и до конца останется со мной.
Живу, тружусь, оттачиваю слово
и с настоящим утверждаю связь,
не забывая своего былого
и в общее грядущее стремясь.
1958
МАРИЯ КОМИССАРОВА
ПОДРУГИ
Постарели мои подружки,
А давно ли, казалось мне,
И задиры, и хохотушки,
Распевали свои частушки
И невестились по весне.
Им с миленышами давно ли
Было любо с глазу на глаз
В их веселой девичьей доле
Целоваться по стольку раз,
Задаваться и красоваться
Не в шелках, камнях дорогих,
И красавицами казаться
В пестрых ситчиках полевых.
Время косы их не щадило
Золотые, совсем как рожь,
Раньше срока посеребрило,
Побелило пылью порош.
И, надев на подруг шинели
И армейские сапоги,
Время гнало их сквозь метели,
По фронтам, где враги, враги.
Смерть кружила над переправой,
Над черемухами в цвету...
Умирали они со славой
На железном своем посту.
Сиротели они, вдовели...
Только гляну — и вспомню вдруг,
Как себя они не жалели,
Как впрягались на пашне в плуг,
Как детей без отцов растили,
Дни и ночи одни, одни,
Ждали писем, судьбу молили:
Ты от пули их сохрани!
Весь их путь — это путь России
Многотрудный, из мрака в свет, —
Нет правдивей его, красивей,
И счастливее тоже нет.
1959
АЛЕКСЕЙ ТИТОВ
РОДОСЛОВНАЯ
Страницы лет, —
никак нельзя истлеть им.
Из тьмы веков слышны мне голоса,
Как будто бы в семнадцатом столетьи
Я в глухомани дикой родился.
Здесь люди жили нище и убого,
Заботами тревожились с утра,
Молились богу
и ругались в бога,
Как при отце великого Петра.
Они пощады слезно не просили,
Когда их брали в плети, в батоги,
И мне досталось той мужичьей силы,
Что между пальцев гнула пятаки.
Досталось мне и той хмельной любови,
Что обжигает, без вина пьяня.
Встречать беду
без слез, не хмуря брови,
Жизнь научила с детских лет меня.
Досталось мне и горя и кручины —
Для многих было так заведено:
В избе чадила горькая лучина,
Плясало на полу веретено.
Размеренного времени улитка
Стереть не в силах древности следы.
Так сотни лет подряд льняная нитка
Тянулась из кудельной бороды.
И только сказки открывали двери
В тот мир, который новизной богат.
Я многим сказкам лишь потом поверил,
Когда впервой увидел Ленинград.
Всех городов России был он краше,
И разве знать в то время мы могли
О том, что кости дальних предков наших
Фундаментом для города легли.
Они свои оставили приметы,
Но мне мой дальний предок незнаком.
Моих родных дешевые портреты
Война слизала жарким языком.
Она, как смерч, прошла над нашим кровом.
Все раны залечили мы давно.
Портретов нет,
но есть дела, которым
Историей бессмертие дано.
Открытий новых яркие страницы
Находят место славное свое.
К высокой цели Родина стремится,
И я — один из сыновей ее.
1959
Петрозаводск
АЛЕКСАНДР РЕШЕТОВ
РОЩА
Соловьиной песнею манила,
Молодой и мертвою листвой.
Думы сокровенные будила,
Как сестра, беседуя со мной.
По годам она — я знаю — старше,
Что ей наши краткие года?
Я умру, а роща будет так же
С каждою весною молода.
Пусть топор березу не ударит.
Тронь ее ладонью и щекой,
И душе мятущейся подарит
Роща величавый свой покой.
С животворным,
С этим свежим светом
Возвращаясь к людям и делам,
Я листал железо,
Был поэтом,
Другом был друзьям,
Врагом — врагам.
По земле горящей шел солдатом,
Сам, как головня, чернел в тоске.
Мог отбедовать, в чужбину вмятым,
От пределов отчих вдалеке.
И в Сахаре мертвые не ропщут.
Но и там я верил бы живой,
Что тебе, березовая роща,
Ликовать и плакать надо мной.
1960
НИНА ОСТРОВСКАЯ
ПАМЯТНИК ДЕВОЧКЕ В ХИРОСИМЕ
Если умирающий изготовит тысячу игрушечных журавлей, он останется жить...
