Татьяна НабатниковаДЕНЬ РОЖДЕНИЯ КОШКИРассказы
Бессмысленные действия любви (от автора)
Именно так я хотела сначала назвать эту книгу. Предвидя высокомерную иронию мужчин, заранее согласна: да, только женщина могла сочинить столько рассказов, весь смысл которых состоит в осмыслении кажущихся бессмысленными действий любви.
Разумеется, мужчины решают в литературе, как и в жизни, более высокие задачи. Но решение становится им по силам только в одном случае: если любовь у них уже есть. Лишившись любви, они так же, как и женщины, лишаются и всего остального.
Меня очень занимает вопрос: зачем человеку другой? Я пристаю с этим вопросом именно к мужчинам: важно знать, что думают те, для кого любовь — не главное.
Отвечают: для подтверждения твоего существования. Мы ничто, пока любовь другого не превратит нас в нечто.
Спрашиваю: хорошо, но почему этот другой должен быть противоположного пола? Почему не друг, почему не родители, не дети?
Недавно я получила в ответ такое предположение: жизнь — это цепь умираний и воскрешений, каждый день мы уходим в сон, как в смерть, и пробуждаемся, словно воскресаем. Попробуй обойдись без этих чередований. Соединение мужчины и женщины в любви (не обязательно физическое — достаточно слияния, спевания двух радостных голосов по телефону, достаточно письма, читаемого взахлеб, достаточно мысли, прокинутой мостиком к другому) — тоже своего рода умирание, за которым следует возрождение. Насколько эта цикличность необходима и важна, мы понимаем, только лишившись ее.
«Имеем — не ценим, потеряем — плачем». Это — о любви.
Автор
Шофер Астап
Они удивлялись: почему А-стап?
И что тут удивительного?
— Мой отец был командиром отряда по борьбе с басмачами!
— Это объяснение? — не понял Гарик.
— Ну как же, — вполсилы своего голоса сказала Женя, взглянув на Астапа вполвзгляда и улыбнувшись ему вполулыбки (это обидно: мало). — Как ты не понимаешь, Гарик: героический отец Астапа был командир отряда, если Астап не путается в истории и хронологии, а комиссаром у него был, верно, какой-нибудь Остап, но командир не знал, что пишется через «О», так и назвал.
Она произнесла это со старательным демократизмом, следя, чтобы ни насмешки, ни высокомерия — ни-ни.
Астап злился и жал на акселератор.
Конечно же они звали его «товарищ Бендер». Они — сборная республики по легкой атлетике. Понятно, заемная сборная: россияне.
Он возил их весь месяц тренировочных сборов: утром на стадион — двадцать пять километров, потом на обед, вечером снова на тренировку. Команда с комфортом размещалась в загородном пансионате. Они-то с комфортом, а он, Астап, за рулем до десяти вечера! Каждый день!
— Астап, да тебе дадут два отпуска!
— Догонят и еще дадут, — отвечал он. — А если мало, так прокурор добавит.
У него было двое маленьких детей, но их маму он отвез туда, откуда взял, а деток воспитывали его родители. Он был вольная птица, и что ему делать дома? Но вот куражился:
— Нет, я уволюсь, зачем мне это, с какой радости!
И чем интереснее ему было со спортсменами, тем больше артачился.
Команда не обращала на его капризы никакого внимания. Ну, уйдет этот — дадут другого, им какая разница, они и к другому будут относиться с тем же дружелюбным равнодушием.
— Эй, Астап, поехали, что ли!
Им уже надоело объедать шелковицу у ворот пансионата, а Астап все моет и моет своего Мустанга. Он упрямо поливает его из шланга, трет тряпкой — уже четвертый раз, но нервы у спортсменов резиновые, все-таки они — сборная республики. Тренер ждет их на стадионе — у него тоже хорошие нервы.
Наконец выезжают. Команда располагается внутри Мустанга, раскидав свои накачанные, как автомобильные шины, ноги, а то и вовсе прицепив их висеть на поручне (Астапа это злит) — по одному на сиденье, и только двое вместе, всегда рядом — муж и жена: Костя и Женя.
У шлагбаума остановка: проходит электричка, Астап откинулся, глядит в зеркало все туда — в салон.
— Еще хорошо, что не товарняк, а то было бы вагонов сто пятьдесят — сто восемьдесят!
— Ха-ха!.. Ну ты, Гарька!..
— А что? Ну, шестьдесят.
— Шестьдесят еще куда ни шло.
— Но один-то раз было сто пятьдесят!
Те, пара, улыбаются, как посторонние, и помалкивают себе, как будто одни из всех что-то там знают. Пароль, по которому пустят в рай.
И что уж такого они знают? Подумаешь, Астап и сам был женат и точно помнит, что никакой загадки там нет.
Сидят себе молчком, но видно, что думают о чем-то вместе, сложив усилия, — как будто поодиночке им не додуматься. Отработают на дорожке — и снова друг к другу поближе: нести сообща свою невидимую ношу. Что за ноша — догадаться бы.
— Завтра расслабьтесь, — сказал тренер команде перед отборочными соревнованиями. Премудрый, он отправил их в горы, поручив аборигену Астапу.
