– А, гм… Ну да… – растерянно протянул Комаровский, шагая обратно к выходу. – Знаете, может быть, он…
Договорить доктору не удалось. Дверь пришла в движение и с громким треском захлопнулась перед лицами стоящих в коридоре мужчин. Где-то в комнате раздался отчаянно-испуганный вопль Комаровского.
– Доктор! – крикнул Павел и бросился к двери, однако не успел он коснуться ручки, как его отбросила прочь невидимая, но пугающе могучая сила. Постольский впечатался в стену и рухнул на пол. Волков и Раневский застыли с выражением животного ужаса на лице.
Дверь меж тем медленно, не торопясь – приглашающе – отворилась вновь, с мерзким скрипом, напомнившим Постольскому довольную отрыжку насытившегося обжоры.
За ней вновь открылся знакомый вид.
Кровать. Стол. Стул. Кадка с цветком. Ни трупа, ни крови. Обычная пустая комната.
Только доктора Комаровского нигде не было.
– Так не бывает! – чуть не плача повторил Раневский. – Такое просто невозможно!
– Скорее, маловероятно, но нам от этого не легче, – холодно заметил Постольский.
В отличие от корнета, Павел, столкнувшись с опасной ситуацией, наоборот, ощутил, как нервозность сменяется спокойствием. Исчезновение Корсакова выбило его из колеи – оно было неправильным, нелогичным. Да, Владимир иногда бывал чересчур самоуверен, но просчитаться настолько, чтобы сгинуть в проклятой комнате? К такому Постольский оказался не готов. Он все еще не верил, что друг погиб, и предпочитал думать, что Корсаков как-то умудрится выкрутиться из ловушки, в которую попал. Но сейчас Павел помочь ему не мог. Зато пропажа доктора буквально на его глазах вывела поручика из ступора неуверенности. Что бы ни таилось в проклятой гостевой комнате, оно ясно продемонстрировало свою угрозу для окружающих. А значит, он, как единственный опытный в таких делах человек, должен был взять ситуацию в свои руки и обеспечить безопасность хозяев и гостей.
Первым делом он, стараясь не переступать порог, подцепил ручку гардой форменной сабли и захлопнул дверь. Скорее, для успокоения окружающих – таинственная сила уже показала, что способна распахивать и закрывать вход в комнату, когда посчитает нужным. Затем он переместил всех, включая Макеева и его спящую дочь, в гостиную, а сам уселся так, чтобы видеть коридор на случай, если из гостевой решит кто-то выйти. Или, куда вероятнее, что-то. Вот уже несколько минут он сидел и раздумывал над дальнейшими планами, и причитания корнета начинали сильно действовать ему на нервы.
Не то чтобы Павел винил Раневского. Нет, он сам окончил военное училище и хорошо представлял, какой образ мыслей закладывают в будущих офицеров: нападаешь ты или обороняешься, у тебя всегда есть возможность вступить в бой с врагом. Но что делать, если враг невидим? Его нельзя потрогать, ранить оружием, даже сдаться в крайнем случае невозможно. А к такому корнета не готовили.
Остальные справлялись как могли. Волков вполголоса вводил в курс дела присоединившуюся к ним Анну Ивановну. Макеев не отходил от беспокойно спящей Елизаветы. Постольский думал, что делать дальше.
Посторонних от комнаты он удалил. За помощью не послать. Дом не покинуть – в такую вьюгу они околеют быстрее, чем до них доберется обитатель комнаты. Оставалось действовать так, как учило начальство: искать зацепки, слабые места противостоящей ему силы, чтобы уничтожить ее или хотя бы заставить отступить.
– Леонид Георгиевич, в комнате остались какие-то вещи, принадлежавшие вашему прапрадеду? – спросил Постольский хозяина дома.
– Насколько мне известно, нет, – ответил Волков. – Вся мебель, все украшения, вся обстановка – появились позже. Так что… Пол, стены, да потолок – вот они могут помнить Александра Васильевича.
– А в усадьбе вообще?
– Наверняка что-то осталось, но ничего конкретного на ум не приходит.
– Хм… Придется еще раз осмотреть комнату… – обреченно признал Постольский.
– Вы собираетесь опять туда лезть? – воскликнул Раневский. – Мы здесь оказались из-за вашего приятеля, который уже сунул нос куда не надо!
– Совсем недавно вы открыто называли его шарлатаном и отказывались верить в существование потусторонних сил, – парировал Павел. Однако даже он был вынужден признать, что активность духов и исчезновение Комаровского слишком уж явно совпали с решением Корсакова остаться в комнате на ночь. Могла ли его пропажа пробудить оставленные предком Волкова силы?
– А теперь верю! И раз ваш Корсаков и Елизавета запятнали себя ведьмовством, то они и виноваты в том, что произошло!
– Корнет, не забывайтесь! – повысил голос Волков. – Это мои гости! И если все это время сие… нечто дремало в моем доме, то где гарантия, что оно не могло проснуться само?
– Если уж кто и виноват, то я, – произнес Макеев. – Лиза говорила, что ей снились кошмары об этом месте, но я ее не послушал…
– Самое бесполезное… Нет, опасное в данной ситуации – это начать винить себя и окружающих! – повысил голос Постольский. – Нам сейчас не спорить нужно, а держаться вместе и не терять головы.
