День поэзии. Ленинград. 1967 — страница 3 из 37

Там они, где ближе гибель рыщет,

всюду, где угроза велика.

Не щадить себя — таков обычай

ленинградского большевика.

И идут, в огонь идут за ними,

все идут — от взрослых до ребят,

за безжалостными, за своими,

не щадящими самих себя.

Нет, земля, в неволю, в когти смерти

ты не будешь отдана, пока

бьется хоть единственное сердце

ленинградского большевика.

Сентябрь 1941

АННА АХМАТОВА

МУЖЕСТВО

Мы знаем, чтó ныне лежит на весах

И чтó совершается ныне.

Час мужества пробил на наших часах,

И мужество нас не покинет.

Не страшно под пулями мертвыми лечь,

Не горько остаться без крова,

И мы сохраним тебя, русская речь,

Великое русское слово.

Свободным и чистым тебя пронесем.

И внукам дадим, и от плена спасем

Навеки!

Февраль 1942

СЕРГЕЙ ОРЛОВ

* * *

Его зарыли в шар земной,

А был он лишь солдат,

Всего, друзья, солдат простой,

Без званий и наград.

Ему как мавзолей земля —

На миллион веков,

И Млечные Пути пылят

Вокруг него с боков,

На рыжих скатах тучи спят,

Метелицы метут,

Грома тяжелые гремят,

Ветра разбег берут.

Давным-давно окончен бой...

Руками всех друзей

Положен парень в шар земной,

Как будто в мавзолей...

1944

ГЕОРГИЙ СУВОРОВ

* * *

Еще утрами черный дым клубится

Над развороченным твоим жильем.

И падает обугленная птица,

Настигнутая бешеным огнем.

Еще ночами белыми нам снятся,

Как вестники потерянной любви,

Живые горы голубых акаций

И в них восторженные соловьи.

Еще война. Но мы упрямо верим,

Что будет день — мы выпьем боль до дна,

Широкий мир нам вновь раскроет двери,

С рассветом новым встанет тишина.

Последний враг. Последний меткий выстрел.

И первый проблеск утра, как стекло.

Мой милый друг, а все-таки как быстро,

Как быстро наше время протекло.

В воспоминаньях мы тужить не будем,

Зачем туманить грустью ясность дней,—

Свой добрый век мы прожили как люди —

И для людей.

1944

АНАТОЛИЙ ЧЕПУРОВ

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Как звóнок этот зимний воздух,

Как много в нем тепла,

Когда в зеленоватых звездах

Береговая мгла,

Когда совсем ушли печали

И снова тишина,

Когда полмира за плечами,

А Родина одна.

1946

БОРИС ШМИДТ

* * *

Лес да перелески,

Звезды словно зерна...

Край ты мой карельский,

Северный, озерный.

Калевалы руны,

Пудожа былины,

Ладоги буруны,

Олонца равнины.

Край мой белоснежный...

Ветер ветру вторит

Песни Заонежья,

Сказки Беломорья.

Белая береза

Смотрит с косогора

На каменотеса

Каменного Бора.

Ходят в море парни

На судах моторных.

Край мой светозарный,

Край ты мой озерный.

Ветви сосен машут,

Свет-заря алеет.

Не сыскать мне краше,

Не найти милее.

Край ты мой, известный

Вышивкой узорной,

И рудой железной,

И трудом упорным,

Сказкой да побаской,

Славой лесорубов.

Край ты мой рыбацкий,

Сердцу самый любый.

1949

Петрозаводск

СОЛОМОН ФОГЕЛЬСОН

БЕЛОКРЫЛЫЕ ЧАЙКИ

Колышется даль голубая,

Не видно вдали берегов, —

Мы с детства о море мечтаем,

О дальних огнях маяков...

       Летят белокрылые чайки —

       Привет от родимой земли.

       И ночью и днем

       В просторе морском

       Стальные идут корабли!

Манит нас простор величавый,

С могучей стихией борьба, —

На ленточках золотом славы

Сверкает морская судьба!

       Летят белокрылые чайки —

       Привет от родимой земли.

       И ночью и днем

       В просторе морском

       Стальные идут корабли!

