у Павезе, успевшего (не без труда) защитить дипломную работу по Уитмену и вписаться в работу некоего туринского издательства, был серьезный роман с молодой преподавательницей математики (все-таки не со студенткой, как я где-то читал), которая в посмертно опубликованных дневниках писателя, а также в знаменитой биографии Il vizio assurdo ("Абсурдный порок"; к пороку мы еще вернемся), написанной Давидом Лайолой (DavideLajolo, весьма достойная фамилия, еще один семиотический след в нашей истории), многолетним приятелем Павезе, названа la donna dalla voce rauca – "женщиной с хриплым голосом". Она была коммунисткой, в ту пору коммунисткой активной. Как рассказывают Лойола и другие, в 1935 году состоявший в совсем иной партии Павезе добровольно пошел в тюрьму (на несколько месяцев), чтобы защитить свою возлюбленную; в его комнате вроде бы были найдены адресованные ей компрометирующие партийные письма. Затем Павезе провел еще десять месяцев (воистину страшный приговор, впрочем, поначалу речь шла о целых трех годах, урезанных фашистским правительством почти вчетверо) в ссылке на дальнем юге, в Калабрии. Внимание, трагический (романтический) поворот: за день (по другим данным, за несколько месяцев) до возвращения Павезе в столичный Турин в конце 1936 года la donna dalla voce rauca вышла замуж за другого. Зубодробительное, если принять его на веру, в любом случае, предсказательное начало сентиментальной биографии Павезе.
Приступив к работе над этим эссе, я, любопытная Варвара, взялся что-нибудь вычислить про эту даму, хоть самую мелочь – имя, внешность, вкус, цвет волос или глаз, объем груди, шаль, полушалок, словом, связать хриплоголосую коммунистку с реалиями, безразлично, духовными или материальными, – и был ужасно рад, потерпев временную неудачу. Какое-то время возлюбленная Павезе оставалась для меня загадкой – а, следовательно, и легендой. Я всерьез собрался сочинить про нее что-нибудь оригинальное – драматическое, прекрасное и неопровержимое. К сожалению, загадки хватило ненадолго.
Чуть более систематическая разработка темы и не вовремя приспевшая удача живо принесли в сети настоящее имя "дамы с хриплым голосом". Ее звали Battistina(чаще просто Tina) Pizzardo. Сейчас в удаче уже нет нужды – Тина появилась в "Википедии". Она родилась в 1903 году и была [всего] на пять лет старше Павезе. Выяснилось, что существуют ее, увы, забытые, мемуары, изданные совсем недавно – в 1996 году, уже после смерти Тины (в 1989 году). Чуть позже я обнаружил краткую справку о ней в документальной книге об итальянском антифашистском Сопротивлении. Самое интересное, нашлась еще и забавная фотография 1927 года. Представьте себе: пять полуодетых молодых женщин стоят спиной (ну, задом и чуть боком) к камере. Одна из них держит за руку ребенка. Дело происходит на морском берегу, поэтому на женщинах тогдашние купальные костюмы. По нынешним временам фотография выглядит не совсем благопристойно. Фигуры у женщин, в общем, ничего. Кто-то из этой пятерки – TinaPizzardo. Преподавательница математики в туринской школе. Кто именно – не могу сказать. Автор, включивший эту фотографию в довольно забавный текст, тоже не знал, отсюда и туманная подпись: Onthebeach. In the group of bathers Battistina Pizzardo...

