Дело «Тысячи и одной ночи» — страница 9 из 57

очеталось с трупом в накладных бакенбардах и поваренной книгой в руке…

Я сообщил об этой новой догадке Хоскинсу, который неотрывно глядел на ящик.

– Уж не имеете ли вы в виду, сэр, – спросил он, понизив голос, – как ее там… мумию? Как те, которые в кино восстают из мертвых и ходят туда-сюда?

Я указал на то, что халифская чета исповедовала ислам, так что они были похоронены самым обычным образом, что немного успокоило Хоскинса. Он с подозрением относился к мумиям; в общем и целом его точка зрения была примерно как в песенке, которую исполняют в мюзик-холле, дескать, они мертвы, но не сдадутся.

– Раз уж речь не о мумиях, – сказал Хоскинс, – что требуется от меня, сэр? Вскрыть ящик… не уверен, это подходящее слово?

– Да, если Пруэн не заговорит. В кабинете хранителя есть топорик. Если от Пруэна не удастся ничего добиться, вскройте, но только осторожно. Кто нам нужен, так это специалист, который знает все об этом месте…

– Что ж, сэр, даже если старик Уэйд в отъезде, должен же быть здесь кто-нибудь за главного. Нельзя ли позвонить ему?

Таким человеком был Рональд Холмс. Но звонить ему я не собирался, у меня появилась идея получше. Рональд Холмс, по словам Мириам Уэйд, в тот момент устраивал у себя дома вечеринку, на которой должны были присутствовать все, кто связан с этим музеем. И жил он не далее чем в пяти минутах ходьбы отсюда, на Пэлл-Мэлл-плейс. Если я отлучусь минут на десять и доберусь туда прежде, чем они узнают новость, из этого может что-нибудь выйти.

– Вы за главного, – сказал я Хоскинсу. – Я отлучусь ненадолго и приведу Холмса с собой. Если у нас и найдутся еще свидетели, это здание достаточно велико, чтобы держать их в разных помещениях. Тем временем поместим девушку в кабинет хранителя под ответственность Мартина. Нельзя допустить, чтобы она с кем-нибудь общалась; держите Маннеринга подальше от нее, даже если он закатит скандал. Между тем…

– А где девушка? – вдруг спросил Хоскинс.

Мы оба обернулись. Рядом с персидскими коврами, развешенными на стене, никого не было; я вдруг почувствовал себя так, будто сидел за рулем машины, потерявшей управление. Мириам никак не могла добежать до входа, у бронзовых дверей недвижно стоял констебль Мартин. Я помчался по залу к кабинету хранителя. Дверь была закрыта, однако из-за нее доносился чей-то тихий голос, говоривший нечто нечленораздельное. Это говорили с Пруэном? Через обшитую сталью дверь невозможно было расслышать слова, но прямо над моей головой виднелась вентиляционная решетка шахты лифта, находящегося по другую сторону стены.

Я мигом толкнул дверь, она открылась как раз вовремя, и я успел уловить с полдюжины слов.

Однако дело выглядело все таким же странным и необъяснимым. Мириам Уэйд сидела за столом красного дерева, склонившись над телефоном. Мне удалось разобрать: «Уайтхолл, два ноля, две шестерки. Я хочу связаться с Харриет Кирктон». И при этом она закрыла микрофон телефонной трубки носовым платком, очевидно, чтобы изменить голос, поскольку говорила дрожащим глубоким контральто, что разительно отличалось от ее обычной тональности. Увидев меня, она швырнула трубку и поднялась с места, ее лицо горело огнем.

– Вы-ы! – завопила она, задыхаясь. – Вы… мерзкий… поганый… у-у-у! Шпион! Шпи…

– Тише, тише, – сказал я. Мне хотелось и дальше нашептывать «тише-тише» этой пышущей праведным гневом всесильной императрице Мессалине, но все портила ее манера изъясняться. – Вы кому-то звонили? Так чего же трубку бросили?

– Не вашего ума дело.

– Обстоятельства требуют от меня спросить, кому вы звонили.

– Вы всё слышали, не так ли? Я звонила Харриет. Моей лучшей подруге. Она вместе со мной прибыла домой на корабле. Она…

– И как часто вы пытаетесь изменить голос, когда звоните подругам? Послушайте, мисс Уэйд, вы выбрали неподходящее время для шуток.

Я уж было подумал, она сейчас схватит бронзовую пепельницу и как зарядит ею мне по голове. Напротив, она подавила в себе этот импульс, прижав обе руки к своему пышному бюсту, и тоном холодным и презрительным сказала, куда мне пойти и чем там заняться.

– Уайтхолл, два ноля, две шестерки, – повторил я. – Чей это номер? Я мог бы и сам узнать по своим каналам, как вы понимаете.

– Это номер квартиры Рональда Холмса. Вы что, не верите мне?

Я взял в руки телефонный справочник.

– Конечно не верите. Но все обстоит в точности так, как я говорю. – Тут на ее глаза навернулись слезы. – Вам абсолютно обязательно держать меня здесь? Думаете, мне приятно тут сидеть в двух шагах от того… мертвеца и в окружении всего этого? Можно я уйду или хотя бы позвоню кому-нибудь? Можно мне хотя бы брату позвонить?

– А где ваш брат?

– У Рональда дома.

Вопрос о том, почему она не попросила к телефону своего брата вместо какой-то там Харриет Кирктон, если хотела поговорить с ним, был настолько очевиден, что я даже не стал его задавать. Однако насчет номера она не солгала: Рональд Холмс, живший на Пэлл-Мэлл-плейс, Принц-Риджент-корт, значился в справочнике под номером «Уайтхолл 0066». Положив книгу, я вдруг осознал, что Пруэна не было в кабинете; но тут она не потеряла хладнокровия.

– Он в уборной, – объяснила мисс Уэйд. – Я попросила его подождать там, пока я звоню по телефону. Ладно, Раффлс, старый ты пес! Теперь можешь выйти.

Угрюмый и при этом пристыженный, Пруэн открыл дверь и нерешительно прошел в кабинет. По одному тому, как он глядел на эту девушку, было ясно, что он относился к ней чуть ли не с обожанием, притом что он, казалось, искал любого повода накинуться на всякого, с кем разговаривал. Я подозвал к себе Хоскинса и констебля Мартина, топтавшихся в дверях.

– Под вашу ответственность, Мартин, стойте здесь и присматривайте за мисс Уэйд, пока я не вернусь. Никаких звонков, понятно? – Девушка мрачно опустилась в красное кожаное кресло, и я повернулся к ней. – Если не возражаете, посидите тут тихонько пару минут. С вашим братом уже беседуют, мы доставим его сюда, и все будет хорошо. Я скоро вернусь.

Выходя, я слышал, как она ругается такими словами, что и у моих тетушки с дядюшкой из Белфаста завяли бы уши. По пути к выходу я остановился возле повозки, где кипела работа. Роджерс уже закончил фотографировать труп, Кросби все еще снимал отпечатки пальцев, а доктор Марсден проводил осмотр тела. Кинжал к тому моменту уже вынули из раны. Кросби держал его на платке: зловеще изогнутый клинок примерно десяти дюймов длиной, заточенный до бритвенной остроты с обеих сторон. Лезвие обтерли.

– На ней уйма отпечатков, сэр, – доложил Кросби, указывая на рукоятку из слоновой кости. – Правда, они смазаны и наслаиваются друг на друга, как будто к ней прикасались несколько человек. Попробую увеличить и посмотреть, может, из этого что-нибудь и выйдет. В повозке есть несколько четких отпечатков… Вот кое-что еще. Парня, кажется, звали Рэймонд Пендерел. Из кармана его жилета торчат две визитки, и на шляпе отпечатано это же имя.

Он вытащил две окровавленные карточки, имя Рэймонд Пендерел на них было набрано машинописью, такие карточки печатают на каждом углу, пока клиент стоит рядом и ждет. Я взглянул на молчаливого доктора Марсдена, тот хмыкнул.

– Мне особо нечего вам рассказать, – произнес он. – Причина смерти – этот нож, клинок вошел прямо в сердце, мгновенная смерть. – Он резко поднялся. – Время смерти… хм… Когда вы его обнаружили? В двенадцать двадцать пять. Так вот. Сейчас у нас четверть второго. Я бы сказал, он умер где-то между половиной одиннадцатого и половиной двенадцатого, ну, с некоторой погрешностью, конечно. – Тут он замялся. – Послушайте-ка, Каррутерс, это, конечно, не мое дело, но дам вам совет. Посмотрите на форму этого клинка. Мало кто, не обладая медицинскими познаниями, способен рассчитать, куда именно вонзить его, чтобы достичь сердца. Тут либо чертовски удачная случайность, либо же убийца знал, куда ему бить.

Я опустился на колени и обшарил карманы убитого. Они были пусты, если не считать семи пенсов медными монетами, пачки из десяти сигарет и истлевшей газетной вырезки. Вырезка была из какой-то колонки сплетен и слухов, из верхней части страницы, где сохранилась дата – «Авг. 11», чуть более месяца назад. Написано в ней было следующее:

Мисс МИРИАМ УЭЙД, молодая, экстравагантная, красивая, вернулась сегодня в Англию из-под палящего иракского солнца. По слухам, за восемнадцать месяцев до отъезда она была помолвлена с «СЭМОМ» БАКСТЕРОМ, сыном лорда Аббсли, некогда известным кутилой, а ныне восходящей звездой британской миссии в Каире. На следующей неделе с нетерпением ожидаем ее отца, ДЖЕФФРИ УЭЙДА, ученого и коллекционера, чьи усы давно примелькались на собраниях ученых мужей. Считается, что следы халифского дворца в Багдаде могут быть…

В газетной вырезке, которую я свернул и вложил в свой блокнот рядом с мерзкой запиской из кармана Маннеринга, не уточнялось, кто именно был известным кутилой, лорд Аббсли или же его сын; но предположим, что последний. Еще одна ниточка. Но о том, кто был такой этот Рэймонд Пендерел и где он жил, по его одежде нельзя было сказать совершенно ничего. Костюм пах камфорой, как будто его надолго убрали пылиться среди шариков от моли, а на его внутреннем кармане обнаружилась бирка с надписью: «Годьен, английский портной, бульвар Малишерб, 27, Париж». Вот и все.

Дав Роджерсу и Кросби указания поискать улики в том разоре, который творился в кабинете хранителя рядом с лифтом, я отправился к Рональду Холмсу. Снаружи, сидя в полицейской машине, Грегори Маннеринг неистово скандалил с констеблем Джеймсоном; я промчался мимо, не имея никакой охоты вступать в их спор, и направился на восток по Пэлл-Мэлл. Весь город, казалось, опустел, тротуары одиноко мерцали в свете фонарей, а гудок автомобиля, промчавшегося где-то вдалеке, звучал так, будто был совсем рядом. Пэлл-Мэлл-плейс – это небольшой дворик в конце переулка, в который ведет длинная подворотня. Я прошел под аркой и обнаружил за ней сутолоку темных домов, среди которых было и высокое многоквартирное здание, светящееся неоновой вывеской «Принц-Риджент-корт». Внутри узкий холл вел к клетке автоматического лифта. Нигде не было видно швейцара, зато сидел какой-то позевывающий над телефонным коммутатором парнишка в форме, готовящийся закончить свою смену. Пока не время было заявлять о себе.