По итогам голосования на данном участке за партию HDZ проголосовало более 70 % избирателей…
Из отчета, Босния и Герцеговина.
В приведенном фрагменте описан довольно типичный случай вброса бюллетеней, зафиксированный наблюдателями. (Зафиксированный только потому, что в какой-то момент, заподозрив мошенничество, они начали считать голосующих.) Эта фабрикация структурно связана с элементами того типа переключения («make-believe», «playfulness»), которые были задействованы в данной ситуации. Как именно элементы фабрикации соотносятся с элементами переключения? Иными словами, когда и как игра становится обманом?
Мы можем лишь предположить, что переключение «готовит почву» и облегчает фабрикацию, являясь ее частью. Точнее, само переключение здесь встроено в механику фабрикации. Спектакль, разыгранный перед наблюдателями, был, по-видимому, отвлекающим маневром для вброса бюллетеней. Однако не случайно и то, что именно «игровое притворство», а не «состязание» или «церемониал», были выбраны для этой цели. Благодаря использованию ключа «выдумка» выборы начинают осознаваться как нечто ненастоящее, притворное, игровое. А то, что уже воспринимается как притворство, довольно легко трансформировать дальше — в мошенничество.
Фрейм-аналитик мечтает создать полный каталог транспонирований, позволяющий с уверенностью сказать, как именно «деформируется» событие n1 при его переносе из фрейма N в фрейм N'. Достичь подобной степени формализации, приблизив фрейм-анализ если не к «математике», то хотя бы к «сольфеджио» взаимодействий, столь же заманчиво, сколь затруднительно.
Что упускается из виду при прослеживании цепочки переключений? Как минимум, два аспекта, на которых мы акцентировали внимание в четвертой главе — материальность события и вовлеченность наблюдателя / действующего. Параметры вовлеченности и материальности непосредственно связаны. Иллюстрацией их связи может служить пример транспонирования рутинного и тривиального события — использования ремня безопасности в автомобиле.
В микроавтобусах «Газель» есть два передних пассажирских сиденья, расположенных рядом с местом водителя. В некоторых моделях эти сиденья сдвоены и для них предусмотрен один общий ремень безопасности. Пристегнувшись, вы оказываетесь намертво связанным со своим соседом; причем, у пассажира, сидящего ближе к двери, ремень проходит в районе горла, а у пассажира, сидящего рядом с коробкой передач, — в области диафрагмы. Водители, привыкшие к подобным ситуациям, рекомендуют пассажиру у двери не тянуть ремень через сдвоенное сиденье, а просто накинуть его на грудь, прижав застежку левой ногой. Тогда он не будет сковывать движений (левая нога не в счет), а стоящие у обочины автоинспекторы не почувствуют подвоха, успев разглядеть перекинутый через плечо пассажира ремень. В сущности, «Газель» — крайний случай вынужденного нарушения ПДД из-за ошибки в конструкции. После очередного ужесточения в России правил дорожного движения (до которого ремень безопасности в автомобилях выполнял преимущественно декоративную функцию) немалое число водителей предпочитают не пристегивать, а накидывать это приспособление.
Итак, налицо механизм транспонирования (хотя, если строго следовать гофмановской терминологии, следовало бы говорить о фабрикации). Пристегивание как действие в первичном фрейме — при всей условности разделения фреймов на первичные и вторичные — переключается в «накидывание», то есть «как бы пристегивание». Это уже не забота о собственной безопасности и даже не рутинное совершение элементарной технической операции, а некоторый спектакль, инсценировка, игра на публику (причем, публика у автомобилистов вполне определенная и весьма взыскательная). Однако еще более радикальный механизм транспонирования предложили производители оригинального продукта — белых рубашек с нарисованными на них ремнями безопасности (в двух версиях: водительской и пассажирской или — что, впрочем, одно и то же — для владельцев машин с правым и левым рулем).
Формально мы можем два эти типа транспонирования («накидывание» и «визуальный обман посредством изображения ремня безопасности на рубашке») описать следующим образом:
1. n1 (N) → x → n2 (N')
2. n1 (N) → y → n3 (N'')
Где событие n1, принадлежащее множеству событий N, транспонируется посредством ключа x в игровой фрейм N', становясь событием n2. Аналогичным образом посредством ключа y это же событие транспонируется в фрейм N '', становясь событием n3. Отношения, которые связывают теперь событие n1 с событиями n2 и n3, — суть отношения означания, сигнификации. Сравнив события n2 и n3, мы получим представление о том, как по-разному действуют механизмы x и y. Нечто подобное мы и пытались сделать в исследовании транспонирований события голосования — его переключения посредством механизмов «ритуализации», «инсценировки», «состязания» и т. п.
