— Тогда еще хуже. Будь осторожен, Тема.
— Я осторожен. Давай о другом.
— А о нем другом? Другого у нас сейчас нет.
— Тогда выпьем, — опять предложил Артем.
Выпили. Говорить не о чем было.
— Эх, Темка, Темка! Что ты знаешь про баб, особенно про нее! — Глеб встал, взъерошил Артему волосы. — Ну, мне пора. Завтра день непростой. Валентина провожаем.
Кивнули друг другу, и Глеб ушел. Хлопнула дверь. Артем сидел в кресле с рюмкой в руке. Налил себе еще. Выпил.
Катерина лежала на знаменитой кровати. Артем позвал от дверей:
— Катя.
— Что тебе? — спросила Катерина, не глядя на него.
— Я по-другому не мог. Прости меня, Катя.
— В кроватку ко мне хочешь? — тихо догадалась Катерина. Резко села, спустив ноги на пол. Глянула злобно. — А ну давай отсюда! К холую на сундук!
— Какой еще сундук? — растерянно спросил он.
— В лакейской всегда сундук стоит. Для дежурных лакеев.
— Катя… — в третий раз начал он.
Катерина размахнулась по-бабьи и швырнула в него пепельницу. Не попала, но он ушел.
Артем проснулся оттого, что рядом чуть слышно плакала Катя. Он открыл глаза, начал было разевать пасть, чтобы привычно зевнуть, но вдруг понял, что рядом плачет Катерина, и пасть закрыл. Открыл чуть погодя, для другого:
— Ты что, Катя?
Катерина обернулась к нему, пододеяльником промокнула слезы, спросила:
— Который час?
Он на столике со своей стороны нащупал часы, глянул:
— Полдевятого.
— Вечера? Утра?
Артем моргнул, тупо глядя на электрический свет. Сообразил:
— Утра.
— Валентин улетит через сорок минут, — сказала Катерина.
— Если все в порядке, — уточнил Артем.
— У Валентина всегда все в порядке, — Катерина опять заплакала. — На могу, не могу!
— Что не можешь, милая? — как у маленькой спросил Артем.
— В подполе этом больше не могу! — кричала она. — Без солнца не могу! Беспрерывно на кровати валяться не могу!
— Что ж делать, Катя? Потерпеть надо.
— И трахаться здесь с тобой не могу! Все надоело.
— Я с Александром и Глебом поговорю. Может, придумаем что…
— Вы придумаете! — Катерина снова утерла слезы и пошла подмываться.
Александр стоял в зале отлета Шереметьевского аэропорта и смотрел вверх. Долго смотрел туда, где обычно появляются те, кто прошел таможенный досмотр. Отвлекся на несколько секунд — для расслабки — глянуть на сексопильно-подвижную задницу роскошной негритянки, и когда вновь поднял глаза, увидел Валентина, взиравшего на него сверху вниз. В прямом смысле. Встретились взглядами. Валентин прижал руку к левой стороне груди, но не к сердцу, к футляру с камушками, который лежал во внутреннем кармане. Александр кивнул и пошел к эскалатору.
Он спустился вниз и вышел к автомобильной стоянке. В машинном завале разыскал свою «Волгу», в которой его ждал Глеб.
Александр сел за руль, посидел, закрыв глаза, вдруг резко наклонился и лбом надавил клаксон. «Волга» рявкнула.
— Улетел? — спросил Глеб.
— Ага, — подтвердил Александр и открыл глаза. — Крутой паренек. Я трясся как заячий хвост, а ему хоть бы хны.
— Его бояться надо, Александр.
— А я и боюсь. Только он меня боится еще больше, — Александр включил зажигание. — Встряхнуться бы, Глебушка, не мешало.
— Тогда в берлогу, — предложил Глеб.
«Волга» выкарабкалась из завала и покатила к Москве.
Вот она, встряска! Все трое уже были тепленькие. Кричал Вилли Токарев, что он маленький такой, но его не слушали. Глеб и Артем внимали разглагольствованиям Александра:
— Я же был полный лох, когда в дело входил. Думал, что стал самостоятельно ворочать финансами, а на самом деле шестерил на Арончика. Фабрика-то моя была всего-навсего самым большим филиалом его концерна. Но спасибо ему, еще до своего отъезда он промыл мне глазки и кое-какие концы передал. Ах, Арончик, Арончик! Вот голова! Все его были: и министерство, и городские руководители, и милиция.
— А теперь это все твое? — спросил Глеб.
— Было до недавнего времени. К сегодняшнему дню я все свое хозяйство передал.
— За бесплатно? — удивился поддатый Артем. Трезвый бы зря не удивлялся.
— Темочка, дурачок, а полтора миллиона откуда?
— Ты бы не хвастался, Александр, — посоветовал Глеб.
— А чего бояться? Я все ликвидировал и все переправил. Рассчитаюсь с вами, и конец всему. Даже эту берлогу продал, с первого августа она не моя.
— Вот этого и надо бояться. Ты — голенький. Здесь у тебя ни капиталов, ни команды. Один Леша. Бери тебя за рупь за двадцать.
Хотел было ответить Александр, но увидел Катерину, вышедшую из спальни. Спросил трезвым вдруг голосом:
— Ты куда, Катя?
— Помочиться, — с древнеримской прямотой и краткостью, которая сестра таланта, ответила Катерина и исчезла за дверью помещения, где это можно произвести. Артем дернулся, Глеб сделал вид, что не слышал, Александр хихикнул и приказал:
— Сдавай, — посмотрел, как разливает Глеб, взял свою рюмку и продолжил: — А вам, птенчики, советую: набейте бабок как следует, в валюту переведите и за бугор.
