– С Рождеством, – тихо произнес Корсаков. – Я опять пришел слишком поздно… – он осекся, не желая выказывать слабость перед Павлом, и решительно встал. – Идем, нужно найти Белова!
– Но ведь он должен остановиться, так? – спросил Постольский. – Все виновные в гибели его родителей уже мертвы?
– Боюсь, что не все так просто. Ты не представляешь, что с человеком делает власть над потусторонними силами. Тем более, что убийц он наказал, но… В его глазах виновата система. Его отца ложно обвинили и казнили люди, которых он считал своими друзьями. Их словам поверили, его матери – нет. Он сам так и не прыгнул выше головы, остановившись в одном шаге, но так и остался обычным унтером. А виновато кругом офицерское братство. Братство, выкованное цуком…
– Ты думаешь, что он теперь начнет охоту на юнкеров?
– Не только. Он знает, что мы раскусили его. Раз он не сдался сразу, после убийства Красовского, то сейчас думает, как бы остаться безнаказанным.
– А сделать это можно только, если умрут все, кто о нем знает, – закончил за друга Павел.
– Или исчезнут. И он вместе с ними. Был Белов – станет Шеляпин. Начнет жизнь с чистого листа. Мне жаль вахмистра, но мы должны его остановить!
– Но где он может быть?
– Явно не здесь – он оставил Красовского у дверей и не мог не думать, что мы его найдем. Не в учебном корпусе – его легко обыскать силами кадетов. Не во флигеле – место предыдущего ритуала мы нашли, он побоится туда возвращаться. Остаются конюшни и главное здание. Я туда. Ты осмотри сначала конюшни, а зачем догони меня.
– Хорошо, – кивнул Павел. – Кстати, что у тебя за револьвер такой? Выглядит… Чудовищно.
– А, этот, – на ходу усмехнулся Корсаков. – «Ле Ма». Его придумали французы, а усовершенствовали американцы. Как-то я столкнулся с человеком, который даже после нескольких пуль из обычного револьвера чуть не открыл путь древнему божеству… Долгая история. В общем, я решил найти оружие, после попадания из которого на ногах не устоит никто. А уж как я намучился, приноравливаясь к отдаче… Но оно того стоило! К тому же, – он хитро сощурился. – Есть в нем еще один полезный сюрприз!
Они снова вышли в зимний буран.
– Белову терять нечего! – крикнул другу Владимир. – Будь осторожен!
– Ты тоже! – ответил Павел. – Я тебя найду!
Владимир решил не рисковать и не лезть через главный вход. Вместо этого он подкрался к окнам квартиры Панина (благо, сугроб упирался практически в них), ударил рукояткой по стеклу и просунул руку к шпингалету, стараясь не порезаться об осколки. Внутрь он спрыгнул, окруженный ворохом влетающего через открытое окно снега. Труп полковника лежал на том же самом месте. Из холла раздалось конское фырчание. Владимир аккуратно выглянул из комнаты. Конь Постольского продолжал стоять посреди зала. Белова не было видно.
Корсаков как можно тише вышел в холл, прижимаясь к стене и направив пистолет в сторону лестницы и гербового зала. Он прокрался до комнаты дежурного офицера – она оказалось открытой, но внутри никого не было. Аналогично с цейхгаузом – Белова там не оказалось, но Корсаков обратил внимание на отпертый и распахнутый шкаф, где хранились револьверы. Двух не хватало – значит вахмистр вооружен. Это усложняло дело. Корсаков умел стрелять, и делал это неплохо, но при столкновении с опытным военным преимущество было бы на стороне Белова.
Владимир снова, насколько возможно тихо, пересек зал, провожаемый безучастным взглядом коня Постольского, и заглянул в гербовый зал. К счастью, все стулья располагались вдоль стен и кроме как за ёлкой прятаться вахмистру было негде. Оставались юнкерские комнаты, гостевые, и кабинет начальника училища. С револьвером на изготовку Корсаков начал подниматься вверх по лестнице. Двери в помещение казачьей сотни были закрыты, а вот часовня и юнкерская спальня распахнуты настежь. Корсаков остановился и прислушался. Из курилки-прихожей слева раздавался скрип мела по полу. Владимир подкрался к углу и уже собирался обогнуть его, как грохнул выстрел и пуля высекла осколки из мраморных перил лестницы.
– Владимир Николаевич, это вы там крадетесь что ли? – крикнул вахмистр. – Не приближайтесь, пожалуйста, я не хочу вас застрелить!
– Лучше нашлете на меня злобный дух своего отца? – поинтересовался Корсаков. Из прихожей раздался сдавленный смешок:
– Да, согласен, неловко получается. Простите, великодушно! Я не хотел, чтоб так вышло.
– Послушайте, Белов, у вас еще есть время остановиться!
– Раз уж вы обо всем догадались, то используйте уж мою настоящую фамилию, – попросил вахмистр. – Я Шеляпин. Белов – это символ всего, что у меня отняли. Дома… Родителей…
– Хорошо, – согласился Владимир. – Ваша месть закончена. Убийцы вашего отца мертвы. Вы должны остановиться сейчас же.
