Глава 1. Наследники в законе
Несмотря на работающие мощные кондиционеры, которыми был оборудован кабинет покойного генерального директора «Транскросса», казалось, все помещение раскалено. Экстренное заседание совета директоров, созванное в связи с неожиданной смертью Даутова, подошло к той точке, когда все хотят высказаться, но друг друга слушать не в состоянии. Поэтому шестеро крупных акционеров, входивших в этот орган, управляющий фирмой, кричали во все глотки, перебивая друг друга. Понять собеседника уже не мог никто.
А подумать было над чем. Правдами и неправдами Даутову удалось стать собственником более чем пятидесяти процентов акций фирмы. Значит, его наследник может практически самостоятельно решить или заблокировать любой вопрос, выносимый как на сам совет директоров, так и на общее собрание акционеров.
Каждый из членов совета имел в собственности от двух до десяти процентов акций и даже, собери они все голоса вместе — противостоять даутовскому преемнику невозможно — наследник миллионов и акций вмиг лишил бы любого из противников теплого места в управлении фирмой и отлучил от столь аппетитной кормушки.
Членам совета было за что бороться. Еще несколько лет назад прозорливый Даутов успешно вгрохал всю легальную и «черную» наличность в спекуляцию с обменом долларов летом 1993 года. Долго еще разорившиеся российские банкиры вспоминали ажиотаж, возникший тогда. Но сути спекуляции они не знали и многие разорились. Только не компания Анатолия Семеновича, «наварившая» меньше, чем за месяц по сорок процентов с каждого пущенного в оборот рубля, а потом — еще столько же — с купленных «баксов».
Хуже было другое: члены совета директоров доверили Даутову операцию по перечислению заработанных денег в зарубежные банки. Только выяснилось, что кроме него никто не знал ни точных названий этих учреждений, ни, тем более, номеров счетов. По некоторым сведениям, Даутов сумел перечислить за «бугор» гораздо большие суммы, чем те, которые называл партнерам. Но достоверных доказательств ни у кого не было. Конечно, все это легче было бы выяснить, исполни Анатолий Семенович свое обещание о составлении завещания в пользу компаньонов. Но старый лис умудрился и здесь обставить их.
За день до заседания совета в даутовском сейфе было найдено его последнее завещание, составленное незадолго до смерти. Генеральный директор оставил все сбережения и, естественно, акции падчерице. И только, если бы она вдруг умерла ранее отчима — только тогда сподвижники Даутова могли стать полноправными хозяевами фирмы.
Со стороны Анатолия Семеновича составление такого завещания было шагом крайне непорядочным: ведь все члены совета, где он председательствовал, договорились составить свои завещания именно в пользу друг друга. Впрочем, что еще можно было ожидать от генерального директора «Транскросса»? — Даже на фоне не очень разборчивых в средствах российских бизнесменов, Даутов выделялся особой нестандартностью в разрешении трудных проблем.
Еще свежа в памяти была история, когда, после приватизации фирмы ее работники вдруг прониклись такой любовью к своему руководителю, что стали повально дарить или продавать за бесценок свои акции лично генеральному директору. Никто тогда не обратил внимания, что люди, расставшиеся с ценными бумагами, также чуть ли не «рядами и колоннами» стали уходить из фирмы «по собственному желанию». В результате у Даутова в руках сосредоточилось более трети всех акций фирмы. Практически никто не знал, каким образом генеральный директор умудрился прикупить еще двадцать процентов акций на конкурсе-тендере, проводимом несколько позднее в Фонде госсобственности. Некогда об этом мог бы поведать один из чиновников этого учреждения, ныне покойный Владимир Иванович Лишков, но на то он и покойный, чтобы больше никому не рассказывать лишнего.
И вот эти-то акции, в совокупности с миллионами долларов, припрятанных где-то в западной Европе, не давали возможности членам совета директоров «Транскросса» спокойно обсудить ситуацию. Судьбу контрольного пакета следовало решать немедленно, пока государство не додумалось само наложить руку на столь аппетитный кусочек.
Казалось, дело могло дойти до рукопашной, когда, грохнув об стенку хрустальный фужер, поднялся кругленький и розовощекий Виталий Самуилович Михин. Но от такой экстравагантной выходки присутствовавшие примолкли, а Михин безапелляционно заявил: «Господа, если дело так дальше пойдет — мы все останемся, извините, в глубокой заднице». И, стараясь прекратить начавшийся ропот, заторопился: «Мы, кажется, совсем забыли, что падчерица Даутова погибла. Ведь наш незабвенный Генеральный скончался, после того, как получил известие, что она разбилась на лазурном побережье в автокатастрофе. А это значит, что именно мы должны вступить в права наследования. Ведь в завещании об этом прямо сказано: «Если ко времени смерти завещателя наследницы первой очереди не будет в живых»…
Присутствующие принялись горячо обсуждать высказанную Михиным идею и в конце концов, догадавшись созвониться с юристом, обслуживающим фирму, двинулись к нотариусу, чтобы подать заявления о вступлении в права наследования.
Государственный нотариус, Софья Михайловна Зимина, страдала от городской духоты и мечтала сейчас лишь о том, как бы хорошо поехать в выходные к внукам на дачу, отдохнуть на свежем воздухе и подсадить под окнами изумительные астры, семена которых ей по случаю подарила одна из клиенток. Будучи юристом старой закалки Зимина могла принять от клиента только такой садоводческий презент. Однако, несмотря на жаркое лето, граждане все шли и шли. И добро бы им надо было, скажем, просто какую-нибудь доверенность оформить или подпись на заявлении удостоверить, так нет же: буквально каждый норовил то паспорт забыть, то свидетельство о рождении, да еще назадавать кучу глупых вопросов.
В общем, Софья Михайловна чувствовала себя неважно и с нетерпением ждала конца приема, когда в кабинет ввалилась толпа сытых господ, начавших требовать, чтобы им немедленно передали права на какие-то акции. Неважное настроение Зиминой не помешало ей, кое-как успокоив этих нуворишей, видящих в каждом нотариусе потенциального взяткополучателя, выяснить суть дела. После этого женщина, удовлетворенно откинувшись на спинку стула, ледяным голосом заявила наглым толстосумам, что никакого наследства она оформлять им не будет.
На недоуменные восклицания прибывших нотариус заметила, что никаких доказательств смерти наследницы первой очереди она не видит, смерть девушки — вещь спорная, так как ее тело не найдено…
— И не перебивайте меня, пожалуйста, — пресекла Софья Михайловна попытку одного из визитеров рассказать, что при падении автомобиля с двадцатиметровой скалы и взрыва шансов остаться в живых нет, — Лучше проконсультируйтесь с юристами. И если вы вправду деловые люди, то после этого сомнений у вас не останется. Да, еще: поскольку уж вам известно, что Даутов составлял завещание именно здесь, почитайте этот документ внимательно — если его падчерица жива — вы ни копейки не получите. А пока нет подтверждения иному — она, как это не печально для некоторых, так и будет считаться здравствующей. Не нравится — идите в суд и возвращайтесь с соответствующим решением…
Несмотря на безуспешные попытки посетителей выпытать что-либо более вразумительное, Софья Михайловна еще раз предложила обратиться им в юридическую консультацию, а на предложение тут же оплатить ее услуги просто выгнала этих сытых нуворишей из кабинета. Захлопнув дверь, нотариус грустно подумала, что, наверное, она похожа на какой-нибудь реликт — кто же в нынешнее время отказывается от легких денег?
— Впрочем, — оборвала она себя, — за то я внукам смогу честно в глаза смотреть. И если уж за всю жизнь я не получила ни одной взятки — лучше и не начинать. С этими мыслями женщина начала собираться домой.
Акционеры «Транскросса», выставленные с позором от нотариуса, здраво рассудили, что проконсультироваться с юристом все же необходимо. Но, естественно, в обычную консультацию они не пошли, а, немного посовещавшись, вызвали «домашнего» адвоката Дениса Петровича.
Адвокат прибыл уже через полчаса. Благосклонно испив минералки из запотевшего фужера и отказавшись от чего-нибудь покрепче он, выставив на всеобщее обозрение палец, упакованный в аляповатый золотой перстень, поведал компаньонам несколько любопытных вещей.
Оказывается, по общему правилу эту, как ее там зовут, Климову? — Можно объявить умершей по суду только через пять лет после дня исчезновения. Но самое неприятное в этой ситуации, что днем смерти будет считаться день вступления судебного решения в законную силу. То есть, окажется, что Климова скончалась позднее отчима. Значит, наследовать по завещанию должна была именно она, а не компаньоны Даутова. И все имущество, даже, если суд решит, что девушка погибла, перейдет в собственность государства.
Такая мрачная перспектива не устраивала несостоявшихся наследников, и они попытались выяснить у адвоката, нельзя ли как-нибудь обойти эту ситуацию.
— Если нужны будут деньги — нет проблем, — заверил юриста Михин, главное, чтобы дело решить. Вы, главное скажите, кому и сколько надо дать «на лапу». Кстати, надеюсь, этой суммы будет достаточно за нынешнюю консультацию? — Он достал из кармана пятьсот долларов, положив их на стол перед правоведом.
Адвокат чуть не поморщился, подумав: «Ох уж эти клиенты, им бы только «дать на лапу». Нет бы самим, хотя бы интереса ради, почитать Гражданский кодекс, да немного мозгами пошевелить. Впрочем, чем больше дилетантов, тем лучше юристам». Вспомнился анекдот, рассказанный недавно одним из американских коллег, с которым они встречались на каком-то симпозиуме по очередной защите прав человека.
Американец сказал тогда:
— Приходит клиент к адвокату и спрашивает: «У меня есть пятьсот долларов, но я хотел бы получить ответ на два вопроса. Скажите, мне хватит этих денег, чтобы оплатить ваши услуги»?
«Конечно хватит, — заверил адвокат, — переходите ко второму вопросу»…
— Ладно, перейдем и мы «ко второму вопросу», — юрист задумчиво пожевал губами и, как бы озаренный гениальной идеей, поправив золоченые очки, изложил возможный вариант выхода из сложившейся ситуации.
Суть варианта сводилась к следующему: Из общего правила об объявлении человека умершим есть исключение. Если исчезновение человека произошло при обстоятельствах, позволяющих предположить его гибель (например, взрыв дома, машины, кораблекрушение и тому подобные) — объявить лицо умершим можно уже через шесть месяцев. Причем, самое главное, днем смерти будет считаться не день вступления решения суда в законную силу, а день, когда человек исчез.
— Я постараюсь найти «выход» на судью, — заверил юрист, — чтобы дело не затягивать. Только здесь расходы некоторые возникнут (акционеры согласно закивали головами). А чтобы доказать факт смерти падчерицы вашего директора надо, во-первых…
Через несколько дней в одной из французских газет появилась статья «Русская Изольда», где сообщалось о гибели девушки, которую наблюдала случайно находившаяся неподалеку группа ее соотечественников. С фотографии, которой была иллюстрирована статья, читателям улыбалась Нина Климова.
Судья Фонтанкинского федерального районного суда Санкт-Петербурга Алла Евгеньевна Нильская просто не могла вести прием, так была возмущена номером сегодняшней городской газеты «Питерские новости». Почти как в гоголевском «Ревизоре» она только и могла, задыхаясь от негодования повторять: «Щелкопер. Подлый бумагомарака», а затем выставляла за дверь очередную старушку, осмелившуюся своими каракулями написать жалкое подобие искового заявления с просьбой о предоставлении льгот на оплату жилья или телефона.
— Нет, нет и нет, — повторяла про себя Алла Евгеньевна, — им, видите ли, денег на адвокатов не хватает, а я тут сиди, отдувайся. Мне тоже несладко живется и ничего, терплю, существуя на нищенскую зарплату…
С этой-то зарплаты и начались все неприятности судьи. Хотя, если сказать честно, Алла Евгеньевна думала, что зарплатой они закончатся.
Некоторое время назад Нильская, как обычно, закончив работу, скорее побежала домой, чтобы погулять с Дашей, Мусей и Гариком. Бедные малыши — они целыми днями скучали без своей любимой мамочки, и поэтому Алла Евгеньевна просто не могла позволить себе задержаться на службе, зная, с каким нетерпением ее ждут дома.
Бросив в прихожей сумку, Нильская сначала нежно расцеловалась с каждым из любимцев, а потом, под их радостное повизгивание, надела на них поводки и поспешила на прогулку в ближайший сад. Даша, Муся и Гарик, радостно помахивая хвостиками, трусили рядом, облаивая наглых мужиков, неосмотрительно косившихся на ножки Аллы Евгеньевны…
Ей было около сорока лет, и Нильская считала, что выглядит очень привлекательно, а потому бессовестные прохожие должны обязательно на нее пялиться. Дома она жила одна, если не считать трех болонок, которые скрашивали существование судьи. Вообще Нильской не везло с мужиками. Еще, когда она училась на юрфаке, то по молодости влюбилась в однокурсника. Но выяснилось, что он вздыхал не по Аллочке, а по ее подружке. Нильская тогда от отчаяния съела горсть каких-то таблеток. К счастью та же коварная подружка, с которой они коротали ночи в общаге, почувствовав неладное, вовремя вызвала «скорую». Выписавшись из больницы Аллочка переехала в другую комнату, навсегда затаив обиду как на подруг, отбивающих чужих кавалеров, так и на всех подлых мужиков. После окончания вуза она поступила на работу в районный суд и никогда не думала о карьере. К работе относилась прохладно, тихо ненавидя и истцов с их мелочными тяжбами, и пронырливых адвокатов. Нильская оживала только на бракоразводных процессах и каждое решение о взыскании алиментов записывала в свой актив по борьбе с проклятием рода человеческого. Более подлых тварей, чем мужики Алла Евгеньевна не знала. Другое дело собаки: эти никогда не предавали и были всегда счастливы, самому появлению «мамочки», в каком бы настроении она не находилась…
Нильская не успела заметить, как очередной прохожий неосмотрительно покосился на ее ноги. Но милая, преданная Даша вдруг отчаянно вцепилась в брючину проходившего мимо мужчины. Примеру сестрички последовали и Муся с Гариком. Прохожий заверещал, будто ему не просто брюки порвали и оставили на икрах несколько царапин, а, по крайней мере, откусили сразу обе ноги или чего повыше.
Пока Алла Евгеньевна успокаивала своих малышей, мужчина, взглянул на то, что осталось от его штанов. Затем, пытаясь носовым платком унять кровь, вдруг как-то слишком пристально взглянул на хозяйку собак и заявил, что в следующий раз он встретится с ней в квалификационной коллегии судей.
Нильская сначала хотела резко выговорить нахалу, что он сам виноват и не надо, идя по улице, глазеть на чужие ноги, но потом призадумалась. Дело в том, что этот взгляд она уже где-то видела. Лицо прохожего тоже показалось слишком знакомым, а упоминание квалификационной коллегии — не случайным. С этим органом, способным отравить и без того нерадостное существование судьи, а то и вовсе прервать ее карьеру, у Нильской уже начали складываться определенные отношения. Все началось с того, что какая-то старушонка пожаловалась туда на Аллу Евгеньевну, не принявшую очередной иск. И добро бы просто пожаловалась, так еще утверждала, что судья якобы обозвала ее в присутствии других граждан старой сутяжницей и другими подобными словами (что было, кстати, сущей правдой). Коллегия, рассматривавшая эту жалобу, заявительнице отписала что-то вроде «меры приняты», но предупредила Нильскую: если подобное повторится — поставим вопрос о соответствии вас должности. Поэтому связываться с квалификационной коллегией, где сидят только недоброжелатели, Нильской лишний раз не хотелось. Кроме того, она вспомнила, где видела прохожего — в той же коллегии. Говорили, что он — один из самых популярных в городе судебных репортеров.
Алла Евгеньевна, здраво оценив обстановку, умудрилась уговорить журналиста зайти к ней домой, чтобы привести в порядок брюки и оказать медицинскую помощь. Он не заставил долго себя уговаривать, видимо надеясь извлечь максимум выгоды из столь неожиданного знакомства.
В гостях у Нильской корреспондент, представившийся Феофаном Греческим («Хотя это — мой литературный псевдоним, но, поверьте, он известен в городе гораздо лучше настоящего имени»), согласился выпить рюмку коньяка и дать осмотреть раны на ногах. Алла Евгеньевна еще на юрфаке проходила военную подготовку по специальности «медсестра» и достаточно быстро обработала следы укусов, оказавшиеся не очень глубокими.
В ходе разговора женщина посетовала, как трудно живется судьям: зарплату постоянно задерживают, а если и выдают, то копейки.
— Знаете, мне не то что на еду, даже на намордник для Даши денег не хватает. Последний аванс заплатили всего сто десять тысяч. Как семью содержать?..
Феофан ушел, пообещав, если хозяйка, конечно, позволит, еще раз навестить ее, а пока — заняться проблемами судов. И вот, не прошло и трех дней после знакомства, как в одной из крупнейших городских газет появилась совершенно разнузданная статья под хамским заголовком: «Судье не хватает денег даже на намордник». Ее автор, Ф. Греческий, в частности, писал: «… Уже который раз судьям не выплачивают вовремя зарплату, а если и дают деньги, то «ну очень смешные». Так, судья фонтанкинского суда А.Е. Нильская получила в аванс всего 110 тысяч рублей. Эта добрая женщина одна вынуждена воспитывать шестерых собак и ей не хватает всей зарплаты даже на приличный намордник»…
Дальше читать этот бред у Аллы Евгеньевны сил не было.
— Вот она, людская благодарность, — зло подумала она, — мало того, что ради красного словца этот Греческий налгал о количестве моих деток. Так теперь весь город будет смеяться, выясняя, зачем судье нужен намордник. Его бы на самого Феофана следовало надеть, чтобы не писал всякие гадости. Впрочем, я юрист или кто? Раз уж так получилось — пусть газета теперь мне оплатит миллионов пятьдесят за вмешательство в частную жизнь и в качестве компенсации морального вреда…
И Нильская живо составила претензионное письмо главному редактору, отметив, в частности, что после гнусной публикации она не может нормально работать, так как приходящие на прием граждане интересуются, зачем же судье нужен намордник. Затем Алла Евгеньевна зашла к председателю суда и для солидности скрепила свою претензию круглой гербовой печатью.
— Ну, теперь Феофан попрыгает, — думала Нильская, отправляя претензию.
Однако все получилось иначе, чем ожидала судья. Денег ей не заплатили, а в газете под рубрикой «Вы пишите — мы отвечаем» вышла очередная статья, способная поставить точку на судейской карьере. «Судье Нильской намордник не нужен!» — Значилось в заголовке. После этого цитировалось письмо Аллы Евгеньевны в редакцию с точным указанием количества воспитываемых героиней публикации собак. А под письмом — безобразное редакционное «извинение»: «Ни о каком наморднике, предназначенном для судьи, в статье Ф. Греческого речи не было. Казалось, наши читатели правильно поняли, что речь шла именно о наморднике, который одевают на собаку. Но почему-то некоторые граждане, как сообщила нам судья Нильская, считают иначе. В связи с этим редакция убедительно просит людей, приходящих на прием к судье, не интересоваться, зачем на нее следует одевать намордник, а задавать вопросы только по существу дел»…
Это-то «извинение» и лежало сейчас на судейском столе, а коллеги — недоброжелатели то и дело звонили, чтобы, якобы, посочувствовать. Но Алла Евгеньевна прекрасно понимала: издеваются. Специально звонят со своим сочувствием, чтобы еще больше расстроить ее. А университетская подруга Галя, преуспевающий адвокат, специально дозвонилась, чтобы сказать: «На ближайший день рождения жди в подарок от нас современный импортный намордник».
— Ничего, смейтесь, вы еще меня узнаете, — неизвестно к кому обращаясь, шептала Нильская…
В это время в приемную, негромко постучав, вошел очередной посетитель. Это был статный, прилично одетый мужчина в золотых чуть затемненных очках и с массивным золотым перстнем на указательном пальце. Под мышкой он держал пару пакетов с «настоящей собачьей едой» — сухим кормом «Лаппи».
— Здравствуйте, Алла Евгеньевна, — негромко поздоровался вошедший и несколько приблизился к столу, — я — адвокат. Представляю интересы нескольких человек, которым необходимо подать заявление об объявлении гражданина умершим…
Нильская про себя отметила, что посетитель выражает свои мысли точными юридическими формулировками. «Совсем не так, как эти сумасшедшие старухи, — подумала она, — сразу видно: профессионал». А посетитель начал неловко доставать из папки, которую держал в руках, бумаги, отчего пакеты с кормом упали на пол. Судья хотела заметить, что приходить на прием следует, заранее подобрав документы, но адвокат, как бы упреждая ее замечание, виновато проговорил:
— Вы извините, я знаю, что все должно быть подготовлено заранее, чтобы не задерживать прием… да вот у меня тут еда для собачки… Я ее положу на минуточку на стол?… Спасибо… А, вот и документы. Пошлина уже оплачена, письменные доказательства приложены… Знаете, с этими заявителями того и глядишь, не успеешь домой вовремя. А мне Дика, это спаниель мой, кормить надо…
Нильская адвокатов не любила — слишком хорошо живут, не то, что судьи. Поэтому она хотела оборвать словопрения посетителя, но вспомнила, что ее тоже ждут дома малыши.
— Ладно, показывайте, что у вас там.
Адвокат, перехватив взгляд судьи, брошенный на дорогущий корм, спросил, скорее даже констатировал: «У вас, наверное, тоже есть дома собака. Дик — единственное существо, которое понимает меня, когда становится плохо»…
Адвокат вздохнул и подал пачку бумаг. Бегло просмотрев их, Алла Евгеньевна поняла, что где-то во Франции разбилась на машине девушка, но тело не найдено, поэтому необходимо по суду объявить ее умершей. Только «почему именно сейчас, а не через пять лет»? — Спросила судья, на что посетитель начал путано объяснять про «обстоятельства, дающие основание полагать»… Нильская могла бы, конечно, «отшить» этого просителя или назло ему назначить первое рассмотрение дела месяцев через шесть, но что-то ее остановило.
Позднее Нильская даже себе, тайком, не могла объяснить, почему взяла документы «для изучения» и предложила адвокату зайти в ближайший четверг, чтобы узнать о дне рассмотрения дела. Может, ей просто показалось на миг, что этот мужчина такой же одинокий и никем не понятый, как она? А может, просто судья добросовестно выполняла свои обязанности, кто знает?..
Адвокат поблагодарил Нильскую и еще раз попросил, чтобы она назначила дело побыстрее и, главное, рассмотрела его по правилу шести месяцев, а не пяти лет.
— Постойте, вы забыли свой корм, — обратилась вдогонку уходящему посетителю Алла Евгеньевна.
— Ой, спасибо, — адвокат вернулся и взял со стола один из пакетов, — а этот, не обессудьте, оставлю для вашего малыша. Мне все равно, видно, оба пакета до дома не дотащить…
И, прежде чем судья успела возразить, поверенный быстро удалился.
Дома Алла Евгеньевна решила устроить малышам праздничный ужин и вскрыла подаренный ей пакет, в котором поверх корма обнаружила десять новеньких стодолларовых банкнот.
Первой мыслью Нильской после обнаружения денег было: «Подставили. Сейчас ворвутся и оформят взятку». Но потом, здраво рассудив, решила иначе. Если бы ее, и правда, решили скомпрометировать, то попытались бы задержать уже в суде. Хотя это абсолютно незаконно — слава Богу, судейский иммунитет — неприкосновенность никто не отменял. Да и доказать факт коррупции при наличии запечатанного пакета невозможно. Значит, этот пройдоха решил просто подарить ей тысячу долларов.
Алла Евгеньевна знала, что бесплатных подарков не существует в природе и, как говорил некогда ее друг — юрист, «халявы не бывает». За «баксы» адвокат определенно хотел, чтобы судья помогла ему. Если бы для этого потребовалось вынести незаконное решение — тут еще можно было сомневаться, но речь шла только о сроке назначения дела и о норме права, которую следовало применить. Правоведам известно немало так называемых «пограничных» ситуаций, когда решение дела зависит только от мнения судьи, обоснующего свою позицию. Захочет она удовлетворить исковые требования — примет одно решение, не захочет — другое. И ни одна кассационная инстанция не подкопается. Закон, что дышло…
Еще раз вспомнив содержание просмотренных документов, Нильская про себя согласилась с доводами адвоката: действительно, обстоятельства, при которых исчезла девушка, давали основание предполагать ее верную смерть. Жаловаться в этом деле, очевидно, никто не станет. Поэтому Алла Евгеньевна убрала деньги в бельевой шкаф, решив, что следующим летом обязательно постарается съездить на тот же Лазурный берег, где разбилась эта Климова…
Он до ужаса боялся покойников. Ни то, что Климентий Антонович Ремизов, один из членов совета директоров «Транскросса», был таким уж трусливым, но случай, происшедший с ним еще в студенческие годы, еще до перестройки, надолго отбил охоту связываться с похоронными и наследственными делами.
В то лето Климентий благополучно «шабашничал» в Ухте, копая землю на какой-то строящейся дороге. Впрочем, тогда многие студенты использовали летние каникулы, чтобы хоть немного подзаработать к скудной стипендии и ничего зазорного в этом не видели. Но произошло несчастье, руководитель «шабашки», прораб-пенсионер, сколотивший бригаду, вдруг скоропостижно умер. Что явилось причиной смерти — то ли отсутствие в злосчастный день в ближайшем магазинчике спирта, без которого прораб не начинал рабочий день, то ли просто время наступило — никто не знал, да и не пытался выяснить. Местный участковый торопливо осмотрел лежащее на кровати тело, составил протокол и напомнил растерявшимся шабашникам, чтобы они не забыли дать телеграмму родственникам.
Вскоре в Ухту прилетела супруга покойного. Узнав расценки на перевоз покойного в Питер, ужаснулась. Члены бригады только начали работу, на аванс рассчитывать не приходилось, потому не могли материально помочь бедной женщине. Посовещавшись, они, как тогда казалось, нашли довольно оригинальный способ доставления усопшего в родной город.
Вдова спешно отправилась самолетом в Петербург (тогда — Ленинград), чтобы уладить похоронные дела, а Ремизов с одним из рабочих, взвалив на плечи тело бригадира — на поезд. Идея была проста до гениальности. Студенты, купив три места в купе, решили доставить прораба домой под видом пьяного пассажира, благо в Ухте никто не удивлялся, когда очередного отъезжающего приятели просто заносили в поезд.
Сказано — сделано. Три билета отдано проводнику, двое приятелей пронесли в вагон тело третьего (Перепраздновал кореш!), положили в купе на нижнюю полку, а сами отправились в вагон-ресторан обмывать отъезд…
Уже позднее, сидя в «аквариуме» линейного отдела милиции Климентий узнал, что произошло с покойным, пока они спешно накачивались теплым портвейном. В купе вошел четвертый запоздавший пассажир, тоже достаточно навеселе. Он лихо бросил свой чемодан на полку, чтобы разобрать вещи. Поезд тронулся, чемодан свалился вниз, прямо на голову несчастного прораба. Пассажир бросился к нему: «Извини, приятель, все путем, это оно нечаянно…», но осекся, наткнувшись на холодное тело.
«Господи, я же человека убил»! — С пьяным ужасом решил пассажир и, не долго раздумывая, выкинул тело покойного в окно купе.
