Гендзико давно замужем за Умино, сыном Кияма, вся в стихах и детях. Все такая же утонченная и тихая. А Марико — вот она, озорная, упрямая Марико. Не изменилась, все так же из отца родного веревки вьет. А он и рад! Рад ли?
Да какая уж тут радость, когда ее, Марико, сын и его, Ала, внук нынче эдакую штуку выкинул — восстание поднял. И она, Марико, хоть вяжи ее, хоть тряпкой рот затыкай, а все равно не перестанет любить своего сына, хоть и не родной он. И если Ал сейчас пойдет против своего внука, Марико для него потеряна. А если не пойдет, пойдет Минору. Потому как первым, согласно истории и здравому смыслу, отреагировать на восстание должен даймё Нагасаки, а Минору как раз сейчас волей сегуна входит в нагасакский пограничный гарнизон, стало быть, когда из Нагасаки на подавление восстания выйдут три тысячи самураев, во главе колонны среди других офицеров будет скакать его сын! Сын против внука!
— Отец, ты должен помочь мне вытащить оттуда Сиро. Мы уедем. Хочешь, в замок Грюку. Будем сидеть там и носа никуда больше не высунем, или возьму сына и вдвоем… — В словах Марико звучала фальшь. Как же, согласится находящийся в зените славы главарь бунтовщиков сбежать неизвестно куда, дабы пропасть там в безвестности? Да никогда!
Ал только хмыкнул, презрительно пожав плечами, за дверьми зашуршало, Анда принесла бутылочку саке. Вовремя.
— Хотя бы скажи, откуда беды ждать? — не отставала Марико. — Со мной что хочешь делай, а Сиро спасать надо. Я сколько лет казнилась, что в детстве невнимательно твои рассказы слушала, не запомнила, в какой день битва с нагасакскими самураями произойдет, какой замок они для себя найдут? Извелась вся, что сыну не могу будущее его как на ладони выложить. Потому как все, что ты говорил, отец, нынче сбылось. Вся моя жизнь — доскональное подтверждение тобою рассказанного. Сначала, когда фамилию сменили, поняла, что именно мой Сиро — это Амакуса Сиро, потом муж служил у Терадзава Хиротака, а несколько лет назад даймё перевел его в эти места. Все, как ты и говорил, отец, что Сиро происходил из самурайского рода, и отец его будет вассалом одного из местных даймё. Все как по-писаному. Птицы садились ему на руки, животные в лесу сами выходили на дорогу. А тут еще и восстание, как ты предсказывал, 17 декабря во владениях даймё Мацукура Сигехару на острове Кюсю. Вот он, Кюсю, а вот там, — она неопределенно махнула рукой, — руины, еще вчера бывшие его замком. Что же дальше, отец? Я не сказала Сиро, когда произойдет первое сражение с нагасакским гарнизоном. — Увидев, что отец отвернулся от нее, Марико вскочила со своего места и села напротив Ала, наливая ему саке и заглядывая в глаза. — Надо же упредить? А ты что бы сделал на моем месте? Неужто бросил бы своего сына? Пусть и не родного. Ты ведь Минору и Гендзико любил, хоть они и не родные тебе. Минору — твой законный наследник. Так бросил бы ты своего Минору?
— Минору я бы не бросил. И не брошу. — Лицо Ала выглядело осунувшимся в наступивших сумерках, он старался не смотреть в глаза дочери, что Марико расценила как нежелание видеть ее синяки.
— Ты не бросил бы Минору, а я не брошу Сиро. Так чем же мы отличаемся? Тем, что ты можешь мне приказать на правах главы клана? Но я вышла замуж и перешла в другой клан. Если бы после смерти мужа я вернулась в замок Грюку, тогда другое дело, но я не вернулась. Ты спас меня — спасибо тебе. — Марико порывисто ткнулась лбом в татами. — Спасибо тебе, а теперь сообщи, когда ждать гостей из Нагасаки, и отпусти. Я теперь — потерянный когай, вылетел из ножен, поминай как звали. Была Грюку, стала Амакуса. Не отпустишь сам, все одно сбегу. Не дашь сбежать — сигану с замковой крыши, совершу сэппуку, в общем… скажи, когда произойдет сражение, и отпусти меня миром.
— Я должен подумать. — Ал подставил чашечку, и Марико привычным движением налила ему немного саке.
А думать Алу было о чем. Не Фудзико, не совету приближенных, а именно ему. Марико не бросит сына, и он не собирается бросать сына, стало быть, первым делом ему следовало сообщить о происходящем Минору. Говорить ли о том, что среди бунтовщиков сын Марико? М-да… и что ему это даст? Другое письмо — письмо о том, что он, Ал, желает признать внука и помочь ему выбраться из заварушки и спасти друзей, — было вторым делом. Третье… было еще что-то третье… что-то такое, что Ал пропустил, а должен был бы заострить внимание.
Амакуса Сиро должен погибнуть буквально весной, если еще точнее — в апреле. 15 апреля последнее сражение, и… либо его убьют в этом бою, либо казнят после. До мая ему точно не дожить.
Известно также, что 3000 самураев из Нагасаки должны вступить в сражение 27 декабря, оставив на поле боя 2800 своих воинов. При этом нигде не было сказано, что среди погибших числился приемный сын Арекусу Грюку, Минору Грюку, но не было сведений, и что он останется в живых.
