Он не сказал «Я тебя люблю». Это само собой разумелось. «Люблю. И это проверено временем».
Домой Лена вернулась под утро.
Она забыла ключи. Пришлось звонить.
Сергей открыл сразу. Не спал. Молча уставился на Лену.
– Меня вызвали на ночную съемку, – сказала она.
– Как это?
– Ночная смена. Что тут непонятного? Днем – транспорт, люди. А ночью свободные улицы.
– А ты при чем?
– Надо было срочно переписать диалог.
Сергей поверил, поскольку никогда не врал сам.
– А почему ты ушла и ничего не сказала?
– У меня не было выбора. Я не могла не поехать.
Это правда. Александр свистнул, и она помчалась, как собака. Она не могла не поехать.
Лена сняла пальто.
Сергей приблизил к ней свое лицо и обнюхал. Он пытался уловить чужие запахи, но ничего не уловил, поскольку вокруг него самого стояли алкогольные пары.
Лена подошла к столу и невозмутимо начала есть. Проснулся зверский аппетит. Она удивлялась себе самой: как легко она врала. «Можно, конечно, не врать. Сказать правду: „я полюбила“ – это значит сказать „А“. Дальше надо говорить „Б“. „Я полюбила. Я от тебя ухожу“. Но я не ухожу. Меня никто не зовет. Значит, я остаюсь. А если я остаюсь, то, значит, ничего существенного не происходит».
Есть третий вариант: ни от кого не зависеть. Уйти в никуда, остаться в гордом одиночестве и ждать у моря погоды. Но разве не лучше видеть в доме счастливого ребенка, спокойного мужа с родным запахом и спокойную себя. Это тоже любовь своего рода. В ней нет ожога, но есть ПОКОЙ и УВЕРЕННОСТЬ в завтрашнем дне. Значит: ночная смена, работа над диалогом. Работа кончилась, пришла домой. Все сходится.
Сергей смотрел в ее спину и успокаивался. Человек работал и проголодался. Вернулся домой и ест.
Сергей вышел в прихожую и стал звонить своей маме, которая остановилась у родственников. Лена услышала:
– Она была на работе. Ночная съемка. Не имеет права. Все прописано в договоре.
Мама верила и не верила. Но что она могла сделать? Только спечь миндальное печенье.
Александр уехал на съемки в другой город. И замолчал.
Его фраза: «Никого я еще не любил так долго и так хорошо» – могла стать началом. Но она легла на дно.
Лену он не забыл. Да, Лена лучше Нэльки и лучше всех. Но что ему с этим делать? Выгнать Веру с Иванушкой и взять в дом Лену с ее дочкой? Дочка Лены – наверняка хорошая девочка, но она чужая девочка. У нее есть свои папа и мама.
Лучше все оставить как есть.
Александр любил сына всеми силами души. Для Веры и Марго мальчик стал единственным смыслом существования.
Иванушка превратился в маленького божка в глубоко верующем окружении. Все в этом доме делалось для ребенка: работали, копили деньги, становились знаменитыми, заботились о репутации, чтобы Иван мог сказать: «Я из хорошей семьи».
Куда он денется, Александр? Старые родители, беспомощная Вера, которая умеет только стенать. С Иваном она не справится. Да и как можно разорять гнездо? Надо быть последней сволочью, чтобы бросить близких людей, погрузить их во мрак, а самому содрогаться в качественных оргазмах…
Что такое любовь? Химический процесс в мозгу. А сын – это целый человечек, с руками, ногами, живой и теплый.
Что касается Лены, у нее есть семья. Муж, ребенок. Помимо этого, она и сама из себя что-то представляет, Бог вложил в нее дискету. Перед ней длинная и яркая дорога. А по дороге – встречи, плохие и хорошие. Жизнь.
Александр уехал на съемки и пропал с концами. Не давал о себе знать, как будто его не существует в природе. Или Лены не существует в природе.
Лена меж тем волновалась – как снимут ее собственный фильм, который они писали с Александром.
Сценарий – основа основ. Как сказано в Библии: в начале было слово. Сценарист в ответе за конечный результат.
Лена одевалась и ехала на съемки.
Режиссер Николай Иваныч пытался разрулить эпизод, стоял посреди площадки – немолодой, с серыми зализанными волосами, скучный, заурядный, как водопроводчик.
Актеры произносили текст, подбирая свои слова – бездарные и плоские.
Лена не понимала: зачем менять то, что хорошо, на то, что никак. Рядом с площадкой бегала жена режиссера и тянула к нему очищенный апельсин.
– Коля, съешь апельсинчик! – умоляла она.
– Послушайте, – тихо внушала Лена. – При чем тут апельсинчик? Они все слова перевирают. Пусть говорят по тексту.
– Отстаньте с вашим текстом! – огрызалась жена. – Мой муж с утра ничего не ел. Он умрет на вашей сраной картине, и мои дети сиротами останутся. Коля! – взывала она.
Лена понимала, что она бессильна.
Александр, его комната, музыка Джона Леннона, счастье сотворчества – все это не понадобилось. Осталась реальность, когда никто ничего не может и всем на все наплевать.
– Колечка, съешь апельсинчик…
Наконец фильм был готов.