– Мы потеряли двух человек, какая уж там голова… – нервно захихикал Раневский.
Постольский не стал с ним спорить. Он просто подошел к сидящему в кресле корнету и отвесил ему увесистую пощечину. По его расчетам, Раневский должен был либо разгневанно вскочить и полезть в драку, либо прийти в себя. Мысленно Павел был готов к любому исходу. Корнет, однако, просто застыл, будто не веря, что кто-то осмелился поднять на него руку.
– Успокоились? – уточнил Постольский и добавил: – Могу повторить.
– Нет, – помотал головой Раневский. – Я… Прошу прощения за свое поведение. Оно было недостойно офицера.
– Постольский! – резкий женский вскрик заставил всех присутствующих вздрогнуть и обернуться к дивану, где лежала Елизавета. Девушка резко села, оглядывая окружающих потерянным взором. Когда ее взгляд упал на Павла, она будто встряхнулась и пришла в себя. В наступившей тишине ее хриплый шепот прозвучал особенно отчетливо:
– Поручик, у меня для вас послание. От Корсакова.
– Во сне я была здесь же, в доме Волковых. Вернее, мне кажется, что здесь же. Стояла ночь, знакомые комнаты и коридоры скорее угадывались, чем узнавались. И словно бы менялись. Коридоры сжимались и разжимались, как пружины. Я заходила в комнату, а когда выходила в ту же дверь – оказывалась совсем в другом месте. Из пола росли лестницы, бесконечно уводящие вверх и вниз.
– Был бы здесь доктор, он сказал бы, что это вполне привычно для снов, – заметил Волков. – Даже самые знакомые места там могут обретать фантасмагорические оттенки.
– Только это был не сон, – продолжила Елизавета. – Вернее, не совсем он. Я чувствовала, что будто застряла между сном и явью. Думаю, это меня и спасло.
– Спасло? От чего или кого? – спросил Постольский.
– Там были… другие… – Павел заметил, что это слово далось ей с усилием. – Будто бы люди, но зыбкие и неуловимые, как тени. Черные пропасти вместо глаз, белые лица. Они скитались по коридорам, тянули ко мне руки. Но не могли схватить, потому что я была не в их власти. Не полностью провалилась в их царство. Но я все равно их боялась. Боялась – и жалела.
– Почему?
– Они сами были пленниками этого места. Пленниками – и слугами своего властелина. Того, что правит этим странным бесконечным домом. Я его не видела, но чувствовала присутствие. А потом я поняла, что они бродят не просто так. Они ищут. И не меня, а…
– Корсакова! – понял Постольский.
– Да! Я несколько раз видела его. На лестницах или в конце коридоров. Он силился подойти ко мне, но те, другие, были слишком близко. Он кричал, но я не слышала голоса, не могла разобрать слов. И чувствовала… Чувствовала, как проваливаюсь все глубже в сон. Еще немного – и я могла бы стать добычей для этих существ. И тогда Корсаков все-таки появился рядом. Другие окружили его, но он успел крикнуть: «Скажи Постольскому: сон – это ключ, ключ – это сон». А потом он коснулся моего лба – и я проснулась!
– Сон – это ключ, ключ – это сон? – переспросил Павел. – Что это может означать?
– Бред, – мрачно пробормотал Раневский. – Это просто какой-то бред. Вы что же теперь, будете толковать сны?
– Уверен, это был не совсем сон! – ответил Постольский. – Это подсказка. Теперь бы понять, что она означает…
– Вы слышали? – вдруг спросил Макеев, тревожно озираясь.
– Слышали что? – обеспокоенно взглянула на него Анна Ивановна.
– Как будто… – начал Макеев, но не договорил.
– …шепот! – закончил за него Раневский.
Все замолчали, прислушиваясь. Постольский был вынужден признать, что корнет и отставной статский советник правы. Их окружал едва слышимый, но отчетливый шепот. Бормотание, нескончаемый поток слов, не всегда знакомых и понятных. Но среди этого шума попадалось и что-то различимое. Павел мог поклясться, что разобрал собственное имя. Еще ему показалось, что голос шепчет «сюда», «иди», «ко мне».
Он скорее почувствовал, чем заметил, что собравшиеся в гостиной подошли к нему и сейчас тоже разглядывают коридор, где располагалась проклятая комната. Шепот становился все громче и настойчивей. Ближе. Вот-вот неизвестный обитатель гостевой комнаты распахнет дверь и даст себя увидеть. Еще совсем чуть-чуть…
Стоп!
Постольский внезапно понял, что шепот – это ловушка. Хитроумная, почти незаметная. Вслушиваясь в бормотание, пытаясь вычленить из него знакомые слова, хоть какой-то смысл, человек все больше и больше подпадал под чары бесплотного голоса. А повторяющиеся слова только упрочивали власть над загипнотизированной жертвой.
«Иди».
«Сюда».
«КО МНЕ!»
– Стойте! – крикнул Павел, поворачиваясь к окружившим его хозяевам и гостям. – Прекратите его слушать! Немедленно!
Его громкий голос смог немного разрушить чары шепчущего. Один за другим люди начали мотать головами и удивленно озираться, пытаясь понять, как они оказались так близко от коридора. Волковы сконфуженно переглянулись. Макеев осмотрелся, пытаясь найти дочь, – и остолбенел.