– А что, там были девочка и мальчик, да? – спросила Журавская, слегка встревожившись.
– Сначала учёные думали, что это мальчик и девочка, ага. Потом – по ДНК – выяснили, что нет, это два мальчика!
Услышав это, мы с Журавской выдохнули.
– Хотя всегда остаётся вероятность, что генетики ошиблись и дети всё же разнополые, – бодро заключил Семён, посмотрел на нас и спохватился, что перед ним стоят разнополые подростки. Возможные участники двойного детского захоронения.
– Ну, всё будет хорошо! – с фальшивым оптимизмом сказал он. – Стабилизатор выдернет нас отсюда в считаные минуты.
– Ты же сам говорил, что он часами ищет подходящее окно! За это время нас убьют! Их ведь убили, этих детей?
– Скорей всего, убили, – нехотя ответил Семён. – На тазовых костях одного из детей есть следы от удара копьем. Но я не думаю, что это кто-то из вас. Там вообще один из детей был вегетарианец. Питался корешками и насекомыми.
– О, это как раз я, – печально сказала Журавская. – Я уже два года не ем мяса.
Дверь открыли – точнее, шкуру откинули, и в белом проёме показался наш первобытный байкер. С длинным-длинным копьём в руках.
Глава девятая, в которой Журавская поёт, а меня пытаются зарезать
Нас притащили на небольшой холм и вытолкали на площадку. Площадка была окружена здоровенными звериными черепами. В центре круга лежали шкуры, окружённые обугленными костями. На утоптанном снегу выделялись бурые пятна, которые мне очень не понравились.
– А зачем нас на сцену поставили? – спросила оптимистичная Журавская.
Я посмотрел на неё с жалостью:
– Оля. Это не сцена. Это жертвенник.
– В смысле?! Они собираются нас?..
– Угу.
Метрах в пятидесяти от «сцены» неторопливо рассаживались на шкурах древние люди. Предки современного человека.
Обычно их рисуют вооружёнными до зубов, но у наших ни топоров, ни копий, ни ножей с собой не было. Оно и понятно. Люди дома. Они пришли посмотреть весёлое представление. Они хотят отдохнуть и расслабиться, зачем им оружие. А попкорн ещё не изобрели.
Внешне они напоминали обычных людей (не считая, конечно, причёсок и нарядов из шкур). Возьми вон ту девчонку из первого ряда, переодень в джинсы, замени ожерелье из когтей на худи – и не отличишь её от Кузьминой из нашего класса. Только Кузьмина у нас блондинка.
– Они так похожи на нас! – прошептала Журавская, думавшая ровно ту же мысль.
– Так они уже сапиенсы, ну, чисто анатомически, – ответил я. – Homo sapiens. Человек разумный.
– Мда? – обрадовалась почему-то Журавская.
Она подошла к краю «сцены» и неожиданно запела. Я обомлел. Предки тоже в изумлении замолчали.
Вы можете представить эту картину?! Снег. Чёрная река. Остолбеневшие предки. Мы не пойми в каком году до нашей эры. Семёна, вероятно, уже грохнули. Наша очередь вот-вот подойдёт. И в центре всего этого безобразия дурным голосом поёт моя одноклассница Журавская:
Вот цветёт калина
В поле у ручья.
Парня молодого
Полюби-ила я!
И главное, на меня показывает! Хотя всем известно, что она меня терпеть не может.
Парня полюби-и-ла
На свою беду!
Как ему открыться,
Слов я не найду! –
надрывалась Журавская.
– Ты спятила, что ли? – поинтересовался я.
– Не лезь, Садовский! Я налаживаю культурную связь!
Люди в толпе загомонили, некоторые засмеялись. Байкер нахмурился. Что-то повелительно крикнул. От толпы отделилась рогатая бабушка и бодро поскакала к нам с каким-то свёртком под мышкой. Что бы это значило, подумал я.
Бабуля подошла к нам, сняла с головы рога и развернула свёрток из шкуры. Внутри оказалась пара длинных каменных ножей. Рога бабушка торжественно возложила к нашим ногам. Мне эти приготовления не понравились. Вот совсем.
А Журавская выглядела довольной. Видимо, ей казалось, что они с бабулей поладят. Она положила рога поаккуратнее и с широкой улыбкой сделала бабушке реверанс (видимо, подсмотрела в мультфильме про каких-нибудь принцесс).
Вблизи бабушка производила сокрушительное впечатление. Во-первых, запах. Было предельно ясно, что мыла ещё не придумали. Хотя давно пора. Во-вторых, у бабушки росли усы. Я заподозрил, что это, возможно, не бабушка, а дедушка.
Она (или всё же он?) взяла в руку нож (без зазубрин) и запела удивительно низким голосом. Журавская торжествующе мне подмигнула: гляди, мол, есть контакт! Вот что значит сила искусства!
В эту секунду бабушко-дедушка приставил мне к горлу нож. Лезвие было острое, как осколок стекла. Одно движение – и привет.
«Надо же, меня найдут только 33 тысячи лет спустя, – подумал я. – Да ещё и в одной могиле вместе с этой сумасшедшей».
– Огней так много золотых, – завыла Журавская, – на улицах Саратова!.. Парней так много холостых! Готовься убегать к реке!
И Журавская со всей дури пнула бабкодеда в коленную чашечку. Дед (или всё же бабка?) охнул и повалился в снег. А мы рванули!
