Дерсу живет в мире, который европейскому человеку часто представляется фантасмагорическим. Тем интересней должна казаться его личность. В то же время тем разительнее должно быть отличие внутренних миров двух героев. У повествователя и Дерсу большая разница в возрасте, как у сына и отца. Между ними и складываются соответствующие отношения.
В произведениях Арсеньева содержится этнографический подтекст, позволяющий знатоку разгадать тайны образа Дерсу. Например, внешность гольда необычна для представителей его национальности (русые волосы, серые глаза). Согласно верованиям народов Дальнего Востока, это свидетельствует об «избранности» человека, особом отношении к нему богов. Усердие, с которым Дерсу ищет свою потерянную трубку, может быть объяснено тем, что она являлась ритуальным предметом, оберегом и выполняет свою оберегающую функцию. Во время ее поисков герой обнаруживает, что отряду грозит большая опасность – за ним крадется тигр.
Этнографы признают, что книги Арсеньева являются уникальным источником сведений о коренных народах Дальнего Востока.
Творчество и личность Арсеньева также привлекали внимание великих русских писателей. М. Горький писал Арсеньеву: «Книгу Вашу я читал с великим наслаждением…Вам удалось объединить в себе Брема и Фенимора Купера…» Горький узнал о творчестве Арсеньева от М. М. Пришвина, который встретился с ученым в октябре 1928 года.
Пришвин в своих дневниках оставил запись об этой встрече и еще несколько записей, в которых размышлял о природе литературного таланта Арсеньева, хотел приехать в гости к ученому и писателю. Но Владимир Клавдиевич умер внезапно 4 сентября 1930 года во Владивостоке.
Пришвину удалось побывать в Приморье лишь в 1931 году. Под впечатлением от путешествия на Дальний Восток он написал несколько книг. Особый интерес для литературного арсениеведения представляет повесть «Женьшень», в которой великий писатель отдает дань памяти великому путешественнику.
Герой-рассказчик Пришвина наделен биографическими чертами Владимира Клавдиевича, а его друг-китаец Лувен, подобно Дерсу, обращается к нему «капитан». В образе китайца видны и другие черты проводника-гольда. Имя Лувен является слегка измененным именем бога стихий Лун-ван-е, о котором упоминается в книгах Арсеньева. В повести Пришвина есть еще одно любопытное созвучие имен: слово «родина» китаец произносит как «Арсея». Вероятно, «общей родиной» для героев произведения Пришвина являются книги Арсеньева. Отсюда, возможно, происходит созвучие и символическое обозначение родины: «Арсеньев» – «Арсея» – «Россия».
Подробно о жизни и деятельности В. К. Арсеньева можно прочитать в книгах А. И. Тарасовой «Владимир Клавдиевич Арсеньев», И. С. Кузьмичева «Писатель Арсеньев: личность и книги», М. К. Азадовского «В. К. Арсеньев – путешественник и писатель». Автор данной статьи также адресует вас к собственной монографии «Научнохудожественное творчество Арсеньева в контексте развития русской “географической прозы”». А если вам интересен этнографический подтекст его книг, обратитесь к исследованиям И. А. Лопатина «Гольды амурские, уссурийские и сунгарийские» и С. В. Березницкого «Этнические компоненты верований и ритуалов коренных народов Амуро-Сахалинского региона».
Интерес к чужим землям, народам и их обычаям присущ людям любой эпохи, потому что познание чужого ведет к лучшему пониманию своего. Прекрасный образ далекой восточной окраины России, созданный Арсеньевым, не только пленяет воображение читателей разных стран, но и позволяет глубже постичь тайны своей малой родины, души своего народа.
Дерсу Узала
IОтъезд
План экспедиции. – Состав отряда. – Мулы. – Питательные базы. – Прибытие Дерсу. – Помощь, оказанная моряками. – Плавание на миноносцах. – Прибытие в залив Ольги. – Высадка на берег. – Горбуша. – Птицы.
С января до апреля 1907 года я был занят составлением отчетов за прошлую экспедицию и только в половине мая мог начать сборы в новое путешествие.
В этих сборах есть всегда много прелести. Общий план экспедиции был давно уже предрешен, оставалось только разработать детали.
Теперь обследованию подлежала центральная часть Сихотэ-Алиня, между 45 и 47° северной широты, побережье моря от того места, где были закончены работы в прошлом году, значит, от бухты Терней к северу, сколько позволит время, и затем маршрут по Бикину[1] до реки Уссури.
Организация экспедиции в общих чертах была такая же, как и в 1906 году. Изменения были сделаны только по некоторым пунктам на основании прошлогоднего опыта.
Новый отряд состоял из девяти стрелков[2], ботаника Н. А. Десулави, студента Киевского университета П. П. Бордакова и моего помощника А. И. Мерзлякова. В качестве вольнонаемного препаратора пошел брат последнего, Г. И. Мерзляков.