Думай, Ал, думай! Что если приказать сыну, чтобы тот сказался больным? А как передать? Письмо могут перехватить, гонца вынудят признаться под пытками. По-любому следовало ехать самому, а Марико? Куда при таком раскладе девать Марико?
А если нанести визит вежливости внуку, обрисовав в красках перспективы его вшивой армии и предложив решение проблемы? Какое? Ну, хотя бы увести заговорщиков и их семьи, спрятать на своей территории христианскую общину — на нет и суда нет. Но согласится ли Сиро с тем, что тогда пострадают невинные. Вопрос…
— Сражение произойдет 27 декабря, и оно будет победоносным для сторонников Амакуса Сиро, — наконец решился Ал.
Лицо Марико залила краска восторга. Именно с таким выражением она слушала его рассказы о боях и походах, будучи еще девочкой.
— Он должен будет идти к Симабара, так как там можно укрепиться, а здесь… сама видишь.
— Там замок… ты говорил в детстве… такое простое название. Я все время думала поехать, поглядеть, упредить, — точно во сне зашептала Марико.
— Замок, который осадят и возьмут восставшие, будет носить имя Хара. Насколько я знаю, он требует ремонта, но лучшего там все равно нет. Ты сообщишь ему название замка и скажешь, что это где-то на берегу. Во всяком случае, с воды он виден. — Ал заметил, как встрепенулась дочка, когда он сказал «ты сообщишь». — Я провожу тебя до лагеря Амакуса Сиро, надеюсь, тебя узнают в лицо…
— Да, да… я уверена, что узнают. — Закланялась нетерпеливая Марико.
— Ты скажешь, что 2 января к нагасакскому господину придет подкрепление. Будут пятьсот его самураев и еще восемьсот из Омура, христиане потерпят серьезное поражение и будут вынуждены отступить в местечко Симабара. — На самом деле Симабара на карте значился как полуостров, но Ал решил не сосредотачиваться на малосущественных деталях. — Где произойдут эти сражения, я не знаю. В первом 27 декабря против вас встанут три тысячи воинов, 3 января — тысяча триста, но они будут со снятыми с кораблей пушками, кроме того, с воды также будут бомбить с голландских кораблей.
Теперь дочка побледнела и едва дышала, боясь упустить что-то по-настоящему важное. Ал налил ей в свою чашку и заставил выпить.
— Написано, что бомбить будут с судна «Де Рюп», так что, может, нашепчешь своему… чтобы сожгли эту посудину к чертовой бабушке. — Ал почесал затылок. Что тут еще скажешь. — Я тебя, наверное, уже никогда не увижу… — Ал замер, силясь сдержать слезы.
— Скорее всего. — Низко склонила голову Марико.
— Минору, он в Нагасаки, я должен предупредить его, может быть, удасться перехватить по дороге, как-нибудь забрать домой до того, как придет приказ к наступлению.
— Не успеешь, — одними губами прошелестела Марико, и Ал застонал, понимая, что дочка права. Время бездарно упущено. До Нагасаки рукой подать, гонец из уничтоженного замка давно уже добрался до цели, и теперь самураи готовятся к праведной мести. Все напрасно!
Глава 15Когда рушатся планы
За сезоном дождей наступит время хорошей погоды. В печали уже угадывается грядущая радость.
— Если в течение недели после начала восстания Арекусу не даст о себе знать, следует погрузиться на испанский корабль, с капитаном которого давно уже существует договоренность. Если его не окажется в гавани, есть шанс воспользоваться китайским. — Фудзико наклонилась к светильнику, сидящие напротив нее сын Минору, только вчера явившийся из Нагасаки со срочным донесением сегуну и вот уже направляющийся обратно, зять Умино и дочка Гендзико слушали, не смея перебивать. — Как сказал ваш отец, а я склонна верить каждому его слову, ибо уже многое из произнесенного сбылось, как сказал Арекусу, восстание на Симабара должно было начаться 17 декабря, значит, позавчера. Это хорошо, сын мой, что вы тоже здесь. Арекусу был уверен, что вы по долгу службы окажетесь в Нагасаки и должны будете подавлять восстание. С одной стороны — это дало бы дополнительную помощь отцу, с другой — когда он вернется, вы будете ждать его здесь. А если не вернется — поведете нас на правах главы клана. — Она довольно кивнула.
— Так я как раз и пришел, чтобы сказать, что вернулся в Эдо только за тем, чтобы передать послание от даймё Терадзава Хиротака совету сегуна, и теперь возвращаюсь обратно.
— Сошлитесь на внезапную болезнь, отправьте сегуну письмо о том, что вы сломали ногу, упав с лестницы, да мало ли что могло случиться. Ваш отец желает, чтобы семья отбыла из Японии до того, как война захватит тут каждую пядь земли.
— Отец требует от меня верности клану, но забывает, что я поклялся в верности своему господину, — едва сдерживая раздражение, выговорил Минору. — Сколько можно?! Отец любит семью, я тоже люблю нашу семью. Но сегун важнее семьи, господин важнее семьи своего слуги! И если господин прикажет слуге уничтожить свою семью, слуга обязан выполнить приказ. Но если семья попросит того же… он должен обуздать свою семью, добившись, чтобы его домочадцы и слуги служили тому же господину, что и он. Той же цели! — Он встал и, коротко поклонившись матери и кивнув Умино и Гендзико,