Климентий со вторым шабашником вернувшись из ресторана, поинтересовались у соседа, куда это запропастился их приятель, на что четвертый пассажир, спокойно оглядев вошедших осоловевшими глазами, коротко ответил: «Покурить вышел»…
Дерущихся пассажиров проводникам удалось разнять, но дело окончилось тремя неприятными сутками, проведенными Климентием с приятелем за решеткой. Сосед по купе, с которым они дрались, остался в заключении надолго. Сначала он сдуру рассказал о неосторожном «убийстве» соседа по купе, а затем, ободренный опером, сочувственно отнесшимся к этой истории, облегчил душу, признавшись еще в одном, уже умышленном, убийстве собутыльника.
Этого урока Ремизову хватило на всю жизнь и с тех пор он подсознательно не желал связываться с похоронными и наследственными делами. Правда, получить даутовские акции было бы очень неплохо, но Климентий Антонович понимал: здесь снова можно вляпаться по самые уши. Поэтому никакой самодеятельностью он решил не заниматься, а оставить дело в руках инициативных исполнителей…
Еще один член совета директоров — Александр Дмитриевич Куценко тоже имел довольно неприятные воспоминания о наследственных делах. Сколько он помнил себя в детстве — он всегда бывал бит отцом. Причем, папаша лупил его и когда бывал трезвый, и, тем более, когда напивался. Бита бывала и мать Саши. А пил Куценко-старший постоянно.
Куценко-младшему было лет пятнадцать, когда мать, не выдержав издевательств мужа, решила стать вдовой. Надо сказать, что папа Дима, в довершение ко всем своим недостаткам, был достаточно серьезно болен и лечился, принимая лекарственные препараты, в состав которых входил мышьяк. С помощью этого лекарства бедная женщина и решила извести своего супруга.
«Ударная» доза препарата послужила приправой к супу, щедро налитому в большую тарелку. И вот уже не успевший протрезветь Куценко-старший начинает явно покидать этот мир. А почти что вдова (ох уж это женское сердце!), увидав умирающего, пожалела его и побежала за соседом-фельдшером, по дороге покаявшись во всем участковому.
Каково же было отчаяние бедной женщины, когда к приходу медика и милиционера папа Дима пришел в себя! Более того, оказалось, что «ударная» доза лекарства навсегда излечила больного. А вот отравительнице пришлось предстать перед судом.
Оставшись вдвоем с отцом, Саша в полной мере ощутил силу его кулаков. Теперь ему доставалось и за себя, и за отправившуюся за решетку мать. Желая отомстить родителю, Саша стал тайком ходить в запрещенную тогда секцию карате. Перед призывом на срочную службу он, буквально забив отца в угол, пообещал: «Вернусь — убью, а пока — живи» и уехал из Иркутска в далекий Афганистан. К его возвращению со службы папаша благополучно замерз, не добравшись до дома с очередной попойки, оставив после себя в наследство только застланные грязным лоскутным одеялом полати в почерневшем сибирском доме…
Даутовские акции были необходимы Куценко как воздух. Он прекрасно понимал, что без них никогда не будет обладать более-менее реальной властью в «Транскроссе», а значит, не будет допущен к щедрой кормушке под названием «черный нал». И никакие крепкие кулаки нищему не помогут. А деньги ему были срочно нужны на организацию собственного бизнеса, который он надеялся связать с недвижимостью.
Не менее печальная семейная история произошла и в детстве Виталия Самуиловича Михина. Он родился в конце 1939 года в маленькой деревушке в Ленинградской области. Незадолго до его рождения мать вдруг срочно уехала в Тюратам, где теперь находится всем известный космодром Байконур, как выяснилось позднее, не рассказав о своем отъезде никому из односельчан. Через какое-то время туда перебралась и бабушка. Мать Михина трудилась в поте лица, щедро недоливая пиво в станционном буфете. Витюша, несмотря на свой возраст, был мальчиком самостоятельным и, заходя на мамину работу, потихоньку приворовывал «пивные» деньги, покупая самодельные сладости на ближайшей барахолке. Об отце мальчик ничего не знал.
Вскоре после окончания войны Витюшина мама была убита, а бабушка, нянчившая малыша, отправилась в одно из учреждений ГУЛАГа. Уже когда Витюша вырос и крепко встал на ноги, сам заведуя пивной точкой в родимом Питере, его нашел незнакомый мужчина.
«Прости меня, сын», — выдохнул он на Витюшу вчерашний перегар.
— Да какой я тебе сын, папаша? Иди — похмелись, — возразил Михин, но мужчина не обиделся и рассказал ему следующее.
Когда-то мать Михина жила вместе с мужем. Они постоянно ссорились по всяким пустякам, даже порой дрались, чему в немалой степени способствовал склочный характер тещи, ютившейся с молодыми под одной крышей. Однажды мать Михина исчезла. Муж вызвал милицию. Та нашла в доме полотенце со следами крови, а теща, рыдая, рассказала, что зять давно собирался расправиться с ее дочерью. Незадолго до происшествия пропавшая обращалась к гинекологу по поводу беременности. Произведенная экспертиза установила совпадение групповых признаков крови на найденном полотенце с группой крови гражданки Михиной.
Супруг не отрицал, что, поссорившись со своей дражайшей половиной, ударил ее по лицу, и женщина останавливала кровь, прикладывая его к носу смоченное водой полотенце. Но в убийстве сознаться отказывался. Как бы то ни было, но мужа осудили как убийцу.
В начале войны осужденный изъявил желание кровью смыть вину, был отправлен в штрафбат. Там он честно заработал себе свободу, воевал до конца войны, получил офицерское звание и весь увешанный боевыми наградами, отправился в далекий Казахстан на строительство секретного объекта.
Проезжая на поезде через Тюратам, офицер забежал в станционный буфет хлебнуть холодненького пивка и обомлел, встретив там живую и здоровую «покойную» супругу, за убийство которой он был осужден.
«Ты изверг! От тебя и спрятаться негде»! — Набросилась буфетчица с бранью на приезжего. У того не выдержали нервы.
— Получай, что заслужила! — Закричал он, выхватывая трофейный браунинг. — Я все равно уже отсидел за тебя!..
— Вот так-то, — закончил свой рассказ мужчина, — а дальше ты сам знаешь, — бабку твою посадили за заведомо ложный донос, меня реабилитировали за «старое» убийство и дали новый срок… Налей-ка мне лучше грамм сто водки, а то я что-то разволновался.
Но водку Михин наливать не стал, а вытолкал мужчину из палатки, велев ему никогда больше здесь не появляться:
— Сегодня ему сто грамм, завтра захочет делить, а потом и вовсе грохнет, чтобы наследство получить, родственничек, — зло думал Михин, прополаскивая пивные кружки….
Акции Даутова давали ему возможность выпутаться из долгов и спокойно жить, получая прибыль с некого водочного заводика, организованного с помощью ссуды, взятой у Ремизова. И вообще, если была возможность что-то заработать, разве от нее следовало поспешно отказываться?..
Для исполнительного директора «Транскросса» Глеба Игоревича Неврюкова вопрос о получении любым способом дополнительных акций был крайне важен — кто же будет считаться с главой фирмы, имеющим всего два процента голосов? Он понимал, что кресло руководителя фирмы под ним весьма непрочно и, когда будет решен вопрос о судьбе акций Даутова, уютный кабинет может занять другой человек, хапнувший контрольный пакет.
— «Хапнувший»? — Вдруг озарило Глеба Игоревича, — а ведь акции еще ничьи. А получить их должен именно я. И только я. Тогда с остальными можно будет говорить иначе… Ой, совсем забыл, мне же нужно еще позвонить…
И Неврюков начал торопливо набирать номер своего адвоката…
Глава 2. Коллеги Ниро Вульфа
«Все ментовки похожи друг на друга, — думал Курлыков. Хоть в Урюпинске, хоть в Марселе. Везде одинаково мочой разит. И лампочки одни и те же».
Курлыков имел право на столь категоричное мнение, ибо перевидал немало различных отделений. Доводилось ему сидеть в «обезъянниках» Челябинска, Елабуги, Тольятти, Москвы, Питера. Теперь судьба забросила его в полицейский участок Марселя. Ему отвели отдельную камеру с ярким светильником и голым, жестким диваном, который в России назвали бы топчаном. Был здесь и унитаз, но мочой пахло.
По правде говоря, ни на судьбу, ни на полицию Курлыкову обижаться не следовало. То, что, просрочив визу, он решил подзадержаться во Франции, было с его стороны вполне естественным: в Россию не тянуло. На Лазурном побережье теплей, да и забот меньше. Тут бы сидеть тише воды, согласившись на нехлопотную должность вышибалы в маленьком заведении на трассе. Дремать весь вечер под кондиционером, пока хозяин не попросит вежливо выпроводить из помещения какого-нибудь чересчур пьяного и буйного посетителя. Так нет же. Надо было пару недель спустя наехать в этом дерьмовом городе на своих тупых соотечественников — пожилую семейную пару из Москвы. Долго пас на набережной, зажал в тихом уголке, отобрал паспорта, сказал: «Обменяю на пятьсот баксов». Те же тупыми не оказались, пошли в полицию и наскребли достаточно французского языка, чтобы объяснить комиссару: что с ними приключилось. И теперь, без всяких баксов и перспектив, он парится в участке, ожидая пока ему не вкатят несколько лет по местным законам, а после добрым пинком не вышибут за пределы шенгенской зоны.
А горевать все равно не надо. Взяли-то за разводку на пятьсот баксов. Если бы полиция знала зачем он вообще посетил «Belle France», его сейчас держали бы не здесь. И говорили бы с ним не мелкие чины, а серьезные комиссары в штатском, вроде тех, которых любят играть Жан Поль Бельмондо и Ален Делон. От нечего делать Курлыков зажмурил глаза, стараясь представить какой-нибудь французский фильм, но тотчас открыл их. Дверь скрипнула. На пороге стоял человек в сером костюме, как раз инспектор из кинобоевика. Рядом находился высоченный полицейский в форме. Оба вошли в камеру. Человек в штатском сел на табурет, как раз напротив Курлыкова, который, как и полагается кроткому арестанту, напряженно примостился на самом краешке дивана, держась практически на одном копчике. Полицейский остался стоять за спиной начальника. Глядя на его постную физиономию и толстые лапы, Курлыков понял: это силовое сопровождение.
— Же ве овуар ле консул Рюс, — неуверенно пробормотал Курлыков. Его неуверенность объяснялась тем, что по-французски он говорил очень плохо и всегда боялся людей в штатском.
— Ты хочешь иметь русского консула? Ты хочешь сожительствовать с русским консулом прямо в нашей полиции? — Насмешливо поинтересовался офицер в штатском.
Курлыков опешил. Он ожидал всего, но не такого. Между тем, собеседник придвинул к нему табуретку и сказал.
— Чем ты занимаешься во Франции?
«Твою мать, за шпиона приняли! — Изумился Курлыков. Он не знал, радоваться или печалиться такому неожиданному ходу дела. — Может, захотят вербануть, башлей отстегнут. А вдруг лет на двадцать упекут? Ладно, буду пока отвечать как есть».
— Я работал в кафе у соотечественника. Курлыков ожидал, что его попросят назвать фамилию и адрес, но собеседник вместо этого показал ему фотографию.
— Смотри внимательно. На кого ты работал, когда делали этот снимок?
Внимательно смотреть было не надо. Курлыков и так знал неказистый домик у моря, а также трех ребят возле него. Правильнее сказать, узнал он двоих, ибо третьим был сам. На душе стало муторно. Как тогда он подзалетел, позарившись на большие бабки, которые должен был получить, если операция кончилась бы удачно! Впрочем, пенять нечего, кое-кто в тот день подзалетел больше, чем он. А у него, Курлыкова, башка осталась на плечах. И то хорошо.
— Не знаю. Я тогда просто отдыхал в тех краях.
Инспектор не удивился и не рассердился. Казалось, он ждал такого ответа и молча протянул Курлыкову какую-то бумажку.
— Это протокол. Подпиши и допрос окончен.
«Когда же они его заполнили? — Подумал Курлыков. Но у него была старая привычка: когда подвернулось хорошее предложение, брать, а не думать. В России, конечно, кидают частенько. В том числе и менты. Но тут же Европа. И он поставил короткую корявую подпись.
— Ты прочел? — Нахмурился инспектор.
Куролыков помотал головой. С тем же успехом ему могли дать прочесть древнеегипетский папирус.
— Согласно дополнению номер 28 к уставу нашей полиции, мы имеем право делать физическое действие, если человек сам подтвердил свое согласие.
— Это как? — Курлыков старался убедить себя, что не понимает, но в животе стало пусто, а в голове — зашумело.
— Ты поставил подпись. Мы имеем право делать пытки, — спокойно ответил инспектор, как работодатель, объясняющий новому сотруднику его обязанности, а также претензии, которые может иметь к нему администрация.
В голове зашумело еще больше. Вспомнился какой-то далекий фильм про инквизицию, виденный в детстве. Сложенная вчетверо бумажка торчала из кармана пиджака собеседника, и Курлыков с ревом кинулся на инспектора, надеясь ее выхватить, но тут же рухнул на диван, ибо француз, предвидя такой вариант, выставил правую ногу, угодившую арестанту в живот. Полицейский тотчас подскочил к Курлыкову, завел руки за спину и затянул наручники, так что хрустнули косточки. Инспектор же снова уселся, помахивая злосчастной бумажкой.
— Ты думаешь, мы будем пачкать руки сами? Нет. В соседней камере сидят трое алжирцев, которых должны завтра выслать домой за участие в подпольной организации. Они ненавидят всех белых. Им будет приятно тебя бить. Очень много бить. И еще. Один из них, как вы говорите по-русски, забыл, да вспомнил, петук. Он захочет делать с тобой то, что ты любишь делать с девочками. Он будет делать так до утра. А когда тебя отдадут русским, мы найдем как сообщить в вашу тюрьма, что теперь ты сам — петук.
«С…и! И у них есть своя пресс-хата. Опустят и пошлют домой. Европа, твою мать. Свобода. Но я же не знал, что у них можно подписать какую-то хрень и с тобой можно делать что захотят. Нет, к алжирцам никак нельзя «!
— Товарищ инспектор, — Заорал ничего не соображавший Курлыков, — я хочу говорить!
— Тебе товарищ — волк из тамбовской группировки, — рассмеялся француз.
«Все знает, сволочь. В Питере что ли стажировался? Нет, колоться придется на полную катушку. Но как мог, я, кретин, такое подписать»?!
— Господин инспектор. Я приехал во Францию, чтобы помочь похитить одну девушку…
Мсье в штатском включил диктофон. После этого Курлыков почти полчаса рассказывал и о том, как прибыл на Лазурный берег, и как их шеф Борис долго составлял план нападения на Нину. Разумеется, о своей роли арестант старался говорить поменьше. Можно было подумать, что его включили в состав группы как мальчика на побегушках: то принеси, туда слетай. Нападали и стреляли все остальные, а он же только и делал, что просил их отказаться от нарушения закона и вернуться в Россию.
Француз потребовал рассказать и о том, как охотились на Нину Климову в России. Ничего не оставалось, как вспомнить и случай на Мойке, и попытку взять девушку на ферме. Дойдя до случая с Катей, Курлыков постарался избежать некоторых подробностей: вдруг француза это возмутит, и тот все-таки организует «знакомство» с алжирцами?
— Это действительно все, — арестант уже весь взмок, — больше — не знаю. Инспектор кивнул полицейскому, тот снял наручники с Курлыкова.
— Ты оказал мне услугу. И я хочу дать тебе советы. Во-первых, если ты еще раз попадешься в нашу полицию — требуй сперва не консула, а переводчика. Тогда у тебя не будет неприятностей. Не торопись подписывать бумажки. Неужели вы русские так и не научились, что нельзя подписывать все? Сегодня же тебе не должно быть страшно. Пытки во Франции отменены давно. Ты знаешь, что я написал в этом листочке? Я написал, что президент России назначил тебя министром внутренних дел.
— А зачем это все? — Растерялся Курлыков.
— Я должен помочь своему другу. — Ответил француз.
Больше он не сказал ни слова. Он, конечно, мог бы объяснить Курлыкову, что сам он — начальник сыскного агентства Пьер Венсан. А его старый приятель, комиссар полиции Сантэрэ разрешил ему побеседовать с мелким русским бандитом, задержанным за банальный рэкет. Каждое утро, не выходя из своего офиса, Пьер просматривал присланные по электронной почте из полицейского участка фотографии задержанных, сличая с уже имеющимся снимками. Сегодня — повезло. Но зачем об этом знать Курлыкову?
— До свидания. И не ложись спать, сейчас с тобой захочет поговорить Сантерэ. Тебе придется долго просидеть у него в кабинете, потому что вопросов будет много. Сейчас он внимательно изучает все, что ты сказал. Бумажку возьми на память и будь умнее.
«Своими руками себя похоронил! — В ожесточении думал Курлыков. — А папашка девицы — вот ушлый — аж до Франции лапы протянул — «Дру-угом», его тут называют. Забить бы эту бумажку французу в рот». Но рядом стоял амбалистый полицейский и Курлыков сдержал душевный порыв.
…В последнее время людям из сыскного агентства бывшего оперуполномоченного уголовного розыска Николая Иванова, которого друзья чаще называли Арчи, по имени помощника знаменитого сыщика Ниро Вульфа, приходилось работать чуть ли не сутками. Почти, как в территориальной милиции. Разница была лишь в том, что последние за свои труды приобретали лишь кучу проблем, причем, абсолютно бесплатно. Частные же сыщики, регулярно получавшие деньги за «сверхурочные», на жизнь не жаловались. Всем было известно, что Арчи потерял во Франции друга, и что причиной этого были питерские дела, связанные с «Транскроссом». Частные сыщики, в основном, отставные оперативники, с пониманием отнеслись к желанию шефа найти убийц его товарища.
Сам же Иванов держал в своих руках все нити той незаметной, кропотливой работы, которую выполняли несколько групп его сотрудников. Одной из самых перспективных версий, разрабатываемых людьми Иванова, была та, что заказчиком похищения падчерицы Даутова является кто-то из его компаньонов — акционеров. За ними и было установлено круглосуточное наблюдение, а параллельно велась тщательная проверка всех связей.
Задача облегчалась тем, что более-менее крупных акционеров, заинтересованных в разорении или даже смерти генерального директора «Транскросса», было относительно немного. Арчи, очередной раз просматривая тщательно собираемое досье, уже мог бы наизусть рассказывать биографии этих людей, но так и не сумел определить для себя, кто же из них решился выступить в роли заказчика.
Денис Петрович, жених Нины, судя по всему, сам ходил по лезвию бритвы. Сначала была взорвана его машина, затем — происшествие на именинах Даутова, когда по чистой случайности этого Дениса чуть не затоптали ногами на лесной дороге. Да и выгода от неприятностей патрона для него довольно сомнительна — проще при необходимости было жениться на падчерице Генерального, а уж потом потихоньку постараться свести тестя в могилу.
Вот Глебу Игоревичу Неврюкову, исполнительному директору «Транскросса» смерть генерального могла сулить выгоды — авось можно занять его место. Но, просчитав расстановку голосов акционеров в фирме, Арчи серьезно засомневался: Неврюкова терпели только из-за Даутова. Тихий, бесхребетный Глебушка вполне устраивал Анатолия Семеновича, но никак не тянул на должность руководителя фирмы, требовавшую крепких зубов, денег и связей. Вымогать же деньги, причем, не у беззащитной старушки, а у всесильного патрона, Неврюков вряд ли бы решился.
Под стать Глебу Игоревичу был и розовощекенький Виталий Самуилович Михин, которого иначе как Витюшей не называли даже секретарши. Он застенчиво семенил по фирме, то и дело пытаясь выпросить у членов совета директоров деньги на какие-то неотложные дела или умопомрачительные прожекты вроде строительства «Диснейленда» на Васильевском острове. Когда же его ловили, напоминая о долгах, клялся, что вот-вот вернет, и также застенчиво исчезал до тех пор, пока не начинал включаться «счетчик». Пару раз Даутову приходилось вытаскивать Витюшу из финансовых переделок, которые привели бы другого на дно какого-нибудь пригородного карьера.
Михин, как и Неврюков были очень удобны для генерального директора — они бы никогда не осмелились идти против его воли. Правда, людям Арчи удалось выяснить, что Виталий Самуилович, руководивший одним из отделений «Транскросса», втихаря ведет свой небольшой бизнес, утаивая доход от начальства. Ну да это не смертельный грех, а главное, не повод заниматься вымогательством дополнительных средств у шефа.
Также никаких серьезных зацепок не было на Климентия Антоновича Ремизова и еще двоих членов совета директоров.
Гораздо интереснее оказалась при ближайшем рассмотрении личность коммерческого директора — Александра Дмитриевича Куценко. Никакого компромата на него не нашлось даже у вездесущих руоповцев, не было и точной информации о его предыдущей жизни. В Питер Куценко приехал в начале девяностого года откуда-то из Сибири, причем, с деньгами, так как сумел прикупить несколько аппетитных пакетов акций различных фирм. Трудовой книжки в Александра Дмитриевича в «Транскроссе» не оказалось. Вместо нее у кадровиков хранился только выписанный ими дубликат, где первой записью значилось, что в 1990 году Куценко был принят на должность специалиста по снабжению.
Арчи — Николай безуспешно пытался воспроизвести на листке бумаги спецназовскую татуировку, которую видел однажды в сауне на плече коммерческого директора. Но художник из бывшего оперативника был никудышный и он, скомкав листок, выбросил его в урну. По неподтвержденным пока сведениям одного из «источников», разорившегося предпринимателя, Куценко году в девяносто третьем принимал участие в неком подобии партийно-хозяйственного актива, проведенного участниками «манышевской» группировки в одной из питерских гостиниц.
Ситуация тогда, действительно, сложилась весьма неординарная. Вольготная жизнь рэкетиров, аккуратно стригущих ларечников, безропотно выплачивавших дань, омрачилась появлением закона «О применении контрольно-кассовых машин…». Этот закон буквально выбил табурет из-под ног бандитов. В связи с необходимостью производить все расчеты только с помощью кассовых аппаратов у предпринимателей возникли острые проблемы с «неучтенкой», которой они расплачивались со своими «крышами». Манышевцы сообразили, что в данном случае продолжать тупо трясти подопечных бесполезно и собрали их в количестве человек трехсот в банкетном зале гостиницы.
Как в те дни с горькой иронией писали «Санкт-Петербургские ведомости», «на встрече с сожалением констатировались активные действия налоговой инспекции в ряде мест, в том числе у метро «Академическая», где уже в первый день применения закона большинство владельцев ларьков были подвергнуты штрафам за отсутствие контрольно-кассовых машин. Организаторы встречи предложили бизнесменам в течение одной недели попытаться найти возможность обхода закона. Несмотря на обещанное за идею вознаграждение в несколько сот долларов, никаких практических идей, как это сделать, пока не подано. После окончания официальной части совещание продолжилось за закрытыми дверями. Особую обеспокоенность его участники выразили бесконтрольностью при хищениях автотранспорта. Была также выражена неудовлетворенность работой правоохранительных органов, чья деятельность пока не принесла желаемых результатов в раскрытии последних краж машин ВАЗ-2108 и 2109 с охраняемых стоянок, принадлежащих присутствующим господам. Участники совещания намерены приложить все силы к установлению личностей похитителей и наведению «должного» порядка».
По сведениям агента, Куценко, якобы, не только присутствовал на этом совещании, но даже выступал. Поэтому Арчи справедливо рассудил, что этим человеком следует заняться более серьезно.
А Александру Дмитриевичу Куценко в тот день, пока сыщик изучал его досье, было глубоко наплевать и на «Транскросс» со всеми проблемами. Вернее, коммерческий директор просто на время забыл о них, безуспешно торгуясь с сытой чиновницей в одном из дворцов, отданных после революции под ЗАГС.
Дело в том, что недавно приехавшая погостить из Сибири племянница Куценко, собралась замуж. Причем не где-нибудь, а именно в Питере. Все было бы хорошо, но жених беспутной, но все-таки родной племянницы тоже случайно попал в город на Неве, выбравшись сюда с невестой по туристической путевке. Когда молодые легкомысленно отправились в дворец бракосочетания, чтобы подать документы на регистрацию брака, строгая тетя-регистраторша живо охладила их пыл, сообщив, что по закону брак может быть зарегистрирован только по месту жительства одного из супругов или их родителей.
— Поэтому, мои дорогие, — проворковала столоначальница, — езжайте-ка лучше к себе домой. Там и женитесь на здоровье.
Только племянница Куценко оказалась под стать своему дяде — такая же упрямая. Теперь Александр Дмитриевич был вынужден лично наведаться в ЗАГС и вести торг. Сначала он попытался напомнить заведующей о том, что во дворце некогда была уже расписана чета известных певцов. Причем, в церемонии принимал участие даже мэр города, некогда известный юрист, а сама заведующая, позднее оправдываясь в прессе за содеянное, утверждала, что в этом дворце можно поженить кого угодно.
На это просителю было сказано, что одно дело, когда городской глава лично женит всеми любимую Аллу Пугачеву, а другое — когда все, кому не лень, ринутся по следам примадонны. За сим Александру Дмитриевичу волей-неволей пришлось уговаривать собеседницу сменить гнев на милость и «в виде исключения» расписать его родственницу. Аргумент в три сотни баксов оказался достаточным, бриллиантовые серьги чиновницы благосклонно блеснули в лучах солнца и молодым был назначен день торжества.
В последующие дни Куценко, казалось, занимался только организацией свадьбы, и сыщикам Николая Иванова оставалось лишь сонно наблюдать за этой суетой. Однако они недооценили коммерческого директора: заехав к владельцу одного из небольших, но уютных ресторанчиков, он не только согласовывал ассортимент блюд, которые должны быть на столе у молодоженов. Разговор, в частности, касался некоего агентства, от которого «ну просто житья не стало». Александр Дмитриевич посоветовал владельцу ресторана, чтобы припугнуть строптивцев, им в офис швырнуть гранату.
— А не поймут — тогда еще подумаем. И учти, дважды я рекомендации не повторяю, — на прощание бросил Куценко…
Сначала он, подняв глаза от бумаг, увидел только ноги. Длинные и стройные, словно с глянцевой обложки «Плэйбоя». Потом — узкую полоску материи, очевидно призванную изображать юбку. Затем — загорелый животик, на который не хватило длины футболки, больше напоминающей болеро. И, наконец — симпатичную мордашку, улыбающуюся во все двадцать восемь перламутровых зубов из-под длинной челки. Хотя визитерше уже минуло двадцать пять, но даже опытные обитатели кабинета не дали бы ей по внешнему виду более двадцати лет, а потому о зубах мудрости говорить не приходилось. Впрочем, это явно не смущало девушку, как не смущало и оторопелое молчание двух сыщиков, находившихся в кабинете.
Недоуменно продолжая изучать посетительницу, Арчи решил, что перегрелся от летней духоты и видение должно непременно исчезнуть — в агентстве чаще появлялись люди иного вида: то респектабельные коммерсанты, да их холеные подруги, то хмурые оперативники, а то и просто всякая гопота. Николай перевел взгляд на своего коллегу — отставного опера Юрия Александровича, но тот очевидно тоже страдал галлюцинациями, так как сидел, во все глаза смотря на девушку. Дав сыщикам несколько секунд форы, чтобы они вполне смогли оценить увиденное, прелестное создание шагнуло вперед, протянув руку: «Здравствуйте. Я — Женевьева». И все. Будто бы это редкое в наших краях имя могло послужить каким-то паролем, после которого сыщики должны кинуться ей навстречу с распростертыми объятиями. Голос у девушки был приятным, интонации — мягкие, а буква «р» в ее устах грассировала как в слове «мур-р-р».