Лошади на этот раз были заменены мулами. Обладая более твердым шагом, они хорошо ходят в горах и невзыскательны на корм, но зато вязнут в болотах. В отряде остались те же собаки – Леший и Альпа.
За месяц вперед А. И. Мерзляков был командирован в город Владивосток за покупкой мулов для экспедиции. Важно было приобрести животных некованых, с крепкими копытами. А. И. Мерзлякову поручено было отправить мулов на пароходе в залив Джигит, где и оставить их под присмотром троих стрелков, а самому ехать дальше и устроить на побережье моря питательные базы. Таких баз намечено было пять: в заливе Джигит, в бухте Терней, на реках Такеме, Амагу, Кумуху, у мыса Кузнецова.
В апреле все было закончено, и А. И. Мерзляков выехал во Владивосток. Надо было еще исполнить некоторые предварительные работы, и потому я остался в Хабаровске еще недели на две.
Я воспользовался этой задержкой и послал Захарова в Анучино искать Дерсу.
От села Осиновки он поехал на почтовых лошадях, заглядывая в каждую фанзу[3] и расспрашивая встречных, не видел ли кто-нибудь старика гольда[4] из рода Узала. Немного не доезжая урочища Анучино, в фанзочке на краю дороги он застал какого-то гольда-охотника, который увязывал котомку и разговаривал сам с собою.
На вопрос, не знает ли он гольда Дерсу Узала, охотника, отвечал:
– Это моя.
Тогда Захаров объяснил ему, зачем он приехал. Дерсу тотчас стал собираться. Переночевали они в Анучине и наутро отправились обратно.
Я очень обрадовался приезду Дерсу. Целый день мы провели с ним в разговорах. Гольд рассказывал мне о том, как в верховьях реки Санда-Ваку зимой он поймал двух соболей, которых выменял у китайцев на одеяло, топор, котелок и чайник, а на оставшиеся деньги купил китайской дрели, из которой сшил себе новую палатку. Патроны он купил у русских охотников; удэхейские[5] женщины сшили ему обувь, штаны и куртку. Когда снега начали таять, он перешел в урочище Анучино и здесь жил у знакомого старика гольда. Видя, что я долго не являюсь, он занялся охотой и убил пантача-оленя[6], рога которого оставил в кредит у китайцев.
Между прочим, в Анучине его обокрали. Там он познакомился с каким-то промышленником и по своей наивной простоте рассказал ему о том, что соболевал зимой на реке Баку и выгодно продал соболей. Промышленник предложил ему зайти в кабак и выпить вина. Дерсу охотно согласился. Почувствовав в голове хмель, гольд отдал своему новому приятелю на хранение все деньги. На другой день, когда Дерсу проснулся, промышленник исчез. Дерсу никак не мог этого понять. Люди его племени всегда отдавали друг другу на хранение меха и деньги, и никогда ничего не пропадало.
3 мая я закончил все свои работы и на другой день распрощался с Хабаровском.
В то время правильного пароходного сообщения по побережью Японского моря не существовало. Переселенческое управление первый раз в виде опыта зафрахтовало пароход «Эльдорадо», который ходил только до залива Джигит. Определенных рейсов еще не было, и сама администрация не знала, когда вернется пароход и когда он снова отправится в плавание.
Нам не повезло. Мы приехали во Владивосток два дня спустя после ухода «Эльдорадо». Меня выручили П. Г. Тигерстедт и А. Н. Пель, предложив отправиться с ними на миноносцах[7]. Они должны были идти к Шантарским островам и по пути обещали доставить меня с командой в залив Джигит. Миноносцы уходили в плавание только во второй половине июня. Пришлось с этим мириться. Во-первых, потому, что не было другого случая добраться до залива Джигит, а во-вторых, проезд по морю на военных судах позволял мне сэкономить значительную сумму денег. Кроме того, потеря времени во Владивостоке наполовину окупалась быстротой хода миноносцев.
22 июня, после полудня, мы перебрались на суда. Вечером в каюте беседы наши с моряками затянулись далеко за полночь. Я рассчитывал хорошо уснуть, но не удалось. Задолго до рассвета поднялся сильный шум: снимались с якоря. Я оделся и вышел на палубу. Занималась заря; от воды поднимался густой туман; было холодно и сыро. Чтобы не мешать матросам, я спустился обратно в каюту, достал из чемодана тетради и начал свой дневник. Вскоре легкая качка известила о том, что мы вышли в открытое море. Шум на палубе стал утихать. Часов около десяти с половиной миноносцы были на линии острова Аскольда, называемого китайцами Циндао, что значит Зеленый остров.
В открытом море нам встретились киты-полосатики и косатки. Киты плыли медленно в раз взятом направлении, мало обращая внимания на миноносцы, но косатки погнались за судами и, когда поравнялись с нами, начали выскакивать из воды. Один из спутников стрелял. Два раза он промахнулся, а в третий раз попал. На воде появилось большое кровавое пятно. После этого все косатки сразу исчезли.