Расчет тренера был ясный: там, в горах, они дадут себе хорошую часовую нагрузку, недостаток кислорода на высоте заставит их печень срочно перестроиться и выдавать в кровь столько гемоглобина, сколько внизу не требовалось. И после, спустившись в долину, с разогнавшейся-то печенью — вот побегут!
Астап проникся важностью задачи и повел себя как командир подводной лодки, действуя сурово, значительно и беззвучно.
— Астап, кого ждем?
— Спокойно.
— Астап, а куда ты нас везешь?
— Куда привезу, там и будете.
— Отдадимся в руки судьбы.
Астап развил тайнодействие: на страшной скорости он гнал Мустанга в дебри селений, с воем мотора заруливал в закоулки и тупики и вполголоса объяснялся там с какими-то темными личностями на здешнем языке, а те скупо кивали, молчаливыми жрецами поглядывая на спортсменов внутри Мустанга.
— Террористы…
— Будут снимать скальп, приготовьте ваши черепа!
Оказалось, Астап всего лишь раздобывал хорошие шашлыки, хороший мангал и хороший уголь.
В горах, почти у самой цели, дорога оказалась перекрыта железными воротами на амбарном замке: зона заповедника. Объезда не было: скала, обрыв, и уже скопилось перед воротами несколько машин и автобусов. Слонялись рядом приунывшие туристы.
— Астап, давай разгоняйся — и просто перелетим, чего там.
— Можно с шестом…
Он вышел разведать обстановку (вдогонку: «Астап, ты захватил свой кольт?»). Ни будки, ни ключника — но народ на что-то вяло надеялся.
Сборная республики тоже выбралась наружу, размяла мускулы и расползлась по крутому склону.
Женя потрясла прутья ворот. На нее с интересом посмотрели туристы.
Тогда Астап вынес из кабины монтировку, вставил ее рычагом в дужку замка, и с первого рывка замок отвалился. Восторг прокатился по рядам узников.
Передние машины проезжали в ворота, сворачивали там на обочину и без всякой совести останавливались, уступая ответственность за содеянное следующим позади товарищам. И так Астап оказался первым. Он бесстрашно поехал вперед, презирая предателей, которым дал свободу.
Однако их никто не остановил, и про подвиг Астапа до обидного быстро забыли.
— …бедная, ее на всех соревнованиях ставят. Бежит всегда самая последняя — накушается!..
— А мне кажется, она будет бежать: она такая упорная!
— Я тоже скоро четыреста побегу.
— Куда тебе, ты сто еле добегаешь!
Астап знает их всех по голосам, он ревниво вслушивается, но о нем ни слова. Обернулся из кабины, напомнил:
— А, Гарик? Я своего всегда добьюсь: если мне надо проехать, я проеду!
— Ну дак! — не сомневался Гарик.
И снова они за свое: метры, секунды, победы.
А Астап что, он всего лишь шофер, он их везет.
Прибыли.
— Ну, какое местечко я вам подобрал?
Музыкально струился горный поток, создавая особую тишину. Гарик поднял с земли ссохшийся башмак:
— Ребята, здесь ступала нога человека!
— Место что надо, Астап Ибрагимович, — успокоил Костя.
Цены ему нет, Астапу: кто, кроме него, знает, как жарить шашлыки, когда наступает неуловимая пора размещать на мангале шампуры, когда брызгать водой? Все только плечами пожимают. Им кажется, Астап должен и обязан жарить для них шашлыки, пока они тренируются на дороге. Они думают, Астап им нанялся!..
Они умываются после тренировки в горном ручье, и ноги у них тугие, как рессоры.
— Эй, вы с ума сошли — загорать перед соревнованиями?
— А, я все равно отборочные не пройду.
Астап прыгал и метался перед мангалом, как шаман, священнодействуя; он был похож на пуделя: сухое узкое тело и пышная грива волос — которые, судя по всему, он выхаживал и лелеял, как домохозяйка комнатные цветы. Он мнил себя красавцем, и в кабине Мустанга лежал на виду альбом с его фотографиями. Он глядел со всех изображений одинаково: мимо зрителя, с недостижимым превосходством, особенно стараясь на групповых снимках, чтобы не затеряться среди прочих.
Женя возьми да рассмейся над одной фотокарточкой. Уязвленный, он ревниво заглянул: что уж такого смешного? Он стоял там в рост, расставив ноги в клешах, сощуренный взгляд упорствовал, и при желании можно было, впрочем, счесть Астапа даже и красивым…
— Ну и что за смех? — обиделся он. — Сама, наверное, носила такие брюки…
— Ах, да что брюки! — улыбалась Женя, давясь умолчаниями. — …Такой взгляд!..
— Ну-ну! — строго одернул ее Костя, заступаясь за Астапа, и это заступничество задело бедного больнее, чем сама насмешка.
После шашлыков отправились в горы и нашли там две достопримечательности: пещеру, в которую далеко не углубишься, потому что спички задыхаются и гаснут, и дерево исполнения желаний: на него привяжешь какую-нибудь тряпочку с себя — и загадывай желание. Реяли на ветру полинявшие кусочки ткани; Женя оторвала полоску от носового платка и привязала к ветке. Чего она хочет? — узнать бы.
Костя лазил по склону и рвал ей цветы — хотя женаты они давно и даже ребенок есть.