Александрыч присвистнул: «Женька, значит»? А затем вдруг развеселился и продекламировал давнишний «дюновский» шлягер: «Ой, Женька, ты дошутишься, Женька, ты доскачешься»…
Арчи исподтишка ткнул товарища под столом ногой, надеясь, что тот замолчит и спросил девушку, чем ей могут помочь скромные питерские сыщики. Женевьева — Женька грациозно уселась на ближайший стул и, взглянув на Арчи словно на недоумка, заявила, что рассчитывала на более теплую встречу русскими коллегами.
До Николая, наконец, стало доходить, что эта обалденно симпатичная визитерша имеет по всей видимости отношение к французскому сыскному агентству, которым руководит давнишний товарищ Нертова — Пьер Венсан. Именно с ним Арчи сумел созвониться и попросил помощи в поимке бандитов, напавших на Алексея и его подопечную. Пьер тогда коротко согласился и спросил, чем конкретно он может помочь. Арчи интересовали любые сведения о русских туристах, гостивших на Лазурном берегу во время похищения Нины Климовой.
На днях Пьер сообщил, что высылает в Питер человека с необходимыми бумагами и попросил встретить его в аэропорту. Но встреча должна была состояться только завтра…
— А вам не кажется, сударыня, что ваше появление — хм-м — несколько неожиданно, — парировал Арчи заявление о надежде на теплую встречу, — почему вы появились именно здесь и сегодня? Кстати, вы хорошо понимаете меня?
Женевьева заявила, что все понимает прекрасно, что она вообще русская по линии бабушки, оказавшейся на Лазурном берегу в начале двадцатых годов. А что же касается времени прилета — «так получилось».
— И вообще, если есть какие-нибудь проблемы — позвоните Пьеру. Мне все равно надо связаться с ним о прибытии… Но ведь я все равно здорово вас нашла? А если вам проще выговаривать по-русски «Женя», чем «Женевьева» — пожалуйста, не обижусь. Только учтите, что я ваш коллега, а не секретарша. И достаточно информирована о деле. Поэтому работать будем вместе…
Арчи показалось, что в глазах девчонки запрыгали какие-то шальные огоньки. Тут еще, как на зло, Александрыч, посмотрев на опешившего патрона, расхохотался и пропел уже в полный голос:
— «Женька весело живет,
Колобродит с Колькою,
Участковый с горя пьет
С дворниками горькую!»
… Ой, не могу!.. Колька — это он, ну, Николя, по-вашему, — и Юрий ткнул пальцем в сторону Арчи, — а с тобой-то что здесь делать, бандитов «колоть», что ли?.. Послушайте, девочка, я не хочу вас обижать, но самое лучшее для вас было бы спокойно отдохнуть дня два-три в нашей северной столице и возвращаться в теплые края. С вашими физическими данными…
Александрыч очевидно запамятовал, что перед ним сидит не простая накрашенная телка, а гостья и, кроме того, сотрудник приличной сыскной фирмы. Он протянул к Женьке указательный палец, захотев пощупать место, где по идее должен был находиться бицепс, но не успел, так как в ту же секунду Женевьева по кошачьи выбросила вперед руки, неуловимым движением уйдя в сторону, схватила бывшего опера за запястье и плечо, плавно дернула вперед. Сыщик, не ожидавший нападения, вмиг ткнулся носом в пол, а девушка, продолжая начатое движение, уже завела его кисть к лопаткам так, что Юрий взвыл.
— Прекратите. Сядьте спокойно, — вскакивая из-за стола потребовал Арчи, — вы что, решили свое умение показывать? — Здесь не экзаменационная комиссия по айки-до. Лучше давайте ваши бумаги.
Женевьева как ни в чем не бывало снова грациозно уселась на стул, заявив, что она никого не просила тянуть руки и что русский сыщик вполне мог бы научиться отличать японские боевые искусства от обыкновенного самбо. Александрыч, проворчав, что не намерен иметь дело с сумасшедшими и что за такие дела надо морду бить, обиженно удалился, бросив уже из-за дверей:
— Я еще посмотрю, как она тебя обломает…
За дверями раздался грохот падающего тела, а вслед за тем послышалась очередная тирада, которую бы в прессе прежних времен в лучшем случае могли процитировать только многоточиями.
— Ой, — запоздало всполошилась Женька, — там же мой чемодан!..
Арчи с ненавистью посмотрел на нее, решив, что все неприятности, видно, только начинаются и не ошибся.
После ухода посрамленного сыщика Женевьева достаточно вразумительно рассказала Николаю, что удалось раскопать французским коллегам и подала ему тоненькую папку с собранной информацией.
— И еще, — она скромно потупила глаза, — вы не обижайтесь, но я должна была это сделать с вашим товарищем — иначе бы меня тут считали мамзелью с Монмартра.
Арчи хотел возразить, но девушка, не дав ему на это времени, попросила, чтобы ей дали посмотреть «живьем» акционеров «Транскросса».
— Понимаете, я наблюдала тогда с напарником за вашими бандитами, лица были видны плохо (слишком далеко), но я хорошо запомнила их фигуры и походку…
У Арчи не было ни сил, ни желания спорить и он, решив, что утро вечера мудренее, спросил, где остановилась гостья.
Она недоуменно посмотрела на Николая.
— Я думаю, что лучше всего было бы где-нибудь у вас. Отель — это слишком неудобно.
— «У вас», — повторил про себя Арчи, — ей-то легко сказать. Живут там на своих виллах, каждая из которых — дворец. Знала бы эта Женька, что «у нас» только эта обшарпанная контора, да «корабли-хрущовки», в лучшем случае. Не к себе же ее тащить…
Впрочем, Арчи холостяковал в отдельной двухкомнатной квартире и при случае мог бы разместить гостью у себя. Но, желая хоть как-то отыграться за ее вторжение, заявил, что сейчас единственное место для отдыха — его личная квартира и что любому гостю, который туда попадает хоть из Африки, хоть с Северного полюса, приходится готовить завтраки, по крайней мере, для хозяина. Поэтому, мол, самое лучшее все же — гостиница.
Но Женевьева заявила, что она никогда не была феминисткой. И утренняя готовка в добавок к неприятной необходимости ежедневно лицезреть одного холостяка, но соотечественника и коллегу — меньшее зло, чем надоевшие рожи немецких, а тем более — английских туристов.
Последним аргументом, который привел Арчи, надеясь, что Женька откажется от планов вторжения в квартиру, было наличие в этом жилище собаки.
— Она — очень симпатичный ротвейлер, — как можно убедительнее постарался напугать гостью сыщик, — но она органически не переносит посторонних.
— А как ее зовут? — Хлопая длиннющими ресницами, переспросила девушка.
— Мэй Квин Лаки Стар О'Кэнэл. — Зло буркнул Арчи.
— Ой, это очень официально. Я ее буду звать Машей. А что касается посторонних… — девушка за секунду задумалась и вдруг радостно захлопала в ладоши. — Маша будет спать в моей комнате и я буду в полной безопасности!..
Николаю ничего не оставалось, как смириться со своей участью.
На следующее утро Арчи сидел в небольшом кабинете своей фирмы и внимательно перечитывал бумаги, привезенные Женевьевой.
Зарубежные коллеги каким-то образом умудрились составить список русских туристов, находившихся на Лазурном берегу в то время, когда там исчез Нертов и разбилась машина с падчерицей Даутова. Всех этих людей следовало тщательно проверить на причастность к преступлению. К сожалению, список мог быть не полным, не исключалась возможность, что кто-то из туристов заезжал во Францию во время круиза из других шенгенских стран и «позабыл» оставить свои координаты для пронырливых сыщиков. Но лучше хоть какая-то информация, чем отсутствие таковой.
Используя старые связи, Николаю удалось «прокинуть» по ГУВДэшному информационному центру весь список. Это только в прежние времена данные ИЦ и адресного бюро были для простых смертных за семью печатями. С развитием рынка не то что бандит, а любой школьник, имеющий сто — двести баксов, запросто может купить все адреса петербуржцев на текущий год. Более того, забравшись в Интернет, можно совершенно бесплатно поинтересоваться адресами двух-трех годичной давности. А чего стоило хищение из Телефонной станции «Закрытого» списка адресов всевозможных питерских «шишек» и сотрудников правоохранительных органов? Поэтому установить личности туристов не составило большого труда. Cложнее оказалось с «компроматом», но тут выручили старые связи, и вот уже сегодня на столе у Арчи красовались весьма интересные документы.
Выяснилось, что восемь наших сограждан, одновременно гревшихся минувшим летом на Лазурном берегу, были замечены питерскими руоповцами в весьма неформальных связях с одной из преступных группировок. Правда, оперативники могли себе позволить прямо утверждать это только за закрытыми дверями, рискуя быть привлеченными к суду за клевету. Николай не забыл, как один некогда влиятельный бандит подал иск на газеты, назвавшие его именно так. «Я, дескать, просто несчастный инвалид, а не преступник, — утверждал истец, — если что и совершал грешного, так ни более чем безобидное самоуправство. Даже приговор суда на эту тему имеется. А потому в мою пользу, дорогие писатели, следует выплатить миллионов по сто рублей в качестве компенсации морального вреда, причиненного вашими пасквилями моей тонкой натуре». Конкретно. Газеты, естественно, поспешили поскорее «замирится» со строптивым гражданином и обещали более не поминать его имя всуе, что собственно и требовалось доказать. Но оперативники располагали совершенно иными сведениями как об обиженном истце, так и о некоторых других гражданах, чьи имена широкой прессе известны до поры, до времени не были. Теперь Николаю предстояло проверить этих граждан. Но, чтобы не попасть между жерновами закона и бандитских понятий, действовать следовало крайне осторожно.
Знакомый, «сливший» информацию, предупредил, что одного из «клиентов» он разрабатывал лично. Но не удачно.
— Ты только нас не подведи и мокруху не вешай, — напутствовал сыщика опер. — А Слон этот, смотри фотографию, скотина порядочная, но уж больно хитер. Знаю, что на нем трупа три висит, но доказательств мало. Так и ходит, гад, посмеивается. Тебе, может, будет любопытно послушать про его последнее дело? — Видит Бог, найду способ раскрутить его. Только, жаль времени мало, а тебе — и флаг в руки.
— Последнее время Слон начал прикидываться добропорядочным бизнесменом, держит какой-то магазинчик, по нашим сведениям, «подаренный» предыдущим хозяином за прощение «счетчика». В общем, Слон, кажется, сколотил небольшой капиталец и подумывает заняться более серьезным бизнесом, но тут выясняет, что запросы жены превышают те суммы, которые он собирался ей давать на пропитание. Все бы хорошо, внемли жена его рассказам о трудной жизни, но она начала грозить разводом с вытекающим разделом недавно купленной квартиры и машины. Супруга у Слона была не в курсе всех дел, и он придумал слезную историю, что, якобы, «наехали» рэкетиры, вымогая деньги. Даже синяк под глазом себе умудрился поставить для убедительности.
Женское сердце дрогнуло при виде страданий мужа, не обратившегося в милицию из-за боязни за жизнь супруги. Она обзвонила всех подруг, пожаловалась на жизнь, собрала кое-какие деньги и, наконец, поехала за остатками суммы к своей маме, за город.
Через трое суток обеспокоенный Слон, предварительно тоже обзвонив всех подруг жены и наведавшись к теще, обратился к нам с заявой о пропаже жены. Правда, он лопухнулся и похвастался братве, как все обстояло в действительности. Оказывается, Слон следом за благоверной поехал за город, а когда жена возвращалась на поезд, задушил ее в леске, забрав только что полученные деньги. Он считает, что имеет неплохое алиби: все знакомые знают о мнимых рэкетирах, причем, со слов жены. Не учел Слон только того, что мой человек успеет прошептать мне всю эту историю. Но, к сожалению, реализовать информацию пока не могу — «барабана» можно засветить. А ты действуй, только аккуратно.
— Все будет в порядке — не первый день замужем, — посмеялся на прощание Арчи, отправляясь с напарником по названному адресу…
Но Слона он нашел не в городской квартире, а на даче в Лисьем Носу, где тот развлекался вместе с парой таких же отморозков в сауне. Впрочем, развлечением назвать действия «слонят» было сложно: они, отправляясь за город попарится, затащили в свой БМВ девчушку, неосмотрительно ожидавшую автобуса у края тротуара, а теперь, избив ее, изощренно насиловали. У девчушки не оставалось сил даже на то, чтобы плакать и она в полуобморочном состоянии выполняла все, что требовали бандиты, пока от боли и унижения не потеряла сознание.
Арчи оставил своего помощника в машине неподалеку от дачи, скрытой от посторонних глаз высоким забором, а сам, на всякий случай прикрыв лицо шапкой-спецназовкой и пользуясь тем, что у дома не было охраны, вошел в полутемную баньку. К этому времени бандиты, сексуальная фантазия которых отличалась ограниченностью, уже исчерпали традиционную программу мальчиков, изловивших в подъезде девочку, и приступали к последнему акту. Слон, развалясь на топчане, прихлебывал пивко, один из его подельников держал за сведенные руки обессиленную жертву, а третий, найдя в углу бутыль из-под шампанского, пошатываясь приближался к ней, дабы позабавиться старинной конногвардейской игрой.
— Скажи, когда засунешь, — лениво произнес Слон, — я хочу выбить кеглю сам.
Бандит с бутылкой что-то пробурчал в ответ, но тут за его спиной очутился Арчи и от души впечатал ботинок в толстый бритый затылок. Потом сыщик подхватил падающее тело, чтобы его соприкосновение с полом произвело наименьший шум. После этого вынул из ослабевших пальцев стеклянное горлышко и шагнул вперед.
Обзор для бандита, державшего девушку, был закрыт спиной жертвы, но, услышав негромкий стук упавшего на пол тела, ему хватило ума понять: начинаются проблемы.
— Какого хрена… — Начал он, но закончить не успел.
Арчи обрушил сосуд ему на голову. Бутыль из-под шампанского, специально созданная, чтобы держать адский напор естественно газированного напитка — яичко курочки Рябы: бей, не разобьешь. Однако сыщику приходилось драться и таким оружием. Поэтому в его руке осталась лишь стеклянная «розочка», а туша бандита рухнула на мокрый пол.
— Слон, мы в финале, — ледяным голосом, не предвещавшим ничего доброго, произнес сыщик.
Слон лишь сейчас, услышав звук падения своего второго товарища, соизволил открыть глаза. Мгновенно он протрезвел наполовину: оба подельника валялись на полу, а перед ним стоял незнакомец, с розочкой в руке.
Впрочем, у бандита тоже было стеклянное оружие: бутыль недопитого портера. Почти не размахиваясь, действуя как ножом, Слон попытался вбить склянку в подбородок противника. Однако, невыветрившиеся пивные пары лишили удар четкости, Слон еле удержался на ногах, ткнув в пустое место. В ту же секунду его руку будто кошка царапнула и, взглянув на свой правый кулак, бандит увидел разрезанную кожу, заливаемую кровью из свежих ран. От неожиданности и боли он разжал пальцы, бутылка упала на пол.
Арчи стоял перед ним. Стеклянный обломок бутылки был в крови. Но розочка опять взметнулась перед лицом Слона, и тот еле успел защититься, подняв левую руку. Но тотчас опустил ее: боль была такой, будто предплечье попало в вентилятор.
— Тебе что, в бутылочку играть не нравится? — Поинтересовался Арчи.
Слон понимал: сейчас надо поднять руки, но воспоминания о недавней нетерпимой боли помешали это сделать. «Третий раз вмажет прямо в морду», — успел подумать он, но сыщик двинул его ногой в пах. Бандит согнулся и успел увидеть, как Арчи замахивается над ним, чтобы ребром ладони, деловито как на учении, свалить на пол. То, как Арчи надевает на него наручники, Слон уже не помнил.
Арчи нащупал пульс девушки, который едва бился на худеньком запястье и, выскочив на улицу, подозвал помощника.
— Этого забирай с собой, остальных свяжи покрепче, а я пойду в дом, поищу телефон, чтобы вызвать врачей и оперативников.
Радиотелефон в доме действительно нашелся и Николай, изменив голос, сделал нужные звонки, прихватив с собой на всякий случай трубку.
«Теперь пора сматываться и побеседовать с этим Слоном по душам. А уж потом его можно будет спокойно отдать операм», — размышлял Арчи.
Помощник Иванова тяготел к романтике. Причем, до такой степени, что в качестве солдата удачи успел побывать и в Приднестровье, и в Абхазии, и в Боснии. В сыскное агентство он был принят недавно и Николай специально взял парня с собой, чтобы посмотреть, на что он способен. «Знать бы, где упадешь — соломки бы подстелил», — раскаивался позднее бывший оперативник.
После неприятного и очень длинного разговора со Слоном, в ходе которого бандит поведал массу интересных подробностей своей биографии, даже письменно — про два из известных убийств, сыщики привязали задержанного к сосне и, отзвонившись в РУОП любезному оперу, сообщили место, где по их сведениям можно найти бандита. Опер прямо в трубку заорал, что теперь-то он своими руками придушит этого подонка, который, как только что стало известно, изнасиловал девушку и застрелил из пистолета с глушителем двух своих сообщников.
— Мы уже все отпечатки на оружии проверили — его, Слоновьи, — выпалил опер.
Иванов, которого от такого заявления бросило в жар, только и успел напомнить руоповцу: «Про нас забудь», зло приказал помощнику, чтобы тот быстро садился в машину и погнал ее как можно дальше от злополучного места.
Помощник упорно не хотел понять причин возмущения шефа, излагая версию, похожую на детский лепет. Дескать, это животное очнулось в злополучной баньке, каким-то образом сумело достать из одежды пистолет с глушителем и открыло стрельбу по лежащим подельникам. После этого оно бросило оружие тут же на пол и тогда помощнику удалось вывести Слона к машине. Ни сам помощник Николая, ни девушка, которая тогда еще не пришла в себя, не пострадали только по чистой случайности.
Этой сказке поверить было невозможно. Совершенно очевидно, что новоявленный сыщик проявил инициативу, обеспечив Слону в лучшем для него случае пожизненное место на нарах. Свидетелей убийства не было, на пистолете — отпечатки пальцев бандита (долго ли вложить в руку вырубленного отморозка после окончания стрельбы оружие, чтобы оставить отпечатки, а затем, тут же бросив ствол, утащить бездыханное тело в машину?). Бедный Слон и не подозревал, какой сюрприз его ждет в РУОПе, а затем — в прокуратуре: никто и слушать не захочет версию о неких дядях в масках, похитивших честного предпринимателя, дважды привлекавшегося к ответственности за разбойные нападения, и ухлопавших его приятелей. А тут еще и девчонка — потерпевшая с полным набором следов насилия — нет, Слону не выпутаться из такой истории.
«Но помощник, какое он имел право стрелять»? — Арчи старался успокоиться, но никак не мог: парня придется гнать со службы — только жесткая дисциплина дает возможность нормально работать. А этот… В глубине души, конечно, сыщик понимал напарника: нашел удобный способ, да и кончил двух негодяев, свалив вину на третьего. Только это не способ. И он бы, Николай Иванов, так не поступил никогда…
А сведения, рассказанные Слоном, оказались интересными. После небольшой, но интенсивной встряски с нырянием в ближайшую болотину, тот, перепугавшись до смерти, сознался, что с группой «коллег» ездил летом во Францию. Задача была — схватить какую-то телку и потрясти ее хорошенько. Мол, там дело на очень крутые бабки было завязано. Только сам Слон не участвовал в деле, а только на взятом на прокат грузовичке перекрыл дорогу, после чего немедленно вернулся в отель, а затем — и в Россию. Остальных людей он, якобы, не видел, а знал только бригадира. Впрочем, после легкого удара в бок Слон вдруг вспомнил, что ему рассказывал Вася — «Ну тот, который на даче у меня остался». Якобы во время поездки несколько человек исчезли, был какой-то прокол.
— Да вы сами у него спросите, я, правда, больше ничего не знаю, я все сказал, что знал, даже написал, — причитал Слон, — только давайте, разойдемся спокойно.
— Сейчас разойдемся, — проворчал Николай, отходя подальше в сторону и набирая номер знакомого оперативника…
Глава 3. Вторжение в частную жизнь
Несмотря на знание приемов восточных единоборств и прочие профессиональные навыки, Женевьева была девушкой тактичной. Поэтому, она скоро поняла, что только болтается под ногами русских сыщиков, мешая им работать. И когда Арчи сказал, что она на сегодня свободна, Женька сочла нужным уйти.
Тем более, она поймала себя на мысли, что хотя уже немного познакомилась с бандитским Петербургом («Кстати, надо бы привезти домой одноименную книжку»), с самим Питером она еще, считай, не встречалась. Ей говорили, что этот город не хуже Парижа, а один знакомый художник назвал его более разнообразным. Надо проверить.
Офис Арчи располагался на Петроградской стороне. Поэтому таксист довез француженку до Дворцовой площади за пять минут (и двадцать долларов). Обычно туристы тотчас устремлялись к Эрмитажу. Но Женевьева хотела сперва познакомиться с самим городом, а уже потом с его знаменитым музеем. Эрмитаж, как и Лувр, никуда не денутся. И она побрела по брусчатке, направляясь к арке Главного штаба.
Она тотчас поняла, что и на этом пространстве, отведенном для пешеходов, движение интенсивно. Сначала ее чуть не сбил юный роллер, крутившийся вокруг Александрийского столпа со скоростью чуть ли не под пятьдесят километров в час. Потом она еле выскочила из-под копыт рыжей лошадки и колес пролетки, в которую лошадка была запряжена. Тогда Женевьева перестала любоваться ангелом на вершине столпа, а также колесницей Росси над аркой и огляделась. Тотчас она обнаружила, что самая главная площадь города кишмя-кишит роллерами, скейтбордистами и коммерчески используемыми лошадьми. Перед Зимним дворцом носился уникальный педальный агрегат, приводимый в действие мускульными усилиями чудака, видимо получавшего удовольствие от одного факта, что он заново изобрел велосипед.
Конечно, все это представляло некоторую опасность для пешехода, особенно впервые оказавшегося здесь и ошарашено глазеющего по сторонам. Но Женевьева вспомнила некоторых знакомых, до сих пор пребывающих в полной уверенности, что по улицам городов России постоянно ездит бронетехника, и усмехнулась.
Невский проспект, куда она вышла, сперва ничем не удивил французскую гостью. Такая же быстротекущая толпа, кафе, магазины, медленно проезжающие автобусы с туристами или табунки тех же японцев и немцев, кучкующиеся вокруг экскурсовода и решающие, куда теперь отправиться? Лично для себя Женька решила, что она дойдет до конца проспекта. Хотя, судя по задрипанному путеводителю, привезенному еще из Франции, для туриста должна была представлять интерес лишь первая половина Невского.
Женевьева медленно двигалась в сторону Гостиного двора. Скоро она пожалела, что рядом нет Арчи или еще кого-нибудь, кто отвечал бы на вопросы, постоянно у нее возникающие. То, что на проспекте встречалось немало людей в военной форме, еще было понятно. Но время от времени француженка сталкивалась с людьми в камуфляже. Что это за армия? Если это спецвойска, то они, что ли, готовится к боевым действиям в лесу?
Удивила гостью и разношерстность милиции. Одни из стражей порядка были в помятых серых кителях, так что напоминали скорее мусорщиков, которым скаредный муниципалитет не торопится менять рабочую одежду. Зато другие — высокие ребята в красных фуражках, явно получили свою форму недавно. Проехал старенький автобус, набитый людьми в камуфляже. Женька решила, что это все-таки тоже милиция, ибо никакой частной фирме структуре было бы незачем держать такую армию. Да и автобус явно доживал последние годы.
Дорожная полиция (ее Женевьева уже научилась отличать по полосатым жезлам и огромным бляхам на груди) то и дело тормозила машины, а потом долго говорила с их водителями. На это уходило много времени, и никто не обращал внимание ни на пешеходов, спокойно переходящих перпендикулярные улицы на красный свет, ни на роллеров, проносившихся по проспекту с той же скоростью, как и по площади.
Женька миновала Казанский собор (почувствовав, как и все гости из Франции, укоризненный взгляд Кутузова) и тут попала в полосу забавных приключений. Сперва она недоуменно простояла минут пять подле старой, неопрятно одетой женщины, сидевшей на картонной коробке. Возле женщины поскуливали и повизгивали пять собак. Самое странное заключалось в названии газеты, которую предлагала прохожим женщина: Женька перевела это название, как «Петербургские дворяне». Француженка долго не могла понять, что за смысл в этой пародии, пока один из роллеров чуть ее не сбил, а потом извинился и на довольно неплохом английском объяснил: газета называется «дворняжка», то есть бездомная собака. Собак Женевьева любила всегда, поэтому газету купила.
Не дойдя до Гостиного, девушка остановилась опять. Деревянный забор был весь изрисован добродушными картинками, с какими-то животными и непонятными лозунгами. Пока Женька размышляла: это пропаганда или народная инициатива, к ней подскочил бородатый мужчина, пытаясь всучить большой бумажный лист. Женька не сразу поняла, что пока она две минуты глазела на забор, этот художник успел начать ее портрет. Теперь он просил задержаться на минуту, дабы закончить работу. Женевьву удивил этот Монмартр, почти на середине пешеходного потока, но она терпеливо выстояла еще пять минут. Потом была интенсивная торговля: уличный живописец хотел тридцать долларов, но в итоге получил в три раза меньше, и рублями. Возможно, художник торговался бы и дольше, но Женька сразила его фразой: «Вы не Репин и даже не Глазунов».
Перед Гостиным двором жизнь кипела во всю. Здесь были такие же художники, мороженщики, маленькое открытое кафе. Кроме того, на остановке огромная толпа пыталась вся уместиться в и без того переполненном троллейбусе.
А чего стоили ряженые в разномастных казачьих формах? Женька вспомнила слова какого-то советского классика, Нобелевского лауреата: «казаком детей пугают». Теперь же, когда считается, что Россия наконец скинула гнет ненавистного большевизма, то же бородатое пугало, демонстративно поигрывает нагайками посреди города. А недавно, по «Antenne-2», московский корреспондент популярной телестанции сообщил: потомкам членов бывших элитных подразделений российского самодержавия возвращены все их прежние привилегии, включая право ходить с саблями и плетьми (впрочем, как сообщил тележурналист, они ходили с ними и раньше).
Потом внимание Женевьевы привлек молодой человек, одетый то ли как бедный чеченец, то ли как нищий казак. Несмотря на августовскую жару, на его голове была меховая шапка. В руках он держал черное знамя. После нескольких фраз, девушка поняла, что это русский анархист, проповедующий прямо на Невском свои идеи. Француженку обрадовало, что в отличие от своих парижских собратьев, он не швыряет пустые банки в проезжающие машины. Поэтому она купила и его газетку.
Рядом группа из десятка пожилых женщин и мужчин о чем-то спорила, тыча пальцами друг в друга. Увидев, покупку анархистской газеты, они направились к Женьке, размахивая пачками других изданий и еще издали полемизируя с наследием князя Кропоткина. «Я сюда приехала не за политической макулатурой», — Женевьева скорее направилась дальше по проспекту.