Фильм просмотрели в верхах. И закрыли. Почему? На всякий случай.
Высокие и высокооплачиваемые чиновники держались за свое место, боялись его потерять. Если фильм пропустить на экран, могут быть неприятности. Могут и не быть, однако – риск.
А если фильм запретить – оно надежнее. Кресло под чиновником не шатается. Он вольготно сидит всей задницей, получает продовольственный паек и уверен в завтрашнем дне. А то, что большой труд большого количества людей перечеркивается крест-накрест, это никого не волнует.
Перечеркнуть крест-накрест в старину называлось «похерить».
Чиновники с легкостью похерили труд, надежды, деньги, перечеркнули крест-накрест и пошли обедать.
Еще одна особенность того времени: не ставить в известность. Никого не вызывают, никого не оповещают, не объясняют причин. Просто вдруг пронесся слух. Кто-то где-то сказал… Вскользь… И тишина. Кто сказал? Где сказал? Может, в столовой, а может, и в туалете…
Лена пришла на студию. Редактор – душистая и скольз–кая, похожая на кусок импортного мыла – произнесла, глядя в зеркало пудреницы:
– Похоже, что твой фильм закрыли…
Она достала помаду и начала красить губы.
– Как?
Лена не поверила своим ушам.
– Они не объясняют: как и почему, – проговорила редакторша растянутыми губами.
– А что делать?
– Ничего не делать. Жить дальше. Не рак же у тебя…
Она закончила красить губы и захлопнула косметичку.
Лена в растерянности смотрела на ее холеное, ухоженное, красивое лицо.
Редакторша была женой номенклатурного работника и ходила на работу для развлечения. Чтобы не сидеть дома.
Редакторша бросила косметичку в сумку, поднялась и ушла.
Лена подошла к столу. В растерянности набрала номер Александра. Их совместный сценарий, плод их духовной любви, был цинично выброшен за ненадобностью.
Подошла Вера.
– Александр уехал, – сказала она. – Может, что передать?
– Наш фильм закрыли, – проговорила Лена. – Что делать?
– Плачь и наматывай слезы на кулак, – ответила Вера.
В ее словах не было злорадства. Это был реальный взгляд на существующую действительность.
Шли семидесятые годы, расцвет застоя. И пока на дворе стояла советская власть, все оставалось как есть: усредненность искусства и безнаказанность чиновников. И ничего больше не оставалось, как плакать и наматывать слезы на кулак.
Лена закончила сценарные курсы и пошла работать на телевидение. Ее должность называлась: штатный сценарист. Она получала заказы на передачи и должна была выполнять эти заказы. Темы заказных передач были ей не близки. Например, «Джон Рид» – молодой американец, которого в тридцатые годы занесло в Россию и он умер от тифа, бедный. Не исключено, что его отравили и похоронили в Кремлевской стене, чтобы скрыть следы.
Правда об этом Джоне никого не интересовала. Нужна была конъюнктурная липа о торжестве социалистиче–ских идей и о том, что Джон Рид встречался с Лениным.
Лена не умела писать по заказу. Ее воображение попадало в клетку, как птица, и замолкало. Она становилась бездарна, и это ее убивало.
Лена написала первый вариант. Получила поправки. Поправки давала ее начальница – энергичная женщина, член партии.
Лене хотелось спать от этих поправок, а еще лучше – заснуть на много месяцев летаргическим сном, чтобы ничего не видеть и не слышать. Вокруг нее ходили неинтересные люди. В буфете лежали бутерброды с засохшим сыром, тяжелые масляные пирожные и крутые яйца под майонезом.
После дома Александра Лене казалось, что она попала в зону. Все – убогое, чужое и враждебное.
У Александра тем временем тоже произошел сбой. Он заболел инфекционной желтухой, то ли отравился, то ли перепил. А может быть – то и другое, выпил некачественную водку.
Он пожелтел. Лицо стало бежевым, как картон. Приш–лось приостановить съемку и вернуться в Москву.
Вера готовила диетическую еду, но этого было недостаточно. Александра положили в больницу.
Он уходил из дома просто и спокойно, будто собрался в булочную за хлебом.
Марго заплакала.
– Ты чего? – удивился Александр.
– В боль-ни-цу… – прорыдала Марго.
– Ну и что? – беспечно спросил он.
Александр храбрился. Он не хотел в казенный дом. Он хотел остаться дома с мамой и с Верой. Только с ними ему было хорошо и спокойно.
Вера и Марго провожали своего любимого, как на фронт. Марго рыдала, а Вера собирала узелок: не забыть бы чего…
Лена узнала эту печальную новость от Марго.
Однажды вечером зазвонил телефон, и из космоса выплыл неповторимый хрипловатый голос:
– Александр в больнице. Ему было бы приятно, если бы ты его навестила…
Марго понимала, что, внедрив Веру, она отняла у Александра свободу и любовь. Марго пыталась по кусочкам восполнить утрату. Лена вполне годилась на эту роль: яркого кусочка на ковре жизни. Лена не будет претендовать на целое полотно. У нее своя жизнь. Она неопасна. Именно так: яркий кусочек.
– Когда? – спросила Лена.