И если опять над морями

Взовьется сражения дым, —

Мы знаем, что Родина с нами,

А с ней мы всегда победим!

       Летят белокрылые чайки —

       Привет от родимой земли.

       И ночью и днем

       В просторе морском

       Стальные идут корабли!

1950

СЕМЕН БЫТОВОЙ

ПОСЛЕДНИЙ ШАМАН

Жил он отчужденно, одиноко,

Стал, как говорится, не у дел,

И, как прежде,

Ястребиным оком

На людей уж больше не глядел.

Год почти скитался без работы,

Все забыли, кажется, о нем.

И на зимнем празднике охоты

Не плясал, как демон, над огнем.

Не взывал ни к злым,

Ни к добрым духам,

В золотистый бубен не стучал.

Стало тихо в стойбище.

По слухам,

Он и в чýме целый день молчал.

Крепкий чай тянул из медной кружки,

Развалясь на меховом полу.

Даже костяные побрякушки

Были просто брошены в углу...

Но дождался наконец минуты!

Слышал я недавно от друзей —

Он свои шаманьи атрибуты

Сдал в этнографический музей.

И расписку взял, —

Чтоб без обмана, —

В сундучке хранится у него:

«Принято от бывшего шамана

Личное имущество его...»

Нынче ходит с искоркой во взгляде —

В самом деле,

Жизнь не так плоха, —

Он в оленеводческой бригаде

В должности второго пастуха.

Позабыл свои пустые бредни,

Обязался стать передовым

И упитанности выше средней

Добиваться важенкам своим...

Так из мрака

Потянулся к свету,

Держится отныне на виду.

Сразу на год выписал газету

«Тихоокеанскую звезду».

Пусть обучен грамоте не очень,

Да глаза остры

Не по годам, —

Но пастух до самой поздней ночи

Всю ее читает по складам.

А кругом от очага дымище,

Но сидит, склонившись над огнем,

И читает,

И глазами ищет,

Нет ли где заметочки о нем...

1953

Нижний Амур

ПЕТР КОБРАКОВ

ИСТОРИЧЕСКАЯ АРКА

Над ней летит

Коней шестерка грозная.

А рядом — Зимний,

Площади разлив...

Вплела узор свой арка

В небо звездное,

Полудугой дома соединив.

За красоту ее

Спасибо зодчему.

Пред нею

Остановится любой,

Припомнив,

Как матросы и рабочие

За власть Советов

Шли на смертный бой.

Здесь каждый раз

Мне видится:

Колоннами

Идут они в грохочущей ночи,

И режут мрак над ними

Обнаженные

Прожекторов широкие мечи.

До гребней крыш

Ночь темный полог свесила...

И слышу я

В застывшей синеве

Тяжелый выстрел

Броневого крейсера,

Зарею полыхнувший на Неве.

1953

ВЛАДИМИР ЗАВОДЧИКОВ

НАД ОЗЕРОМ

Оно от неба — голубое,

А начал ветер дуть сильней —

И всем казалось: над прибоем

Взлетела стая лебедей.

Швырялись волны пеной белой

В береговой гранит седой,

И берег вздрагивал. Но дело

Не только в пене над водой:

По вспышкам пены легкокрылой,

Что мчит упругая волна,

Мы узнаем, какие силы

Таит до срока глубина.

1953

НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ

ХОДОКИ

В зипунах домашнего покроя,

Из далеких сел, из-за Оки,

Шли они, неведомые, трое —

По мирскому делу ходоки.

Русь металась в голоде и буре,

Все смешалось, сдвинутое враз.

Гул вокзалов, крик в комендатуре,

Человечье горе без прикрас.

Только эти трое почему-то

Выделялись в скопище людей,

Не кричали бешено и люто,

Не ломали строй очередей.

Всматриваясь старыми глазами

В то, что здесь наделала нужда,

Горевали путники, а сами

Говорили мало, как всегда.

Есть черта, присущая народу:

Мыслит он не разумом одним, —

Всю свою душевную природу

Наши люди связывают с ним.

Оттого прекрасны наши сказки,

Наши песни, сложенные в лад.

В них и ум и сердце без опаски

На одном наречье говорят.

Эти трое мало говорили.

Что слова! Была не в этом суть.

Но зато в душе они скопили