Однако от другой группы аборигенов города Питера отвязаться оказалось труднее. К ней подошли три женщины в пестрых, но грязных одеяниях. Сперва Женька решила, что это беженки из Афганистана или другой восточной страны, ищущие приют с бесплатным обедом. Француженка пыталась объяснить, что сама в этом городе впервые, им следует обратиться с вопросами к кому-нибудь другому, как вдруг одна из женщин взяла ее руку, несколько раз провела пальцем по ладони и пол минуты что-то тараторила, видимо, религиозные пожелания. Женевьева решила, что странный обряд окончен, попытавшись продолжить путь. Но женщины не позволили ей это сделать. Одна держала ее за правую руку и повторяла: «десять долларов», другая, схватив за плечо, повторяла: «десять тысяч», а третья попыталась сорвать сумочку. Стало понятно, к какому племени принадлежат пестрые гадалки. Женевьева не хотела устраивать громкий скандал, но из положения надо было как-то выходить. Поэтому она аккуратно пнула двух цыганок по лодыжкам, да так, что они от удивления отскочили, приплясывая на одной ноге, а затем зло наорала на них, вспомнив всю русскую лексику старого Мишеля, которого знали все ребятишки с улицы Пуанте. Говорили, что он некогда сменил офицерские погоны Деникинской армии на ливрею швейцара, но девушка не верила этому — офицеры, пусть даже бывшие, по ее представлению, не могли так ругаться…
Грабительницы оказались необычайно сообразительными — не дожидаясь продолжения они разлетелись, как воробьи при виде кошки и затерялись в толпе.
Происшествие не очень огорчило Женька. В конце концов, в нынешней Европе, цыгане стали более рациональными. И если им приглянулась чья-то сумочка, они просто выхватывают добычу, не пытаясь перед этим предсказать владелице ее судьбу.
После встречи с цыганками, она вела себя осторожней. Но, никакой опасности не наблюдалось. Правда, ее карманы уже топорщились от каких-то листиков, которые ей постоянно предлагали на проспекте. Женька думала, что это политические прокламации и собиралась посмотреть их позднее.
Кроме шума машин и говора прохожих, ее немного оглушали отдельные музыканты и целые оркестрики, то и дело встречавшиеся на пути. Скрипачам, гитаристам и ударникам, похоже, было все равно, платят им или не платят. Вокруг них кучковался народ, иногда плясал, и Женька, однажды, тоже немножко поплясала, возле небольшого джаз-бенда.
Она уже перешла мост с четырьмя конями. И здесь не удалось толком полюбоваться монументами и дворцом на правом берегу: подскочивший фотограф закричал сразу на четырех языках, что обслужит лучше и дешевле, чем где бы то ни было. Женевьева, нарочито мешая французский с русским, объяснила, что привыкла фотографироваться лишь когда хочет, после чего отправилась дальше.
В этих местах Невский стал значительно спокойней. Кроме того, никто уже не подскакивал к французской гостье, не дергал за рукав, предлагая очередную платную услугу. Поэтому она могла без помех оглядеться по сторонам. Здесь, в удалении от Дворцовой и Гостиного, заметно изменилась публика. Как и прежде, хотя значительно реже, попадались туристы. В толпе было немало клерков, в строгих костюмах. Часть прохожих, особенно молодежь, была одета по последней европейской моде: такие ребята могли бы смело отправиться на любой берлинский или лондонский рейв. Но при этом то и дело попадались граждане, явно заходившие в магазин готовой одежды лет пять назад. Немало было и нищих, которые просто стояли с протянутой рукой, не предлагая взамен какую-нибудь газету.
Но здания искупали все. Женевьеве вспомнился один из французских писателей, назвавшей Петербург городом контор и казарм. Она уже давно забыла эти слова: такого разнообразия в камне ей давно видеть не приходилось.
Рассматривая строения, девушка добрела до большой площади, на которой стояла каменная стелла. Женевьева решила, что по замыслу ее авторов этому памятнику надлежало конкурировать с Александрийским столпом. Но конкуренции не получилось. Стелла, скорее, напоминала памятник стамеске, не весть за какие заслуги вознесшейся над площадью.
Судя по путеводителю, главный проспект города здесь заканчивался. Дальше был Старо-Невский, выходящий к Александро-Невской лавре. Женевьева решила дойти до нее, а там сесть в метро. Надо было поторапливаться, ибо время клонилось к ночи.
Проспект, начавшийся сразу за площадью, понравился ей значительно меньше, по сравнению с тем, что она видела прежде. Здания выглядели столь же величественно. Но это были неумытые аристократы. Некоторым требовалась рука маляра и штукатура. Кроме привычных мини-супермаркетов, здесь были и другие торговые заведения. Женевьева, любопытства ради, заглянула в один магазин и тотчас выскочила на свежий воздух. Ей показалось, что она побывала в зверином логове, обитатель которого хранит по углам остатки давнего обеда.
Исчезли европейские туристы. Похоже, этот отрезок Невского они преодолевали только в автобусах. За то людей в одежде, напоминающей прилавок секонд-хэнда, прибавилось. Потом Женька увидела гражданина, лежащего возле стены дома. Она приблизилась, удивляясь отсутствию интереса других прохожих. Однако запах, объяснил ее причину, заставившего дядю неопределенного возраста превратить тротуар в пляж. «Наши клошары перед тем как прилечь отдохнуть, чего-нибудь под себя подкладывают. И не спят на Елисейских полях», — подумала она. Тут же вспомнились герои Достоевского, но Женевьева решила, что про Мармеладова лучше читать, чем, прогуливаясь по улице, натыкаться на его прототип.
Дальше по проспекту, возле дома лежал еще один такой же бедолага, без ног, сжимая пустую бутылку из-под водки. Женьке стало противно, она решила держаться края тротуара: лучше рядом будут проноситься автомобили, чем возлежать «живые трупы». Скоро она поняла, что не ей одной эта идея пришла в голову. На поребрик время от времени выскакивали отдельные пешеходы и махали рукой. Стало ясно: в России любой легковой автомобиль, кроме милицейских, является такси. Однако по краю шли и девицы, которые не стремились остановить проносящиеся мимо машины. Им и не надо было этого делать. За четверть часа своей неторопливой прогулки Женевьева два раза замечала как некоторые шоферы угадывали намерения девиц и тормозили возле них. После минутного разговора, девочки садились в салон.
Возле самой Женевьевы один раз тоже остановилась машина.
— Расслабимся на час? — Крикнул парень, сидевший за рулем.
В этот момент рядом пронесся автобус и француженка расслышала только последнее слово. Она решила, что у автомобилиста остановились часы и ответила: «Половина девяти».
Парень изумленно посмотрел на нее, потом видимо понял, что принял Женевьеву за другую женщину и буркнув «пардон мадам», захлопнул дверцу. «Нет, это страна — загадка, — подумала девушка. — Сначала было все просто, особенно когда Николя комментировал происходящее. А теперь, когда я гуляю одна, вокруг удивительные нищие, анархисты и странные молодые люди, с одного взгляда понимающие, что я француженка».
Но долго разгадывать загадки ей не пришлось. Рядом затормозило старое «Вольво». Из машины высунулась курчавая голова и Женевьева решила, что имеет дело с жителем Иберийского полуострова.
— Дэвочка. Дядя Алик приглашает тэбя на день рождения. Тебе будет очэнь хорошо.
На этот раз Женька поняла смысл сказанного, но растерялась еще больше, чем когда ее окликнул мсье с остановившимися часами. Ее еще никогда не приглашали на день рождения в незнакомом городе незнакомые люди, да еще таким образом. Поэтому, она сделала вид, будто не расслышала и продолжила путь.
Женевьева рассчитывала, что сейчас услышит за спиной шуршание шин и машина с загадочным дядей Аликом наберет скорость, чтобы исчезнуть среди прочих автомобилей. Однако, хотя «Вольво» и поехало, но только для того, чтобы притормозить немного впереди. Поэтому, сделав еще несколько шагов, Женька лицом к лицу столкнулась с торопливо вылезшим водителем, которого она сначала приняла за испанца. Но это была несомненная ошибка.
— Дэвочка, ты нэ уважаэшь мэня? Ты торгуешь на Нэвском своей грудкой и не уважаэшь дядю Алика?
Женевьева поняла, что незнакомец может говорить по-русски более четко, но он специально коверкал язык, играя некую роль, которую, его мнению, девочка с Невского должна была понять сразу.
— Дэвочка, ты думаэшь дядя Алэк — грязный айзэр? Ты ошибаешься. Дядя Алэк — бывший министр. Дядю Алэка уважают все мэнты района. Каждый помэдор, который ты кушаэшь, привез в Лэнинград дядя Алэк. А еще у дяди Алэка есть очэнь большой и очэнь сладкий пэрец. Я хочу, чтобы ты его сэгодня попробовала.
Чтобы у девушки не было сомнений, о каком перчике идет речь, дядя Алик демонстративно почесал волосатой лапой свою ширинку, которая, действительно выглядела так, будто там находился здоровенный сочный овощ. Но Женевьеву больше интересовало не хвастливое почесывание бывшего министра, а шаги за своей спиной. В машине сидели, как минимум, двое пассажиров. И второй из них, зашел сзади, чтобы в случае, если «дэвочку» не удастся уговорить добровольно, затолкать в салон силой.
— Ты, что, хочэшь рассэрдить дядя Алэка? — Продолжал помидорный король.
В этот момент кто-то положил Женьке руку на левое плечо. Не оборачиваясь, она двинула со всей силы локтем назад и по болезненному вздоху поняла — угодила точно в солнечное сплетение. Удивленный Алик хотел шагнуть вперед, но француженка ударила коленом, угодив точно в «перчик». Бывший министр взревел как бык, наступивший на противопехотную мину. Девушка отпрыгнула в сторону, но тут выяснилось, что удар локтем в пузо первому противнику был недостаточен. Тот уже успел разогнуться и схватил сзади девушку за шею. Будь на его месте профессионал, для Женевьевы сражение бы на этом завершилось. Но лучший друг Алика, еще до конца не оправился от удара, к тому же не знал, что надо делать в таком случае. Поэтому, он просто держал жертву. Дядя Алик все еще не мог подняться с асфальта. Его руки скользили по бамперу машины, не в силах подтянуть грузное тело. Опасность пришла с другой стороны. Третий пассажир, толстый крепыш, только сейчас вылез из «Вольво» и переваливаясь шел к француженке.
— Ты зачем, русская блят, хорошего человека ударила? Я тебе сейчас морду исправлю.
Женевьева поняла, все сказанное крепышом, но времени объяснять, что она не русская, и не шлюха не было, ибо второй друг Алика уже отводил руку для размаха. Женька резко дернула головой, попав затылком точно в нос державшего ее злоумышленника, отчего тот охнул и ослабил захват, но не отпустил девушку. Тогда она, схватившись за эту жирную волосатую руку, повисла на ней и, поджав к груди ноги, выбросила их прямо в физиономию стоявшего перед ней. Тот, оглушенный и удивленный, зашатался, но удержался на ногах.
Женевьева не стала ждать, пока держащая ее рука снова начнет давить на шею, а быстро присела, встав на правое колено и подав вперед плечо. Ее противник с разбитым носом неуклюже грохнулся затылком об асфальт, а Женька, перевернувшись через него как кошка, так же по-кошачьи хватанула его пястью полусогнутой кисти в висок и отскочила в сторону, готовясь к новому нападению. Увидев, что Алик приподнимается, Женька издала звук, похожий на весенний кошачий мяв, и приготовилась шагнуть вперед.
Действие начало привлекать внимание прохожих. Однако они предпочитали наблюдать его издалека, с расстояния, равного дистанции между краями ринга и зрительным залом.
Арчи иногда приходилось совершать поступки, о которых впоследствии если и не приходилось жалеть, то вспоминалось с удивлением: и почему я сделал именно так? Вот и сейчас, возвращаясь от знакомого гаишника с Охты он решил проехать не по набережной Невы, а через Невский. Днем на такое мог решиться только автомобильный мазохист. Ближе к ночи большое движение уже спало. Однако, хотя пробок и больших задержек не было, ехать приходилось все равно медленно.
Поэтому он еще издали увидел на углу Полтавской какое-то активное уличное недоразумение. Издали происходящее выглядело, как дележ братвой одной бабенки. Это казалось странным: вокруг был достаточный выбор. Однако вблизи Арчи увидел иную картину. Сама «бабенка» успешно отбивалась от трех «лиц географической национальности». Причем настолько успешно, что одно из них уже лежало в неработоспособном состоянии. Еще через пару секунд, Арчи узнал в девушке коллегу из Франции.
Иванов остановил машину неподалеку от тротуара, создав некоторые помехи движению, и выскочил из нее. В этот момент приятель дяди Алика, получивший в челюсть, попытался напасть на Женевьеву еще раз. Девушка не очень сильно ударила его ногами, и он, оправившись, собирался серьезно разобраться с «оборзэвшей шлухой». Но Женька на этот раз не сплоховала. Даже не поворачивая голову в сторону нападавшего, она резко выбросила ногу вбок и ребром стопы угодила крепышу в нос, да так, что испачкала его кровью свою туфлю.
Арчи подскочил к «Вольво». В таких случаях в голове у него вертелись не только старые добрые, много раз отработанные приемы, но и статьи УК. Дело-то происходило не в лесу, а на Невском. Поэтому, опуская кулак на затылок бросившегося было снова к девушке Алика, он так рассчитал удар, что был уверен заранее: к тяжким телесным повреждениям его действия не приведут. Парень только отдохнет несколько минут.
Крепыш с разбитым носом поднялся с асфальта. На его глазах из притормозивших «Жигулей» вылетел какой-то парень, двумя прыжками оказался на месте сражения и одним ударом вывел из строя его товарища. Крепыш понял, что с момента появления нового действующего лица, проблемы переходят на более высокий уровень — девица явно работала с мощным прикрытием. Как всякий удачный коммерсант, крепыш понимал: самое главное уметь остановиться. На этот раз было ясно, ни овладеть девчонкой, ни отомстить ей не удастся. Поэтому он примирительно развел руками:
— Ошибка вышла, дорогой. Не обижайся. Мы девушке ничего не сделали.
Николай уже стоял перед ним и был готов таким же аккуратным, действенным, но не калечащим ударом уложить на асфальт и его. Однако драться больше не пришлось. Это наши отморозки порой идут с кулаками на ствол. Тут же народ южный, торговый, всегда умеющий отличить выгодную конъюнктуру от невыгодной.
Дядя Алик, шатаясь, поднялся и направился было к Арчи, но крепыш удержал его, что-то быстро шепча на ухо. Видимо он говорил: «если у этого мальчика такая девочка, то что же должен представлять из себя мальчик»?
— Они ничего тебе не сделали? — Быстро спросил Иванов Женевьеву.
— Они — ничего, — достаточно двусмысленно, сделав ударение именно на первом слове — они, ответила гостья.
После этого Николай обратился к дяде Алику, поняв, что главный здесь он, а не крепыш: уж больно почтительно последний с ним разговаривал.
— Вы имеете какие-нибудь претензии к гражданке Франции?
Сказать, что у дяди Алика отвисла челюсть — значит, ничего не сказать. Казалось, его язык чуть было не выпал изо рта. Впрочем, оцепенение продолжалось недолго. И дядя Алик затараторил, причем полностью изгнав из своей речи букву «э».
— Товарищ офицер, извините. Увидели красивую девушку, хотели подвести. Она нас не поняла. Если мы ее обидели, хотите, я сейчас ей в этом магазине любую косметику куплю? Или, вот, возьмите сто долларов, пусть она сама с вами выберет, что ей надо?
— Засунь их в…, - медленно начал Арчи, но, постеснявшись Женевьевы, просто повторил, — засунь их. И если через минуту… — добавил еще медленней.
К этому моменту крепыш уже успел погрузить в салон своего оглушенного приятеля. Алик, кряхтя и постанывая, залез через переднюю дверцу. Николай растолкал плечами толпу зевак, запоздало окружившую место былого сражения и потащил Женевьеву к своей машине. Сжимая своей рукой ее руку, он почувствовал, как она дрожит и удивился: девчонка, почти как одна из этих зрительниц, а удержалась против троих. Но удивляться и успокаивать Женьку времени не было. В любой момент могла проехать патрульная машина, и пришлось бы потратить час-другой на разговоры в отделении.
Возможно, они ехали по очень красивым местам, но Женевьева не обращала на них внимания. Она все еще дрожала, хотя и более мелкой дрожью и слушала.
— Это наша Пляс Пигаль. Точнее, таких «пигалей» у нас много. Эта — самая крупная. Конечно, я, любой другой бывший мент, а может и просто прохожий, что гуляет здесь годами, проститутку от нормальной девчонки отличит с одного взгляда. Но это у вас они все в кожаных юбках и в бофортах стоят, ключами поигрывают. Здесь же, традиционной «рабочей формы» нет. Поэтому, тот, кому хочется поскорее «расслабиться», смотрит здесь на любую девицу, как на потаскуху.
— А если она с ним не хочет?
— Иногда отваливает. Иногда происходит так, как с тобой.
— Николя, скажи, а так может быть только на этой улице. Или везде?
Арчи задумался, но не потому, что не знал, как ответить. Просто вспомнил историю со Слоном, захватившим девчонку на пригородном шоссе. На секунду представил Женевьеву на ее месте и подумал: может стоило бы оставить на полу в сауне не два трупа, а три. Раз уж помощник сделал ошибку — так довести ее до конца? Чтобы меньше мрази гуляло вокруг. Да, в те времена, когда в России можно было свободно купить дамский браунинг или «велодог», они не были так нужны девушкам, как сейчас.
— У нас, — повторил он слова, сказанные Женевьеве недавно, — все может быть. Даже и такое, на другой дороге. Но не часто.
— И у нас так бывает. Ты знаешь, как я попала в сыскное агентство? Тогда я училась в последнем классе лицея. Я путешествовала с Анри по Нормандии автостопом. Мы стояли на перекрестке, когда подъехали два местных байкера. Анри не смог меня защитить…
— …и? — Николай, тут же пожалел о своем неуместном вопросе, ибо понял, что Женевьева тоже пожалела о своей откровенности.
— …и я узнала, что есть люди, которые хотят заниматься любовью, даже если знают, что девушка не хочет этого. Анри проломили голову. Он выжил, но не смог работать океанографистом, как хотел. Я вырвалась от них с меньшими потерями, потому что Анри их задержал. Когда я бежала по лужам и продиралась через кусты, слыша сзади топот, то поклялась, никогда больше не быть беззащитной.
Сперва я училась каратэ, но тренер сказал, что мне будет легче перейти на У-шу. А потом, когда в школе выдавали дипломы, один из членов комиссии спросил меня: чем я намерена заниматься в жизни? Я еще не знала. Тогда он сказал: если ты будешь учиться некоторым другим полезным вещам с таким же азартам, как училась драться, у тебя будет очень интересная работа, на которой ты не соскучишься. С того года прошло пять лет, и я, вправду, не соскучилась.
— А я думал, ты посмотрела фильм про «Никиту», — усмехнулся Арчи.
— Нет, — постаралась улыбнуться гостья, — я всегда была хорошей и послушной девочкой. Моя бабушка до сих пор не знает, кем я работаю.
Женевьева все еще дрожала. На это были и дополнительные причины: она была в легком платье, а к вечеру похолодало и пошел дождь.
— Хочешь коньяка? — Спросил Арчи.
Она кивнула и Николай указал ей на сумку, где у него для разных экстремальных случаев была припасена фляжка с «Дербентом».
— Это не коньяк…, - поморщилась она.
— Потому что он изготовлен за пределами провинции Коньяк и, даже, за пределами Франции, — закончил Арчи. — Я это знаю. Но у нас такая традиция. Считай, что я предложил брэнди.
— А где рюмка?
— У нас этот сорт принято пить без рюмок, — Арчи снова усмехнулся: вот он какой, Запад: без труда может вырубить любого мужика, а вот впервые узнала, что крепкие напитки можно употреблять без рюмок и даже стаканчиков.
Женевьева два раза отхлебнула.
— Это хорошее брэнди. Вот теперь со мной все в порядке. Кстати, а куда мы сейчас едем?
«Куда мы едем? — Подумал Арчи. Ах ты, черт! Лишь только выехали на площадь Восстания, сразу автоматом направился домой. Забыл про пассажирку. И буду на Петроградской уже через три минуты. Я же еще в конторе согласился на авантюру, что француженка пока поживет у меня. Как говорится в модной байке — за язык никто не тянул, а за базар ответишь. Теперь-то точно придется отвечать. Вот так, Женька».
— Вот так, Женька, — сказал он. — Жилье на сегодня ты сама выбрала. С вещами хуже. Ты их кинула в конторе. Там уже никого нет: ты слишком долго развлекалась с мужчинами и покупала газеты про собак. Мне же мчаться в офис, по правде говоря, влом.
— Влом? — Переспросила Женевьева.
— И не могу, и не хочу одновременно.
— А я хочу только одного — лечь в горячую ванну.
«Какое сегодня число? — Со страхом задумался Арчи. — Вдруг горячую воду еще не дали? Для француженки ванна без горячей воды — еще большая дикость, чем три насильника на Невском. Пятнадцатое. Позавчера должны были включить.
— Желание исполнится через пять минут.
— Николя, — Женевьева внимательно посмотрела на Арчи. — В квартирах одиноких мужчин обычно можно найти разные полезные женские мелочи.
— Какие-нибудь колготки или электробигуди? Найдем. А зубную щетку — купим в ларьке.
Женевьева удовлетворенно улыбнулась.
— Ты, ха…, извини, забыла, как будет по-русски одинокий мужчина.
— Холостяк, — подсказал Арчи.
— Ты профессиональный холостяк, Николя.
— Когда ты вернешься домой, твой запас русских слов заметно увеличится.
— Не исключено, — согласилась Женька.
Чувство которое, охватило Арчи в подъезде, а затем и в лифте, вряд ли можно было назвать беспокойством. Речь шла, скорее, о стыде. В парадной свет не горел и это, пожалуй, было и к лучшему. За то лифт был освещен ярко и пока они ехали до шестого этажа, Николай понял, что словарный запас француженки пополнился, как минимум, на два написанных в лифте, но непечатных слова. Услуги переводчика не понадобились, ибо каждое из слов сопровождалось технически грамотной иллюстрацией.
Когда они подошли к дверям, и Арчи загремел ключами, чувство стыда усилилось. Николай понял: сейчас глазам гостьи предстоит углядеть еще более безрадостную картину. Последние дни спать приходилось в офисе. Он не помнил, когда убирал дом последний раз. И, разумеется, гора грязной посуды была просто свалена в раковину. Впрочем, судя по ее виду, посторонний наблюдатель вряд ли сумел бы определить, как долго она здесь валяется.
Из глубины квартиры на встречу вошедшим, сонно потягиваясь, вылезла здоровенная ротвейлерша. Увидев гостью, она деловито направилась к ней.
«Мэй, свои, назад». — Скомандовал хозяин, но Женька уже успела, присев на корточки, сунуть свое лицо к собачьему носу. «Назад»! — Строже повторил Арчи, представив, какой «Ам!» произойдет, не понравься пришелица его сокровищу. Однако все опасения оказались напрасными, так как прилично воспитанная и неоднократно премированная на выставках Мэй Квин Лаки Стар о'Кэнел, вопреки множеству «собачьих наук», которым ее обучили опытные кинологи, вдруг начала старательно вылизывать лицо совершенно посторонней француженки. А Женька, жмурясь и хихикая от щекотания влажного собачьего языка, начала почесывать ее за ушами, приговаривая «Маша, Маша».
Этого Арчи уже вынести не мог. Схватив Мэй за шиворот, он толкнул ее подальше от Женевьевы, велев идти на место. Собака недовольно удалилась под Женькины стенания, что с животными так обращаться нельзя.
— Я лучше разбираюсь, что можно моей собаке, — буркнул Арчи, — лучше попробуй-ка принять ванну.
Из ванной доносился победный рев горячей воды. К счастью, она благополучно уходила в канализацию, не выплескиваясь на пол. «Стоял бы в квартире счетчик, до конца жизни был бы на ответе перед жэком», — подумал Арчи.
На остальные мелочи: несколько пустых пивных бутылок посреди коридора, брюки. висевшие на открытой дверце шкафа и т. д. можно было не обращать внимание.
— У тебя был обыск? — усмехнулась Женька.
— Нет, Просто я долго не был дома. Ты когда-нибудь видала что-то подобное?
— Еще в лицее, я однажды посетила коммуну хиппи. Один парень по кличке Эльф каждый раз придя в свой притон, снимал не только ботинки, но и носки. Их он сразу же вешал на абажур.
— На абажуре в комнате нет ничего, кроме прошлогодней пыли, — заметил Арчи.
— Тогда, будем считать, в квартире порядок. — Подвела итог гостья и скрылась в ванной.
Николай заорал, что должен там сперва навести порядок, но в ответ щелкнула задвижка.
— Мне приходилось быть в Габоне, — крикнула из-за двери Женевьева. — У тебя жарче…
Пока гостья плескалась в ванной, Николай совершил чудо. Самые грязные тарелки он не стал мыть, а просто разбил и свалил осколки в мусорное ведро. По всему паркету успел пройтись половой тряпкой. Все, что лежало не на своем месте в обеих комнатах, распихал по шкафам. Откуда-то достал вазочку с искусственными цветами, сдул пыль и поставил на кухонный стол. Теперь оставалось чего-нибудь приготовить на ужин.
Из всех продуктов в холодильнике были в избытке лишь яйца. Он достал пять штук и уже поставил на огонь сковородку, как из ванной, в облаке пара выплыла Женевьева.
На этот раз это было точно видение, этакая тропическая фея. На ней был лишь старый, драный халат, в котором после ванны Арчи любил ходить по квартире.
Сквозь одну из дыр Арчи увидел на правом плече девушки большой шрам. Николай вспомнил Д'Артаньяна и миледи. Женька предупредила его вопрос.
— Этот сувенир — память о Нормандии. Чтобы я быстрее соглашалась, один из байкеров ткнул меня осколком бутылки.
— Я тебе сейчас другой халат принесу.
— Не надо. Мне этот нравится. Ты собираешься просто поджарить яйца?
— Ты можешь предложить лучший вариант?
— У тебя есть миксер?
Николай вынул из буфета прибор, провалявшийся там без дела несколько лет. Женька разбила яйца над большой миской, накрошила туда остатки сыра, ветчины, помидоров и еще какой-то полуувядшей зелени, сохранившейся в холодильнике. Взбитую смесь она вылила на сковородку. Пока гостья трудилась на кухне, Николай нашел в буфете завалявшуюся там коробку конфет и едва початую бутылку «Старого Таллина». Правда, он привык лишь добавлять чайную ложку ликера утром в кофе — остатки сна рукой снимает. Но подозревал, что нынешней ночью они заснут даже после литра энергетического коктейля.
Восхитительный омлет был поглощен почти мгновенно. После чего Арчи наполнил рюмки.
— За начало совместной работы.
— И за знакомство, — добавила Женевьева.
Она отхлебнула пол рюмки и поперхнулась.
— Извини, я не сказал тебе, что здесь 45 градусов.
— Ничего. Я слышала вашу поговорку, что в Эстонии самые горячие парни. Выпив этот напиток, я поняла смысл.
Арчи не стал разубеждать гостью, а просто налил снова.
После третьей рюмки Николай решил, что девушке пора отдохнуть. Он проводил ее в свою комнату, где уже расстелил постель, а сам отправился в столовую.
Едва он потушил свет, как услышал крик Женевьевы.
— Ой, мышь, мышь!
«Убить тебя надо, засранец, — любовно подумал про себя Арчи. — Запустил квартиру — мыши развелись. Еще спасибо, что не крысы или гадюки».
Однако, когда он прибежал в комнату Женьки, то грызуна там не обнаружил. Да и гостья не прыгала визжа на постели, как в таких случаях принято вести себя дамочкам.
— Убежала, — улыбнулась гостья.
— Знаешь, Женечка, — сказал Арчи, — кажется мне, никаких мышей тут не было.