– Боюсь, что это уже не выход. Раз вы знаете, какие силы я призываю, то представляете, насколько сложно держать их в узде. К тому же… Они сами виноваты! Я ведь не хотел их убивать сначала, никого. Когда я только-только научился… – он замялся. – Научился управлять этим, прости Господи, я хотел лишь напугать. Заставил отца приходить к своим убийцам во снах. Только во снах. Я чаял, что этого будет достаточно, чтобы они раскаялись. Признались в своих злодеяниях, подали в отставку… Думаете, они сделали это? Нет! Они тряслись от страха! Срывались друг на друга! Напивались вусмерть! Но ни один из них не решился взять на себя ответственность за гибель моего отца! Что ж… Теперь они на своей шкуре ощутили, каково пришлось ему…
– Они узнали! Они мертвы! Хватит!
– Э, нет! Я наказал только часть виновных. Вы ж мне все испортили, Владимир Николаевич, знаете? С Сердецким я поторопился, признаю, но затем я хотел дождаться возвращения остальных барчуков и господ офицеров. Когда я понял, что вы разнюхиваете здесь – пришлось поторопиться. Ну да ничего, еще придумаю, как наверстать.
Корсаков выставил руку с револьвером за угол и дважды нажал на курок. Отдача чуть не вывернула ему запястье. Взвизгнули рикошеты. Из прихожей раздался издевательский смех вахмистра – излишне веселый, на грани истерики.
– Вашбродь, кто ж так стреляет? К тому же, вы уже опоздали. О, спутник беспросветной тьмы, вкушающий кровь людскую, даруй слуге твоему власть твою!
Корсаков выскочил из-за угла, вскидывая пистолет. Белов-Шеляпин стоял перед очередной пентаграммой, начерченной на полу. Не нужные уже револьверы лежали рядом. В одной руке он держал кинжал, со второй на магический рисунок падали капли крови. В центре пентаграммы покоилось кольцо его отца, меж двух нижних лучей – лист бумаги, на котором каптенармус собирал подписи юнкеров и ротмистра.
Корсаков выстрелил еще два раза и пули устремились к застывшему вахмистру. Когда они уже должны были войти в его тело, Белова закрыла возникшая перед ним фигура. Окровавленные останки человека, прошедшего сквозь солдатский строй. Шеляпин-старший вернулся, чтобы завершить месть своего сына. Но затем рядом с ним возникла еще один силуэт. И еще один.
– А что, вы думали, что дух моего отца – единственный, кто жаждет поквитаться с офицерами? – поинтересовался из-за их спин вахмистр, наслаждаясь удивлением, написанным на лице Корсакова. Затем его глаза закатились и вахмистр провалился в транс.
В учебном корпусе за дверями комнаты, где прятались юнкера и Чагин, раздались тяжелые шаги. Призраки казненных солдат шли за будущими офицерами. Дверь содрогнулась от их могучего стука.
– Господа, за меня! – скомандовал Чагин, становясь между входом и воспитанниками. Испуганные юнкера сгрудились у него за спиной. Стук повторился.
– Стой кто идет! – скомандовал ротмистр. В его позе, в его голосе не было ни тени страха и сомнений. Стук повторился в третий раз. Чагин не стал повторять – он просто открыл огонь. Пули проделали дыры в двери и, судя по звону, выбили окно за ней. Кто бы ни стоял снаружи, он был сделан не из плоти и крови.
А затем дверь взорвалась, разбросав обломки во все стороны. Чагин отшатнулся и прикрыл лицо ладонью. Разлетевшаяся импровизированная шрапнель оставила на нем множество порезов и разодрала форму, но ротмистр остался жив и практически не ранен. Дико закричал стоявший позади Зернов – щепка влетела юнкеру прямо в глаз.
За дверью стояли окровавленные призраки. Чагин вновь вскинул револьвер и нажал на спусковой крючок, но оружие издало сухой щелк – кончились пули. Запасных у ротмистра не было. Он с сожалением отбросил ставший бесполезным револьвер и сделал шаг на встречу фантомам, все еще закрывая собой юнкеров. Но призраки казненных солдат не торопились входить в комнату. Что-то останавливало их. Как и рассчитывал Корсаков, оставляя защитные барьеры, его фигуры, очерченные по периметру комнаты, давали драгоценное время.
Владимир смотрел, как вахмистр раздраженно повел головой и что-то прошипел вполголоса. Часы тикали. Песок сыпался. Настало время для полезного сюрприза. Под основным стволом тяжеленного револьвера «Ле Ма» находился еще один – заряженный одним дробовым патроном. На этот заряд у Корсакова ушло несколько дней работы. В домашней лаборатории на Манежном он выплавил серебряную дробь, а затем под лупой кропотливо наносил тонкой кисточкой на каждый металлический шарик сложные символы. Опробовать его на практике, по понятным причинам, Корсакову не доводилось, поэтому, взводя курок второго ствола, он просто надеялся, что затея сработает. Револьвер громыхнул. Серебряная дробь влетела в сомкнутые перед вахмистром ряды призраков и развеяла их как дым. Владимир не питал особых надежд на то, что ему удалось изгнать их насовсем, поэтому сразу же рванулся вперед. Выстрел вывел Белова из транса, он успел увидеть бросок Корсакова и потянулся за своим револьвером. Но слишком поздно. Владимир больно упал на пол, но дотянулся правой рукой до внешнего кольца пентаграммы. Пальцы скользнули по полу, стирая границу рисунка.
– Не-е-ет! – крикнул вахмистр. Освобожденная сила вырвалась из круга и отбросила Корсакова обратно на лестницу. Его полет успел увидеть ворвавшийся в холл Павел, вернувшийся из конюшен. На полной скорости Владимир ударился в огромное старое зеркало на площадке и сполз на пол. На поверхности стекла, где ударилась его голова, остались кровавые брызги. Само зеркало не разбилось, но пошло трещинами.