Мы неслись к реке, схватившись за руки и выдёргивая друг друга из сугробов. За нами с рёвом бежали взбешённые предки: как же, кино оборвалось на самом интересном месте!
Я оглянулся – о, как вовремя я оглянулся! Наш байкер – единственный вооружённый – собирался бросать копьё. Я рванул Журавскую в сторону:
– Отойди!
Копьё просвистело мимо и почти целиком вошло в сугроб, где за миг до этого стояла Журавская. Вот это силища! Следом прилетело несколько камней. Один попал по рюкзаку Журавской и сбил её с ног, но не поранил.
– Вставай! Скорее! – Я помог ей подняться.
Второй камень треснул мне по затылку. У меня из глаз посыпались искры, картинка перед глазами качнулась. Внезапно мне стало всё равно. Убьют и убьют. И ладно. Журавская обхватила меня обеими руками.
– Держись! – орала она. – Не падай! Мика!
«Я тебе не Мика», – подумал я вяло, а она всё тянула и тащила меня вперёд… Мы бежали целую вечность, пока наконец не оказались на невысоком берегу.
– Давай! – завопила Журавская.
Она стиснула мою руку и шагнула в пустоту. Негодующие предки разразились ругательствами. А мы с Журавской падали, и падали, и падали в чёрную воду доисторической Клязьмы.
Глава десятая, в которой мы продолжаем падать
Я с трудом открыл глаза: было абсолютно темно. Я лежал на груде какого-то тряпья.
– Журавская! – позвал я, и она ответила:
– Я тут, тут. Похоже, сработало. Мы с тобой возвращаемся домой. Вдвоём. – Её голос дрогнул.
Я нашарил во тьме Журавскую и попытался подняться, опираясь на её плечо.
– Лежи, Мика! – всполошилась она. – Лежи, не вставай!
Откуда-то из-под меня раздался стон. Я в ужасе вскочил, Журавская тоже, я боднул её в лоб, и мы оба повалились, путаясь в куртках и рюкзаках.
– Хватит по мне топтаться, балбесы, – прохрипел Семён, и мы с Журавской бросились его поднимать.
– Семён! Ты живой!
– Давай, Семён, садись!
– Я думал, тебя убили!
– Я и сам так думал, – ответил Семён. – Он мне знаешь как заехал!.. Копьём между глаз! Хорошо, что тупым концом, а не острым. А то бы полголовы снёс.
– Это наш байкер?
– Ну. Он самый.
– Семён, а нас в жертву собирались принести, представляешь?
– Мику шаман чуть не прирезал!
– Я так и думал.
– Слушай, Семён, – сказал я. – А ведь у нас на руках были коннекторы, так? То есть нас бы всё равно выдернуло из прошлого в настоящее? Даже мёртвых?
– Теоретически да, – ответил Семён. – Вы бы попали домой хоть тушкой, хоть чучелком. Другое дело, что эти ребята нарядили бы вас по собственному вкусу. Ну, перед погребением. А коннекторы бы срезали и выбросили.
– Понял.
– А кого же они теперь принесут в жертву, а? Каких-то других детей? – тоскливо спросила Журавская.
Мы помолчали.
– Одно понятно: вашей Антонины Ивановны там не было.
– Значит, она где-то ещё, – сказал я задумчиво. – Интересно где.
– Разберёмся, – ответил Семён. – А как вы вообще спаслись?
И мы рассказали ему о событиях, которые он пропустил, валяясь в отключке. А потом мы вернулись в его чулан.
Глава одиннадцатая, в которой Журавская заявляется ко мне в гости
– Миша, к тебе пришла девочка!
– Куда пришла? – не понял я спросонья.
– Сюда, – ответила мама. – Я её на кухне усадила. Рыженькая. Её зовут…
– Что? – Я взлетел с кровати и выглянул из комнаты, замотавшись в одеяло.
На кухне восседала Журавская. Мама улыбнулась.
– Мама. Это не девочка! – сказал я внушительным шёпотом. – Это монстр. Её зовут Журавская. Зачем ты её пустила вообще?
– Она сказала, что вы договорились встретиться в двенадцать. Ну что, она меня обманывает, что ли?
К тому моменту, как я умылся, Журавская прочно окопалась на нашей кухне. Сидя с чашкой чая за открытым ноутом, она врала моей маме про наш совместный проект по истории Древнего мира.
– Мам, ладно, спасибо, дальше мы сами, – сказал я и начал готовить себе завтрак.
Мама, уходя из кухни, заговорщицки мне подмигнула. Мама! Блин, я же сказал, что это НЕ девочка!
– Спасибо тебе, Журавская, что не бросила меня в Сунгире, но больше без приглашения не приходи. Чего тебе здесь надо?
– Мне надо, чтобы ты не отключал телефон, – заявила Журавская, таращась в ноутбук. – Потому что Семён… – она продолжала читать что-то на экране, – …Семён прислал сообщение… Я вообще-то тебе звоню с девяти утра…
Я бросился к телефону: телефон сел! Я вчера так устал, что забыл поставить его на зарядку.
– Что он сказал?!
– Он восстановил… сейчас, секунду… он восстановил вторую локацию… Написал: неандертальцы, 15:00. – Она оторвалась наконец от экрана. – Ты кушай, кушай. Ложечку за маму, ложечку за папу. Ложечку за Homo neanderthalensis