— А разве у вас так не принято? — С той же улыбкой удивилась она.
— Как?
— Когда в молодости, то есть, кончая лицей, мы путешествовали группой и ночевали в кемпингах, в отдельных комнатах, то девчонка, которая хотела позвать парня, кричала: «мышь»! И он прибегал на выручку. Выручал около часа. Все знали, что за мышь была в комнате, но только посмеивались.
— Мы если и ходили в поход, то ночевали в палатках. Поэтому обходились без мышей, — сказал Николай. — Иногда девочке надо было сходить на озеро, умыться. А она боится волков. Ты же знаешь, в России волков, как у вас мышей. Кто-нибудь провожал девочку до озера, а потом и шел к ней в палатку, потому, что она продолжала бояться.
— Николя, давай представим, что мы уже дошли до палатки.
Арчи топтался у кровати, вдруг растеряв былую уверенность. У него в голове вдруг мелькнула неуместная сейчас мудрость: не люби где живешь, и же живи, где — хм-м — любишь. Еще он попытался запоздало оправдаться про себя, что устал… А может девочка просто шутит»?.. Но все сомнения были прерваны самым неожиданным образом. Со стороны дверей послышалось тихое цоканье по полу. Женевьева испуганно посмотрела в сторону, откуда доносились непонятные звуки, схватив Николая за руку. Он успокоил девушку старым гусарским анекдотом: «Это не шпоры, мадмуазель, это — когти».
Дверь распахнулась и в комнату вошла Мэй, которая, вздохнув, улеглась у постели Женевьевы и очевидно никуда не собиралась уходить.
— Я же говорила, что Маша будет меня охранять. Спокойной ночи, — и девушка, отпустив руку Арчи, спряталась с головой под одеяло.
Глава 4. Бухгалтерия по-русски
Виталий Самуилович Михин, руководивший одним из отделений «Транскросса», как совершенно верно вычислили люди Арчи, недавно втихаря завел свой небольшой бизнес, утаивая доход от начальства. Дело это было достаточно рискованным и, узнай о нем вовремя покойный Даутов, Михину не поздоровилось бы.
Витюша, как чаще называли Михина коллеги, организовал в одном из многочисленных складских помещений фирмы, находящемся на городской окраине, на Станичной улице, самый настоящий заводик по производству водки. Конечно, не «Ливиз», но литров пятьсот-семьсот в день он выдавал. Сделать это было не очень сложно, так как складские помещения временно простаивали, ожидая лучшей участи, у большого начальства руки до них не доходили, а у местных оперативников и без хозяйства Михина забот хватало. К тому же Виталий Самуилович сумел вовремя «подружиться» с местным участковым и надеялся, что по крайней мере временно, линию по розливу не тронут. Более того, даже если бы вдруг нагрянула нежелательная проверка, то она, скорее всего, застала только нескольких ничего не понимающих ханыг, которых временно нанимала на работу специально созданная для этого подставная фирмочка, якобы арендующая под склад часть помещений «Транскросса».
Подобных контор расплодилось в городе немало. Чуть ли не любая начинающая юридическая фирма регистрировала на имена подставных лиц предприятия для последующей продажи и найти настоящих хозяев после одной-двух покупок бывало практически невозможно.
Михин, конечно, сам водку не разливал, но сумел найти надежные каналы добычи «сырья», а, главное, сбыта. Вот и сейчас он закончил беседу с одним из поставщиков, обещавшим поставить несколько автоцистерн первоклассного пищевого спирта. Колхоз «Заветы Ильича» всегда славился на всю страну удоями буренок и убором зерновых. И в нынешнее неспокойное время он не бедствовал. Немногие знали, что «молочком», выручавшим его директора и раньше, была продукция спиртового завода. Ничего зазорного: но если поставлять спирт известным предприятиям вино-водочной промышленности, то акциз съел бы всю выгоду. Поэтому спирт шел на экспорт. Только границу он не пересекал, а оставался в России, на подпольных заводиках. Вроде заведения Виталия Самуиловича.
Поставщик ушел, а Витюша с комфортом развалился в кресле, считая барыши. Если так все пойдет и дальше, можно удвоить обороты. А тогда… Тогда можно играть в большие финансовые игры.
Проблемы с падчерицей, возникшие у Даутова, а затем и скоропостижная смерть Генерального были Михину на руку: во времена великих перемен никому дела нет до маленького бизнеса одного из компаньонов, все заняты решением глобальных проблем. Сам же Виталий Самуилович очень рассчитывал получить еще некоторое количество акций «Транскросса» и таким образом укрепить свое положение в фирме. Водочные же деньги могли помочь в решении проблем с долгами, а главное, с приобретением акций. «На ближайшем совете директоров обязательно будет решаться вопрос о Неврюкове, — думал Витюша, — ему ни за что не удержаться в своем кресле. А если подумать здраво — у меня неплохие шансы стать исполнительным директором». И тогда пусть попробует хоть одна сволочь меня просто Витюшей назвать!..
Из благостного расположения духа Михина вывел непонятный шум за дверями его маленькой конторки на городской окраине. Он хотел выйти из кабинета, чтобы разогнать наглых нарушителей спокойствия, которыми могли быть только неразумные работяги, несмотря на строжайший запрет, потребившие часть производимой продукции до окончания рабочего дня. Но в этот миг дверь распахнулась от удара ноги, и в помещение ввалились трое парней, от вида которых у Витюши сразу же мурашки побежали по спине.
Захлопнув за собой двери, парни бесцеремонно втолкнули Михина обратно в кресло и потребовали немедленно «дольку», то есть часть прибыли с его предприятия.
Как Виталий Самуилович не был напуган, но вмиг сообразил, что визитеры — случайные вымогатели, не представляющие, в какое дерьмо могут вляпаться. Скорее всего, они попросту решили, что Михин арендует у «Транскросса» помещения и потому не может рассчитывать ни на какую крышу, а то и просто, судя по их не обезображенным интеллектом лицам, не сочли нужным даже подумать. Узнали по случайной наводке, что мелкий делец, косящий под фирмача, водку бодяжную разливает, вот и решили поживиться. Поэтому Витюша попытался сказать, что у него есть «крыша» и что господа могут поговорить с ней, дабы решить все проблемы, но в ответ он получил здоровенную затрещину. Ткнув пальцем в сторону дрожащего Михина, один из парней, явно главный среди троицы, заявил: «Твоя крыша, падло, небо голубое. А если не дашь «бабки» — раком поставим и антенну вставим». И довольно заржал над своей шуткой.
— Боже, они же совсем отмороженные, что же делать? — Затрясся от ужаса Витюша. — Хорошо еще, что всю наличность успел отдать поставщику… А если в фирме станет известно, про этот цех? Ведь не простят, ей Богу не простят…
Но страх того, что налетчики начнут приводить в исполнение свои угрозы прямо сейчас, пересилил все сомнения, и Михин залепетал, что деньги хранятся у него в головном офисе, поэтому надо, дескать позвонить, чтобы их привез бухгалтер. Рэкетиры не поверили, поэтому из карманов Витька полетели на стол пустой бумажник, ручка, ворох визиток, связка ключей.
— А, вот и квартира, где деньги лежат, — опять радостно заржал главарь, указывая на металлический шкаф, стоящий в кабинете, — открывай, гаденыш, сейчас посмотрим, сколько там золотых прячет наш Буратиночка.
И снова: «Гы-гы-гы»! Михин, подталкиваемый бандитом, трясущимися руками открыл шкаф, но беспредельщики там ничего не обнаружили, а только раскидали понапрасну груду разных бумаг. Неудача привела главаря в ярость. Он схватил Витюшу за лацкан пиджака и от души несколько раз вмазал ему по щекам, разбив заодно нос.
— Давай бабки, в натуре, а то, пля, сейчас голову отшибу! — Буравя маленькими глазками Михина, потребовал бандит.
— Да я… правда… здесь нет… я дам… позвонить… пожалуйста, проверьте сами, — как можно жалостливей залепетал Витюша.
— Хорошо, звони, — подумав, согласился главарь, — только если что — я тебя сам грохну. Понял? Полчаса тебе на все. Действуй…
Виталий Самуилович, конечно, все понял и, согласно закивав головой, стал судорожно набирать заветный номер. Бандит вырвал из рук Михина телефонную трубку и приложил ее к своему уху. После третьего гудка главарь услышал ответ абонента. Голос, напоминающий интонациями речь хорошо вышколенной секретарши, проворковал: «Бухгалтерия. Здравствуйте. Слушаем вас»…
Рэкетир сунул трубку в руку предпринимателя и прошипел: «Говори. Только спокойно. А не то»… — И сунул ему под нос здоровущий кулак.
Михин, обращаясь к абоненту, представился и попросил привести в его «офис» на Станичной улице три тысячи долларов, дескать, срочно надо расплатиться с поставщиками. «И, пожалуйста, постарайтесь уложиться в полчаса, а то людям уезжать надо». Бандит нажал на рычаг телефона.
— Все. Хватит базарить. А ты молодец, верно насчет трех «тонн» угадал. Поэтому пока живи. Сиди и жди. Не здесь! — Пресек главарь попытку Витюши усесться в собственное кресло. В шкаф полезай!
Растерявшийся Виталий Самуилович замешкался, но точный пинок буквально втолкнул его толстую тушку в открытый металлический шкаф.
— Гы-гы-гы!.. Щас еще добавлю…
Михин, сжавшись в комок, с ужасом ожидал дальнейшего развития событий. Но бандиты, казалось, забыли про горе-коммерсанта и, рассевшись на креслах в кабинете, завели разговор о сауне с телками, которые ждут-не дождутся, когда их оттрахают.
Виталий Самуилович, поняв, что по крайней мере некоторое время ему ничего не грозит, попытался сосредоточиться. В «бухгалтерию» ему пришлось звонить впервые, но он знал, что там хорошие специалисты. Даже порой слишком хорошие. Кажется все, что требовалось им уже сообщено.
— Как же наставлял Главбух? — Судорожно думал коммерсант, пытаясь сообразить, не забыл ли он чего, — сумма денег — количество нападающих… Если в долларах — значит с оружием… — О, господи, надо же было сначала назвать сумму в рублях…
Михин знал, что «Транскросс» имеет свою силовую защиту, но не представлял полностью размах детища Даутова и стоящих за ним лиц. Это только в дурных кинострашилках организованную преступность представляют в виде обвешанных цепями «быков» — тупоумных бандитов низового звена. На самом деле это явление гораздо сложнее и ни «быки», ни их бригадиры не знают, что являются обычными марионетками, которых словно за ниточки по своему разумению дергают солидные дяди в белоснежных рубашках. Конечно, бывают и исключения, вроде тех трех отморозков, что расположились в кабинете Витюши. Но такие долго не живут — сейчас не конец восьмидесятых, когда чуть ли не любой более-менее накачанный штангист мог объявить себя «крышей» и безнаказанно собирать дань с ближайших коробейников-кооператоров. Все районы и целые сферы бизнеса давным-давно поделены, а наказание за нарушение «территориальности» жестоко и неотвратимо.
Дяди в белых рубашках сами не совершают преступлений и ни с каким криминалом дело не имеют. Они чинно заседают в парламенте, руководят солидными фирмами, ведут внешне добропорядочный образ жизни, делая деньги, которые Михину и не снились.
Так же и сам «Транскросс», хотя казался самостоятельной фирмой, но действовал в составе огромной эскадры всяких фирм и фирмочек, обеспечивающих непотопляемость московского флагмана. И флагманом этой суперэскадры был, конечно, не питерский «Транскросс», а кто-то из «беловоротничковых», обеспечивающих с ее помощью свое безбедное существование. Флагманам не надо было читать лекции за бугром, получая сотни тысяч долларов гонорара — такие проделки только для отмыва денег различных эшелонов исполнительной власти. Не надо было и оправдываться перед судом, дескать, ремонтировал квартиру за свои «кровные», заработанные личным трудом пятьсот-шестьсот миллионов рублей, как какой-нибудь очередной честный депутат. «Беловоротничковые» сами платили гонорары кому надо и давали указание «подшефным» об организации ремонтов. Они же незаметно управляли и фирмами-производителями, и страхующими их компаниями, и банками, координируя единую, нужную только избранным политику. Одним из примеров этой политики была спекуляция с долларами весной летом 1993 года, в которой принимал участие покойный Даутов. Если же возникали проблемы в подведомственных хозяйствах — под рукой всегда были и опытные юристы, и аудиторы, и менты-оборотни, и «карманные» депутаты.
«Криминальными делами в Думе никто не занимается. Там другого уровня люди», — говаривал некогда Анатолию Семеновичу один из народных избранников, имеющих влияние на «Транскросс»…
Действительно, зачем заниматься криминалом, когда можно пролоббировать нужный закон, уговорить чиновника подарить, скажем, десяток тысяч ваучеров какому-нибудь ЧИФу в обмен на обещание при возможности помочь пенсионерам? — За то на эти ваучеры ЧИФ — чековый инвестиционный фонд — сможет скупить несколько перспективных предприятий, выгодно сыграть на аукционе, а затем продать все приобретенное через подставные фирмы истинным вершителям политики. Примерно таким образом, с помощью фирмы-однодневки и связей в Фонде госсобственности, Даутову удалось выиграть некогда конкурс по приобретению здоровенного пакета акций «Транскросса».
Всего этого мелкий ловчила Михин не знал. Теперь же ему предстояло воочую убедиться, что существуют силы, способные реально обеспечить безопасность любого человека, только бы в нем была в данный момент хоть как-то заинтересована фирма…
В конторке нависла душная угрожающая тишина, нарушаемая лишь тихим разговором рэкетиров. Они, закончили обмен мнениями относительно «телок» и теперь обсуждали, когда же следует «замочить» этого «сморчка» — сразу, или подождав еще минут несколько, после получения обещанных трех тысячи баксов. А вдруг, его удастся расколоть на такую же дополнительную сумму?
…Дрожащий Витюша только успел запоздало испуганно взвизгнуть, когда через мгновенно выбитую дверь в комнату ввалилось несколько человек в камуфляже и в масках, а оконные стекла жалобно тренькнули от ткнувшихся через них стволов автоматов.
Рэкетиры не успели даже привстать со своих мест. Вся троица уже лежала на полу, когда один (видимо, самый исполнительный) из парней в масках удосужился довесить и без того не шевелящемуся главарю бандитов контрольный удар между лопаток. Послышался хруст. Бандит в последний раз дернулся и затих.
— Оставь, здесь не Тузла, — также лениво остановил его другой «бухгалтер», — с этими еще говорить придется.
«Сомневаюсь», — ответил первый, но все же отошел на шаг от своего «клиента», — а кто тут потерпевший, ты?..
Михин лишь суетливо затряс головой. Он также молча сидел в своем шкафу, затравленно глядя, как выносили из помещения туши еще недавно страшных рэкетиров. Потом в комнату вошел солидный мужчина в галстуке и деловито направился к Витюше.
— Виталий Самуилович, вот уж не думал, что придется так встретиться! Ну, ничего, все уже прошло, вставайте. И расскажите, ради Бога, что же здесь случилось.
Михин узнал вошедшего. Это был «Главбух». Последний раз они встречались на именинах Даутова. Мужчина руководил фирмой с названием какой-то ядовитой дряни, вроде сколопендры или саламандры. Именно эта контора, где работали, в основном, отставники спецподразделений, выполняла определенные охранные функции по договору с «Транскроссом». Именно ее специалисты организовали телефон «бухгалтерии», который, по сути, должен был заменить незадачливым коммерсантам службу спасения «911».
Витюша сбивчиво рассказал руководителю «спасателей» о происшествии, умолчав, правда, об истинной причине «наезда». Очевидно, что рэкетиры каким-то образом прознали о водочной линии. Но «Главбух» только холодно усмехнулся, не разжимая тонких губ, а затем попросил Виталия Самуиловича прибыть в «бухгалтерию» для небольшой консультации.
— У нас есть ряд рацпредложений по поводу совершенствования работы одной ликеро-водочной линии. Думаю, вы согласитесь их сегодня обсудить? Часа через два, скажем, когда мы закончим разговор с вашими гостями? — сухо осведомился «Главбух».
Михин, которого снова прошиб холодный пот, только и смог пролепетать: «Да-да, конечно». Он наконец-то понял, что «бухгалтерия» отвечает не только за физическую безопасность людей Даутова, она защищает и финансовые интересы фирмы. «А вдруг у этого «Главбуха» свой, личный интерес? — Тогда еще дела не так плохи» — С надеждой подумал предприниматель.
После ухода «спасателей» Виталий Самуилович безвольно опустился на кресло и тоненько тихо завыл, оплакивая свои не сбывшиеся надежды на прибыльный бизнес и ускользнувшее директорское кресло. Впрочем, может, измученному бизнесмену просто нужна была какая-то разрядка, чтобы снять стресс?..
Женевьева, лично видевшая в домике на Лазурном берегу нескольких бандитов, уговорила Николая-Арчи, чтобы тот показал ей «живьем» основных акционеров фирмы и их окружение, мол, по фотографиям можно что-то напутать. Кроме того, она честно призналась, что хотела бы посмотреть, как работает русское наружное наблюдение. Затея была не самая лучшая, но Арчи, за неимением более перспективных идей, а главное, не желая, чтобы Женька самостоятельно чудила в случае отказа, согласился. Он решил лично показать французской коллеге Михина, прикинув, что даже если эта чудо-сыщица и лопухнется, коммерсант вряд ли «срисует» наблюдение — слишком бестолков для этого. Поэтому сыщики с раннего утра ошивались на окраине города у конторки Виталия Самуиловича.
Они видели, как туда заходил поставщик «Рояля», а потом трое каких-то отморозков и даже успели сфотографировать их. Разговоры в кабинете Михина, фиксируемые чутким микрофоном направленного действия, показались Арчи интересными, так как он сообразил, что на таком компромате Витюшу можно при случае и прижать.
А вот захват оказался для сыщиков достаточно неожиданным. Даже профессиональные наблюдатели только в самый последний момент успели заметить врывающихся в дом людей в камуфляже. Следом к дверям подкатил какой-то фургон, перекрыв видимость. Через несколько минут машина уехала, и кроме пары разбитых стекол ничто не напоминало о недавно разыгравшейся здесь драме.
Сыщики слышали тихое подвывание Витюши, пробывшем в своем кабинете еще около часа. Потом Михин сел в машину и куда-то поехал. Арчи и Женевьева на почтительном расстоянии двинулись следом и вскоре оказались у офиса охранной фирмы, в котором скрылся Витюша.
— Послушай, подруга, — обратился Арчи к напарнице, словно желая проверить ее реакцию, — а тебе не кажется, что нам следует свалить куда-нибудь подальше от этой конторы? Мы знали, что на «Транскросс» прикрывает несколько охранных групп, но, честное слово, такую работу я видел впервые…
Женевьева посмотрела на него и сказала, что ей приходилось следить за алжирскими исламистами, которым ничего не стоит отрезать голову любому наблюдателю и засунуть в ближайшую урну.
— Но, — столь же изящно грассируя букву «р», продолжила француженка, — мы можем отъехать подальше и еще послушать разговор. Или у вас в стране частные лица могут задержать других частных лиц прямо в середине улицы?
«У нас все могут», — проворчал Арчи, но немного отъехав от здания охранной фирмы, остановил машину, велев Женьке достать микрофон направленного действия. Однако, как не старалась девушка, ничего услышать не удалось: офис, видимо, был оборудован противопрослушивающей системой. Поэтому, решив оставить Михина на время в покое, сыщики, не торопясь, поехали в контору Николая.
В агентстве их встретил Юрий Александрыч, который, неодобрительно косясь на Женевьеву, доложил, о результатах работы по Куценко за прошлый день. Выслушав коллегу, Арчи решил, что этот акционер, действительно, пока подозреваемый номер один.
В то же время Иванова не очень обнадеживали результаты работы. Он прекрасно понимал, что найти заказчика убийства Нертова, а значит, Даутова и его падчерицы можно только разобравшись досконально в предыдущей деятельности самого генерального директора «Транскросса». Логика рассуждений сыщика была проста: Даутов сотворил нечто (а равно — не сделал или очевидно мог совершить в будущем), что не понравилось некоему господину «Х». Или господам. Чтобы найти «Х» надо знать все прошлые действия и планы Даутова. Тогда будет понятно, кому они могли мешать и, соответственно, будет установлен заказчик преступлений. Дальше — дело техники. Пока же вычислять заказчика приходилось, идя мелкими шажками от исполнителей, которые, скорее всего, ни сном, ни духом не ведали, кто их нанял. Параллельно на всякий случай проверяли основных подозреваемых — членов совета директоров «Транскросса».
В то время как отрабатывались разные версии, Арчи не терял надежды. Он прекрасно помнил свою службу в милиции, когда при проведении операций, направленных на раскрытие конкретных преступлений, одновременно раскручивались десятки других, не имеющих никакого отношения к делу. Так же получалось и сейчас, например, в случае с Михиным. Вот, выплыл же наружу его водочный бизнес, начала прорисовываться система дополнительной защиты «Транскросса» — все это могло пригодиться в дальнейшем…
Вдруг рядом оглушительно грохнуло так, что, казалось, не выдержат барабанные перепонки, в коридоре кто-то жалобно закричал. Арчи, машинально выхватив из наплечной кобуры газовый пистолет (боевое оружие носить могли только охранники, но не частные сыщики), выскочил из кабинета. Следом бросились Юрий и Женевьева.
В коридоре, скрючившись, сидел один из сотрудников агентства, лицо у него было в крови. Из-за разбитой двери, ведущей в соседнюю комнату, валил дым.
— Коля, это — граната! — Крикнул Александрыч, бросаясь к выходу. — Прикрой!..
— Какое, к черту, «прикрой»?! — Успел подумать Арчи, направляясь следом за коллегой к дверям, ведущим на улицу. — С моей пукалкой только детей пугать, — Юра, стой!…
Но бывший опер, не услышав своего шефа, уже выскочил из помещения. Там, как и следовало ожидать, поблизости с агентством уже никого не было, только какая-то случайная старушка, переваливаясь с ноги на ногу, улепетывала подальше от опасного места.
Александрыч припустил следом. За ним вдогонку, на ходу засовывая пистолет в кобуру, бросился Арчи. Как бабушка не сопротивлялась, но ее удалось остановить. Последним аргументом, после которого беглянка немного пришла в себя, было пенсионное удостоверение сотрудника МВД, грозно сунутое бывшим опером бабушке под нос со словами: «Уголовный розыск. Предъявите документы»!
Бабуля, живо придя в себя, накинулась на сыщиков с бранью, что они, дармоеды, развели бандюков, людям ходить негде, а теперь, вместо того, чтобы преступников сажать, с бабками воюют.
— Документы тебе, — не унималась старушка, не смотря на миролюбивое поведение сыщиков, — ты б лучше тот «жигуль» поймал, куда бандюк запрыгнул. А теперь — ишши ветра в поле. У мово соседа Мишки, таково же хулюгана, точь-точь такая машина. Он, гад, под окнами ее специально поставит, и давай заводить: дыр-дыр, дыр-дыр… — Тфу, зараза»!..
В конце концов, старушонку удалось утихомирить, выяснив, что машина была красного цвета, в ней находились шофер и «бандюк», бросивший бомбу в окно. А автомобиль, судя по описаниям, скорее всего, не «жигуль», а старенький «москвич». Это удалось установить, когда бабуля, пройдя немного с сыщиками по улице, указала на одну из припаркованных машин:
— Вот, точно такая же. Токо цвета другово. И номер у бандюков тех был не четыре цифры, а три. Это от лукавого — три раза по шесть, — безапелляционно заявила под конец старушка.
Сыщикам ничего не оставалось делать, как, поблагодарив свидетельницу и сунув ей полтинник, отправиться назад в разгромленное агентство. Там они застали Женевьеву, смазывающую йодом сотрудника сыскной фирмы. Оказалось, что тот находился в коридоре и получил ранение осколками оконного стекла, на которое налетел во время взрыва. Раненый мог бы еще долго переносить страдания, исподтишка рассматривая стройные Женькины ножки и вырез блузки, который заманчиво приоткрывался, когда девушка нагибалась. Но, увидев начальство, сыщик снова заохал и прикрыл бесстыжие глаза.
«Не фиг окна в коридоре нараспашку открывать», — буркнул Николай, облегченно подумав, что на этот раз обошлось без жертв. После этого он велел Женевьеве срочно убраться в какой-нибудь музей и та, на удивление покорно выполнила это требование.
Запоздало прикатил наряд милиции, а следом — местное милицейское начальство, желавшее лично выяснить, что произошло. Сыщики, конечно, сказали, что ничего не ведают, претензий ни к кому нет и никаких «заяв» они давать не собираются, понимая сложности бывших коллег. Несмотря на это в агентстве был проведен тщательный осмотр, скорее напоминающий повальный обыск, у всех присутствующих взяли объяснения: «не видел, не знаю, не предполагаю, претензий не имею». Затем милицейское начальство уехало восвояси.
На прощание дежурный опер попросил, чтобы Арчи подготовил на всякий случай списки возможных подозреваемых, сотрудников и клиентов фирмы, а также — испорченного имущества, мол сами должны знать: у вас своя бухгалтерия, у нас — своя, а справки по делу нужны.
Арчи и Юрий, оставшись вдвоем, некоторое время молча сидели и курили. Им не надо было объяснять, что «случайных» взрывов не бывает. Явно кому-то сыщики крепко наступили на хвост. И хорошо еще, если это кто-то из оставшихся «быков» успешно повязанного Слона — с ними найти общий язык легче. А если был прокол в поисках заказчика убийства? Если в «конторе» завелся болтун или, еще хуже — оборотень? В общем, бывшим оперативникам было над чем поразмышлять. Правда, существовали и иные версии, которые следовало отработать…
«Телки» так и не дождались своих кавалеров. Ни в этот вечер, ни позднее. Подвал, где оказались двое очухавшихся бандитов и тело их неудачливого подельника, с которым поработал «спасатель», побывавший в Тузле, не располагал к молчанию. Рэкетиры живо поняли, что попали в очень дурную передрягу и наперебой рассказывали, как «докатились до такой жизни». При этом они все валили на погибшего, дескать, он — главный и идея «тряхнуть» водочный цех принадлежала только ему.
Поняв, что от этих уродов больше ничего не добиться «Главбух» лично решил их участь. Больше опасности для охраняемого объекта отморозки не представляли, но руководитель «бухгалтерии» не хотел выпускать их, чтобы они снова жили среди людей.
— Ключ, на который закрыта дверь, у меня в кармане, — сказал «Главбух», когда его помощники покинули помещение. — Я один, вас — двое. Сумеете пробиться к выходу — ваше счастье. А не сумеете — он ткнул пальцем в лежащее на полу тело, — будет вас здесь трое.
Чтобы успокоить пленников и спровоцировать их на решительные действия, руководитель фирмы изобразил некую пародию на стойку, в которой находиться подобало разве что перепившему подростку, посмотревшему пару фильмов про карате. Бестолково растопырив пальцы и повторив пару раз «Йя-я!» «Главбух» несколько раз дрыгнул в воздух ногами.
Бандиты успокоились, решив, что «замочить» мужика большого труда не составит. Они небыстро, но угрожающе пошли с двух сторон к двери подвала. Один из рэкетиров даже умудрился по дороге вооружиться обрезком трубы, подняв его с пола. Но «Главбух», нырнув под занесенную для удара руку, раздробил нападавшему шейные позвонки, после чего, даже не подумав поднять упавшую палку, коротким ударом хладнокровно вогнал осколки носовых хрящей оставшегося бандита в его череп. Затем он негромко позвал: «Василий».
