Однажды Катя, вернувшись домой из своей библиотеки, застала дома гостя. Это оказался какой-то мамин не то двоюродный, не то троюродный брат — здоровенный громкоголосый дядька, лохматый и бородатый. Он пил чай с мамой на кухне. На столе стояли принесенная им же бутылка коньяку и огромная коробка шоколадных конфет. Мама, непривычно оживленная, ласково смотрела на гостя.
Дядька смачно расцеловал Катю в губы, повертел, рассматривая, и удачно скрыл разочарование при виде такой неказистой племянницы. А может, не обратил на нее особого внимания. Выяснилось, что дядька был изыскателем и до сих пор ездил в геологические партии куда-то в Сибирь.
Катя выпила с ним коньяку, а потом долго слушала дядькины походные байки. Еще он рассказывал анекдоты и сам же первый над ними смеялся. Он порывался петь и все жалел, что нет в их доме никакой завалящей гитары.
Было поздно, гостя оставляли ночевать, но он объяснил, что у него в четыре утра самолет на Иркутск. И уже перед самым уходом, понурившись, признался маме тихонько, что окончательно разбежался с женой, потому что дети взрослые и он ей стал не нужен — такой неприкаянный, вечно в разъездах, дома нету, семьи нормальной нету…
Кате дядька понравился с первого взгляда — веселый, сильный, надежный… Хорошо, наверное, с таким в тайге — не бросит в трудную минуту, поможет, на себе вытащит, последнее отдаст… Сразу видно, что человек хороший… Ну да ладно, они сами разберутся.
Дядька подхватил тяжелый абалаковский рюкзак и указал Кате на небольшой потертый чемодан.
— Там вещи кое-какие, для меня ценные, — сказал тихо, — спрячь куда-нибудь, я после заберу. Все, что нажил… — он криво усмехнулся, и Кате стало его ужасно жалко.
Но дядька тут же взбодрился, поднял ее в воздух и снова смачно расцеловал в губы.
— Не дрейфь, Катюха, прорвемся!
И исчез из их с мамой жизни навсегда.
Катя сунула дядькин чемодан в кладовку, и года два он ей жутко мешал. Как-то зимой мама кашляла особенно тяжело, Кате было страшно и очень трудно, она перенесла грипп на ногах, безумно уставала и на работе, и в общественном транспорте, и жизнь казалась беспросветной. Ей хотелось просто поговорить с близким человеком, услышать дядькин громкий смех, почувствовать на плечах его сильные руки. Она нашла в старой телефонной книжке номер и как-то вечером, когда мама смотрела по телевизору концерт «Песни прошлых лет», позвонила в ту старую квартиру, где много лет жил дядька с женой и детьми.
Холодный женский голос ответил по телефону, что Чиркова Владимира Михайловича к телефону позвать никак не может, он давно здесь не живет. А на Катин настойчивый вопрос, где его найти, женщина ответила со смешком, что на кладбище. Конкретный адрес она не назовет, потому что ее бывшего мужа зарезали уголовники в далекой сибирской тайге два года назад. Что-то там они не поделили, а он, как начальник партии, вздумал их разнимать. Вот и получил. Такой вот итог жизни.
Не дождавшись от оглушенной известием Кати никаких комментариев, женщина повесила трубку.
После концерта мама посмотрела еще свой любимый сериал, так что Катя смогла справиться с подступившими эмоциями. Мама даже не заметила следов слез, Катя успела умыться и запихнуть на антресоли дядькин чемодан. Он был маленький, но очень тяжелый, Катя управилась с трудом. Мысль заглянуть в чемодан не пришла ей в голову, как и то, что следовало бы сообщить о чемодане наследникам. Уж очень не понравился Кате смешок в голосе бывшей дядькиной жены, когда она сообщала Кате, что ее мужа зарезали в далекой тайге. Все же можно было бы сохранить какие-то чувства к человеку, с которым прожили много лет. А если уж не сохранила, то не показывать это так явно.
Соседка по площадке тетя Рая утверждала, что самая бесполезная вещь в квартире — антресоли. В самом деле: запихнуть туда что-то можно лишь с большим трудом, а достать и того хуже. Стало быть, засовывают люди туда вещи, которыми не собираются пользоваться в ближайшее время. То есть вещи ненужные, из тех, что просто выбросить жалко. И лежат они там, в пыли и паутине, годами, если не десятилетиями. И ладно бы еще бабушкин альбом с вышивками или дедушкина офицерская сумка — все-таки память. А то ведь мирно уживаются на антресолях устаревшие коньки, электрический набор для выжигания и здоровенный альбом с видами города Житомира.
Всему этому место на помойке, решительно утверждала тетя Рая, а тех, кто хранит на антресолях меховые вещи, она бы сама лично расстреливала — по всему дому моль распускают.
Тем не менее Катя засунула чемодан на антресоли, чтобы не думать о нем как можно дольше.
Той ночью ей приснился дядька — большой, шумный. Он смеялся громко и раскатисто, тянул к ней руки и кричал: «Не дрейфь, Катюха, прорвемся!»
Катя проснулась с улыбкой, как будто повидались.
С тех пор она взяла за правило советоваться с дядькой мысленно по самым разным вопросам. Покупать ли новый шкаф в прихожую? Соглашаться ли на курсы повышения квалификации? Ехать ли в отпуск, оставив маму на тетю Раю, или все же не рисковать?
Покупать обязательно, советовал дядька, тот деревянный монстр, что стоит в прихожей с незапамятных времен, давно пора выбросить. Заодно и все старье, что там хранится. В квартире станет свободнее и легче дышать.
Дядька вообще любил просторы, его всю жизнь тянуло из душного города в тайгу, в степь, на вольный ветер.
И на курсы соглашайся, говорил дядька, увидишь свежих людей, узнаешь новости, чему-то научишься, а то ты в своей библиотеке мхом покрываешься.
Только насчет мамы дядька ничего не советовал — это твое, говорил, ты сама должна решать.
Так Катя в отпуск в тот раз и не поехала — маме стало хуже, и она побоялась оставить ее на чужого человека.
Но с дядькой советовалась по-прежнему. Он говорил дельные вещи, во всяком случае, это было лучше, чем искать ответы на насущные вопросы у героинь Тургенева и Достоевского. В самом деле, ну что они могли ей посоветовать — эти наивные тургеневские девушки или страстные неврастенички Достоевского? И те и другие были абсолютно неприспособлены к жизни.
С мамой Катя свои выводы насчет классической литературы не обсуждала.
Катя очнулась от мыслей о прошлом. Было прохладно. Сердце билось ровно, виски не ломило. Нужно заснуть, потому что завтра предстоит длинный рабочий день, а потом… потом она увидит Алексея. Он придет в библиотеку пораньше, сядет в укромном уголке и будет листать книги, изредка бросая на нее мягкие внимательные взгляды. И Катя уже привыкла к этим взглядам и перестала смущаться. Ей приятно, когда он на нее смотрит. Ей нравится, что он приходит раньше и терпеливо ее ждет. Коллеги уже привыкли к нему, встречают его приветливо, предлагают наперебой кто чаю, кто кофе, кто свежую прессу, и даже суровая уборщица баба Зина перестала ворчать.
Катя повернулась на бок и уютно свернулась калачиком, намереваясь заснуть и видеть самые радужные сны. А для этого следовало подумать об Алексее. Но перед глазами отчего-то встало другое лицо — красное, злобное, с выпученными глазами. Игорек, бывший будущий муж.
Катя успела еще возмутиться — она не должна вспоминать о нем, это перевернутая, перечеркнутая страница ее жизни, у нее теперь все сложится по-другому…
И тут же заснула, сохраняя на лице сердитое выражение.
Шейх Адбалла приподнялся на подушках. Его худое, морщинистое лицо, словно источенное неутомимым ветром пустыни, покрылось мелкими каплями пота. Бронзово-смуглая кожа приобрела нездоровый землистый оттенок.
Мальчик, который сидел на корточках перед входом в шатер, ожидая приказаний, широко открыл темные глаза, с любопытством взглянул на старика. Шейх умирал, а мальчик еще никогда не видел смерти, и ему было очень интересно.
— Позови моих сыновей! — негромко проговорил шейх, облизав пересохшие губы.
— Слушаю и повинуюсь! — отозвался мальчик и удалился не слишком поспешно.
Старый шейх умирал, и его приказы выполняли неторопливо, как будто он уже не был шейхом, главой рода, как будто приближающаяся смерть уже отняла у него часть власти, как отняла она его силу и здоровье.
Однако уже через несколько минут сыновья шейха вошли в шатер — высокий, жилистый Кемаль и коренастый, подвижный Мехмет, щеку которого пересекал кривой шрам от сабельного удара. Они спешили, надеясь услышать последнюю волю отца и ревнуя друг друга к его убывающей на глазах власти.
Шейх снова приподнялся, вгляделся в их напряженные, выжидающие лица.
— Я умираю, дети мои, — проговорил он значительно, как будто сообщал некую важную, неведомую доселе истину.
— Это не так, отец! — воскликнул Мехмет и переступил на месте, как застоявшийся в стойле жеребец. — Если будет угодно Аллаху, да славится он во веки веков, вы еще поправитесь и проживете много лет на радость близким…
— Не перебивай меня, — шейх недовольно поморщился, — я знаю, что говорю. Ангел смерти Азраил уже осенил меня своим черным крылом. Но прежде чем умереть, я должен открыть вам большую тайну и объявить свою последнюю волю…
Сыновья замерли в нетерпеливом ожидании.
Шейх обежал глазами шатер и проговорил недовольно:
— Уберите этого любопытного мальчишку! То, что я скажу, не предназначено для посторонних ушей!
Действительно, у входа в шатер снова сидел маленький прислужник, с любопытством наблюдая за происходящим. Мехмет шагнул к нему, протянул руку, чтобы схватить за ухо, но проворный мальчишка улепетнул из шатра, хныкая и потирая нетронутое ухо.
Шейх завозился в постели и вытащил спрятанную в изголовье шкатулку. Кемаль и Мехмет переглянулись. Неужели отец все же откупорит свою кубышку? Они знали об этой шкатулке, но ни разу не видели ее содержимое. Последнее время семья едва сводила концы с концами, овец косил мор, верблюды не давали приплода. Сыновья не раз просили у отца денег, чтобы поправить дела, но тот каждый раз отнекивался, уводил разговор в сторону, а на любые намеки о заветной шкатулке отвечал гневным сверканием глаз. И вот теперь, в преддверии смерти, он сам ее достал…