Однако переключение событий не происходит спонтанно и стихийно; например, в случае с несознательным автомобилистом транспонированию предшествует конкретное решение — инсценировать пристегивание, заменив его накидыванием или прибегнув к визуальному обману. Само транспонирование становится возможным, благодаря тому, что ремень безопасности (как и все материальные объекты, включенные в социальные взаимодействия) сообщает событию своего использования одновременно «буквальные» (literal) и фигуративные (non-literal) элементы.
Пытаясь создать универсальные таблицы транспонирований, показывая, как «деформируются» события (голосования или пользования ремнем безопасности) при их переводе из одной системы фреймов в другую посредством разных ключей, формализуя свои описания, стилизуя их под примеры из теории множеств, мы упускаем из виду вовлеченность (а вместе с ней и материальность события, и телесность наблюдателя / действующего). Голосование, в котором вы приняли участие за компанию с родителями, и голосование, в котором вы — один из баллотирующихся кандидатов, это разные события, даже если совершены они в одном и том же первичном фрейме N. Причем различают их не отношения транспонирования, а режимы вовлеченности.
Но мы сейчас не пойдем в эту сторону (отчасти потому, что уже описали данный ход, связанный с гофмановским понятием «режим вовлеченности», джеймсовской «верой» и бергсоновским «напряжением внимания к жизни», в другом месте[49]). Зафиксируем пока предложенное Гофманом решение загадки Дон Кихота: атака «реального» конного рыцаря транспонируется в ее описание в рыцарском романе, а оно, в свою очередь, транспонируется в атаку Дон Кихота на ветряные мельницы. События в разных смысловых мирах связаны друг с другом отношениями «переключения».
Что ответит на это теория действия?
«Дело Брауна» и «Дело Бастамонте»
Летом 2000-го года трое полицейских остановили междугородний автобус на выезде из Нью-Йорка. «Рутинная проверка» — сказал старший по званию водителю, после чего занял его место и закрыл переднюю дверь. Второй полицейский встал около задней двери автобуса. Третий начал медленно двигаться по проходу, наблюдая за реакцией пассажиров. Его внимание привлекли двое молодых людей. Полицейский спросил одного из них, по фамилии Браун, есть ли у того багаж. Пассажир ответил, что есть. «Вы не против, если я его обыщу?» — спросил офицер. Браун достал с полки рюкзак. Ничего не обнаружив, полицейский продолжил: «Вы не против, если я обыщу Вас?» (дословно: «Do you mind if I check your person?»). Браун не ответил, но встал и поднял вверх руки. Полицейский нашел приклеенный скотчем к животу подозреваемого пакетик с кокаином и задержал Брауна, зачитав ему стандартное «предупреждение Миранды»[50]. Аналогичная процедура повторилась и с приятелем Брауна по фамилии Дрэйтон. Дрэйтон сходным образом согласился на обыск и тоже был задержан после обнаружения спрятанной на теле порции кокаина.
В 2002-м году дела Брауна и Дрэйтона дошли до Верховного суда США.[51] Причина апелляции напомнила судье другой случай — прецедент тридцатилетней давности (1971). Тогда шестеро молодых людей — Джоуи Гонсалес, Роберт Бастамонте, Джоуи Алкала и трое их друзей — были задержаны полицейскими небольшого городка в северной Калифорнии.
Подозреваемые находились в машине, которую остановил патрульный. За рулем был Гонсалес, права из всей компании оказались только у Алкалы, а автомобиль, как выяснилось, и вовсе принадлежал его брату. Все пассажиры, подчиняясь требованию патрульного, вышли из машины, двое других подоспевших полицейских попросили разрешения заглянуть в багажник. Произнесенную полицейским фразу — «Does the trunk open?» — мой коллега Кирилл Титаев предложил переводить (скорее по смыслу, чем по форме) аналогичной фразой из практики российских полицейских: «Багажничек откроем?». Алкала ответил «да» и открыл багажник, в котором полицейские обнаружили три украденных банковских чека. На основании этой находки Роберт Бастамонте был позднее обвинен в попытке мошенничества.[52] В 2002-м году это дело всплыло в Верховном суде вновь, на этот раз в качестве прецедента.
Что роднит случай Бастамонте и случай Брауна-Дрэйтона? Прежде всего, причина апелляций, поданных их адвокатами. И в 1971-м, и в 2002-м защитники подсудимых упирали на незаконность ареста — из-за чего эти дела и дошли до Верховного суда. По мнению адвоката Бастамонте при обыске багажника полицейские нарушили Четвертую поправку к Конституции США, которая гарантирует каждому право на защиту от незаконных обысков и арестов. Без ордера полицейские могли произвести обыск багажника лишь в двух случаях — либо чтобы предотвратить непосредственно совершающееся преступление (ни подозрительное поведение, ни отсутствие водительских прав не могли являться достаточными основаниями для подобного вывода), либо в случае добровольного согласия (voluntarily consent) подозреваемых.