Дверь в подвал тут же открылась, и в проеме появился один из сотрудников, участвовавший в захвате.
— Я.
— Сколько раз говорил тебе, чтобы не мешал работать? — Укоризненно отчитал вошедшего «Главбух», — а ты прячешься за дверями, как мальчишка перед родительской спальней.
— Но, товарищ подполковник, я только подстраховать хотел. Я думал…
— В твои годы уже и соображать надо, а работать с подстраховкой дурак сможет. Ладно, — примирительно проворчал руководитель охранной фирмы, — организуй, чтобы это дерьмо убрали, а потом зайди — нам еще переговорить надо будет.
Джеф, открывший дверь на условных три звонка, на миг вылетел на лестничную площадку от сильного рывка снаружи, а потом вновь очутился в собственной прихожей, грохнувшись затылком о дверь ванной. Буквально «на плечах» Джефа в квартиру ввалились двое мужиков, вид которых не предвещал ничего доброго. Следом за ними грациозно впорхнула какая-то девица, аккуратно прикрывшая за собой дверь.
«Все, писец, доигрался»! — Понял Джеф сжавшись в комок, пытаясь защитить голову от возможных ударов и причитая, чтобы его не убивали. Точно также недавно причитал старый знакомый хозяина квартиры — Гришаня, когда Джеф и Скелет пришли к нему требовать должок. Гришаню мольбы не спасли и подельники, жестоко избив его, вынесли из квартиры все более-менее ценное, что можно было найти у мелкого поставщика наркоты.
Джеф считал, что Гришаня сам виноват, «втюхав» Скелету вместо нормальной маковой соломы «вторяк». Собрав в несколько сумок всякие шмотки, подельники уже собирались уходить, когда Гришаня, придя в себя, сдуру пообещал им потом «разобраться». Скелет впечатал каблук в бессовестную рожу и начал деловито пинать хозяина квартиры, пока тот не затих. После вместе с Джефом он затолкал тело Гришани в ванну и напустил в нее воды — «Пускай охладится, придурок»…
Сейчас же, Джеф чувствовал, пришла расплата. Когда первый из вошедших двинулся к скрючившемуся хозяину, с угрожающим: «Что скажешь на прощание?», он постарался перевести все стрелки на Скелета, начав, торопясь и глотая от волнения слова, закладывать своего подельника по полной программе. Гости, прикрыв за собой входную дверь, внимательно слушали и, казалось, угрожающе молчали. Их поведение еще больше напугало Джефа — он решил, что хозяева Гришани каким-то образом прознали о судьбе диллера, а наркодельцы — не сопливые пацаны — шутить не будут.
— Я думаю, этот парень надо быстро-быстро топить в ванна, — странно грассируя заявила девица. Она и не представляла, что своей импровизацией попала в самое больное место хозяина квартиры — со дня, когда он со Скелетом убили Гришаню, Джефу чуть ли не каждую ночь снился кошмарный сон, будто это не он с подельником топит должника, а именно его, Джефа, окунают головой в воду какие-то страшные существа. Теперь сон становился явью.
— Здесь не Италия, — отозвался один из мужиков, — у нас свои методы.
Третий гость, вытащив из кармана тонкий капроновый шнурок, задумчиво вертел его в руках, время от времени негромко требуя: «Говори. Еще». Его напарник стоял рядом и очевидно собирался по команде схватить Джефа, пока тот, который был со шнурком, накинет свою удавку на шею несчастного.
«Мафия! Настоящая международная мафия»! — Ужасался Джеф, продолжая исповедоваться в надежде выторговать право хоть немного пожить.
Наконец, человек со шнурком прервал словесный поток говорившего.
— Ты, зверий потрох, не пачкай людям мозги. Думаешь, Скелет жить не хотел? — Хотел. Так вот, выходит, что ты виноват. И человека чужого замочил, и ментам стучишь, как выясняется. Вопросы?..
Мужчина ближе придвинулся к Джефу, и шнурок в сильных руках натянулся, как струна.
— Я… я…, - залепетал Джеф, под которым начало расплываться мокрое пятно, — я не стучу… мы наоборот… позавчера ментов взорвали…
Мужчина остановился.
— Говори. Только внятно. И не воняй.
Джеф, торопясь, рассказал, что недавно проигрался Скелету в карты на «американку» и должен был выполнить любое желание победителя. Тот потребовал, чтобы Джеф грохнул мента. В крайнем случае — мента «завязавшего». У Джефа дома была припрятана граната РГД-5, которую он однажды отобрал у какого-то подвыпившего ханыги, сладко спавшего в подъезде. Вместе со Скелетом они сели в «Москвич-417», оставшийся Джефу в наследство от отца, и поехали к некоей сыскной фирме. Там Джеф и бросил гранату в окно, вернув таким образом долг сполна.
— Ладно, живи пока, будешь работать на нас, — сказал человек со шнурком. А сейчас садись и пиши расписку: «Я, такой-то и такой-то, желая добросовестно загладить свою вину перед честными людьми…» — это, значит, перед нами, — пояснил мужчина, — «… добровольно рассказываю о всех своих делах…» И далее — по порядку, о чем ты здесь заливал. Распишешься кровью. А если заложишь — мы твою маляву ментам живо зашлем.
Девица снова бесцеремонно вмешалась в разговор: «У нас в Италия так не поступать. Его топить обязательно надо». Но мужчина только махнул рукой: «Пусть живет, если умный», после чего брезгливо подтолкнул Джефа в комнату, к письменному столу.
— Бумага есть?
Джеф нашел какую-то старую тетрадь и начал писать…
Перед уходом мужики привязали Джефа к батарее, сказав, что, если тот захочет есть — как-нибудь отвяжется за час — два и ушли.
К своей радости Джеф обнаружил, что незваные визитеры забыли на столе его «расписку», как забыли и угрозу заставить расписаться на ней кровью, ограничившись простой подписью с датой. Впрочем, радость Джефа была преждевременна, так как минут через пятнадцать-двадцать после ухода гостей в квартиру заявились другие посетители, которых бы хозяин квартиры век не видал. Еще через некоторое время один из новых гостей, по-хозяйски устроившись за столом, на котором Джеф недавно страдал муками творчества, писал на бланке: «Оперуполномоченный ОУР Фонтанкинского РУВД…, прибыв по просьбе гражданина… в принадлежащую ему квартиру, расположенную по адресу… оформил настоящий Протокол явки с повинной в том, что сего числа в 17 часов 30 минут… В подтверждение искренности своих показаний гражданин… сам передал сотрудникам милиции собственноручные показания, озаглавленные «Чистосердечное признание», составленные в тетради из 24-х листов в клетку с текстом следующего содержания…».
Джеф, подписывая протокол, уже смирился со своей участью, согласившись, что он, действительно хотел «сам» и «добровольно»…
В это время Арчи запоздало привез проставку знакомому гаишнику, оперативно сообщившему сыщикам сведения о владельце красного «Москвича-417», номер которого содержал три шестерки…
…Пенсионер МВД Юрий Александрович сидел в агентстве с заместителем начальника уголовного розыска Фонтанкинского РУВД и уговаривал того не верить россказням всяких мелких террористов, что их запугивает какая-то наркомафия.
— Какая мафия? — Изумлялся Зам. — Мне уже отрапортовались, что этот, как его, Джеф?.. — добровольно явился к нам с повинной. Он же не знал, что его подельника в это время тоже забивают в клетку. А наша бухгалтерия тебе известна: глухаря раскрыли — и порядок. Глядишь — начальству премия обломится. Ну, давай, наливай по скорому, а то мне еще этого Скелета колоть надо.
…Женевьева, получившая от сыщиков небольшую выволочку за самодеятельность, обиженно фыркнула: «Если бы не я — вы во век не раскололи этого придурка». Не смотря на протесты Женьки, ее на вечер отстранили от всех дел, и она ушла снова одна гулять, осматривать незнакомый прекрасный город, забыв о странностях русской бухгалтерии. На одном из уличных стендов она увидела наклеенную городскую газету. «Наследие» — бросился в глаза крупный заголовок на одной из полос. Девушка подошла поближе и с интересом принялась читать опубликованные там выдержки из старой питерской прессы:
«Я СКУЧАЮ невероятно, не нахожу никого, кто бы помог мне развлечься — все так бесцветно кругом. Хочу познакомиться с молодой, очень интер. изящн. дамой, умеющей хорошо одеваться, чтобы вместе кататься, бывать в театрах и ТОЛЬКО. Прошу сообщ. адреса, прислать карточки, верну. Тоска невероятна.
«Новое время», 1 (14) февраля 1906 года».
Женевьева мимолетом подумала, как было бы здорово, если бы ее симпатичный сыщик пригласил в театр или хотя бы погулять вместо того, чтобы выговаривать за оказанную помощь. Вздохнув, она продолжила чтение.
«Ведомости Санкт-Петербургской городской полиции» в номере 9 (21) за март 1859 года сообщали:
«Надзиратель 3 квартала Адмиралтейской части Путилин и стряпчий полицейских дел Кельчевский, отыскавшие грабителей и двоих из них ДОВЕДШИЕ до чистосердечного сознания, удостоились по представлению начальства, Высочайшего одобрения Государя Императора»…
Глава 5. Заказчики
— И не уговаривайте меня, — замахав ладонью перед лицом Пьера, распалялся его собеседник, — вы понимаете, что такое предложение — элементарное ущемление прав свободной прессы!..
Пьер, сидя за столиком в одном из уличных кафе, внимательно слушал длинную тираду журналиста и раздумывал, когда же, наконец, тот прекратит придуриваться и назовет цену. Наведя по своим каналам справки об авторе статьи «Русская Изольда», сыщик понял, что это — человек без особых моральных принципов и ради сенсации, а ее лучше — денег готов продать хоть мать родную. Но в данной ситуации писаке требовалось создать некое подобие профессиональной порядочности, поэтому он и вкручивал мозги о правах. Пьеру надоело это словоблудие. Он, прервав собеседника, сообщил, что действует в интересах своих заказчиков — родственников погибшей девушки, которые пока хотят только выяснить, кто из домочадцев столь беспардонно выставил на всеобщее обозрение душевные переживания Климовой.
— Но, подчеркиваю, только пока. Потому, что если вы и дальше будете отказываться назвать мне имя и сообщить некоторые незначительные подробности вашей беседы (естественно не безвозмездно!), то я уполномочен обратиться в гражданский суд. А там мы поговорим и о достоверности распространенных вашей газетой сведений, и о вмешательстве в частную жизнь, и о компенсации морального вреда. Вам известно, что, прочитав вашу газетенку, отец этой русской покончил с собой? — А теперь представьте, какой редактор свяжется с вами после того, как газета возместит весь ущерб родственникам!
Пьер пристально взглянул в глаза журналиста и понял, что попал в точку: парень занервничал. Чтобы, наконец, дожать собеседника, Пьер еще раз пообещал ему сохранить конфиденциальность беседы и даже прилично заплатить за потерянное время. Автору статьи волей-неволей пришлось согласиться. Он рассказал сыщику, что некоторое время назад в редакцию позвонил неизвестный, судя по сильному акценту, иностранец, и попросил встречи с кем-нибудь из журналистов, обещая сообщить о «сенсационной» информации. Естественно, журналист, заинтересовавшись, пошел навстречу. Но не просто так. На всякий случай он прихватил с собой фотографа, попросив того на всякий случай незаметно подснять информатора. «Да-да, фотография у меня осталась, я ее случайно захватил с собой», — предупредил журналист вопрос Пьера и тот получил возможность еще раз убедиться, что хитрый писака заранее готовился к сегодняшнему торгу.
— Человек оказался из России, — продолжал между тем собеседник сыщика, — конечно особой сенсации в его рассказе не было, но он очень просил сделать публикацию в память о погибшей, говорил, что ей было бы приятно увидеть свой портрет в газете…
Пьер отметил про себя, что это «очень просил», скорее должно было звучать: «дал денег». Впрочем, никакого дела до чужих заработков сыщику не было и он, отдав журналисту несколько купюр по пятьсот франков, получил заветную фотографию.
Снимок был сделан профессиональной аппаратурой, поэтому узнать информатора автора статьи, сидящего в кафе, не представляло особого труда. Пьер уже видел похожее лицо на одной из фотографий, отщелканных Женевьевой и Валери у домика на морском побережье — это был один из русских бандитов, участвовавший в убийстве своих подельников. К сожалению, тот снимок был не очень удачный и предъявлять его для опознания было рискованно. А газетчики сработали хоть и не слишком высокоморально, но за то профессионально. Правда, у них и условия для съемки были лучше. Кстати, а как же величали того бандита? — «Бригадир». — Вспомнил сыщик и, распрощавшись с журналистом, поспешил в свое агентство. Там его ждал отчет о русских туристах, гостивших в Ницце и окрестностях во время похищения Климовой.
После происшествия на побережье Пьер справедливо рассудил, что все это дело рук русской мафии. Поэтому, чтобы установить, кто убивал Алексея и его клиентку, для начала следовало вычислить всех гостей из их страны. Правдами и неправдами за несколько дней подчиненные Пьера необходимые списки раздобыли. Конечно, они были не полными — некоторые туристы навещали Лазурный берег, обходя стороной многочисленные отели и ближайший аэропорт. Но, тем не менее, вероятность зацепить кого-либо из мелких исполнителей была. «А там, — думал Пьер, — свяжусь с питерскими коллегами, они помогут. Алексей же говорил при встрече, что у него есть друг в сыскном агентстве». Профессиональная память помогла вспомнить имя: «Николя Иванов» Да, точно Николя…
Вскоре Женевьева отправилась в Петербург, чтобы согласовать действия с фирмой Арчи и передать ему длинный список фамилий.
Бар «Застенок», безусловно, был тихим и уютным заведением. Откуда-то доносилась неназойливая музыка, не способная помешать беседе, но при этом избавляющая посетителей от гнетущей тишины. Столы, всего по четыре в каждом зале, напоминали обстановку кабинета прокурора прошлого века, когда лакеи временно отставляют бумаги и приносят обед высшим чинам. Недаром, каждый стол украшала бронзовая чернильница. Вокруг стен стояли шкафы из черного дуба, с полками, уставленными томами книг позапрошлого века. Трудно было представить, что в соседнем зале, а может и в этом, лет, этак двести шестьдесят назад, кроме упомянутой обстановки была и дыба, на которую время от времени поднимали очередного политического неудачника, не пожелавшего раскрыть рот без этой меры последнего увещевания.
Заказчик прихлебывал рейнское вино позапрошлогоднего розлива (ох, как оно было уместно здесь!), разглядывал на стенах портреты членов Правительствующего Сената и размышлял, в каком чине он сам и кто в таком случае его собеседник, который должен был прибыть с минуты на минуту. Себя Заказчик считал титулярным советником. Его же собеседник был, как минимум, генерал-прокурор. А встретиться они были должны, чтобы решить судьбу одного бесхозного королевства Северной столицы.
Еще три года назад «Транскросс» был обычным полуразваленным питерским предприятием, державшимся на плаву лишь благодаря остаткам былой роскоши старого госпредприятия, в результате акционирования которого и родилась новая фирма. Некоторое время положение кое-как спасали умело выклянчиваемые у правительства кредиты. Потом и они кончились. Однако новый Генеральный директор Даутов оказался способен на большее, чем перманентное обивание московских порогов. Конечно, дело было не только в его деловых качествах. Все больше западных партнеров убеждалось, что гражданская война в России так и не началась, волки по улицам не бегают и наращивали обороты. Все больше грузов пересекали финскую границу. Вот тут-то и стало ясно, что значит быть хозяином чуть ли не самого мощного городского транспортного предприятия. И, благодаря стараниям Даутова, немалая часть товаров, проникавших в Россию через «окно Петра», перевозилась именно трейлерами акционированного «Транскросса».
Однако, Москва, как известно, город очень ревнивый. Она всегда внимательно следит за любыми финансовыми успехами. И вот, партнеры из солидных столичных банков (там Даутову одно время приходилось бывать чаще, чем в Доме правительства) задумались: не лучше ли будет для всех, если «Транскросс» перейдет под московский контроль? Хотя, если говорить, положа руку на сердце, столь лакомый кусок привлекал не только банкиров — и без них охотников получать «дольку» от транспортников было предостаточно.
Самая трудная работа выпала на Заказчика. Он должен был произвести необходимую работу, по окончанию которой передать московским покровителям контрольный пакет акций «Транскросса». Правда, Заказчика не посвятили в эти тонкости, и он одно время надеялся откупиться от москвичей за грезившееся руководящее кресло только долей «черного нала». «А там видно будет. Москва далеко, а фирма — у меня под рукой», — думал он. Но как бы то ни было, а дело уже наполовину свершилось: железная рука Даутова разжалась, очень аппетитные акции лежали на полу. Теперь оставалось их поскорее поднять, не допустив при этом ошибки, чтобы не дай Бог, не пришлось начинать игру с самого начала, неся, как говорится, огромные потери в живой силе и средствах.
Заказчик так до конца и не понял, почему он называет своего московского партнера «Карабасом». Никакой бороды тот не носил, живот всегда подтянут, да и сам он, тихий, в неброском деловом костюмчике от Дошена, напоминал, скорее Дуремара, бросившего своих пиявок и устроившегося работать простым клерком.
И все же это был Карабас. Беспощадный владелец кукольного театра, сумевший заставить играть своих актеров без ниток так, как если бы речь шла о заурядных марионетках. Сейчас одной из таких марионеток был Заказчик. Пару раз он, даже, задумывался: правильно ли поступил, назвавшись груздем? Но приходилось лезть.
Карабас, хотя выбрался в столицу из Питера, возвращался к родным Пенатам не очень часто и приезжал без особой помпы. Но Заказчик знал: путешествовать по городу в его «лимузине» было гораздо безопаснее, чем в автомобиле губернатора или, тем более, покойного вице-губернатора, неосмотрительно закусившего удила на ниве приватизации. Любые «хвосты» и «наружка» отрезались сразу. Работу выполняла особая команда специалистов, и можно было быть уверенным: куда бы ни направлялся столичный гость, ни на одной из улиц он не встретит ничего, что могло ему как-нибудь угрожать…
«Долго будет жить», — подумал Заказчик, ибо мысли о Карабасе были прерваны появлением его самого.
Москвич по примеру питерского собеседника заказал белого вина, а также плату из рыбы. По прежнему опыту Заказчик знал, что он ничего есть во время беседы не будет, а только поковыряет вилкой блюдо, лишь изредка облизывая ее острие.
— Как успехи? — Карабас выглядел участливо.
— Все идет согласно графику. Положительное решение суда я обеспечил. Оно будет вынесено сразу же, как это станет возможным. После чего Даутовское наследство переходит нам, совету директоров «Транскросса». Ну а дальше, я приступлю к интенсивной работе с компаньонами.
Много из чего, что сейчас Заказчик говорил Карабасу, он никогда не произнес бы в каком угодно кабаке. Но «Застенок» всегда слыл надежным заведением, Заказчик сам контролировал предварительный осмотр. А главное, осмотр провели и люди Карабаса. Из этого следовало, что разговор здесь был безопасен, как если бы собеседники вышли на океанском катере «Формула-1» на фарватер Финского залива.
— Я надеюсь, что работа будет завершена достаточно быстро, за пару месяцев. Но мне не нравится то, что вы понимаете под словами «интенсивная работа». Пока у вас было очень низкое КПД. Вам требовалось взять под контроль приемную дочь Даутова, после чего с ним можно было бы вести переговоры о его выходе из игры.
— Мы взяли ее…
— Но какой ценой? Первый раз ваши силовики устроили вестерн в центре Питера со стрельбой и трупом. Девчонка ускользнула. Потом они промахнулись опять. В следующий раз прихватили постороннюю девицу и убили ни за что, ни про что…
— Как свидетельницу. — Вставил Заказчик.
— Не как свидетельницу, а просто ради развлечения. Я даже в курсе, какие развлечения имели место.
«Нет, действительно все знают, сволочи, — подумал Заказчик. — Видно кто-то из наших сливает информацию.»
— Перед тем, как вы отправились во Францию, я предложил заменить ваших сексуально озабоченных костоломов профессионалами, которые занимаются любовью только в свободное от работы время. Вы сказали, что ваши люди учли ошибки. К сожалению, их хватило только на первую часть операции. А потом, когда девчонка была у них в лапах, они расслабились и позволили противнику начать контригру. В результате, потеряли убитыми и покалеченными половину личного состава, причем не только с Божьей, но и с вашей личной помощью, переполошили все Лазурное побережье. Справься девчонка с управлением — не знаю, как ваши люди выпутались бы из этой истории. И вообще, выбрались из Франции. В итоге же, единственными экспертами, получившими доступ к ее телу, оказались местные крабы. А проблем прибавилось. Далее: Ваше счастье, что питерская реакция на сообщение из Франции оказалось именно такой, как мы планировали. И медицина, благодаря принятым нами мерам, была бессильна. Если бы девчонка осталась на дне, а Даутов — живым, нам бы пришлось искать здесь другого сотрудника.
«А прежнего — перемолоть на «Вискас», как носителя особо ценной информации», — подумал Заказчик.
— Возвращаюсь к интенсивной работе. Вы должны собрать акции ваших партнеров в своем кармане. Но сезон нелимитированных отстрелов пора закрывать. Только тогда можно гарантировать, что работа будущего руководителя и хозяина фирмы будет успешна. Не забывайте: ваш арест и даже трехдневное пребывание в изоляторе нанесут удар по престижу нескольких важных персон, причем на самом высоком уровне. Поэтому работайте не пачкаясь. Если нужны дополнительные средства, не стесняясь, обращайтесь по известному вам адресу.
После этого Карабас около минуты удостаивал тарелку своим вниманием. Заказчик не выдержав гнетущего поскрябывания вилкой по полупустой тарелке, обратился к собеседнику.
— Но, я надеюсь, наш негласный договор в целом остается в силе?
Карабас оценивающе посмотрел на визави, аккуратно пережевав очередной кусочек рыбы, и выдержав еще немного паузу, изрек:
— Будет так: нам — акции, вам — управление фирмой и даутовские счета. Но для этого работа должна быть сделана быстро. И чисто… Что, вы не согласны с этим предложением после всех неприятностей, которые мы получили в результате «французской» эпопеи?..
Заказчику ничего не оставалось, как покорно выдохнуть: «Согласен».
Через четверть часа по завершению разговора с Карабасом, Заказчик мчался в кафе «Анка», на следующую встречу.
По замыслу владельцев, «Анка» должна была представлять собой нечто среднее, между чапаевским штабом и походным лагерем махновцев. Со стен свешивались пулеметные ленты, колеса от тачанок, декоративные сабли. Грубые столы напоминали обрубки деревьев. Разумеется, здесь и курили, и орали, и гремела музыка. Такая атмосфера казалась Заказчику привычней и родней еле различимых шорохов «Застенка», хотя и здесь тоже можно было поговорить о чем угодно, а заодно выпить, и поесть.
Борис в углу прихлебывал пиво большими глотками и о чем-то говорил с двумя бритоголовыми ребятами. Увидев Заказчика, он сделал незаметный знак, и оба парня пересели за соседний столик.
— Привет Боря. Какое здесь сегодня дежурное блюдо?
— «Пухлые щечки» под майнезом.
— Отлично. Наташа, привет. «Щечки» и два «Невских».
Это заведение особенно нравилось Заказчику тем, что здесь можно было и жрать, и болтать одновременно. Поэтому, уже через две минуты он уминал фирменный бифштекс и обсуждал с Борисом последние новости.
— Видел я Карабаса. Слышишь, Боб, он нами недоволен. Говорит, что шума и трупов оставляем после себя больше, чем надо.
— Он посоветовал, как можно обойтись без этого?
— Нет, конечно. Мы должны придумать сами, как взять акции без трупов.
— Этот чудак, что ли не понимает, что козлы из «Транскросса» будут держаться за них, пока живы?
Заказчик доел последний кусок бифштекса и залил его пивом.
— Боб, у меня начинает возникать идея. Трупы будут. Но делать их станем не мы.
— Не понял.
— И правильно. Потом поймешь. От тебя потребуется только небольшое техническое обеспечение.
— Хорошо если и вправду небольшое. А то мне, после того, как вернулся из Ниццы, нужен отдых. Там я набегался до фига.
Наташка принесла еще пива.
— Кстати, — сказал Борис, — неприятные новости. Помнишь того сыскаря, который обслуживал «Транскросс»? Еще его фамилия простенькая такая — Иванов?
Заказчик кивнул.
— Он начал копать вокруг меня.
— Источник информации?
— Браток по кличке «Слон». Иванов упек его в «Кресты», причем как-то подставив хитрожопо. Я до конца не понял, как он вляпался, но одно уяснил: Слона держали за яйца и спрашивали: кто охотился на девчонку Даутова.
— В фирме никаких санкций Иванову и его конторе не давали. Я попробую поговорить с исполнительным директором Неврюковым и мы окончательно отлучим этого ковбоя от «Транскросса».
— А я присмотрю за ним здесь.
— Смотри. Но без согласования со мной ничего не делай. Не надо разбрасывать много трупов…
Когда, распрощавшись с Борисом, Заказчик поехал договариваться с Неврюковым, то еще раз вспомнил неприятный разговор с Карабасом и понял, что тот был прав: слишком много проколов допущено. Слишком. Только виноват в них по большей части именно Бригадир. Это его браткам зачем-то понадобилось хватать постороннюю девушку и убивать ее; это именно они, нарушив все возможные указания, упустили падчерицу Даутова с охранником. И из-за этого разгильдяйства теперь возникли проблемы. Правда, с наиболее тупыми быками удалось разобраться еще там, во Франции, куда Заказчик ненадолго заезжал из соседней Испании. Но остался Бригадир. И с ним тоже надо разбираться, несмотря ни на какие дружеские отношения.
— Он же сам подписал себе приговор, рассказав про Слона, — думал заказчик, — если возьмут Боба — он обязательно расколется. Придется сделать, чтобы его не взяли. Но не сегодня, а чуть позднее…
Бригадир, оставшись один в «Анке», тоже призадумался. Дело принимало дурной оборот: «беловоротничковые» москвичи зашевелились, наехали на Заказчика, обвинив его в промашках. Но стрелочником придется быть ему — Бригадиру. Сделал свое дело — спасибо, встретимся на том свете. Борис почти не сомневался, что Заказчик от него избавится при первом же удобном случае.
— Только не сейчас, — думал он, — пока я еще нужен. Поэтому нужно где-то срочно срубить «бабок» и валить отсюда, пока все не успокоится. Да-да — валить. Хоть в ту же Сибирь. Заказчики и там найдутся. Но сначала — «зачистить» сыскаря — от него действительно слишком много может возникнуть проблем.
Обсуждая с владельцем уютного ресторанчика ассортимент блюд, которые должны быть на столе у молодоженов, заказчик — Александр Дмитриевич Куценко хотел сделать им еще один подарок. Но загвоздка была в том, что агентство недвижимости, рекомендованное директором как «очень надежное», по сути «кинуло» члена совета директоров «Транскросса».
Сначала все шло гладко: тетечка-хозяйка заветного жилья обратилась к риэлтерам с просьбой помочь поскорее продать квартиру, дескать, надо уезжать на Север к мужу. Квартиру живо проверили через подкармливаемых агентством чиновников из жилищных органов, она оказалась чистая, то есть без прописанных детей, зеков и предшествующих перекупок, за которыми может скрываться не один труп. Обрадованные агенты, естественно, раскрутили клиентку по полной программе, сбив первоначальную цену чуть ли не в полтора раза, но, заверив, что есть покупатель давно мечтающий именно о таком жилье. «Только денег у него недостает», — пояснили заказчице. Она, скрепя сердце, согласилась продать квартиру дешевле.
