дцать шагов, вторая вешка». Потом замолчал, но продолжал отвечать, когда я спрашивал его. Говорил: «Да, да, вешки стоят».
Продолжая рассказ, камердинер становился все мрачнее и мрачнее.
– Затем он воскликнул: «Что это?». Я спросил, что он видит, но Николай Александрович не ответил. Я предложил вытащить его лебедкой, но он запретил. «Нет, я иду дальше». Прошло несколько минут. Я слышал, как он что-то бормочет себе под нос, но не мог разобрать слов. Несколько раз просил его говорить громче, но безуспешно. А потом, внезапно, я отчетливо услышал, как Николай Александрович говорит: «Господи, это правда! Он здесь!». А затем закричал. Дико. Захлебываясь криком, не водой. Мы тут же потянули лебедку назад, но она шла слишком быстро. Я понял, что Николая Александровича на другом конце нет. И действительно, мы вытянули лишь оборванную леску. То же самое случилось со шлангом для воздуха и говорильным. Мы бросились на поиски. Прочесывали озеро на лодках, ныряли на глубину. Но костюмами никто из нас пользоваться не умеет, а без них достигнуть дна нереально. Хозяйка говорит, что с этим домом и озером что-то не так. Как вы понимаете, теперь я с ней согласен. Что бы ни обитало там, на дне, оно забрало Николая Александровича.
***
Корсакову выделили одну из гостевых комнат во флигеле. Владимир заранее договорился с Натальей и Федором, что в случае необходимости он сможет свободно ходить по дому. Кроме, понятное дело, покоев хозяйки и комнат для слуг. Поэтому перед сном Корсаков прошелся с лампой по пустым коридорам и помещениям, тщательно прислушиваясь и осматриваясь. Он даже зашел в кабинет и несколько минут разглядывал сквозь окно озеро в конце аллеи. Кроме колеблющегося на воде следа поразительно яркой луны разглядеть ничего не получилось. Вопреки утверждениям Коростылевой не услышал он скрипов и поскребываний в стенах. В усадьбе стояла звенящая тишина. Разочарованный, Владимир отправился спать.
***
Поначалу он даже не понял, что его разбудило. В лучах льющегося из окна лунного света кружили пылинки. Едва слышно скрипнула кровать, когда Владимир приподнялся, опершись на локоть.
Что-то не так.
Волосы на затылке и шее едва не встали дыбом от животного предчувствия надвигающейся беды.
Корсакову пришлось выбраться из постели и остановиться посреди комнаты, чтобы понять, отчего ему так муторно.
Дом наполнял низкий гул. Поначалу он казался едва различимым, но стоило его услышать, как он заполнял голову своими гудением. От него путались мысль и двоилось в глазах.
Корсаков быстро оделся и вышел на крыльцо флигеля. На смену вечернему ветерку пришел полный штиль. Еловый лес вокруг, при иных обстоятельствах шелестевший пышными ветвями, стоял тих и недвижим. Молчали цикады. Владимира посетила жутковатая мысль, что весь мир сейчас застыл, словно древнее насекомое в плену янтаря. Он тряхнул головой, отгоняя морок, и направился в главный дом.
Внутри, за исключением нарастающего гудения, усадьба оставалась тихой и пустой. Похоже, Корсаков единственный проснулся в столь поздний час. Теперь он беспокойно бродил по безлюдным коридорам, пока перед ним не возникла дверь в кабинет.
Сквозь окна, опоясывающие овальную комнату, сочился свет. Владимир сразу понял, что лесник имел в виду, говоря про «не ангельский». От этого сияния бежали мурашки по коже, а сердце ёкало в груди, стремясь упасть куда-то вниз. Ни солнце, ни луна не могли светить так. С такой яркостью. Таким неестественным, несуществующим в природе цветом. Казалось, он пульсирует в так гудению, которое становилось все громче. От звука начинали зудеть сжатые зубы, дрожать окна и вибрировать забытые на столе письменные принадлежности.
Завороженный, Корсаков сделал несколько шагов вперед и остановился вплотную к окну. Свет определенно шел из озера, сопровождаемый звуком. От покоя темной глади не осталось и следа – она шла бурными волнами, будто кипела. Но страшнее всего было то, что таилось под водой. Оно ворочалось, шевелилось, сжимаясь и разжимаясь кольцами, словно гигантская спираль. Гул становился все громче, ритмичнее, похожий на биение огромного страшного сердца. А потом воды расступились – и хозяин озера появился на поверхности во всем своем внушающем животный ужас величии. Перед ним у самого берега застыла фигура – не больше песчинки в сравнении со своим властелином. Человек раскрыл руки, словно для объятья, и шагнул вперед, вверяя себя бушующему озеру.
***
Корсаков рывком сел на кровати, словно срывая с себя оковы сна. Он тяжело дышал, затравленно озираясь в попытке понять, где оказался. Комната осталась такой же, какой он ее запомнил, ложась спать. За окном уже светало. Владимир бегло оглядел себя и свою одежду. Он судорожно пытался понять – привиделось ли ему ночное явление повелителя озера или же он действительно стал его свидетелем, пусть и погруженный в сомнамбулический транс. Но нет – на Корсакове была привычная пижама. Аккуратно сложенная уличная одежда висела на спинке стула, а ботинки стояли у дверей.
