В этот вечер я один, один дома, только это никак не касается ни Рэя Леннокса, ни кого-то еще. У меня здоровенный кусок мясного пирога. Я кладу его в микроволновку и сажусь смотреть взятые у Гектора кассеты. На первой две телки устраивают показательный сеанс мастурбации, и тут появляются два чернокожих жеребца… Нет! Я выключаю. Сыт по горло чернокожими жеребцами. Вставляю другую кассету, с двумя лесбиянками и молочником.
Кусаю пирог, и зубы пронзает боль, а по телу пробегает спазм. Черт, не пропекся, в середине холодный как лед. Ладно, съем и так. Фильм неплохой, но мне не по себе. Сердце бьется неровно, комната становится чересчур яркой, углы — резче, острее. Надо подбодриться, и я иду в кухню и отмеряю приличную дозу виски. Бутылку беру с собой. Еще стакан, и беспокойство проходит. Я не думаю о работе. Я же здесь, дома.
Еще несколько сладких глоточков, и я остаюсь в кресле-качалке. В состоянии полусна-полубодрствования думаю о Кэрол. Она скоро вернется. Вернется, потому что знает, где ей лучше.
Спустя какое-то время живот начинает болеть по-настоящему, и меня прошибает пот. Я ерзаю в кресле, которое раскачивается в размеренном тошнотворном ритме, но не могу уснуть до самого рассвета. Иногда кажется, что меня вот-вот вырвет. Я сглатываю, загоняю тошноту назад и стараюсь дышать медленно. Пот густой, вонючий. Алкогольный. С чего бы это так пробрало? Наверное, от пирога. Надо будет позвонить в департамент охраны здоровья, сообщить, что за дела в этом хреновом гастрономе, хотя что с них возьмешь.
Немного погодя боль понемногу затихает, и я засыпаю.
Сон и (000000000000000000000000000000) приятные видения (000000000000000000000000000000) влезает дерьмо из какого(00000000000000000000000000000) Хуй его знае(000000000000000000000000000)оул и ему подобные раздол(000000000000000000000000000) думает, что у него в таком (0000000000000000000000000000) шанса.
(00000000000000000я0000000000 00000я0000000000000000я000 0000000я живой0000000000000 0000000000000000я живой000000 0000я мягкий и слабый 000000000 00000000я должен расти00000000 00000000я должен есть0000000000 00000я должен стать сильным000 000000есть0000000есть0000000000 0000есть00000есть0000есть00000 0000есть0000есть000есть есть000 есть есть есть есть0000000000000 00000есть0000000000000000000000 00000большой и сильный00000000 00000000000000000000000000000 00000000000000000000000000000 0000000000000000000000000000000 0000000000000000000000000000000 00000000000000000000000000000 0000000000000000000000000000) …вс(000000000000000000000000000) голодный как зверь. В животе урчит. Темно. Я лежу на кровати. Не помню, как до нее добрался. Такое со мной впервые. Ощущаю рядом пустое пространство, хватаю ее платье и крепко прижимаю к себе. Оно еще хранит ее запах. Где-то ночью я его выпустил — и в результате кошмары. И еще я сжимаю яйца — щиплет дико.
С головой творится что-то неладное, как будто ее размозжили и содержимое растеклось по подушке. Тем не менее шейные сухожилия напряжены до предела, хотя и это не помогает удерживать ее мертвый вес. Сквозь жалюзи лениво вползает первый утренний свет, и комната выглядит размытой и туманной.
Я заставляю себя подняться, умываюсь и собираюсь побриться, обнаруживаю, что лезвия кончились, и кое-как скребусь старым. Машину решаю не брать и направляюсь к автобусной остановке со странным смешанным чувством свободы и отчаяния, сознавая, что сейчас только десять двадцать, а я уже определился с вечером: пойти и нажраться.
В животе еще не улеглось, и запах тел в автобусе кажется невыносимым. Слишком много рвани. Почему они не ездят другим, тем, который идет от Колинтона в центр, не заходя в трущобы? Когда я схожу, какой-то парень протягивает мне руку. Пожимаю ее и говорю, что Иисус его любит. Вид у парня немного потрясенный. Я отхожу и бреду к дороге. В животе снова начинает урчать. Если бы не близость Рождества, я бы вернулся и забрал у парня кошелек.
Подхожу к газетному киоску и покупаю «Сан». Поглядываю и на порнографические журналы на верхней полке. Никаких извинений; на этой работе слишком много думать опасно, так что лучше направить энергию на что-то такое, о чем легко думается и от чего нет никакого вреда. Для большинства из нас всем этим требованиям удовлетворяет секс.
Я ухожу, так и не сделав вторую покупку, огорченный бодростью продавца.
— «Сан»! — кричит он. — Очень хорошо. Тридцать пенсов.
Слышать такое неприятно, потому что я не принадлежу к разлагающейся массе плебса, которая обычно читает «Сан». Я бы скорее отнес себя к тем, кто пишет или даже редактирует. Надо понимать разницу, плебей, надо всегда понимать разницу, мать твою!