Ударили по рукам и уже радостная племянница Куценко готова подписать у нотариуса договор купли-продажи. Но тут Александр Дмитриевич решил сэкономить, заявив, что квартира покупается по балансовой стоимости, а не по превышающей ее в несколько раз рыночной. «Какая разница, — думал Куценко, — какую сумму указывать? — Только на пошлину разоряться не хватало»!
Деньги в баксах были даны представителю агентства, который, отложив в свой карман приличные комиссионные, заплатил остальное продавщице и та уехала в неизвестном направлении. Но когда племянница Куценко хотела въехать в новую квартиру, то застала там постороннюю женщину, заявившую, что она, дескать, хозяйка, а паспорт у нее был украден, о чем сегодня сделано заявление в милицию.
Куценко бросился в агентство, но там ему сказали, что ничего не знают, так как выступали только посредниками в оформлении сделки, а проверять ее «чистоту» не обязаны. Нотариус тоже послала недавних клиентов подальше, заявив, что если и допустила ошибку, то готова возместить лишь стоимость квартиры, указанную в договоре, да и то через суд.
Милиция, как это ни странно, умудрилась задержать мошенницу, но с той вообще не было смысла разговаривать. Тетка утверждала, что паспорт случайно нашла, денег у нее нет, а те жалкие крохи, которые она получила по договору, давно проедены.
Тогда Куценко и предъявил претензии директору ресторана, рекомендовавшего столь непорядочное агентство недвижимости.
— Ты говорил, что они люди нормальные, — выговаривал Александр Дмитриевич, придя в ресторан, — значит, отвечай за свой базар, деньги с тебя.
— Да я и так попытался с ними поговорить, — лепетал директор, — но они только обещают…
— Это — твои проблемы. Сказано же, что деньги с тебя. А если в этом агентстве все такие тупорылые — решай свои проблемы сам. Можешь хоть гранату им в окно кинуть с моим большим приветом. А не поймут — тогда еще подумаем. И учти, дважды я рекомендации не повторяю, — на прощание бросил Куценко.
Конечно, про гранату было сказано сгоряча, хотя некоторым скотам что-то подобное не помешало. В последнее время у Александра Дмитриевича появился очень большой зуб на некоторых знакомых.
— Очень жаль, Глеб Игоревич, но, к сожалению, кажется, вы правы: после смерти Анатолия Семеновича в «Транскроссе» проблем, которые бы надо решать сыскарям, больше нет. Только, знаете, мы как врачи, радующиеся, что в их услугах пациент больше не нуждается и думающие при этом: «только бы опять не заболел». Поэтому, не обессудьте, а визитку с нашим дежурным телефоном я все же оставлю, хотя надеюсь, что у вас все будет нормально. Всего доброго…
Арчи положил на директорский стол визитную карточку, вежливо улыбнулся, попрощался с Неврюковым и вышел из его кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь.
Только отъехав подальше от «Транскросса», глава сыскного агентства позволил себе расслабиться. Выругавшись, он высказал сидевшему за рулем коллеге, с которым был знаком еще с доперестроечных времен, по уголовному розыску, все, что думал о «Транскроссе» и его владельцах.
— А этот… То ли чудаком прикидывается, то ли правда форменный чудак с другой буквы. Думает, раз временно занял начальский кабинет, так теперь все путем будет. Фигушки. Послушай, Юр, раз Неврюков намерен подольше задержаться в кресле исполнительного директора, какого черта ему отказываться от наших услуг? Ведь договор-то у нас с «Транскроссом» плевый: без их команды мы никуда лезть не должны. За все работы заказчики платят по отдельному тарифу. А может, они пронюхали что-нибудь?
Юра или, более официально, Юрий Александрович, до пенсии проторчал в операх и не дослужился до начальских мест из-за слишком прямого характера. Подумав, он ответил, что по идее «засветиться» наружка не должна — ребята толковые. Но если у кого-то из «транскроссовцев» рыло в пуху, причем, по любой причине, могли возникнуть накладки.
— Давай-ка, еще раз проверим этого Неврюкова. Ведь он явно под чью-то дудку пляшет или задумал повести собственную игру. С чего бы он решил нас спихнуть куда подальше? Ты говорил, что у тебя был контакт с секретаршей. Ну и — флаг в руки. Иди к ней «в засаду» на ночь, глядишь, что прояснится.
— Я в таких контактах разборчив, а девчонку уволили чуть ли не на следующий день после смерти шефа, — огрызнулся Арчи, — ты сам это должен знать. И, скажи на милость, не ты ли крик поднял, когда я хотел пристроить ее к нам диспетчером на телефон?
— Я. И, кстати, правильно. — Меньше шансов на утечку информации. А вот кто должен был подумать еще тогда о проверке обстоятельств увольнения? Ты знаешь, чья это была идея?.. — То-то же. Поэтому, Коля, надо еще раз осторожно разобраться в этом даутовском гадюшнике. И злость на мне из-за всяких придурков и девчонок срывать не надо, лучше бы радовался — человек перед тобой раскрылся, можно сказать, а ты: «чуда-ак»…
Арчи понимал, что коллега прав, поэтому промолчал, и сыщики продолжили свой путь.
А исполнительный директор «Транскросса» Глеб Игоревич Неврюков в это время докладывал кому-то по телефону.
— Нет, все было сделано, как надо. Я просто сказал, что у нас сложная ситуация с деньгами… Взял визитку… Обещал, что при случае обращусь именно к ним… Спасибо. До свидания.
Неврюков повесил трубку и смахнул со лба бисеренки пота. Он понимал, что кресло руководителя фирмы под ним весьма непрочно и, когда будет решен вопрос о судьбе акций Даутова, уютный кабинет может занять другой человек, хапнувший контрольный пакет.
— «Хапнувший»? — Вдруг озарило Глеба Игоревича. — А ведь акции еще ничьи. Получить их должен именно я. И только я. Тогда с остальными можно будет говорить иначе… Ой, совсем забыл, мне же нужно еще позвонить…
И Неврюков начал торопливо набирать номер своего адвоката.
Идея, подсказанная Глебу Игоревичу «карманным» юристом, была рискованная, но интересная. Для ее осуществления, правда, требовались некоторые средства и, главное, расторопность. Неврюков должен после сбора всех документов, касающихся смерти Нины Климовой, первым прийти в суд и действовать только от собственного имени. Пока другие акционеры ругаются, споря о еще неполученных долях в наследственной массе, он успеет получить нужное судебное решение.
Юрист также разъяснил Глебу Игоревичу, что нотариус не обязан бегать, выясняя, сколько наследников имеется у покойного. Кто обратится в течение полугода после смерти за получением наследства — с теми и будут разбираться. А члены совета директоров «Транскросса» не оставили заявления в нотариальной конторе, что претендуют на наследство Даутова.
— Да мало ли, что старушонка вам показалась взбалмошной, — втолковывал адвокат, — заявление все равно следовало подать. Теперь, если хотите получить акции, постарайтесь не напоминать друзьям об этом. Когда время придет, нотариуса мы в отпуск отправим — это моя проблема, выходы на нее найдем. А другой нотариус в той же конторе ни о чем и подозревать не будет. Или, еще лучше, будет знать, что ему надо сделать. За пару дней до истечения шестимесячного срока со дня смерти вашего патрона вы подадите заявление о намерении вступить в права наследования, а сами — быстро в суд. Там признают падчерицу Даутова умершей, скажем, через шесть месяцев и один день после ее исчезновения, еще через десять дней вы, Глеб Игоревич, получите решение этого суда и благополучно оформите у нотариуса свои права.
Внимательно смотря на непонятливого клиента, будто желая удостоверится, что тот правильно понимает, адвокат продолжал:
— Здесь есть, конечно, нюансы. Остальные акционеры тоже попытаются установить факт смерти через суд, а потом — идти к нотариусу. Если какой-нибудь умник не подскажет, что это следует сделать раньше. Но, если вам удастся решить вопрос с судьей, они опоздают. Потом все, теоретически, можно будет оспорить, но ведь вам не обязательно иметь полный пакет акций? — Часть можно подарить какой-нибудь «неформальной» структуре, которая вроде третейского суда поможет решить проблемы с остальными претендентами. Победителей не судят, не правда ли?..
Затем адвокат еще некоторое время распинался о том, что стопроцентной гарантии в успехе дать не может даже Господь Бог, многое будет зависеть от самого Глеба Игоревича… Разговор кончился тем, что хитрый поверенный распрощался с клиентом, засовывая в свой пиджак пачку стодолларовых купюр, а сам Неврюков остался мечтать, как же он распорядится будущим богатством.
Будь исполнительный директор «Транскросса» более разумным человеком — он никогда не подписался бы на подобную авантюру и навсегда расстался бы с юристом, предложившим ее: слишком много недоработок было в задумываемой операции, слишком далека она от действительно правового решения. Разве можно рассчитывать на множество всяких «но» и «вдруг»: вдруг другие акционеры тоже обратятся своевременно в суд и к нотариусу? Вдруг не удастся договорится с судьей, среди которых далеко не все взяточники, тем более, что в отличие от непутевого советчика, судьи прекрасно знают: объявить гражданина умершим и установить факт, «имеющий юридическое значение» — две разные вещи? Вдруг «свой» нотариус откажется выдавать свидетельство о наследовании, опасаясь расстаться с лицензией? Вдруг…
На самом деле любой из претендентов на наследство запросто бы оспорил решение, на которое так уповал адвокат. И даже так называемые «неформальные» структуры никакими силами было бы не заставить ввязаться в дело, пока оно рассматривается с помощью юристов. Любая братва сказала бы просителю, мол, у тебя был выбор, но ты решаешь по закону, а не по понятиям — так по закону и решай. Вот, если суд выиграешь — договоримся о помощи, а нет — поговорим с твоими противниками, глядишь, им тоже помощь потребуется. Известно: где кончается право — начинается беспредел, стоимость которому подчас — жизнь. Однако Неврюков легкомысленно забыл про это.
Не знал про это и адвокат Глеба Игоревича. Он недавно окончил негосударственный вуз, ранее выпускавший плясунов и по недоразумению, а скорее, из-за пронырливости ректора получивший право штамповать юристов. Если в госуниверситете профессоров — докторов юридических наук легче было считать десятками, то в вузе нашего адвоката профессорские места раздавались по признаку занимаемой должности. Некоторые профессоры успели опубликовать, дай Бог, по одной — две работы, да и то в сомнительных многотиражках, в то время, как юридический факультет Санкт-Петербургского государственного университета входит в десятку известнейших юридических факультетов мира. Ректор вуза, где некогда учился адвокат Неврюкова, старательно пускал гражданам пыль в глаза, появляясь на многочисленных презентациях, оплачивая заказные публикации, в которых его, молодящегося заморыша, титуловали, то «жуиром», то «дон Жуаном». Иногда он пытался безуспешно судиться с непокорной прессой, но кроме конфузов, связанных с правовой безграмотностью лиц, составлявших иски, из этого ничего не получалось.
Все это Неврюков не знал или не пожелал придать значения. Но не знал он и то, что весь разговор с напыщенным адвокатом старательно записывался на два магнитофона. Заказчики этих записей общих дел не имели и никогда не общались друг с другом. Когда расшифрованную запись беседы положили на стол Арчи, тот, прочитав ее, лишь сухо усмехнулся. Но подобные листы оказались еще у одного заказчика, обо всей деятельности которого сыщик не знал. Заказчик тоже прочитал бумаги и задумчиво процитировал: «Есть человек — есть проблемы…». Потом резко встал, забрал бумаги и вышел из комнаты…
Глава 6. Презерватив для убийства
На фотографии был мужчина лет явно более тридцати, с волевым, усталым лицом. Над правой бровью белел шрам. Судя по взгляду мужчины, он не знал, что его собираются снимать. Такие волевые лица запоминаются сразу, без напряга. На обратной стороне карандашом был написан адрес. Анохину оставалась самая малость: вспомнить, откуда у него оказалась фотография и затем она нужна?
Боль на минуту отпустила голову и Анохин наконец вспомнил — этого мужчину он должен застрелить сегодня вечером. На всякий случай, он сунул руку в сумку. Там лежал пистолет «Макаров». Значит все действительно так.
Сознание начало проясняться. Анохин оглянулся по сторонам. Это была обычная дерьмовая круглосуточная забегаловка, неудачная отечественная пародия на «Макдонольдс», с пережаренными куриными окорочками, жидким кофе и разливным пивом комбината «Степан Разин». На столике перед Анохиным стоял пустой пластиковый стакан. Значит он недавно пил. А потом — уснул. Сколько же сейчас времени? У часов давно порвался браслет, а проблемы последних недель были такие — не до браслета. Часам полагалось валяться на дне сумки. Анохин открыл ее пошире, пытаясь найти злополучный хронометр. Голова прояснилась окончательно, но руки все еще копошились среди грязного белья, каких-то пакетов и прочей дряни, как в замедленном кино…
— Эй мужик, сюда приносить нельзя.
Анохин даже не поднял голову. В такие часы его сознание становилось особо восприимчивым к окружающему миру и он понял, что голос принадлежит высокому парню в грязной джинсовке, сидевшему у входа в заведение. В обязанности секьюрити-вышибалы входило не позволять окрестным бомжам напиваться за столиками закусочной принесенной водкой. За одного из бродяг, вышибала и принял Анохина.
— Потерял пузырь, что ли? Дай, найду.
Охранник склонился над сумкой Анохина, рассчитывая увидеть лимонадную бутыль, в которую областные водочные заводы разливают напитки «смерть-твоим-печенкам». Такие бутылки охранник отнимал и уносил в подсобку: вдруг когда-нибудь понадобится растворитель. Однако, на этот раз в сумке пузыря не было. Там поблескивал пистолет. Причем боевой, охранник немного понимал в таких вещах.
Анохин наконец поднял голову и взглянул в глаза вышибале. Тот отшатнулся. Два литра халявного пива, выпитого им совсем недавно, казалось, расширили желудок и сдавили сердце. Охраннику захотелось сесть. А еще лучше отойти на десять шагов. Просто, оказаться за стенами заведения. Но он остался на месте. Парень, сидевший за столом, продолжал вглядываться в глаза вышибале. А его правая рука все еще шарила в сумке.
Наконец он медленно, почти тягуче спросил:
— Который час?
Охраннику показалось, что если он быстро не ответит, то может произойти непоправимая неприятность: парень просто выпалит ему в грудь. Он взглянул на свою толстую волосатую руку. Часов на ней не было — снял, дурак, как же быть? Но тут же вспомнил и перевел взгляд на стену, где слева от грифельной доски с выведенными мелом ценами закусок, тикало блюдце дешевых офисных часов.
— Половина пятого.
Анохин еще раз внимательно посмотрел на охранника и спросил:
— Дня или ночи?
— Дня, дня, — торопливо ответил вышибала.
И снова они смотрели друг другу в глаза. Наконец охранник сказал:
— Я пойду.
— Да, — Анохин машинально кивнул головой. И снова начал шарить в сумке.
«Позвонить по 02, - думал вышибала, севший на свой табурет при входе, — нет, лишний раз с ментами лучше не связываться. А парень сейчас уйдет. Но что с ним такое? Не тяжелый бодун. И не травка. Что-то посерьезней. Скорей бы уходил».
Минут через пять, казалось, услышав мысли охранника, парень медленно встал и двинулся к выходу. Его пошатывало из стороны в сторону, лицо было бледным и покрыто большими красными пятнами. Когда он был рядом, вышибала присмотрелся к его когда-то бежевой рубахе. Рукав был тщательно застегнут, но в одном месте разошелся по шву. Приглядевшись, охранник увидел несколько отметин, как будто парень, месяц подряд, целыми днями лежал под капельницей.
«А ведь я сам бы мог в таком буфете работать, — равнодушно подумал проходивший мимо Анохин, — и все было бы в порядке. Сидел бы как этот мужик, попивал пивко литрами, щупал иногда девочек за стойкой, получал триста баксов в месяц — и никаких проблем.
Анохину было обидно вдвойне, ибо он действительно мог устроиться на такую непыльную работенку. Но он предпочел более веселый вариант.
Виктору Анохину, родившемуся в небольшой деревушке под Вологдой, крупно повезло. Одни его сверстники спились после армии, другие — до. Он же, вернувшись из Питера с погонами младшего сержанта внутренних войск, устроился работать в местную милицию. Парень красивый, видный, с такого хоть делай фотографии для плакатов: «Моя меня бережет».
Потом в его жизни случилась первая неприятность. Как-то ночью возле недавно открытого кабака патруль остановил группу ребятишек. Пацаны понимали: даже если ты по жизни хам, с дядей милиционером надо быть вежливым. Но один паренек решил, что команда «лицом к стене!» к нему не относится. Он заявил Анохину, что такие шестерки в форме для него двор метут и нетвердым движением руки сбил с милиционера фуражку. Она упала в лужу. Как на беду, у Виктора было дрянное настроение и он немного расслабился: двое товарищей с трудом оттащили его от лежащего паренька. Конечно, Анохин сволочью не был, потом почувствовал даже некоторое угрызение совести и сам вызвал «скорую» в отделение (разумеется, составив с помощью остальной повязанной компании протокол, в котором говорилось, что парень сам напал на милиционера и тот действовал в состоянии необходимой обороны). Через два дня Анохина вызвал начальник РУВД. Избитый нахал оказался сыном депутата местного законодательного собрания, который всегда выступал в защиту интересов родной милиции и, кроме того, оказывал ей спонсорскую помощь из своих честных капиталов. Депутат готов забыть эту неприятную историю и не доводить дело до суда, но при условии: ни он, ни его сын, когда поправится, не увидят больше в Вологде милиционера Виктора Анохина. А заодно мечтают узнать, что Анохин больше не имеет отношения к системе МВД.
— Сволочь. — Констатировал майор как бы в сторону, не глядя на Анохина. — Сволочь, но нам еще пригодится. И не раз.
К сожалению, эти слова к Анохину не относились. Майор взглянул уже на него чуть ли не с отцовской нежностью: «Так вот, Витя, получилось. Отдел кадров работает до пяти»…
В городе остаться не удалось. Неделю спустя на улице его остановили бывшие сослуживцы и намекнули, что до Анохина, снявшего форму, депутат все равно доберется, уже частным образом. Анохин сел на поезд — и в Питер. Еще после армии он подумывал остаться там: устроиться охранять какой-нибудь ресторанчик. Но вернулся домой. Теперь же настала пора воплотить мечту.
Друг Сашка, осевший в Северной столице, сказал, что бар за 300–400 долларов в месяц, плюс мелкие удовольствия за счет заведения, отыскать можно. Но он сам сейчас секьюрити в модном найт-клубе. Там и денег побольше, и, главное, веселей. «Скажешь в любом кабаке — я в «Дыре» охранником работаю, — так на тебе будут девки гирляндами висеть: «своди на халяву». Ты быстро сдашь экзамен по профессию секс-дегустатор».
Анохин стал охранять «Дыру» и занятие это ему нравилось чрезвычайно. Место было приличное, даже бандюки приезжали сюда не на разборки, а просто оттянуться под программы двух самых модных ди-джеев Белки и Стрелки. А в основном же «Дыру» посещал отвязный молодняк, которому непременно надо было потратить за ночь сотню-другую баксов. Анохин сперва обалдевал от грохота и разноцветного дыма, но месяца два спустя уже кое в чем рубил и знал, что Алена из группы «Пеп-Си» любит солиста из «Текиладжазз», а хит группы «Sim & sebastian» значит не что иное, как «Заткнись и трахайся». Узнал он также, что кроме книги рекордов есть еще и пиво «Гиннесс», а коньяк и виски надо пить только маленькими глотками.
Но для части посетителей пива и виски было мало. Наблюдать за этой категорией и не позволять им употреблять свой кайф на территории клуба входило в прямые обязанности Анохина. Правда, Сашок сразу дал ему необходимый комментарий.
— Видишь, там в углу сидит мужик, похожий на Челентано. Он тут не оттягивается, а работает. У него можно взять героин и ЛСД… Почему его не вяжем? Один из наших так и сделал. «Челентано» через неделю вышел под залог, а тот парень… Короче, ты на его место поступил. Сечешь?
— Что же делать? — Вологодский парень был ошарашен. — Ведь директор говорил, что здесь наркотики употреблять нельзя.
— А он их и не употребляет. Надо брать его клиентов. Ты присматривай, кто с ним долго рядом сидит, а потом идет в сортир. Запор на кабинках специально подразвинчен, так что войдешь без помехи. Если человек просто на унитазе тужится — извинись, пообещай коктейль за счет заведения. Но от нашего Челентано никто просто так в туалет не уходит, запомни.
Анохин запомнил. Пару раз за ночь он врывался в сортир и вырывал шприц из рук очередного молокососа, приготовившегося вкусить порцию дури. Согласно инструкции, трофей он относил в кабинет исполнительного директора, наркомана же подводил к выходу и вышибал из «Дыры» добротным профессиональным пинком.
Долгое время Анохин не мог понять этот странный питерский молодняк. «Ну, все же тут есть. И пиво десяти сортов, и водка шести, и коктейлей, то ли тридцать, то ли сорок. Даже какой-то арманьяк. Так зачем они колятся и глотают»? В армии Виктору приходилось пару раз курить анашу, но ему не понравилось и он решил: хорошая водяра всегда лучше. Однажды, вытащив из кабинки очередного парнишку в дорогой, но заблеванной рубашке, Анохин решил провести воспитательную беседу.
— И чего ты этим дерьмом занимаешься?
— А ты сам пробовал? — Огрызнулся парнишка.
Разумеется, такая наглость сделала последующий пинок особенно мощным, но Виктор призадумался. И в следующий раз послесортирная программа оказалась сокращенной: наркоман вылетел из клуба, а его шприц Анохин притащил в свою комнату, снимаемую неподалеку от «Дыры». Что-то Виктор вспомнил из фильмов, заодно вспомнил, как делают медсестры, нашел вену на локте, всадил с одного захода, сдуру попал, надавил и…
Очутился в той стране которая, оказывается, ждала его с детства, только он об этом совсем не знал. Какой-то парень со своим отцом валялись в его ногах приговаривая: «Мы твой двор подметать недостойны». Высокий офицерский чин уходил в отставку и говорил, что начальником Вологодского ГУВД может быть только Виктор Анохин. А красавица из черного «лимузина», раз за разом выходила к лучшему парню Вологды и Питера — Вите…
Потом пришлось вернуться. К продавленному дивану, аляповатым стульям и прочим аксессуарам дешевой меблировки. В комнате было темно, абажур давным-давно засидели мухи… Анохин понял, что с нетерпением ждет следующего дежурства, чтобы совершить очередную конфискацию. С той поры начальство его трофеев не видело. Сперва Анохин кололся дома. Позже понял насколько круче оттягиваться в клубе, под грохот, льющийся из колонок. Виктор специально прикрутил как следует одну из защелок на туалетной кабине, чтобы пользоваться ей безбоязненно. Наркоманом он себя не считал, ибо был уверен: все наркоманы — гомики и обязательно любят десятки групп с непонятными названиями на английском. Но даже такие не загибаются сразу. Он же, простой парень из простого северного русского города, просто решил посмотреть, чем в этом Вавилоне развлекается молодняк. Так взрослый дядя готов иногда вспомнить детство и попинать с пацанами мячик на пустыре.
Парень из простого русского города действительно оказался не чета полудохлым питерским наркоманам. Они, вводя отраву в и без того отравленный организм, проживают порой лет пять, а то и больше. А здоровому отставному менту Анохину хватило года. Начальство долго не понимало, в чем дело. Затем (Анохин был уже состоянии, когда не помнят, что делают с родной тушей) напарник Сашок расстегнул ему манжеты, закатал рукава и показал директору левый локоть друга. Тот грустно вздохнул, что-то открыл, что-то вычеркнул, распорядился вызвать клубную машину, заявив Сашку: «Еще раз приведешь такого — вылетишь сам»…
Отходняк начался у Анохина в его комнате, на привычном диване. Сначала он удивился: еще темно, почему же я не на работе. Включив свет, он обнаружил на столе свою трудовую книжку, пачку денег и короткую записку. В ней сообщалось, что с охранником Анохиным поступили гораздо лучше, чем он того заслуживал, а также предлагалось пересмотреть взгляды на жизнь.
В этот же день Виктор устроился грузчиком-вышибалой в торговый павильон возле Правобережного рынка. Ему надо было таскать ящики с товаром и укрощать особо наглых покупателей. На этой работе платили меньше, а главное — не у кого было отнимать шприцы и ампулы. Однако Анохин быстро нашел тех, у кого можно было купить такую же ампулу за наличку. Конечно, он понял сразу, Правобережный рынок — не уровень клубного Челентано, качество товара на порядок ниже. Кроме того, Анохина пару раз откровенно кидали, подсовывая такую дрянь, от которой более слабый парень сразу попал бы на койку. Но, к сожалению, бывший вологодский милиционер, привык все переносить на ногах, не замечая, как все рушится и перемалывается внутри.
Девочки, которых он отныне не мог сводить в «Дыру», поопали с него как листья с осенней осинки. Даша напоследок скаламбурила, мол, с таким кавалером и в простую дыру сунуться стыдно. Прежние друзья тоже почти не встречались: у них были другие интересы и обычный водочный расслабон. За то появилась иная кампания — помятые, но понятливые люди, которым было знакомо и представимо все происходящее с Анохиным. Они могли и помочь советом, и продать пару порций в долг. Грузчику платили мало и долги росли.
Теперь ему уже снились другие сны, более подвижные. Он непрерывно пинал кого-то ногами. То депутатского сынка, то его высокопоставленного папашу. Бил милицейское начальство, топтал директора клуба. Иногда приходилось топтать даже невинного Сашка. Пару раз Виктору предлагали сделать какое-то маленькое дело за очень большие деньги: отнести куда-то маленький пакетик, разумеется, не зная о содержимом. Но Виктор хорошо представлял, что это значит и не брался. Он уже начинал понимать, что с ним происходит. И все-таки, считал — бывшему менту работать наркокурьером — большое западло.
В один из дней, когда сознание Анохина можно было назвать относительно светлым, его завели в мелкую кафешку-шалманчик и совершенно серьезно спросили: когда он отдаст пятьсот баксов? Не дожидаясь ответа (а что отвечать?) добавили: «через неделю». Но, ни через неделю, ни через две, разумеется, никто пятьсот баксов не получил. У Анохина начались неприятности. Пару раз его били, не смертельно, конечно, ибо новым знакомым были нужны доллары, а не обработанный труп наркомана. Во второй раз, правда, сказали: «Парень, шутки кончились. Не отдашь деньги — все любители курить и ширяться в долг навсегда запомнят твой печальный образ».
Анохин продал старый комбайн «Панасоник», еще какие-то шмотки, купил (не у кредиторов) хорошую дозу и решил кайфануть, пока есть время. Теперь он жил в самом павильоне, ибо за комнату платить не мог. Однако время шло, доза кончалась, а за ним никто не приходил.
Наконец, в павильон заглянул веселый крепыш Славик, которому Виктор и был должен пятьсот баксовых. Славик всегда улыбался, даже когда кого-нибудь бил ногами, а его розовая морда напоминала личико поросенка из старого доброго мультика. Виктор внезапно понял, что этот жизнерадостный малый никогда не потреблял то, чем торговал. На этот раз Славик был веселее обычного.
— Привет Аношка-супервошка. Можешь меня поздравить. Я твой долг продал.
— Кому?
— А, уже забыл. Не знаю, кому ты нужен. Может, тебя раком поставят, может, на дачу отвезут, кроликов сторожить. Я, правда, тебе и черепах бы не доверил. Помнишь анекдот? Ха-ха-ха. Ну ладно. Мимо проезжал, заглянул. Попрощаться со старым клиентом.
Потрепав Виктора по щеке и что-то весело хрюкнув, Славик удалился.
Дальнейшие шаги Анохина отличались рационализмом. Он побросал в сумку свой хлам, после чего выгреб из кассы наличку (в этот момент зал был под его присмотром) и вышел на улицу. Однако гулял он не долго. Рядом остановилась «БМВ», из нее вышел парень с лошадиной мордой, встал перед Анохиным и участливо спросил:
— Мужик, у тебя уколоться не найдется?
Ошарашенный таким вопросом, Виктор стоял несколько секунд с открытым ртом. Прямо в рот ему и прыснули чем-то из баллончика, а заодно двинули по затылку. Анохин даже не понял: садится он, падает ли, что вообще с ним происходит… Когда он открыл глаза, то первой мыслью было: остался что-то должен «Дыре» и привезли туда. Вокруг — приятная полутьма, негромко играет приличная музыка, а главное — стойка бара, с десятками бутылок (большинство этикеток он уже успел забыть). Очень приличное заведение.
Что касается самого Анохина, то он лежал лицом на столе покрытом белой скатертью. Правда, непосредственно из-под его подбородка скатерть была вынута. Вокруг сидели пятеро крепких ребят и потягивали пиво из больших бокалов. Увидев, что Анохин очнулся, один подошел к нему, взял за шиворот, потрогал и опять усадил на стул. После этого он обратился к остальным.
— «Братва», да нас «кинули». Говорили: бывший мент, крутой секьюр… Это же доходяга из пятого блока санатория «Уголек». Кому такой нужен?
— Гриня, я знаю куда его девать. Мой друган стаффордов разводит для драк. Отвезти ему, пусть собачки свеженьким полакомятся.
— Димон, ты не понимаешь. Он же весь кайфом сочится. Песики после такого мясца без укола драться не будут. Ты хочешь всех собак у своего другана на иглу посадить?
Минуту-другую в кабаке стоял гогот. А парень, которого называли Максом, нагнулся к Виктору: «Ну что нам с тобой делать, вологодский ментяра? Ты даже собакам в миску не годишься». Виктор поднялся. Была бы на столе бутылка, он постарался бы разбить ее о чью-нибудь башку. Лишь бы все скорей кончилось.
— Мужики, делайте, что хотите, — с трудом прохрипел он, — я ваш. Только, не тяните, ладно?
Снова раздался смех. Но его оборвал чей-то голос, видимо бригадира.
— Кончай ржать, братва. Парень хотя и на игле, но не сачкует. Отвечать перед нами готов. Видно, деловой мужик, хотя и мент… Как тебя зовут?
— Витя.
— Слушай, Витя, ты мне нравишься все больше и больше. Я, человек не мелочный, слышишь Витюня? Считай, твой долг уже простил. И еще могу деньжат подкинуть. И кайфа. Только услуга за услугу. Надо одного козла завалить. Душная такая сволочь, наезжает на хороших людей, житья не дает. Объяснять тебе долго будет. Короче, сделаешь доброе дело и мы — друзья. Хочешь — будешь со мной работать, хочешь — уедешь в свою Вологду. Лады?
Анохин вспотел мгновенно, как это происходит только с наркоманами на предпоследней стадии. Противная влага скатывалась по телу, капала с век. Но бывший милиционер, наконец, понял, что ему сейчас предложили. Пойди туда — не знаю куда, убей того — не знаю кого. Интересно как: бомбой или пулей?
«Лучше было согласиться перенести пакетик с улицы на улицы. Правда, потом послали бы в другой город. Может, заставили бы наглотаться упаковками с героином. Сел бы по поганой статье. Все равно, было бы лучше. А чего сейчас-то дергаться? Послать их на…? Так они и вправду могут собакам скормить».
— Бригадир, — Анохин тихо обратился к собеседнику, стараясь подобрать наиболее подходящие слова, — скажи, а что это за мужик?
Бригадир внимательно посмотрел на Виктора. Его взгляд стал более грубым, так руки нежно поглаживавшие шею, слегка ее сдавливают.
— А какая тебе разница?
— Ну…, просто…, если козел — то стрелять приятней.
— Козел, большой козел, — успокоил бригадир. — Ну ладно, теперь к делу. Гляди на меня, не отворачивайся.
Виктор смотрел на бригадира и в этот момент кто-то сунул ему в руки тяжелый предмет. Несмело ощупав его, Анохин понял, что это «Макаров».
— Вынь магазин и вставь обратно.
Металл скользил в потных руках, но Анохин без труда справился с задачей.
— Навыки не утратил. Дай его мне.
Виктор протянул пистолет. Бригадир вынул магазин и вставил на его место другой, видимо, заряженный.
— Вот фотография. На обратной стороне адрес. Это на Петроградской, недалеко от улицы Мира, вход в парадную со двора.
— А квартира?
— Квартира тебе не нужна. Ты должен завалить его в парадняке. Домой приезжает к десяти. Менты по этому подъезду не шастают: мы проверили. Так что стереги его там с восьми часов. Козел себя считает самым крутым, по сторонам взглядом не шарит и подвохов не ждет. Так что завалить — плевое дело. Главное незаметно из окна выглядывай. Там хороший обзор, так что если не заснешь — увидишь издали. Перед тем как палить, натяни перчатку. Когда он свалится, добавь еще раз в башку. Обязательно добавь, если будет недостаточно — пошлю завтра переделывать в больницу. Когда отстреляешься — беги на Каменноостровский проспект. Там тебя подберем. Все понял?
— Понял, — ответил Анохин и в свою очередь внимательно посмотрел на бригадира, — можно мне сейчас…
Бригадир недоуменно взглянул на него, но тотчас все понял.
— Колян, подбери ему подходящую дозу.
Колян подобрал дозу, вколол. После этого Анохину дали чего-то выпить и он задремал. Еще он помнил, как его куда-то тащат, сажают в машину. Братва все шутила, подталкивала его локтями, говорили, как им потом будет хорошо с ним работать. Пока же его затащили в эту закусочную, посоветовали выпить пивка и ушли. На прощание велели выдвигаться на позицию часа через четыре. Было это еще днем, значит, оклемался он скоро. Что же касается часов, которых он так долго искал, что привлек внимание подозрительного охранника, то труд, потраченный на поиски, был тщетным. Ибо часы он потерял еще две недели назад.
Неподалеку попалось еще одно заведение. Анохин вошел и попросил сварить самый крепкий кофе, какой получится. Девочка за стойкой рассмотрела Виктора, хихикнула, но просьбу исполнила. Когда, сев за столик, он взглянул на нее, вертихвостка продолжала хихикать, говорила о чем-то подружке-посудомойке и время от времени осторожно показывала пальцем на клиента.
После кофе стало еще легче. Анохин даже начал думать о происходящем.
Конечно, пистолет ему дали паленый. Неизвестно с какого он дела, но с номером и очевидно в розыске. Из такого лучше всего пальнуть один раз. И оставить возле трупа, как бросают использованный презерватив на месте одноразовой любви. Кстати, почему заказчик не приказал его бросить? Забыл? А может быть ему все равно: найдут пистолет вместе с ним, Виктором Анохиным или отдельно от него?
Машинально Анохин еще раз рассмотрел содержимое сумки. Только сейчас он обратил внимание, что когда надо было расплатиться за кофе, рука наткнулась лишь на мелкие купюры: пятерки и десятки. Все, что крупнее — экспроприированную кассу родного заведения, видимо взяла братва, пока он был полусонным как муха? Такая мелочность разозлила его. «Тут Главный, вроде, обещал много баксов, а его ребята позарились на деревянные полтинники и сотни. Видно, считают, что я Главного больше не увижу, — думал Анохин, — А как же машина, которая должна подобрать меня на проспекте? Как в том анекдоте, про шпиона с двумя парашютами и машиной, обещанной в квадрате N. Помнится, оба парашюта у шпиона не раскрылись и, приближаясь к земле, тот подумал: «с парашютами эти козлы меня обломали. Посмотрим, будет ли на месте машина»? Похоже, мне сейчас думать про машину не больше смысла, чем шпиону. Все к тому, что я для них одноразовый киллер. Этакий презерватив для убийства: один раз использовали — выкинули. А пальцы вышаривают в коробке новый. И что делать? Пойти в ближайшую ментовку? Так и так, ребята, завез меня кто-то куда-то, приказал зачем-то убить кого-то. Ствол, который верно взяли у вашего зарезанного коллеги (кстати, я сам бывший коллега), возвращаю неиспользованным. Документов, правда, у меня никаких, не обессудьте. Наверняка не поверят. Попинают для прояснения сознания (Анохин тут же вспомнил того вологодского депутатского сынка, закрывавшего лицо руками и его самого, опускающего на это лицо ботинок). Выкинут ко всем чертям. Я же не штатник, где в таких случаях поднимают ихний ФБР, а такому свидетелю сразу выделяют взвод тайной охраны. А тут же сразу за углом новые друзья. «Привет парень. Да ты у нас профессиональный кидала. Садись в машину, собачки проголодались».
Анохин представил над собой оскаленные челюсти и вздрогнул как от реальной боли. Нет, придется идти в подъезд. А там — вдруг выберусь.
Виктор спросил время у юной хихикалки, уткнувшейся в роман из серии «Константинов представляет». Уже был восьмой час. Он вышел из кафе и побрел к указанному дому.
Это был обычный дом, построенный то ли в конце девятнадцатого, то ли в начале двадцатого века, каких немало на Петроградской стороне. Из подъезда еще издали разило человеческой мочой, кошачьей любовью и мусорными ведрами. На полураспахнутой двери висели остатки еще не добитого гопниками кодового замка. Первый этаж оказался таким, каким представлял себе Анохин: остатки хлама, подтеки и пара примитивных матерных слоганов на стенах. На площадке первого этажа возле окна стояла пустая мусорная коробка (как такое богатство еще не приватизировали жильцы?). Анохин сел на нее, изредка поглядывая на улицу. В подъезд один за одним заходили жильцы. Они вызывали лифт и ждали его, как показалось Виктору, специально стараясь не смотреть на площадку. Кое-кто поднимался пешком и, увидев незнакомца, ускорял шаг. Лишь один пожилой мужичок, в немыслимо грязной майке, поинтересовался:
— Чего ты тут сидишь?
— Жду. — Кратко ответил Анохин. Мужичка ответ удовлетворил, и он скрылся в своей квартире.
Наверное, уже был поздний вечер, так как темнело. Анохин еще раз выглянул в окно. От пустыря к подъезду быстро шла одинокая фигурка. Не он ли? И опять Анохину показалось, что он в одежде вошел в сауну и закрыл за собой дверь. Ручейки проклятого пота заструились по всему телу. Мокрая рука легла на рукоять «Макарова». Убийца еще раз вгляделся. Точно он. И чуть было его не заметил. Действительно, Объект сбавил шаг, чуть остановился и внимательно взглянул на окно. Но, видимо счел опасения беспочвенными и, прибавив шаг, направился к подъезду.
Можно было спуститься и выстрелить, когда он откроет дверь. Однако Анохину не хотелось делать лишних движений. К тому же, он вспомнил фотографию (видимо, уже мокрую от пота), хранившуюся в кармане рубашки. И ему почему-то не захотелось стрелять Объекту в лицо. Лучше — в затылок. Когда он минует первый пролет и нажмет кнопку вызова лифта.
Загнав автомобиль на стоянку, Николай Иванов возвращался кратким путем через пустырь, обильно заросший сорной травой и заваленный хламом, на который не польстились даже местные бомжи. Пустырей сыщик не боялся. Пустырь открыт для взоров, на нем трудно укрыться. Поэтому, здесь можно нарваться разве что на шакалью стаю гопников. Серьезный зверь использует подъезды — идеальное место для засады. В полумраке, за каменной стеной зверь-охотник невидим для жертвы до того момента, пока сам не решит открыться ей. Обычно — выстрелом.
Только Николай в этот вечер не думал о подъездах и пустырях. Точнее, вчера произошло событие, которое должно было его заставить задуматься и о таких мелочах. Но он лишь мельком коснулся мыслью тех мест, в которых так удобно затевать засады. Надо было разобраться с более общей проблемой. Со вчерашнего вечера он понял, что против его игры началась контригра…
Арчи сидел в офисе, слушая расшифровку последнего разговора Неврюкова, когда дежурный постучался в его кабинет.
— Николай Иванович, вам посылка.
— От кого?
— Пацан принес. Который напротив, у ресторана машины моет. Сказал, что просили передать…
В руках у охранника был большой бумажный пакет из ресторана «Кэролс». В таких упаковках клиентам отпускают чизбургеры для обеда в автомобиле. Возможно, в милиции посылку положили бы в уголок и вызвали специальную команду, которая бы разобралась: не содержится ли в подарке некий тротиловый эквивалент? Однако частные сыщики могли позволить себе не тратить время на подобные ритуалы, а довериться интуиции. Арчи взял пакет и тотчас понял: бомбы в нем нет. На всякий случай он поставил его на стол, щедро залитый солнечными лучами и открыл пакет. Сверху лежал лист бумаги в полиэтиленовой обертке. Но не он привлек внимание сыщика. На дне пакета валялась голова голубя, судя по всему, недавно отрезанная. Бумажные стены были забрызганы свежей кровью. Теперь было ясно, почему бумажку вложили в полиэтилен. Остатки непереваренной яичницы в животе Николая попробовали было взбунтоваться и вырваться на свободу. Но он тотчас подавил внутренний порыв: на прежнем месте работы приходилось встречаться с расчлененкой полугодовой давности. Вместо этого Арчи осторожно вынул письмо и раскрыл.
«Начальник. Уходи в отпуск. Не шарься, где не надо. И другим будет лучше, и тебе».
Арчи в сердцах хотел скомкать бумагу и бросить в мусорную корзину. Прошли времена великого сыщика с Бейкер-стрит, способного по одному листку, с наклеенными газетными буквами составить портрет автора. А заодно и узнать, где он упражнялся в эпистолярном жанре. Хотя… Подержав бумажку в руках всего минуту, Арчи уже кое-что представлял.
Начать следовало с того, что вместо банального телефонного звонка неизвестные «доброжелатели» не потрудились подготовить целое послание. В логике им не откажешь. Начальнику сыскного агентства в тот же день легла бы на стол информация о том, с какого телефона звонили. Кстати, даже уличным таксофоном просто так не пользуются: умный сыщик, немного помозговав, представит, почему говорили именно из той части города, именно с того угла. Так что старое доброе письмо все-таки надежней всего. Даже если допустить, что адресат сможет немного потрясти грошового почтальона.
Почерк был неровен, ручка в нескольких местах проколола бумагу. Писали явно не на столе, не исключено, что в машине. Полиэтилен почти не запачкался в крови. Это означало, что сперва в пакет попала птичья голова, потом — письмо. А, кстати, вот уже и готова схема. Катили в авто, жевали только что купленные гамбургеры, сбили голубя. Тут же вспомнили о том, что надо предупредить одного козла о необходимости быть поосторожней. Отрезали голову птице, сунули в пустой пакет. Написали письмо и — туда же. Велели пацану помыть запачканную машину, а потом дали еще одно поручение.
Кстати, с головой придумали хорошо. Будь у меня мелкие дети и припиши они чего-нибудь про детей, мол, мы уже привыкли отворачивать мелкие головушки — был бы выбит из колеи. И надолго.
Итак, ребята неглупые, веселые и склонные к импровизации. К сожалению, ничего больше о них известно не было. У сыщика хватило ума задать стандартные вопросы пацану-письмоносцу. Но тот ответил, что не помнит ничего, и со всех ног кинулся на свое рабочее место. Такие мальчишки помнят десятки лиц и автомобильных номеров. Но прекрасно знают и случаи, когда их надо забывать немедленно. Видно, пацану объяснили, что если у него не хватит ума, в Питере появится лишнее вакантное место мойщика «Мерседесов».
Что же касается содержания письма, то здесь у Арчи вопросов не возникло. Последние недели он занимался только «Транскросом». И смысл послания бы прост: не суйся дальше того, что ты уже узнал. Кто же хотел его предупредить? Иванов сделал то же, что неделю назад: перебрал в голове всех ведущих акционеров. Повторная работа делается быстро, и сыщик пришел к прежнему неутешительному результату. Все выглядели более-менее чистыми.
И последний, самый важный вопрос. Насколько все это опасно? Предупреждения, даже в конверте с «птичьей расчлененкой», Арчи не испугался. Если заказчик рассердился всерьез, то он обошелся бы без намеков, а просто сообщил: «кука-боба или смерть». Под «кука-бобой» здесь понималось бы не насильственное мужеложество, как в старом анекдоте, а полное прекращение следственной активности. Да и город у нас не тот: здесь не Москва, где за неделю настреливают больше народу, чем лосей в охотничий сезон. Не стоило забывать и о профессии Иванова. Бывшие оперативники ребята чувствительные и дружбе верны. Они и действующих коллег из органов поднимут, а и сами могут после поминок взять пистолет, заехать в известный им кабак, где гуляет братва и… кое-кто пожалеет, то захотел грохнуть опера в отставке. Да и зачем надо его грохать? Ведь Арчи пока ничего еще не откопал. Так, ходит вокруг да около. Вот и предупредили его всего лишь о том, чтобы не ходил…
Замечательные рассуждения. Их портило только одно. Арчи знал, что не просто мстит за погибшего коллегу. Он копает вокруг Больших денег. Очень больших. А в такой ситуации неизвестный ему Заказчик может наплевать на все понятия, привычки, предрассудки и т. д. Сейчас на чистых невских водах болтается ничейное судно по имени «Транскросс», груженое золотом. И тот, кто решил им овладеть, будет топить на месте всех, способных, по его мнению, помешать операции.
Или он, сам того не зная, откопал что-то такое, что могло напугать неизвестного заказчика. Или заказчиков…
Сказать, что Арчи, погруженный в эти мысли, не заметил, как дошел до подъезда, было бы неверно. Разумеется, пока в голове опять крутились знакомые имена, глаза привычно обежали двор. Все как обычно для десяти часов вечера. У соседней парадной на скамейке курит местная молодежь. Парочка граждан, презрев грозные постановления законодательной власти, выгуливает на газонах всяких мусиков-пусиков с пастями, как у крокодила Гены. И, конечно, без намордников. Пенсионер из третьего подъезда лежит на брезенте под древним «Москвичом». Другой пенсионер просто лежит под кустом сирени, одолев жидкость для истребления клопов, которую враги народа из соседнего киоска почему-то называют «винным напитком». Скоро за пенсионером спустится супруга. Арчи давно мечтал сменить эту обстановку, переселиться на какую-нибудь тихую зеленую улицу в центре вроде Захарьевской. Только, чтоб обязательно вход был не со двора. Но денег было не так много, к тому же, часть их уходила бывшей жене.
Все в норме. Нет, не все. Когда взгляд Иванова на секунду зацепил окно лестничной площадки на первом этаже, там что-то случилось. Сыщик разом изгнал из головы все стратегические мысли и постарался сосредоточиться на картине, увиденной полминуты назад. Да, сомнения быть не могло, за ним наблюдали. Точнее, посмотрели и, как только показалось, что он может увидеть человека, скрывающегося в подъезде, сразу вышли из зоны видимости.
На лестничных площадках любят курить гопники. Но в этом подъезде они обычно тусовались на пятом этаже: там стене одно лишь самое короткое матерное слово встречалось в десяти вариациях. Стены же нижней площадки были почти чисты. Кроме того, гопники любят глазеть на движущиеся предметы. И увидев Николая, они не бросились бы тотчас к стене, а скорее, проводили бы его взглядом до подъезда.
Судя по поведению наблюдателя (или наблюдателей) он не хотел, чтобы о его присутствии догадался жилец этого дома. Оставалось ответить на последний вопрос: ждал ли незнакомец именно бывший опер, или ему на поживу годился любой гражданин?
Николай замедлил шаг. Имело смысл остановиться вообще и немного подождать-покурить. По его наблюдениям за десять минут какая-нибудь дама с собачкой обязательно выйдет из подъезда. Такие наблюдательны и обязательно доложат обстановку на лестничной площадке. Но для этого пришлось бы десять, а то и пятнадцать минут стоять у подъезда. Хорошо, если внутри дешевый отморозок с ножом. А если худший вариант? По быстро идущей фигуре немногие бы рискнули открыть огонь из окна. Но если бы эта фигура превратилась в неподвижную мишень… Киллер не стал бы терять время.
Лучше всего было бы быстро подойти к дому и, прижавшись к стене, мимо подъездов убраться куда подальше. Найти таксофон (правда, где они здесь — неизвестно), позвонить бывшим коллегам, чтобы они напрягли ближайшее отделение. Подъезд зачистят и…
Никого там не обнаружат. Киллер увидит встревоженного клиента и уйдет тоже. К тому же, что если никакой это не киллер? Арчи считал, что связями надо пользоваться лишь в одном случае: если иначе нельзя. Сейчас же случай был не такой.
Тогда — в подъезд. И побыстрее.
Николай ускорил шаг. Лишь оказавшись под козырьком, он позволил себе секунду отдыха. Никаких звуков за дверью слышно. Или незнакомец уже приблизился к проему. Или остался на площадке. Кстати, те, кто послал его, может знать: я живу на шестом этаже и пользуюсь лифтом. Хотя, может, его никто не посылал. Обычный гопник-охотник на все, что движется.
Правая рука нащупала рукоять газового пистолета. Однако бывший опер понимал, что остаться в подъезде с трупом — не самая лучшая перспектива. Проблемы будут, к тому же непредсказуемые. Любой суд назвал бы его действия необходимой обороной. Но до суда иногда приходится париться месяцами, а то и годами и абсолютно невинным людям. Кстати, это тоже был бы выход из игры. К тому же, сыщик поймал себя на том, что очень хочет разгадать тайну голубиной головы. Возможно, отгадка стерегла его за дверью парадной. Взять бы того парня, поговорить немножко…
Все эти размышления не заняли и секунду. Николай открыл дверь и решительно шагнул вперед, почти сразу присев. Следующий шаг он сделал как танцор из фольклорного ансамбля, исполняющий гопак. Однако между дверью и лестничным пролетом никого не было. Арчи понял это и распрямился, прислушиваясь.
Наверху послушался шорох. Мгновенно прокрутив как кинопленку весь видеоряд первого этажа, сыщик вспомнил картонную коробку, увиденную утром на первой лестничной площадке. Даже сам с собой заключил пари: утащат ее до вечера или нет. Значит, не утащили. Кстати, не слишком ли здесь светло? Сейчас свет против меня. И такие перемены неплохо действуют на противника. Николай выключил рубильник, почти сразу же напрягся и одним прыжком оказался около лифта. Там он обернулся, почти сразу же опять присев. Сделано было своевременно, ибо в грязную, плохо оштукатуренную стену, ударила пуля. Если бы сыщик сейчас нажимал кнопку лифта, она прошила бы ему затылок.
Арчи бросился лицом на бетон. В эту секунду он подумал, насколько хорошо должен быть виден его противник, стоящий у окна и насколько же плохо виден он сам: фигура, мечущаяся внизу, в полутьме.
Вторая пуля ударилась над ним, осыпав штукатуркой. Будь у киллера что-то автоматическое — пришлось бы плохо: в замкнутом пространстве очередь зацепила бы обязательно. Но убийца садил пулю за пулей из обычного пистолета, вроде «Макарова».
Арчи перевернулся на полу и увидел противника. Высокий парень, без маски, стоял на лестничной площадке, широко расставив ноги, держа пистолет в правой руке. Новый выстрел. На этот раз пуля отскочила от бетона в десяти сантиметрах от головы сыщика.
Медлить не имело смысла. Арчи вскочил, выхватив пистолет, и наблюдая, как дуло оружия противника, словно в замедленной съемке, перемещается в сторону цели. Сыщик прыгнул в сторону, ударившись спиной об перила, и увидел, как убийца нажимает на спуск.
Четвертый выстрел Анохин не смог сделать. Раздался щелчок. Еще два щелчка, лязг металла, судорожные движения. Опять щелчок. Остановившейся на долю секунды Николай видел, как убийца пытается наладить отказавшее оружие. Тщетно. Сыщик понял: это не осечка или перекос в магазине. Просто его противнику дали всего три патрона, о чем, естественно, «забыли» предупредить. Арчи, настолько обрадовался такому обороту ситуации, что даже не стал издали наводить пистолет на ошалевшего киллера: такого можно взять и так. Он преодолел почти все ступеньки двумя прыжками…
И ударился подбородком о предпоследнюю ступеньку, потому, что забыл, в каком доме живет. Сколько раз, спускаясь по лестнице (лифтом он пользовался лишь на подъем) Николай наступал на склизкие отбросы, обильно падающие на лестницу из переполненных ведер. На этот раз неизвестный очисток сыграл с ним злую шутку. На секунду боль оторвала его от реальности, но потом он вернулся к ней.
Пистолет — неплохое оружие и без патронов. Арчи это понял сразу, скорее — почувствовал. Он видел, как его противник перехватил оружие за ствол и размахнулся. Сыщик сумел лишь чуть отклониться, поэтому удар рукояти пришелся на край затылка. Киллер взмахнул опять. Стараясь думать о чем угодно, кроме как о голове, сыщик вскочил на корточки и покатился вниз, как заяц с горы. В последний момент, убийца успел подтолкнуть его той же рукоятью.
Уже внизу Николай смог подняться, держась левой рукой за перила. Киллер топал за ним, поднимая пистолет для следующего удара. Однако, Арчи, еще не встав окончательно, ударил ногой в живот убийце. Тот согнулся, потом с трудом распрямился, взглянул на Арчи и понял: все кончено. От следующего удара киллер согнулся опять и рухнул бы на ступеньки, если бы не стукнулся головой о перила. Тотчас же удар в лицо распрямил его. Анохин стоял перед Арчи, не находя сил вздохнуть. И тогда сыщик вынул из его размякших рук пистолет и несильно ударил, скорее, толкнул рукоятью в лоб. Анохин во весь рост загремел на ступеньки, как ковер, который расстилают в особняках. Иванов присел над ним. Парень был без сознания. «Кто же тебя, дурака, с тремя патронами послал»? — Подумал Арчи. Однако, втянув воздух носом, все понял. Так пахнут только наркоманы.
«Отвезти бы его в офис. А там запихнуть куда-нибудь подальше. Продержать дня три. А потом, при виде шприца, он расскажет все, что знает. Или вспомнит такие детали, какие скрывали от него заказчики. Желание обостряет память. Нет. Три выстрела в подъезде — многовато. Скоро здесь будет милиция. Кстати, надо подумать, что ей объяснить»?
На лестнице все стало опять тихо. Лишь где-то ожесточенно лаяла собака и плакал ребенок.
Был пятый час утра, когда до Иванова дозвонились. Он встал с постели (черт бы побрал голову — раскалывается изнутри и снаружи), взял трубку со стола.
— Привет. А твой-то парнишка ласты склеил, — сказал старый приятель, капитан Савельев.
— Прямо в отделении?
— Нет, в «скорой» на пути в больницу. Я не знаю, чего в себя всадил за последние сутки. Но на этом свете он был не жилец.
— Спокойной ночи, — Николай повесил трубку.
Так поговорить и не удалось. Что же, придется больше думать самому.