Выпили и закусили. Миногой. Минога была — хорошая закусь. Александр выпил с удовольствием, закусил тщательно и отметил вторичное появление Катерины в гостиной гостеприимным приглашением:
— Присаживайся к нам, Катя.
— Я с тобой на одном поле и срать не сяду, — спокойно, как о давно решенном, объявила Катерина, но из комнаты не ушла. Включила телевизор, устроилась в отдалении. Тоскливо в спальне-то. В телевизоре возник Егор Лигачев. Он стоял на трибуне и рассказывал о неимоверных социалистических ценностях, завоеванных за семьдесят лет неусыпными стараниями КПСС.
— Сдавай, — в очередной раз предложил Александр.
Глеб сдал. Выпили. Александр откинулся в кресле и приступил к повествованию:
— Курву эту я в восьмидесятом году подобрал. Отмыл для начала, приодел, карантин выдержал: дамочка-то по рукам ходила, но уж потом, естественно, в койку свою допустил. Пять лет она у меня прожила. Я правильно излагаю, Кэт? — но Катерина слушала Егора Кузьмича, Александру же внимали Глеб и Артем. Для них и продолжил: — В работе, братцы, она хороша! Все умеет! Уж что я с ней не выделывал, уж что я с ней не вытворял!
Катерине надоело слушать Лигачева. Она выключила телевизор, выпросталась из кресла, зевнула абсолютно естественно, глянула на мужскую компанию и сообщила ей: — Пиписка-то во, — и на указательном пальце большим отмерила длину пиписки — в одну фалангу. — А разговору, разговору!
И удалилась в спальню. Александр вскинулся, желая ядовито ответить, но что сказать не нашел, только пробормотал беспомощное: «Зараза!»
Глеб по обыкновению посоветовал:
— Ты бы с ней не связывался.
— Сдавай, — в который раз приказал Александр.
Глеб сдал. Выпили. Уже не тепленькие — сильно забалдевшие.
Артем решился:
— Она сбесится здесь, Александр.
— Ну и пусть бесится, — Александр мутно посмотрел на Артема и губошлепно улыбнулся.
— Не бесится, а сбесится, — поправил Артем. — И всех перекусает. Тебя первого.
— Перекусает! — передразнил его Александр. — Я ей зубы-то враз вырву!
— Он прав, Александр, — поддержал Артема Глеб. — Тебе с Валентином еще дело иметь.
— Что ты предлагаешь? — спросил Александр у Артема.
— На дачу ее отправить. Пусть на травке попрыгает, успокоится.
— А сбежит?
— У меня не сбежит.
— Что ж, вези ее на дачу, — разрешил Александр и вдруг оживился. Осенило. — А я здесь в берлоге небольной разворот с дамочками устрою. Только учти, Артем, если что…
— Учту. Учту, — быстро согласился Артем.
Глеб раскрутил на стеклянной поверхности стола нож с серебряной ручкой, глядя на то, как крутится нож, сказал:
— Тяжелая жизнь у тебя будет, Тема.
Она, подлая баба, все умела. И в настольный теннис играла прекрасно. Артем еле отбивался: жесткие крученые удары следовали в его часть стола беспощадно и точно, как из катапульты.
Зеленый стол стоял под зеленым раскидистым вязом. Зеленая листва шелестела под ветром, играя зыбкой ноздреватой тенью на столе: на обнаженном до трусов коричневом Артеме, на белоснежной — в белой майке, в белых шортах — Катерине.
Артем не отбился. Последний удар последовал в угол, противоположный тому, рядом с которым он ожидал мяч.
— И так будет всегда. Только победа, — возгласила Катерина, бросила ракетку на стол, обеими руками поправила волосы и вспомнила ехидно: — А еще спортсмен!
— Какой это спорт! — обиделся Артем.
— Тем более что ты не спортсмен, а супермен, — догадалась Катерина и, не стесняясь, на ходу стянула с себя майку. — Я в душик!
Она поставила под регулируемый дождик лицо и так стояла долго. Вода исчезала в волосах, катилась по плечам, бежала меж грудей. Она открыла глаза и стала ртом ловить верткие струйки.
Катерина вышла из душа, небрежно прикрываясь полотенцем. Артем ждал ее, взял за плечи, заглянул в глаза.
— Помойся, Тема, — порекомендовала она.
…Они лежали в знакомом мезонине на тахте, уже отдыхая после всего. Катерина рассматривала желтое дерево ломаных стен и потолка, а Артем — ее. И опять где-то там катились по небу облака, а здесь на стене то возникал, то убегал жесткий ослепляющий свет. Катерина приподнялась, разыскала майку, влезла в нее.
— Не могу быть в дому, — призналась она. — Пошли на волю.
— Клаустрофобия. Боязнь замкнутого пространства, — определил ее болезнь Артем.
— Чего-чего? — изумилась она. — Ты же образованный, Тема!
— В Афгане со многими такое случалось.
Она натянула трусики и, гордясь стройными ногами, пошла к дверям. Босыми ступнями ощущая приятную колкость песчаной дорожки, а потом неописуемую нежность травы, Катерина вышла на середину лужайки, попыталась глянуть на солнце, ослепило на мгновенье, и мягко пала на землю. Она лежала на спине и невнятно шептала что-то. Подошел Артем, прилег рядом на бочок. Попытался молчать, но не выдержал: