Пора, давно пора...
Спокойно на руках ребят
уснул сержант,
солдаты спят...
* * *
Посиди со мною, ведьмочка,
не спеши в свою трубу...
Вот угаснет в банке веточка —
тьма окутает избу.
Звезды на небе не вызрели,
не пьяна еще луна,
черти на небо не вылезли —
одурели ото сна.
...У друзей не жены — ангелы,
божьи птахи у друзей:
добродетельней, чем в Англии,
чем в Испании — верней.
Ну а мне ссудили ведьмочку,
в долгий выдали кредит...
Не дыша гляжу на веточку —
все осеннее горит...
На диване на продавленном
уж тебе ли не тепло?
Ты зачем в свое приданое
притащила помело?
Брови углем подведенные,
кудри — пепельней золы,
а глаза — как ночь — бездонные
и уже немного злы...
Говорю:
— Ну ладно, ведьмочка,
улетай на свой шабаш...
Ты вернешься ли — не ведаю,
ты предашь ли, не предашь?
...Вьюшка хлопнула отчаянно —
и черна и горяча.
Ах, отчалила, отчалила
моя милая... Прощай!
Лишь качается качалочка,
остывает в чашке чай...
* * *
Такое время: женщины не снятся,
привычные — приходят наяву...
Во сны ко мне
философы стучатся,
раскраивают неба синеву
орбитами неведомых полетов,
скрещеньями сгорающих комет.
Все чаянья,
все бедствия народов —
абстрактный для философа предмет.
Движенье жизни — формулы сухие,
людские страсти — индексов набор...
И даже о России,
о России...
Спокоен бесконечный разговор.
Где розы с соловьями? Где березы?
Сирени крик? Томление груди?
Любимою не сдержанные слезы?
Дожди кругом, осенние дожди...
Стучатся в занавешенные окна,
играют монотонно на трубе...
У входа в сон философы промокли —
всё прадеды,
всё прадеды тебе...
Дожди редеют.
Улицы лоснятся.
Светлеют, выпрямляясь, фонари...
Такое время: женщины не снятся,
усталые — уходят до зари...
* * *
Где дальние кричали журавли,
где пахло черным хлебом от земли,
где тракторы до ночи токовали
и влажные поля атаковали...
Где заяц, начинающий белеть,
и коршун,
начинающий стареть,
и крот,
уставший рыть свое метро...
Где осыпи ощерились мертво
расколотыми глыбами гранита —
все призрачно осталось и сокрыто.
И ничего там
не произошло:
задумчивое солнышко взошло
и нас,
его встречавших,
осветило...
Но это так
неповторимо
было!
ЕЛИЗАВЕТА ПОЛОНСКАЯ
КАРЕЛЬСКИЙ ПЕЙЗАЖ
Так хорош этот бледный карельский пейзаж,
Нашей жизни обыденный круг,
Что его никогда, никогда не отдашь
За приветливо-приторный юг.
Только сосны да ели, леса да леса,
И тропинка, бегущая вниз.
А на небе лазоревый свет разлился,
Там, где море с землею слились.
На холодном пожаре вечерней зари
Встали черные сосен стволы.
За горою как будто зажгли фонари.
Но леса нерушимо белы.
Все померкло. И ночь раскрывает одна
Оловянную сень над землей.
Пробивая туман, молодая луна
В небо бросила серп золотой.
И уже розовеет восток на глазах.
Озаряется сумрачный лес...
Бледный месяц растаял в небесных лугах
И в холодных просторах исчез...
Зимний воздух лесов дунул в створки ушей
Скрипом санок и шорохом лыж...
Постою на горе, чтоб запомнить живей
Радость глаз и карельскую тишь.
И наполнит мне легкие воздух лесной,
Силой юности в сердце мне брызнет.
Жизнь, еще мы померимся силой с тобой.
Мы теперь победители жизни!
ВСЕВОЛОД АЗАРОВ
ДЕТИ ЛЕНИНА
Волоколамское шоссе
В ухабах, в рытвинах горбатых.
На придорожной полосе
Стоят вчерашние солдаты.
Зачем народ собрался тут:
И деды-бобыли, и вдовы.
Кого они сегодня ждут
На перепутье жизни новой?
От бога ожидают льгот
Иль о земном хлопочут счастье?!
Двадцатый на исходе год,
Год третий при Советской власти.
Негромко голоса звучат.
Снежок порхает, солнце светит.
И, словно выводок галчат,
Несутся врассыпную дети.
Взбегают на подъем крутой,
Где снег от солнца цвета меди,
И первыми с вершинки той
Кричат, едва увидев:
«Едет!»
В заглохшем от нужды краю,
Где в лампах керосина нету,
Электростанцию свою
Зажег народ на всю планету.
Из подмосковных скромных мест
Как будто солнце засияло.
Вот струнный заиграл оркестр
Мотив «Интернационала».
Фонарь мерцает голубой
Назло разрухе и невзгоде.
В просторный лучший дом с резьбой
Ильич и Крупская заходят.
Хлеб-соль подносят Ильичу,
В кувшинах брага золотится.
А у крыльца, плечом к плечу,
Народ собравшийся толпится.
Волнуясь, шепчется народ.
Сошлась на площадь вся округа,
И каждый этой встречи ждет,
И каждый хочет слушать друга.
Он, перед миром шапку сняв,
О мире произносит слово,
О полноте народных прав
И о защите жизни новой.
Горит над Кашином закат.
И дорогому гостю рады,
Крестьяне с Ильичем хотят
Сфотографироваться рядом.
Солдатка, строгий бородач,
Парнишка в островерхом шлеме...
И распрямляет свой кумач
Над ними грозовое время.
Как много впереди ребят!
В волшебном магниевом свете
Здесь перед старшими стоят
Разлуки и победы дети.
Я вижу девочек в платках,
Ребят в отцовских шапках вижу.
Им больше не расти впотьмах,
В тот день
К ним солнце стало ближе.
Найдут свою дорогу все
Для дел великих и для боя,
Волоколамского шоссе
Еще безвестные герои.
То дети пахарей, солдат...
В столетье войн и революций
Они бестрепетно глядят
И с Лениным не расстаются!
А. П. КРАЙСКИЙ
Среди пролетарских поэтов «первого призыва» широко известно имя Алексея Петровича Крайского (1892—1941). Он начал трудовую жизнь с пятнадцати лет: был ремонтным рабочим, железнодорожным служащим, продавцом, — и стал писать, по собственному признанию, «из протеста к социальной несправедливости». С 1916 г. печатался в «Маленькой газете», в 1917 г. в «Правде» и профсоюзном журнале «Борьба», с 1918 г. во всех петроградских и отчасти московских журналах и газетах. В первые годы революции Крайский принимал участие в работе петроградского Пролеткульта, в начале 1920-х годов входил в литературные группы пролетарских писателей «Космист» и «Стройка».
Первые сборники стихотворений Крайского — «Улыбки солнца» и «У города-разбойника» — вышли в 1919 и в 1922 годах. Поэтические достижения Крайского в ряду пролетарских поэтов в те годы отметил В. Я. Брюсов: «он один из тех, кто занят работой и над новой формой. В замыслах у него есть широкий размах, почти космический угол зрения...».
Литературная деятельность Крайского не прекращалась до 1941 г. (он умер во время ленинградской блокады). Много внимания уделял воспитанию начинающих авторов, вел литературные кружки при Коммунистическом университете, журнале «Резец», на крупнейших ленинградских заводах — Кировском и «Большевике». Его перу принадлежали рассказы, пьесы, руководства для начинающих писателей. Как поэт Крайский выступал в последние годы меньше. Вышло два сборника: «На панельных квадратах» (1930) и «Лирика» (1939).
В бумагах, сохранившихся в семье Крайского, есть неопубликованные произведения — стихи, проза, статьи, воспоминания, свидетельствующие об упорном творческом труде писателя и в 1920-е и в 1930-е годы. Среди стихотворений находятся вещи разных лет, от дореволюционных до написанных в начале Великой Отечественной войны.
Они дополняют наше представление о Крайском как о поэте, имеющем свой поэтический голос, постепенно освобождающемся из-под влияний других поэтов и от черт, свойственных пролеткультовской поэзии, идущем своим путем.
С годами в поэзии Крайского усиливается лирическая струя. Это подтверждается и новыми материалами. Лирические стихи А. Крайского проникнуты радостным, весенним мироощущением, порою их отличает лукавая ирония, озорство. И всюду Крайский по-прежнему остается поэтом-современником.
События внутри страны и за рубежом остро волновали его и заставляли поэтическими средствами выражать свое отношение к ним.