На обыск не ушло много времени. Два сыщика разошлись по маленьким комнатам на первом этаже, где жили слуги, чтоб потом осмотреть кухню и крохотную гостиную, а Марк с Эдамом, Гаспаром и Шалоном поднялись на второй этаж. Барон велел оруженосцу и своему подручному обыскать кабинет хозяина, а сам направился к двери, на которой сбоку всё ещё висел жёлтый листок с печатью полиции магистрата. За ним плёлся расстроенный Шалон.
Сорвав печать, Марк для начала осмотрел повреждённый косяк двери и был вынужден признать, что засов был задвинут изнутри и выбит ударом снаружи. Потом он вошёл в спальню. На кровати всё ещё лежали серые простыни, причём они были в относительном порядке.
— Как было расположено тело? — спросил Марк.
— Он лежал на спине с вытянутыми по сторонам руками и закрыт одеялом до подбородка, — ответил сыщик.
— Этим одеялом? Полог был поднят или опущен?
— Он был подвязан.
— Это ведь была тёмная ночь?
— Тёмная перед светлым утром, — кивнул Шалон.
— Перед светлым утром редко открывают и тем более подвязывают полог. Это тебя не смутило?
— Может, он всегда так делал?
— Ты не спросил у слуг об этой странности?
— Нет. Но что в этом необычного?
— Полог подвязывают, чтоб он не мешал, например, когда ухаживают за больным или укладывают на кровать мёртвое тело.
— Вы думаете… — встрепенулся сыщик.
— Хоть отсутствие кровотечения и имеет объективные причины, я полагаю, что он был убит не здесь.
— Значит, это слуги?
— Без них в любом случае не обошлось. Ты же допрашивал кавалера де Руа и эту булочницу. Они сказали, что покойный последнее время был при деньгах, а в доме нашлось лишь немного денег, которых едва хватило на скромное погребение. Куда делись остальные, где его драгоценности? Ты их нашёл в этой комнате?
— Я не расспрашивал соседей о его финансах, — возразил сыщик. — А слуги сказали, что он был беден и в долгах.
— Открой сундуки и достань оттуда одежду, я хочу посмотреть, что там осталось?
Шалон подчинился и принялся выкидывать из сундука тряпьё и старые сапоги.
— Нет ни бордового камзола, ни того, что пошит из голубого бархата, — констатировал Марк. — Нет и рубашек с кружевами. Вещи находились в беспорядке, словно их перерывали в поисках чего-то стоящего. Когда ты здесь осматривался, всё было так же?
— Да, но лакей сказал, что хозяин был неаккуратен, и сколько б он ни укладывал одежду стопками, вечно всё переворачивал.
Марк подошёл к камину и, присев на корточки, взялся за кочергу. Какое-то время он ворошил там золу, а потом что-то достал оттуда и, разглядывая, усмехнулся.
— Похоже, эта пуговица от того самого камзола, который был на покойном в тот злосчастный день! На нём остались разрывы от орудия убийства, и они сожгли его, совершенно позабыв о пуговицах.
— Я тоже всегда осматриваю камины, — попытался оправдаться Шалон. — Но в тот раз всё выглядело так странно…
— Даже не знаю, стоит ли мне оставлять тебя на этой службе, — проворчал Марк. — Король платит сыщикам магистрата весьма приличное жалование, а от тебя не только никакого проку, но теперь выходит, что и вреда немало. Чуть не отправил на костёр безвинную больную женщину, не провёл надлежащим образом расследование столь жестокого убийства, а теперь получается, и улики могут быть утрачены из-за того, что прошло столько времени…
— Господин граф! — испуганно воскликнул Шалон и рухнул рядом с ним на колени, заламывая руки. — Пожалейте, я всегда всё делал правильно! Я на хорошем счету в полиции магистрата! Но эти дела с колдовством… Они такие сложные и запутанные! При короле Ричарде от нас требовали ловить больше ведьм и колдунов, даже награждали за каждую поимку, а теперь король требует совсем другого! Где ж нам разобраться с этой чертовщиной, если всё выглядит так странно, а у меня жена больная и пятеро детей!
— О своей больной жене ты думаешь, а об Агате Прежан нет? — Марк сурово покосился на него. — Я поговорю с главой полиции магистрата, он сам будет решать, дать тебе шанс или нет. Но если я узнаю, что ты и впредь будешь вести дела подобным образом, я настою, чтоб тебя выбросили на улицу без всякого сожаления! Король доверил полиции магистрата покой и безопасность своих подданных, а ты что творишь?
— Больше не повториться… — проныл Шалон, простирая к нему руки.
— Перебери всю золу в камине и достань все пуговицы, — велел Марк.
Он продолжил тщательный осмотр спальни, но больше ничего не нашёл. Какое-то время он задумчиво смотрел на сломанный дверной косяк, рассматривал всё ещё выдвинутый язычок небольшого засова, а потом направился в кабинет.
— Что здесь? — спросил он, входя.
— Не так много, — ответил Гаспар, — несколько писем, в которых он выпрашивает вспомоществование, долговые расписки с отметкой об уплате, и другие, по которым давал в долг под весьма приличный процент. И книги эротического содержания, — он сурово покосился на присевшего у окна Эдама.
Тот тут же захлопнул книгу, которую листал, и улыбнулся хозяину.
— Я смотрел, не прятал ли он там какие-нибудь секретные бумаги.