(Японская сказка)
Не веря в возможность разлуки,
Любуясь, как дышит земля,
Стоит она, вытянув руки,
Пуская в полет журавля.
Волнами зеленого мрака
В аллеях течет тишина...
...Еще ты живая, Садако,
На койке лежишь у окна.
Взметнулись, тоскуя, ресницы...
Не надо, не думай, держись;
Есть старая сказка о птице —
О птице, дарующей жизнь...
Кричат журавли на закате
Над медленной желтой рекой,
И девочка в тихой палате
Им тонкою машет рукой.
А вишни качают ветвями,
И вновь просыпается сад, —
Вдоль детской кровати рядами
Бумажные птицы стоят...
Но всё, что ей в жизни осталось —
Роняя бумагу и клей,
Услышать сквозь боль и усталость
Встревоженный крик журавлей.
А вечер мучительно длинный,
И близится страшная ночь,
И птицы из сказки старинной
Уже ей не могут помочь...
О, память, она негасима —
За годом сменяется год,
Но черная тень Хиросимы
Над миром смятенным плывет...
А вишни качают ветвями,
И ветер ласкает живых,
Взметая багряное пламя
Весенних цветов полевых.
И детям Японии снится —
Ступеней немой полукруг
И умная добрая птица,
Летящая в небо из рук.
1961
БОРИС НЕКРАСОВ
ЕСТЬ ТАКОЕ ИМЯ
История — великий ревизор —
По своему большому разуменью
Венчает славой, предает забвенью
Или выносит строгий приговор.
Она диктует нам свои права,
Незыблемые, жесткие законы.
Романовы, Стюарты и Бурбоны
Для нас — как грош, истертые слова.
Но есть такое слово в мире!
Есть!
Нетленное, как сам народ нетленен.
То имя, дорогое людям, — ЛЕНИН —
Эпохи нашей совесть, ум и честь.
Оно и в планах наших и в делах.
Оно, как звезды на Кремлевских башнях,
Сияет нам не только в дне вчерашнем,
Но и сегодня, и в грядущих днях.
И потому всё крепче год от года
То имя-знамя наш скрепляет строй,
Что он — не бог,
не царь и не герой,
А мозг народа
и душа народа,
И каждый день ведет народ на бой!
1962
МИХАИЛ САЗОНОВ
КУЗНЕЦ
Сказал мне кузнец родовитый,
Свое передав ремесло:
— Всем сердцем его полюби ты,
Чтоб в душу корнями вросло.
Трудись, не жалея размаха,
Чтоб каждый удар был хорош!
И кровлю, и хлеб, и рубаху —
Ты все, что захочешь, скуешь. —
...Волнуется пламя, бушует.
Я сталь накалил добела.
Работу, как радость большую,
Упрямая жизнь мне дала.
Чтоб крепче, надежнее стала,
Не покорялась рублю,
Я правду скую из металла,
В огне горновом закалю.
1965
ВЯЧЕСЛАВ КУЗНЕЦОВ
* * *
Меня попробуй оторви-ка
от этих флагов —
на ветру!..
Россия,
я твоя кровинка;
коль ты умрешь,
и я умру.
...Жужжит оса,
бубнит осинка,
туман, как парус, на бугре.
Россия,
я твоя росинка —
студеным утром,
на заре.
1965
ЛЕОНИД ХАУСТОВ
С ВЕРШИНЫ ЛЕТ
Тяжка мне невесомая винтовка
И горек дым угасшего костра.
Беззвучная идет артподготовка,
И катится беззвучное «ура».
У ног беззвучно плюхается мина.
Безмолвный крик мой гасится во мне.
В пустой ладони — скомканная глина,
И мир в бесцветном рушится огне...
С вершины лет не то что из окопа —
Иной обзор, масштаб совсем другой:
Видна мне вся распятая Европа,
Которую спасаю подо Мгой.
1965
ИВАН ДЕМЬЯНОВ
НА ПИСКАРЕВСКОМ КЛАДБИЩЕ
Павшим в блокаду —
вечно живым!
Шуршание листьев
железных
в венках...
И шепот
березовых листьев...
Здесь Слава и Скорбь —
Обнялись на века
Под небом простреленным,
мглистым...
Суровый,
шинельного цвета гранит,
Знамена из камня —