— Ты видишь?
Чёрные пятна, застилавшие половину обзора, исчезают.
— Что с этим типом?
— Он что, тронулся?
Поворачиваю голову. Несколько молодых людей в строгих костюмах, похожих на школьную форму, глядят на меня с презрением. В их взглядах читается всё сразу: превосходство, насмешка, отвращение.
— Уолл-стрит?
Точно. Передо мной — будущие акулы финансов, те самые, кто однажды свяжет чужие судьбы в цепочку CDO и продаст, не моргнув, за нужную цену.
Хотя… надеюсь, Королю Ада они меня пока не предложат.
"Goldman предлагает возможность работать бок о бок с людьми, которые меняют мир. Вам предстоит возглавить грандиозные движения, которые положат конец эпохе Wall Street Times…"
На сцене мужчина произносит фразы, которые слишком хорошо помню. Скоро нам предстоит "великая миссия": двигать мировую экономику, налаживать связи с топ-менеджерами корпораций, участвовать в сделках, которые якобы меняют будущее.
На деле — сладкая приманка для первогодок. Главное, в начале быть щедрыми, чтобы никто не сбежал.
Всё это слишком реально, чтобы быть сном. И, как ни странно, в этом было что-то… человечное.
Что означало только одно:
"Это не ад".
Рефлекторно сунул руку в карман и нащупал что-то твердое и гладкое. Телефон. iPhone. Как раньше. Ну, давно.
Но экран… такой крошечный, что меня чуть не передёрнуло. Казалось, будто пытаюсь смотреть фильм через замочную скважину.
10 сентября 2013 года.
Дата — десятилетней давности. Я машинально набрал код.
— 0418.
День рождения мамы. Вбиваю его уже двадцать лет подряд — если этот телефон действительно мой, он должен разблокироваться.
Щёлк. Экран распахнулся. В настройках значилось: iPhone 5. Писец….
— Ну и ну… Это чертовски похоже на реальность.
Пазл начал складываться. По всему выходило, что вернулся в прошлое. В своё прошлое, в тот момент, когда началась история с моими деньгами.
Десять лет назад. В тот самый год, когда впервые ступил на Уолл-стрит.
Значит… это что?
— Последний день стажировки?
Каждого новичка в Goldman держали шесть недель на "курсе молодого бойца". И да, в последний день к нам всегда заглядывали важные шишки, чтоб, так сказать, вдохновить.
Всмотрелся в лицо выступающего передо мной мужчины. Что-то смутно знакомое — словно лицо из старого альбома, где фото слегка выцвели.
— Так это прошлое? Или всего лишь ещё один яркий мираж перед смертью? Или это настоящее, а мне приснился вещий сон про будущее. Бред….
Мне до жути захотелось взглянуть в зеркало. Если сейчас 2013 год, то я должен выглядеть заметно моложе. Но вместе с этим желанием в мозгу что-то щёлкнуло. Всплыла короткая, но острая, как заноза, мысль:
"Не двигайся".
Просто вспомнил. Если это действительно 2013-й, то сегодня…. Сегодня случится тот самый инцидент.
Зеркало подождёт. Сначала нужно убедиться, что всё идёт так, как помню.
А пока… остаётся только ждать.
Собственно, то самое событие было запланировано напоследок, так что придётся немного потерпеть.
"Есть опасения по поводу волатильности рынка, но восстановление идёт на удивление быстро…"
Голос оратора тянулся фоном, вязким и сонным, как радио на кухне в воскресное утро. В итоге, уже почти перестал слушать, когда мужчина, сидевший в ряду впереди, вдруг обернулся. Лицо показалось до боли знакомым.
Чёрт… точно. Это же тот парень из нашего отдела. Вьетнамец, если память не изменяет.
"Как же его звали? Фыонг?.."
Собственно, вот и причина, посему оказался в итоге во Вьетнаме. Хоть и не такая очевидная. Так-то там была куча факторов…. Парень закатил глаза так выразительно, будто хотел проткнуть взглядом потолок, и тихо изобразил гримасу — мол, ты это слышал?
Так он комментировал бред, который только что выдал белый господин на сцене. Едва удержался от улыбки.
И в этот момент что-то щёлкнуло. Старая, запылённая дверца в памяти распахнулась. Да. Точно. Это тот самый 2013-й. Или может и другой, но до такой степени схожий, что и не отличить. Или сон был реально вещим и всё это предстоит. В любом случае, хрен редьки не слаще.
Собственно, это была истерика из-за снижения дозы.
Случилось то самое время, когда деньги ходили по рынкам, как вода в паводок. После финансового кризиса Штаты, опасаясь рецессии, залили экономику долларами — буквально открыли все шлюзы. Но в этом году начали шептаться: "Ну что, вроде экономика на ноги встала… может, пора чуть-чуть прикрутить кран?"
И вот тогда инвесторы взбеленились. Запаниковали… в общем можно подобрать множество эпитетов. А вдруг всё рухнет?! Никто не знал, что будет, если штаты начнут убирать излишки долларов.
Когда рынок нервничает, деньги бегут туда, где спокойно. В надёжные гавани развитых стран. А как они бегут? Да так, что пятки сверкают — вынимают вложения из развивающихся рынков подчистую.