Владимир собрался с силами, зажмурился, сделал последний глубокий вдох и задержал дыхание. Спустя несколько секунд он открыл глаза и выдохнул, уже абсолютно спокойный. На его лице даже мелькнула авантюрная усмешка.
– Ничего себе, – пробормотал Корсаков себе под нос. – Ты решил таким образом меня поприветствовать? Не беспокойся, где бы ты ни прятался – я тебя найду…
От раздумий его оторвал стук в дверь.
– Войдите!
На пороге возник камердинер, и по его лицу Владимир понял, что случилось что-то непредвиденное.
– Владимир Николаевич, нужно ваше присутствие, – нервно обратился к нему Федор. – Я не хочу преждевременно обращаться к хозяйке, но… Лучше посмотрите своими глазами.
***
На грязи у берега озера явственно отпечатались глубокие следы, несомненно оставленные тяжелыми ботинками большого размера.
– Очевидно, водолазными, – закончил мысль вслух Корсаков и повернулся к леснику, который стоял рядом. – Значит, говоришь, вчера ты не пил?
– Вот вам крест, барин! – начертал в воздухе распятие бледный, как простыня лесник. – Вышел я, значит, засветло. Воды из озера набрать. Только подошел – слышу плеск, будто щука здоровая или сом бьется. Я застыл, стал быть. Осматриваюсь. И вижу, как из пучины поднимается эдакая страховидла! Я уж было подумал, что все, пришел мой черед. Водяной утащил барина, теперь за меня примется. А это чудище все бредет и бредет к берегу. Присматриваюсь – ба, дак это ж не водяной, а тот костюм диковинный, в котором барин в озеро полез. Токмо тот ить новый был, сверкал, стал быть. А это весь опутан водорослями какими-то, грязный, а шлем на голове весь во вмятинах. И стекляшка, вместо лица которая, стал быть, вся треснутая. Выползает он, значит, на берег – и бредет себе, медленно. Костюм не снимает, по сторонам не озирается. Будто, видно ему все, в темноте и через стекляшку. Я уж побоялся за ним идти-то, бросился Федора будить.
– А Федор бросился будить меня, – кивнул Владимир. Он прошелся вдоль цепочки следов, пока те не исчезли в лесу. – Скажите, я ошибаюсь или наш таинственный ныряльщик направился в сторону дома?
***
– Благодарю вас за проявленное внимание и затраченное время, Владимир Николаевич, но ваши услуги, похоже, не понадобились, – Наталья Коростылева явственно пребывала в состоянии почти маниакального возбуждения. – Как видите, Коля нашелся.
Владимир видел – и то, что он видел, его нервировало. Николай Александрович лежал на кровати, имея крайне болезненный и изможденный вид. Редкие сальные волосы с проседью, несвойственные двадцатипятилетним мужчинам, падали на лицо. Кожа выглядела излишне бледной, чуть ли не прозрачной. Николай смотрел невидящим взглядом куда-то в сторону занавешенного окна, словно не замечая стоящего на пороге Корсакова.
– Простите, сударыня, но я не считаю, что моя работа здесь завершена, – решительно сказал Владимир.
– Что? – удивленно захлопала ресницами Наталья. – А, вы, наверное, про деньги! Обратитесь к Федору, он компенсирует ваши расходы и время…
– Я не про деньги, – отрезал Владимир. – Послушайте, неужели вам не кажется странным, что ваш муж столь внезапно возник на пороге? Неужели вам не интересно, где он был? Что с ним случилось?
– Мне важнее, что он жив и снова со мной. Для вопросов настанет время, но пока оно не прошло. Вы сами видите: Коля слаб и болен. Ему нужен уход и покой.
Тон Коростылевой сделался монотонным и сухим, будто чужим.
– Послушайте, – почти умоляюще обратился к ней Корсаков. Он взял женщину за руку, потянул ее за собой в коридор и, понизив голос до шепота, прошептал. – Ваш муж, даже если это действительно он, может быть опасен. Как вы не понимаете? Человек не может провести дюжину дней в разбитом водолазном костюме без воздуха на дне озера, а потом вернуться обратно!
– А разве вы, по роду занятий, не верите в чудеса? – осведомилась Наталья.
– Нет. За тридцать лет жизни мне не довелось наблюдать ни одного чуда. Я верю в счастливые стечения обстоятельств, но даже для них требуется толика удачи и возможные с научной точки зрения условия, сколько бы маловероятными они ни были. То, что ваш муж выжил на дне озера – уже из области невозможного. Как бы нам того ни хотелось, мертвых нельзя вернуть. Поверьте, уж я-то знаю.
– Простите, Владимир Николаевич, я не сомневаюсь, что вы говорите от чистого сердца, но я верю в то, что мой жив, и ему нужна моя забота, – Наталья развернулась и исчезла обратно в комнате супругов.
Владимир перевел взгляд с закрывшейся двери на дальний конец коридора, где тенью застыл камердинер.
– А вы что скажете, Федор?
– Мое дело – выполнять указания, а не говорить, Владимир Николаевич, – вежливо ответил слуга. – Однако в сложившихся обстоятельствах, вынужден признать, ваше мнение кажется мне более здравым.
– Это хорошо, – кивнул Корсаков. – В таком случае прошу вас – не отходить от дверей. Если поймете, что хозяйке угрожает опасность, не теряйте времени.