— Воля, — Степан показал рукой в море. — Прямо степи наши зауральские!
Глаза у него вспыхнули.
У мужиков лица темные, шеи морщинами перерезаны, как шрамами, руки узласты.
— Воля, — выдохнул кто-то.
Небо на западе высветилось красным, закат залил волны, как кровью. Даже паруса на галиотах закраснелись.
— К ветру, — сказала Наталья Алексеевна. Всю жизнь на море прожила, знала приметы.
Но не только ветер обещал закат. Измайлов разглядел тучки у горизонта, а это говорило: ветер не только посвежеет, но и направление его изменится.
Приметы не обманули. Ветер переменился на восточный. Суда пошли переменными галсами. Команды измотались, не сходя с мачт. Степан, на что сильный мужик, и то плечи опустил. Руки горели, натертые канатами.
На горизонте из моря выросли темные громады скал. Что-то затемнело на волне, потом все явственнее показались гранитные лбы. Курильские острова. Волны у скал ярились, одетые пеной.
К проливу подошли в полдень, солнце как раз над головой поднялось. Справа низким берегом показалась камчатская земля, пихтарник чахлый, белые камни.
Мужики с опаской оглядывались:
— Камень один…
— Здесь, братцы, чесаться забудешь!
Григорий Иванович увидел, как прет в пролив вода, черная, дыбящаяся буграми.
Воды немало повидал Шелихов, а такой еще не приходилось. Галиот затрясло, будто его подбрасывали снизу.
Надрывая глотку, заорал Измайлов на команду. Ватажников подстегнуло как бичом. Мужики разбежались по местам, шлепая лаптями.
До низкого, полого спускающегося к морю берега оставалось рукой подать. Видно было уже, как вскипают в камнях у берега крутящиеся воронки, как расшвыривает волна гальку. Волна через борт плеснула, окатила палубу, Тут бухнула, как выстрел, команда Измайлова — переложить паруса. Судно крутнулось на волне и, взяв ветер, понеслось в море. Камчатский берег за бортом мелькнул и стал уходить.
Измайлов, сорвав шляпу, перекрестился.
Через полчаса галиот вышел из пролива на спокойную воду, и капитан положил судно в дрейф. Стали ждать отставшие галиоты. Команда спустилась вниз, на палубе оставались несшие вахту да Измайлов с Шелиховым. Солнце быстро клонилось к горизонту.
Григорий Иванович вглядывался, стараясь разглядеть белые паруса. Но ни «Святого Михаила», ни «Симеона и Анны» не было видно. «Что там у них? Не беда ли?»
Заложив руки за спину и стуча каблуками ботфорт по палубе, Измайлов похаживал, недовольно бормоча под нос.
Вдруг с мачты матрос крикнул:
— Парус у острова!
Измайлов бросился к борту. Но тут уже и Шелихов на темном фоне скал увидел долгожданные паруса.
Галиот «Симеон и Анна» вышел из тени острова, и его паруса вспыхнули в лучах стоящего над горизонтом солнца нестерпимо ярко, как факелы. Галиот подходил, будто вырастая из волн.
Еще через час подошел «Святой Михаил» и присоединился к флотилии.
Каюта была тесна, но все же уселись за стол и Шелихов, и Голиков, и три капитана галиотов. Наталья Алексеевна разливала чай. Лица у собравшихся скучные: сидели давно, а договориться не могли.
Скудный свет освещал стол и покрытые оленьими шкурами рундуки вдоль бортов. На одном из рундуков лежал крупный человек с седой бородой и с густыми бровями над горящими глазами — Константин Алексеевич Самойлов. Третий день его ломала болезнь.
Чай пили не спеша, по-сибирски.
— Думай не думай, — напористо говорил Михаил Голиков, — но раз Курильский пролив миновали, торопиться надо к островам Алеутским.
Самойлов промолчал, хотя разговор ему не нравился.
Измайлов, отхлебывая глоточками чай, сказал мягко:
— Мастерица ты, Наталья Алексеевна, заваривать! Уважила.
Помолчали. Измайлов продолжил:
— Ветер, ежели на Алеуты идти, — противный нам. Трудненько будет. Людей изведем. Измотаем вконец.
— А как идти? — наступал Голиков.
Измайлов ему:
— Ты чай, чай пей. Остынет. Пущай вон Константин Алексеевич скажет. Он нам с тобой не чета, по океяну многажды ходил.
Но Самойлов и сейчас промолчал.
— Да, ветер непопутный на Алеуты, — сказал капитан «Симеона и Анны» Дмитрий Иванович Бочаров.
И Олесов, капитан «Святого Михаила», согласился с ним. Сидели они рядом. Бочаров высокий, с решительным и открытым лицом, которое говорило: прикажут — пройду и через огонь. Олесов не выглядывал столь решительным человеком, но видно было — если доведется рисковать, он проявит мужество и смелость.
Голиков усмехнулся.
— Мы, — сказал он, — бобров бить вышли, зверя морского. Компаньоны-то по головке не погладят за проволочку!
Хозяйский племянник чувствовал свою силу. Он помнил наказ Ивана Ларионовича: «Ты поглядывай там, наш интерес блюди».
— Миша, — сказал вдруг Самойлов с рундука, — не гони. Компаньоны компаньонами, а зверя с умом бить надо. Бобер дорог, но и жизни людские не пустяки.