Быть может, попробуем угадать сами?
Сравним…

Дама в центре? Не знаю, не уверен.
Вне всякого сомнения, образ Тины кочует из одного произведения Павезе в другое. Впрочем, на нем всякий раз немало маскирующих мазков. Иными словами, лирическая героиня Павезе изрядно отличается от реальной Тины. Если я когда-нибудь займусь изучением прозы Павезе, непременно разработаю эту тему. Или нет...
Куда поучительнее другое: у якобы (по легенде) моногамного (насколько это возможно) между двумя романами, то есть между 1937 и 1949 годами Павезе были другие возлюбленные или, по крайней мере, увлечения. Заслуживают упоминания по крайней мере две сильно (причем почти одновременно) занимавшие Павезе женщины, имена которых и без его помощи остались в истории современной итальянской культуры – BiancaGarufi и FernandaPivano. Перечень, разумеется, неполон. Некоторым дамам он посвящал стихи. Одну из них он – в классическом стихотворении – называет Т – но это не Тина.
4
Прежде чем перейти ко второй (весьма релевантной в литературном плане) любовной истории Павезе, с большой неохотой упомяну следующие компрометирующие не столько писателя, сколько его биографов обстоятельства. Во-первых, Павезе, в отличие от его литературного "я", преспокойно переходившего из опуса в опус, не был суперменом. Он всю жизнь страдал от астмы (как Пруст – с довольно сходными последствиями), принимал лекарства, боролся с бессонницей и боялся импотенции. Во-вторых, Павезе был порядочным трусом и сознавал это. Конец войны он провел в добровольном (деревенском) изгнании, рано осознав, как писали потом восхищенные, увы, отчасти презиравшие его критики, что времена симпатий к фашизму безвозвратно прошли, а фактическое участие в борьбе с ним ему не по силам.
Очередной бурный роман также оказался ему не по зубам.
Кто-то (уже не помню, кто первый) написал, что гетеросексуальность Павезе сыграла с ним злую шутку, ибо навязала ему – заодно с общественной – неподходящую роль в сексуальной игре. Именно, безальтернативная, активно декларируемая гетеросексуальность сделала его женоненавистником (автор еще не решил окончательно, сознательным или не совсем). Поначалу я возмутился и оскорбился, позднее сжился с этим чересчур проницательным наблюдением и сделал из него свои выводы. Кроме того, лирика без женоненавистничества – не лирика. Любовные излияния Петрарки никогда не представлялись мне романтическими.
По всему по этому особенно опасной для Павезе во втором литературно значимом романе стала его публичность, как пишет один американский источник, знойность (torridloveaffair). Никто не знает точно, когда начался этот роман (впрочем, заведомо в 1949 году) и сколько именно он продлился (бином Ньютона – до неизвестного весенне-летнего дня 1950 года). Наверняка не очень долго. Самое забавное, неизвестно, как именно он закончился. Зато объект известен досконально. Это довольно успешная (но все же starlet, а не star) молодая (1920 года рождения) голливудская актриса Констанс Даулинг (ConstanceDowling), очень красивая и знаменитая многочисленными романами – и в Америке, и в Италии. В Америке – понятно. Голливуд. В Европе – еще понятнее: в отчетные годы здесь буквально кишели падкие на красавиц гении. В Рим Констанс приехала в 1947 году вместе с сестрой Дорит, тоже актрисой, любопытства и карьеры ради, надеясь вписаться в бурно развивавшееся итальянское кино. Блестящее предвидение! В Италии сестры Даулинг надеялись стать звездами. К сожалению, судьба решила иначе.

Наш биограф, Брейтбурд, пишет, в унисон с многочисленными итальянскими (и, как ни странно, некоторыми американскими) источниками, что Даулинг, бросив Павезе, в 1950 году неожиданно вернулась в Америку. Ее отъезд якобы доконал писателя – он его в буквальном смысле не пережил. Произнесем сакраментальную фразу: вскоре после отъезда Констанс Павезе, находившийся на вершине славы, написал несколько замечательных стихотворений и покончил с собой. Из-за любви. Как Ромео и Джульетта, взятые вместе.
Самоубийство, разумеется, действительно имело место. Во всем остальном Брейтбурд и его источники ошибаются. Даже в сроках. Ниже я вернусь к вопросу о месте, времени и роли Даулинг в том, что произошло с Павезе. Увы, кое-какие иные обстоятельства повлияли на него гораздо сильнее, чем довольно веселый, уж точно не трагический роман. Истинные мотивы Павезе проще, сложнее, пестрее, интеллектуальнее и вовсе не столь романтичны. Вдобавок, они были великолепно им осознаны и совершенно не стихийны. Наконец, мотивы его самоубийства восходят к гораздо более ранним временам. Несомненно, однако, что Павезе очень хотел, чтобы его смерть была признана самоубийством из-за любви. Как мы увидим, свой последний сеанс массового гипноза он провел успешно. Вопреки здравому смыслу, фактам, стихам, прозе, хронологии, вообще, всему на свете, оно (самоубийство) именно таким и вошло в историю.
Смерть Павезе – наверняка самое знаменитое литературное самоубийство в послевоенной Европе. Любовь, социология и политика на сей раз сработали вместе, причем с оглушительным успехом. Дело не только, даже не прежде всего в немедленно разразившемся скандале. Скандал как раз в порядке вещей. Задумаемся: один из крупнейших писателей Италии, ее культурный герой, только что (в мае 1950 года, за три месяца до гибели) получивший важнейшую национальную литературную премию ("Стрега"), погибает из-за второстепенной американской актрисы, чуть ли не статистки – чем не скандал! Но не просто скандал! Обидная (не по рангу) драма Павезе разразилась на фоне вполне справедливых протестов против американской культурной оккупации Европы. Естественно, Европа жестоко отомстила замешанной в драме американке. Скандал, как ни странно (следовало ожидать обратного, но жизнь, к счастью, все-таки не столь ужасна), загубил профессиональную судьбу Даулинг и, вероятно, укоротил ее век.
Жестоко? Несомненно. Тем не менее, хорошо известно, что скандалы выдыхаются, а изломанные судьбы забываются; при других обстоятельствах эта драма до нас, скорее всего, живьем бы не дошла – разве что три строки в энциклопедии. Но на сей раз история припасла (для своей двоюродной сестры, истории культуры) магнит попритягательнее. Обошлось без всякого гламура. Вполне достало высоких побуждений и славной игры с людьми и словами.
5
Итак, 26 августа 1950 года Чезаре Павезе запирается в номере туринской гостиницы "Рома" и принимает огромную дозу барбитурата, попросту, сильнодействующего снотворного. Его мертвое тело обнаруживают на следующее утро. Якобы, кошка, делившая с ним номер, царапалась в дверь изнутри. Этим исчерпывается фактическая сторона самоубийства Павезе.