— Конечно, — проворчал Гаспар. — Ещё я нашёл вот это, — он протянул барону потёртую тетрадь. — Фамилии, перечень услуг и суммы.
Марк просмотрел первые страницы:
— Это его амбарная книга. «Получить долг», «припугнуть», «переломать ноги», «забрать товар за неуплату». Так… а это что? «Пластины из яшмы — две дюжины, кабошоны из змеевика — 15 штук», — он перевернул страницу: — «Перчатки шёлковые — 23 пары», «веера с вышивкой — 7 штук». Он что, взялся за ум и занялся торговлей?
— Сомнительно, — проворчал Гаспар. — Скорее уж, разбоем. В нижнем ящике стола я нашёл в шкатулке отрезанное человеческое ухо. Зачем ему торговля при таких талантах?
— Продолжайте, — кивнул Марк и отправился на первый этаж.
— Похоже, хозяйские камзолы и рубашки перекочевали в сундук лакея, — сообщил сыщик, обыскивавший комнату Пьера.
— Там есть голубой бархатный камзол?
— Нет. Только из бордового сукна с позументом.
— А рубашек с кружевами сколько?
— Пять. К тому же под матрасом припрятаны драгоценности и почти триста марок золотом и двести пятьдесят серебром.
— Что у девицы?
— Денег немного, но есть нарядные платья и недорогие драгоценности: серёжки с аметистами, колечки с бирюзой и гранатом и бусы из горного хрусталя хорошего качества. К тому же много кружев: чепцы, шали, даже перчатки.
— Завещание кавалера де Мева нашли?
— Нет, здесь вообще нет никаких бумаг.
Закончив обыск дома, Марк велел опечатать входные двери и чёрный ход и отправился обратно в Серую башню. Едва подъехав к воротам, он столкнулся с одним из сыщиков, который доложил ему, что был в палате королевских нотариусов и выяснил, что кавалер де Мев не обращался к ним за составлением завещания.
Небо за окнами начало постепенно темнеть, возвещая о скором наступлении долгой ночи. Какое-то время постояв у окна и чувствуя спиной голодные взгляды своих оруженосцев, он, наконец, сжалился над ними и сообщил, что на обед они отправятся домой, чем привёл их состояние восторга. Эти юноши, привыкшие к весьма скромному существованию, до сих пор получали ни с чем не сравнимое удовольствие от того, что обед им подавали слуги, он был вкусным, как в самом лучшем трактире, и сидели они пусть в трапезной для слуг, но за отдельным столом, покрытым белой скатертью, поскольку былипривилегированными особами, близкими к его сиятельству.
Марк же по прибытии домой отправился в свою ставшую уже любимой гостиную, откуда сквозь стеклянную стену был виден цветущий садик во внутреннем дворе. Верный Модестайн принёс ему таз и воду, чтоб помыть руки, а потом подал мягкое полотенце. Мадлен хлопотала, давая указания служанкам, накрывавшим стол к обеду, а вокруг бегал наперегонки с тявкающим щенком Валентин. Потом появился Шарбо и вопросительно взглянул на Марка, а после приглашающего жеста деловито направился к столу, но лишь для того, чтоб пододвинуть стул для хозяйки дома. Сам он сел только после того, как своё место во главе стола занял Марк.
Говорили за столом в основном Мадлен и Теодор, спешившие сообщить новости и сплетни, а также узнать его мнение по самым разным вопросам. Он отвечал односложно, его мысли то и дело уплывали в сторону убийства кавалера де Мева и тех действий, которые он намеревался в связи с этим предпринять. Теперь уже можно было приступить к допросу слуг, однако для этого он хотел дождаться темноты, а потому не спешил, внимательно выслушивая своих домочадцев, осчастливленных его вниманием.
После обеда он немного повозился со щенком, который стал уже довольно крупным, и по всему было видно, что со временем он перещеголяет своей статью даже старика Роло. Потом какое-то время разговаривал с Валентином, размышляя, не пора ли пригласить к этому шалопаю учителей, но так ничего и не решив, заметил, что за стеклянной стеной стало совсем темно, после чего снова отправился на службу.
Сначала он решил допросить Изабель, поскольку именно она казалась ему слабым звеном в тандеме слуг. Он спустился в камеру для допросов и вызвал подручного палача, которому поручил всего лишь для острастки девицы раздуть мехами очаг, да позвенеть цепями и инструментами. После этого он сел за свой стол, понаблюдал, как обустраивается на своём месте клерк, потом бросил взгляд на маленькое зарешеченное оконце, за которым синело небо ранней ночи, после чего велел убрать со стены освещавший его ближайший факел и привести девицу.
Когда Изабель привели, в камере было полутемно и довольно холодно. В дальнем конце горел очаг, который деловито раздувал мехами высокий сутулый человек в холщовой блузе и кожаном фартуке. На виду лежали поблёскивающие металлом щипцы и острые ножи, с потолка свисали верёвки и цепи, а в стороне стояло угрожающего вида кресло с прикрепленными к спинке и подлокотникам ремнями.
Её сразу же подвели к жёсткому стулу с прямой спинкой и усадили туда, где она оказалась напротив стола, за которым в зыбком сумраке сидел высокий человек, и она едва не кожей ощутила его холодный хищный взгляд. В стороне за маленьким столиком, на котором горела свеча, сидел клерк с пером в руке и с привычным равнодушием смотрел на неё, готовый записывать показания.