— В этот день не было. А вообще-то он этими делами очень интересовался. Я капитану Махову из МУРа об этом уже рассказывал.
— С Маховым я побеседую про наркотики. А ты мне об этом дне расскажи поподробнее. Ну, вспомни, вспомни, Ночевкин! У тебя же хорошая память!
— Не жалуюсь, — согласился Ночевкин и обратился к своей хорошей памяти. — Первый раз он забежал к нам часов в двенадцать, начальника спрашивал, а начальника не было. Тогда он решил в райисполком сходить…
— Куда, куда? — перебил его Смирнов.
— В райисполком, — повторил Ночевкин. — Справки кое-какие навести.
— Ну, и?..
— Ну, и пошел. Через час вернулся и опять начальника спросил. А начальник все еще с совещания не возвращался. Тогда Трындин решил пообедать и по участку прогуляться. Больше я его не видел. А в пять все это случилось.
— Подробности, подробности, Ночевкин! Что он о визите в райисполком говорил?
— Говорил, что чертовщина какая-то получается, путаница, не понять ничего…
— А что он хотел понять?
— Кто его знает. Наверное, об этом с начальником хотел посоветоваться.
— Страна Советов, — сказал Смирнов. — Спасибо тебе, Ночевкин.
— Так помог чем-нибудь? — обрадовался старший лейтенант.
— Еще как!
Суббота была, ленивая летняя суббота. Алик уехал на дачу, к жене своей, умильной бабке Варе, которая пасла там свою любимую внучку Ксюшку. Уехал временным, на два дня, подпаском. И для Романа суббота была святым армянским семейным днем. Так что приходилось гулять в одиночестве.
Смирнов доколдыбал до центра. У чумового «Детского Мира», на остановке сорок восьмого троллейбуса с устрашающей табличкой «Посадки нет», пользуясь видимыми признаками своей инвалидности, влез в салон, выбрал местечко посимпатичнее (справа по ходу у окна) и стал ждать водилу, который ушел отмечаться. Кипела вокруг московская толпа, в которой не было москвичей, и это была — Москва. Пришел водила из контрактованных, судя по неумелому франтовству, — тоже Москва.
Троллейбус повернул на Кузнецком мосту и через Большую Лубянку поплыл к Сретенке. Москва, Москва! Мещанская, Крестовский мост, Ярославское шоссе. Вот и сельскохозяйственная выставка.
К входу в полуцилиндр «Космоса» Смирнов добирался довольно долго — не по его ногам стала эффектная лестница. У входа бдел швейцар. Но на что-то хитрое имеется кое-что с винтом. Смирнов извлек книжечку. Книжечка была красного сафьяна с золотом. Такие простым смертным не дают. Швейцар Смирнова пропустил.
Колбасился в вестибюле кое-какой иностранец — деловой, пробегали чрезвычайно озабоченные наши отечественные дамочки, благоухая французской парфюмерией, безмерно загруженные работой; вольно раскинулся в креслах многочисленный, из всех трех республик Кавказ, рационально использующий заслуженный отдых.
Бар искал самостоятельно, без расспросов. Нашел-таки в конце концов по табличкам, благо, знал, как слово «бар» по-иностранному пишется.
Мило, очень мило, главное — малолюдно. Не время еще, не вечер; лишь в углу настойчиво наливалась шампанским четверка молодых громадных скандинавов, да за стойкой тихо грустил под импровизацию Дейва Брубека искомый Денис. Повезло на этот раз. Только вот опять на высокий стульчик лезть.
А на полках-то, на полках! И советское, и заграничное, и полное, и початое, — пей, не хочу! Хорошо быть иностранцем! Денис вопросительно, не узнавая, посмотрел на Смирнова.
— Налей коньяка сотку. И водички запить, — сделал заказ Смирнов.
Денис без улыбки (не уважал аборигенов) заказ мгновенно выполнил. Смирнов споловинил, запил водичкой и приступил к демонстративному разглядыванию Дениса.
— Что-нибудь еще? — не выдержал Денис.
— Не узнаешь? — спросил Смирнов.
— А почему я вас должен узнавать? Вы — киноартист? — изысканно хамя, вопросом на вопрос ответил поднаторевший во всем бармен. Смирнов извлек из кармана мятую пачку «Беломора», коробок спичек, закурил. Морщась от плебейского дыма, Денис придвинул к брошенной на стойку пачке фирменную мальборовскую пепельницу. Воспользовавшись барменовской любезностью, Смирнов осторожно уронил в пепельницу обгоревшую кривую спичку и сказал назидательно:
— Ты, как высокий профессионал, клиента с первого раза срисовывать должен.
— Я, как высокий профессионал, должен обслужить клиента быстро и вежливо. И все.
— Следовательно, со мной разговаривать не хочешь?
— А, собственно, о чем?
— О «Привале странников», например.
— Я туризмом не увлекаюсь. — И глазом не моргнул. Ушлый паренек.
— А чем ты увлекаешься, если не секрет? Не нумизмат ли?
— В каком смысле?
— В самом прямом. Как любитель и коллекционер денежных знаков. — Смирнов допил сотку и ухмыльнулся, обнажив хищную искусственную челюсть. — Налей-ка еще сто.
— Мне кажется, что вам достаточно, но что ж? — Денис тоже улыбнулся и артистично налил.
— Ты еще и консультант, — отметил Смирнов, придвигая стакан.