А куда, думаете, распределили меня с Фыонг? Правильно. В департамент развивающихся рынков. В те самые страны, откуда сейчас, как крысы с тонущего корабля, удирали все капиталы. Можно было забыть про "показатели эффективности" и прочий пафос — мы оказались в отделе, которому уготованы сплошные убытки.
— Далее слово возьмёт главный специалист по этике….
Сейчас не время для этого. Фокус, Платонов. Фокус.
…Передача конфиденциальных данных домой строго запрещена. Помните о "тесте New York Times" при написании писем: пишите только то, что готовы увидеть на первой полосе. Что касается информации о подразделениях…
Обмен информацией между отделами отсутствует. Незнание не оправдание. Вы же понимаете, что с вами будет, если поймают?
Мы узнаем, даже если вы утащите стикер со стола. Большой Брат видит всё….
Когда докладчик произнёс это, вдруг — "Прошу прощения".
Второй ряд ожил: кто-то резко поднялся. И вот оно, началось. То, чего как раз и ждал.
— Извините, мне нужно выйти…
Парень упирался, чтобы его пропустили. Соседи, недовольно морщась, поднимали ноги, стараясь не пролить кофе, — освобождая ему проход.
По залу прокатился раздражённый гул.
— Он что, спятил?
— В это время?
Слова шипели, как раскалённое масло. Высокая шишка приехала речь толкать, а этот тип сваливает? Ну, глупость же.
Но и это было только начало.
Один ушёл — мало. Пришлось терпеливо ждать. Да, терпеливо, как охотник у водопоя. И вот — снова.
— Прошу прощения.
— Извините.
— Прошу прощения…
Два. Три. Четыре. Люди потянулись к выходу, как будто кто-то незаметно включил сигнал тревоги. И ропот сменился на глухое напряжение.
— Что происходит?
— Почему все вдруг…?
— Что-то случилось?
Их было уже слишком много, чтобы списать всё на пару неловких коллег. Это было похоже на волну, на странное явление, прокатившееся по залу.
— Извините, тоже выйду на минутку…
И вот уже человек рядом со мной поднялся, торопливо заправил рубашку под ремень и двинулся к проходу.
Голос женщины был странно высоким, словно флейта, так что её шёпот легко долетел до меня. Она склонилась к соседу и сказала:
— Что-то происходит?
— Мне пришло сообщение от отдела кадров. Сказали уйти.
— Прямо сейчас?
— Кажется… меня уволили.
Точно. Все, кто только что вышел из зала, получили свой приговор в режиме реального времени. Новички рядом с моим креслом сидели бледные, словно в морге. По их лицам было видно: они вспоминали те тревожные слухи, что гуляли всё лето, — слухи о массовых сокращениях. Пятьдесят человек уже отправили на улицу.
Последний квартал оказался провальным….
— Говорят, десять процентов худших точно пойдут под нож…
— А вдруг и наши офферы отменят?..
То, что все считали страшилками для запугивания, оказалось реальностью. А я был единственным, кто это предвидел.
"Или мне только так кажется?"
Впрочем, одно понимал точно: человек на сцене, этот ухоженный белый мужчина, не изменился в лице ни на йоту. Голос спокоен, улыбка отточена, жесты размеренные. Он знал всё заранее. Весь этот спектакль был продуман до мелочей. Публичная казнь.
"Как и следовало ожидать от Голдмана. Вот так и зарабатывают титул злодея".
Даже в 2023-м, в год моей смерти, Goldman умудрялся увольнять людей так же показательно. Они присылали приглашение: «Встреча с CEO в семь утра», а потом, как в охотничьей засаде, снимали тех, кто пришёл пораньше. В прямом смысле — под белы рученьки и на улицу. В своё время это подняло волну негодования: "Зачем увольнять таким образом?"
А всё объясняется просто.
Представьте, что Goldman — это "Титаник". Люди садились на этот лайнер, уверенные в его величии и надёжности.
"Лучший в мире, роскошный, непотопляемый!" — думали они.
И вот однажды капитан собирает нескольких пассажиров и говорит:
"Извините, но корабль перегружен. Для безопасности — не могли бы вы сойти на берег? Мы доставим вас в следующий порт".
Как бы отреагировали остальные? Почти наверняка половина сорвалась бы за ними: "Если опасно, я тоже выхожу!"
Теперь изменим картинку.
Команда хватает нескольких пассажиров, тащит к борту и скидывает в ледяную воду с криками:
"Срочно облегчить судно! За борт их!"
Что сделают те, кто остался?
Будут молить: "Пощадите! Я сделаю всё, что скажете!"
Даже если корабль тонет — лучше остаться на палубе, чем оказаться в океане. И это не всё. Оставшиеся начнут разбирать закономерности: кого выбросили? Шляпы носили? Всё, я никогда не надену шляпу!
Так компания не только предотвращает массовый побег, но и вырабатывает у работников нужные инстинкты. Самоцензура, покорность, единая корпоративная культура.
Побочный эффект? Да ни капли. Боишься, что это вызовет негатив? Забудь.
Goldman не работает с простыми смертными. Их клиенты — корпорации, фонды, институционалы. А эти ребята считают "пожертвовать людьми ради прибыли" не грехом, а добродетелью. Те самые клиенты, что, услышав об увольнениях, шлют бутылку Dom Pérignon с запиской: "Так держать!"