис построил под приезжих!
— Приезжие-то вам зачем?
— А затем, что, например, лечить да учить в нашей Кричалиной, считай, некому! Никто сюда ехать не хотел из «новых»-то! — почти сердито ответила Тамара.
— И что сделали?..
— А у Дениса голова, где надо, вот он и придумал привезти сюда тех, кому в городе-то уже вроде и места нет, людей, которые там… ну, по возрасту… сам, поди, знаешь, — вздохнула Тамара. — А тут они так прижились, что наши на них только что не молятся!
— В общем, ты мне хочешь сказать, что фирма, которую создал Денис, процветает, и Нину арестовали, чтобы фирму вашу отжать?
— Ну а что? — мигом рассердилась Тамара. — Особенно если какой-нибудь местный начальничек хочет детенышу своему будущее обеспечить или, например, молодухе своей на шубки-машинки!
Рябов пожал плечами, и Тамаре это не понравилось.
— Ой, Витя! Это у вас — разные там… передовые технологии… А тут все так тебе завернут, как при хане Кучуме было.
За столом в доме Сильченко, кроме семьи Тамары и Гриши, их ждал парень лет тридцати, лицо которого показалось Рябову знакомым, но вспомнить никак не мог, тем более что застольный разговор перескакивал с одного воспоминания на другое, отметая любую логику!
К концу завтрака стали приходить люди, которым Тамара давала указания на день, и делала это так привычно, что Рябов удивлялся: вроде никакими веб-семинарами не интересуется, а дело знает!
Поднимаясь из-за стола, Тамара спросила:
— Ты здесь будешь?..
— Пока здесь, а часа через полтора-два в город надо! — ответил Рябов.
— Ты вот что, — сказала Тамара. — Мы тут за домом присмотрим, а ты возьми ключи от их квартиры городской, да там осмотрись… Ну а потом, мало ли как повернется, может, задержишься. А чтобы без разных там… неожиданностей вроде вчерашней, так с тобой наш безопасник поедет.
Она посмотрела на того самого парня, и он с готовностью кивнул.
Рябова осенило в тот момент, когда через пару часов он выходил к ожидавшей машине, за рулем которой и сидел тот самый парень.
Еще раз вглядевшись в его лицо, Рябов воскликнул:
— Геня!
Парень, услышав такое детское обращение, просиял и поправил:
— Щеня! — Потом радостно уточнил: — Геней-то меня из-за тебя называть стали!
Рябов неожиданно смутился и, стараясь скрыть это, положил руку собеседнику на плечо:
— Да ладно тебе!
Хотя все именно так и было…
Лет двадцать назад Гену Щенникова привезли на все лето в Кричалину родители, и был Гена к деревенской жизни совершенно не приспособлен, что и вызывало у местной ребятни постоянное желание подшутить над «городским», да и дед с бабушкой, к которым Гена был привезен, добавили жару. Очень им не нравился муж единственной дочери, а заодно и его фамилия, потому в разговорах именовали зятя не Щенниковым, а Щеней, и уж тем более не по имени. Чтобы знал!
Народ в деревне общительный, и прозвание это сразу перенесено было и на Генку, что его очень огорчало и злило. Правда, драться во всей деревенской пацанвой у Гены не хватало сил, и неизвестно, как бы все продолжилось и чем бы закончилось, если бы Рябов, пользовавшийся в Кричалиной всесторонним авторитетом, не пресек эти игры, сказав раз и навсегда:
— Не Щеня он, а Геня!
Оглядел всех и спросил:
— Кто не понял? — После паузы обрадовался: — Вот и хорошо! Умные вы, ребята!
И то, что Гена Щенников помнит это до сих пор, приятно удивило Рябова.
— Но изменился ты, конечно, здорово! Потому и не сразу узнал! — сказал он, как бы поясняя и извиняясь.
— Да за столько-то лет, конечно! — с пониманием согласился Геня. — Да и вообще, тут столько изменилось, что…
И присвистнул.
Присвистнул и сразу же уточнил:
— Едем? Или ждем кого?
— Едем! Кого нам ждать? — ответил Рябов. — Или тебе еще кого подхватить надо?
Геня посерьезнел и, помолчав немного, сказал:
— Мне тут ни ждать, ни подхватывать никого не надо! Я тут за безопасность отвечаю.
— Ишь ты! — воскликнул Рябов и сразу же спохватился: — Уж извини, никак не ожидал. И давно?
— А с самого начала! Все мной поставлено, и, кроме меня, никто этим не командовал.
— Значит, тебя вся эта катавасия больше всех беспокоит? — спросил Рябов.
— Если честно, то не так, чтобы… — почти безразличным тоном ответил Геня. — Во всех этих делах я наезда на нас не вижу.
— А Тамара видит, — как бы возразил Рябов.
Геня посмотрел на него, потом на дорогу, снова на Рябова и сказал:
— Томку — между нами — другое пугает.
— И что же?
Геня снова посмотрел на него — на дорогу, потом слегка сбавил тон:
— Ну, это мне так кажется, а я, может, и ошибаюсь…
— Ты уж, если начал, не крути вола за хвост, — попросил Рябов. — Рассказывай…
Геня молчал, и Рябов сказал с пониманием:
— Нет, конечно, если я не вашего полета птица…
— Да не в том дело, — перебил Геня. — Я ведь только вижу и догадываюсь, а может, и ошибаюсь… Но так мне кажется, что Томка боится, как бы Нинка все не продала. Ей ведь все отцовы дела побоку…
— В каком смысле? — не понял Рябов.
— Ну, «в каком-каком»… — передразнил Геня. — Она же этим никогда не занималась, дела не знает, и не похоже было, что узнать захочет. Ей сейчас проще все продать, потому что у нас главный собственник — дядя Денис, а все остальные… так… сбоку припека… Ну, кроме Томки, Григория и меня…
— А вы что же?
— Тут такое дело, — охотно рассказывал Геня, — когда дела пошли хорошо, когда все у нас расхватывали и еще просили, решил дядя Денис всех сделать собственниками. Знаю потому, что он все это с нами обсуждал: со мной и Томкой. И говорил, что на свои деньги человек будет охотнее работать.
— И что?
— А ничего. Он предложил, а никто не захотел, и только мы с Томкой и взяли по десять процентов акций.
— И больше никто?
— Больше никто. — Геня шумно выдохнул: — Тупой народ-то, хочет, чтобы под него все текло и вытекало, а самому двигаться будто и нужды нет!
— И если Нина продаст, то твои, например, десять процентов ничего не будут значить, — догадался Рябов.
— Ни копейки! — согласился Геня. — Нам за них и гроша не предложат… — Он замолчал, но было его молчание каким-то напряженным и беспокойным. Терпел он недолго. — Тут ведь важно, что Нинка цены настоящей не знает и знать не может, а…
— А ты знаешь… — продолжил Рябов.
— Да как сказать. — Геня не скрывал своих сомнений, но продолжил: — В бухгалтерских делах я не силен, но могу тебе сказать, что дядя Денис в год получал миллионов пятнадцать — двадцать… Хотя, конечно, он — хозяин, тут все справедливо…
— Пятнадцать — двадцать? — удивился Рябов. — Ты же знаешь, что я в его доме живу, но, честно говоря, никаких следов роскоши не видел, так что…
— Могу тебе сказать, что и в городской их квартире, где последние годы Нинка живет, тоже роскоши не видал, но возможно, средства на счетах, — сказал Геня. — Точно знаю, что есть счет, который Нинке достанется, но она пока о нем не знает…