Чего мне с утра не хватало для полного счастья, так это еще одного совещания, устроенного Тоулом по поводу убийства Вури. На совещании я встречаю Гаса Бэйна, Питера Инглиса и трех констеблей: Роя, которого я знаю по Ложе, Муира, с которым работал в отделе по наркотикам, и Консидайна, с виду неплохого парня. Похоже, Тоул собирается сам возглавить оперативную группу, созданную для расследования убийства черномазого.
И тут у меня снова начинается дикая изжога — Аманда Драммонд. Какого хрена? Что здесь делает эта дура? С чего она затесалась в опергруппу? Ей же нельзя доверить даже выбор занавесок для кабинета.
Почему никто не скажет этой тупице, что она здесь больше ни к чему, что у нас есть теперь блондинка с вощеными ножками и искусственным загаром, которая и занимается бумажной работой? А вот как раз и она, появляется прямо в поле моего зрения. Фу! Передает мне какую-то бумажку.
— Спасибо, милочка.
Я улыбаюсь, а она одаряет меня тем безучастно-равнодушным и в то же время расчетливым взглядом шлюхи, которая не прочь сыграть в игру и точно знает, что именно ей нужно.
— Заебательская куколка, — слышу я голос у себя над ухом.
Рэй Леннокс.
— А ты какого хрена здесь делаешь? — спрашиваю я. — У тебя же своя работа.
Что он тут делает, я и без того знаю — охотится на блондинку, вот что.
— Ухожу. Просто заскочил поздороваться.
Рэй улыбается и исчезает. Он подстриг усы, но при этом переборщил и похож теперь на гомика.
Я складываю губы в направлении подарочно упакованной в облегающую юбку задницы, однако жест, рассчитанный на внимание заинтересованной и посвященной публики, перехватывает Аманда Драммонд.
Я игнорирую презрительный взгляд Бледной Тошнотворной Худышки и толкаю в бок стоящего рядом Даги Гиллмана, который одобрительно качает головой вслед удаляющейся блондинке.
Тоул суетится, едва сдерживая так и прущее из него возбуждение.
— Как известно, мы установили личность нашей жертвы. Это Эфан Вури, журналист-фрилансер из Ганы, работавший в Лондоне. Нам неизвестно, какое дело привело Вури в Эдинбург, а его друзья говорят, что он приехал сюда отдохнуть.
Не самое лучшее время, чтобы приезжать сюда отдохнуть. Что-то у него было на уме. Что-то нехорошее. Это уж точно.
— Отдохнул, бедняга, — вздыхает Питер Инглис.
Некий инспектор Роберт Тоул представляет вино нового урожая или, если вам так больше нравится, несет обычную для себя ахинею.
— Из Лондона сообщили, что недавно Эфан Вури подвергся нападению в Хаггерстоне. Второго февраля нынешнего года он вышел из бара с двумя приятелями, и на него набросились неизвестные с бейсбольными битами, они выскочили из стоявшего неподалеку фургона. Происшествие попало в сводки, но никого не арестовали.
— Так вы полагаете, его отделали те, кому просто не нравятся чернокожие? — спрашивает Гас.
Аманда Драммонд вздрагивает. У Тоула усталое выражение лица.
— Сказать ничего пока нельзя. Возможно, это простое совпадение. Однако случившееся в Лондоне должно было бы насторожить его, заставить как следует подумать, прежде чем подниматься к Норт-Бридж. Удивительно, что никаких выводов он, похоже, не сделал. — Тоул смотрит на нас, ожидая ответной реакции, но все молчат, будто языки проглотили. Тогда он поворачивается и обращается прямо ко мне: — Брюс, зайдите в мой кабинет через часок, хорошо?
По спине пробегает холодок. Не хочу я заниматься этим делом. Не хочу иметь к нему никакого отношения.
— Раньше чем через два не получится, босс. — Ничего не могу с собой поделать. Это жуткое слово, которое я никогда не употребляю по отношении к Тоулу, вылезает-таки из меня. Я ненавижу себя за это унижение, за то, что я сам такой… почтительный. Что б их всех!.. — У меня встреча в Лотианском Форуме по Расовому Равенству. Я подумал, что раз уж дело такое важное, общественно значимое, то будет неплохо держать с ними связь, рассеивать опасения и все такое.
— Хорошая мысль, Брюс. Это то, что нам нужно. Значит, загляните через два часа.
Меня чуть не распирает от гордости. В последнее время я не в лучшей форме, но обскакать таких, как Тоул и ему подобные, сил еще хватит. Конечно, защитников джунглей и их подопечных я навещать не собираюсь. Два часа нужны мне для ленча, и это только необходимый минимум.
Я выхожу вместе с Гасом, но в дверях меня останавливает Аманда Драммонд.
— Брюс, можно вас на пару слов?
— В любое время и не только на пару слов, дорогуша, — улыбаюсь я.
Может, такой подход и пустая трата времени, когда имеешь дело с фригидной сучкой вроде Аманды, у которой вместо сердца кусок льда, однако надо помнить, что даже ледники тают, если нагревать их подольше. И если Брюс Робертсон вообще что-то знает, то именно как это делать.
Она хмурится.