— Извините, я на минуту отлучусь, — сообщил Денис и исчез за незаметной дверью в деревянной стойке. Смирнов самую малость поскучал один, а потом от нечего делать обернулся к гуляющим скандинавам: любопытно было, чем они там занимаются. Самый здоровый и белесый тотчас поймал его взгляд и приветственно поднял полный фужер. Смирнов салютовал стаканом. Тогда скандинавы — все — вскричали:
— Гип-гип ура!
А Смирнов ответил:
— Давайте, ребятки, давайте!
Поняли друг друга и продолжили занятия. Каждый — свое: скандинавы — открывать очередную бутылку, Смирнов — двигать пепельницу по стойке. Вернулся Денис. Спросил холодно:
— Чем еще могу быть полезен?
— Рассказом о «Привале странников».
— Я вас не понимаю, гражданин.
— Тебя Денисом зовут?
— Могли бы вы обращаться ко мне на «вы»?
— Вас Денисом зовут?
— Да, меня зовут Денисом.
— Три дня тому назад вы, Денис, обслуживали меня в кооперативном кафе «Привал странников». Вы и сейчас в нем работаете?
— Вы что-то путаете, гражданин. Работаю я здесь.
— Тебя Денисом родители назвали, видимо, не в честь героя рассказов писателя Драгунского, а в память о великом партизане войны двенадцатого года. Действуешь похоже: выскочил, нашкодил, исчез с концами, и я — не я, и лошадь не моя…
— Не следовало бы мне вам вторые сто граммов наливать.
— Да ну? — удивился Смирнов и махом принял вторые сто граммов. Выдохнул, запил и продолжил: — Учти, мой петушок, я приду с двумя свидетелями, и ты расколешься до задницы.
— Вы — работник правоохранительных органов?
— Я — пенсионер.
— Тогда вот что, гражданин пенсионер. Выметайтесь-ка из помещения.
Смирнов через стойку схватил Дениса за грудки, но словесно оформить свои действия не успел, потому что за его спиной негромко и строго спросили:
— Что здесь происходит?
Смирнов отпустил Дениса и обернулся. Молодой человек с приятным малозначительным лицом, в идеально сидящем на нем светлом, в тонкую полоску костюме благожелательно смотрел на него. Смирнов медленно сполз с высокого стульчика, а Денис пояснил:
— Гражданин выпил лишнего и буянит.
— Подробнее, — предложил изложить молодой человек.
— Обвиняет меня в каких-то непонятных грехах, ругается непристойно, руки распускает. Вы же сами видели.
Молодой человек извлек из нагрудного кармана опять же красную книжицу и сказал, сочувствующе глядя Смирнову в глаза:
— Пройдемте, товарищ.
Товарищ Смирнов обернулся к Денису и пообещал:
— Мы еще увидимся, Денис.
Они пошли. Они шли длинным коридором до тех пор, пока молодой человек не сказал, тронув сзади Смирнова за плечо:
— Сюда, пожалуйста.
Уютный такой закуток — кабинет в миниатюре. Столик, стульчик, два креслица. Молодой человек прошел за столик, сел на стульчик и, жестом пригласив Смирнова в креслице, представился и приступил к своим служебным обязанностям:
— Капитан Покатилов. Будьте любезны, удостоверение личности. Паспорт, или что-то, объясняющее, кто вы и что вы.
Уже сидящий в креслице Смирнов без сопротивления протянул капитану Покатилову сакраментальный свой сафьяновый документ. Капитан с видимым удовольствием осмотрел толстенную книжицу, сперва снаружи, потом заглянул внутрь. Наметанным глазом сверил фотографию с оригиналом, закрыл книжечку и обаятельно улыбнулся.
— Солидный документ, коллега.
— Какой дали!
— Неудобно мне, Александр Иванович, вам, именно вам, нотации читать, но, к сожалению, приходится. Не стоило бы здесь, в гостинице, в присутствии иностранцев, дискредитировать звание почетного милиционера.
— Чем это?
— Извините, но от вас — как из бочки…
— Господи, ничего не изменилось! Один мой друг, самый давний и близкий друг, лет двадцать пять тому назад сформулировал жизненный закон, которым следует руководствоваться любому непривилегированному гражданину нашей страны. Звучит он примерно так: если я хоть чуть-чуть выпивши, то в отношениях с милицией труслив и беспринципен. Он прав, капитан Покатилов?
— А вы — шутник, Александр Иванович, — заметил капитан Покатилов и снова раскрыл смирновскую книжечку. — Никак не разберу, кем подписано ваше удостоверение.
— Чурбановым, капитан. Чурбановым.
— Да-а… Прискорбный факт, не правда ли, Александр Иванович?
— То, что произошло с Чурбановым, капитан?
— Опять шутите, опять шутите. Прискорбный факт в том, что ваши заслуги перед милицией оценил государственный преступник Чурбанов.
— Намекаешь на то, что никаких заслуг не было?
— Да ни на что я не намекаю. Просто размышляю.
— У меня еще одно удостоверение имеется. На орден. Подписано Председателем Президиума Верховного Совета СССР Леонидом Брежневым.
— А Лаврентий Павлович вас никак не отмечал?
— Ох, если бы не закон Спиридонова! Сказал бы я тебе, капитан…
— А вы скажите. Мы ведь вдвоем.
— Но разговорчик-то ты пишешь? У меня слух хороший, а твой магнитофон — плохой, потому что шумит. Старый.