Олесов достал карту и расстелил на столе. Фонарь с крюка сняли, поставили на стол. Головы склонились.
На полях старой карты приписки разными почерками и чернилами. Были и такие, что едва видны. Здесь все беды капитанские: где и какие течения, какие рифы, приметы, привязанные к местам. Корявым пальцем Измайлов водил по карте:
— Вот Алеуты. А ветер сейчас вот какой. В бейдевинде идти надо. А лавировкой сколько миль намотаем лишних? А не дай бог шторм?
— Пуглив ты что-то стал очень, — заметил Михаил.
— Не пуглив я, но башка у меня на плечах пока есть!
И быть бы большому лаю, но Шелихов властно сказал:
— Хватит, уймитесь.
Невесело получилось, не того от совета хотел Шелихов. Вот так всегда: хочешь одного, а выходит другое!
— Думаю, так, — начал Самойлов и спустил ноги с рундука. — К острову Беринга идти надо. Там осмотримся и определимся по погоде и ветру.
Все слушали с вниманием. Но Константин Алексеевич вновь замолчал. Вперед сунулся Олесов:
— Ну, ну, — подбодрил его Шелихов, — говори.
— Да, вот, — начал несмело Олесов. Скромный был мужик. — Ватага у нас хорошая, ничего не скажешь. Но мужики в лямку морскую еще не втянулись. Руки многие побили. На ванты лезет и кровью же их пятнит… Вот как… — И уже уверенно закончил: — С противным ветром сейчас нам не уйти далеко.
— Все, — сказал тогда Шелихов, — к острову Беринга идем всей флотилией. Там оглядимся. А перед компаньонами, — он взглянул на Михаила Голикова, — я отвечу.
Стуча каблуками по трапу, капитаны вышли на палубу. Тихая ночь стояла над морем, небо высвечено звездами. Полная луна висела над горизонтом. Чуть в стороне от нее две звезды, как два сияющих глаза. От луны море играло бликами. У борта галиота на волнах качались байдары. Из байдар были слышны голоса.
— Ну, — сказал Шелихов, — с богом.
И пожал руки Бочарову и Олесову.
С борта спустили веревочный трап. Первым через борт, царапнув ботфортом, полез Бочаров, за ним Олесов. По воде зашлепали весла. Байдары ушли в море, к темневшим галиотам.
Шелихов, взявшись за влажные ванты, смотрел вслед байдарам. Вода, срываясь с весел, вспыхивала в лунном свете текучим жемчугом.
— Не нравится мне ночь, — сказал Самойлов, — не нравится.
— Тихо вроде бы, — глухо ответил Измайлов.
— Да вот то-то и не нравится, что очень уж тихо.
— Дзынь! — ударил колокол на «Симеоне и Анне».
— Дзынь! — звонко откликнулся «Святой Михаил».
И густо, басовито ударил колокол «Трех святителей»:
— Дзынь! Дзынь!
С моря потянуло сырым и знобким ветром.
Шелихов проснулся от великого шума и топота ног над головой. Сунулся за сапогами, но корабль вдруг так качнуло, что он головой вперед слетел с рундука.
— Гриша, что это? — тревожно вскрикнула в темноте Наталья Алексеевна.
Шелихов, шаря руками, отыскал сапоги. Бормоча крепкие слова, кое-как обулся и кинулся из каюты. Услышал: скрипит корабль, шпангоутами опасно потрескивает.
Галиот вновь качнуло. Шелихов вылетел на палубу пулей. По лицу хлестнуло ветром. Григорий Иванович увидел необычно зеленое море, стремительно летящие барашки волн и вдали галиот «Святой Михаил». На вантах галиота висели люди, убирая паруса.
На мокром лице Измайлова усы поникли сосульками, но глаза были бойкие, страху в них не чувствовалось.
— Шквал, — крикнул он Шелихову, — сейчас еще ударит!
Паруса на гроте и фоке «Трех святителей» были зарифлены, только прямые паруса на бушприте, вынесенные вперед, держали судно носом к волне. В вантах свистел ветер.
— Шторм идет! — прокричал Измайлов и, оборотившись к мужикам, заорал: — Крепить все на палубе! Люки задраивать! Леера тянуть!
Шелихов огляделся. Галиоты «Святой Михаил» и «Симеон и Анна» под сильным ветром уходили на север. «Святой Михаил» шел с большим креном на левый борт. На галиоте «Симеон и Анна» с фок-мачты сорвало брамсели, паруса бились на реях изорванными лоскутами.
Море было изумрудно-зеленым и словно горело. По волнам метались пенные полосы.
Новый шквал с грохотом и воем обрушился на «Три святителя». Сбитый волной, через палубу пролетел ватажник, сильно ударился плечом о колонку рулевого колеса и скорчился у ног Шелихова. Григорий Иванович живо к нему наклонился. Это был Степан. Черную повязку сорвало, и Шелихов увидел багровый шрам клейма. Все лицо у Степана было залито кровью. Шелихов выхватил из кармана тряпицу, но новая волна, хлестнув через борт, потащила обоих по палубе. И быть бы Степану в море, не удержи его Григорий Иванович у фальшборта.
Галиот подняло, но он все же перевалил через вал и, ухнув обнаженным днищем, покатился вниз.
Шелихов с трудом поднял тяжеленного Степана, безвольно повиснувшего на руках, и понес к трапу в трюм. Навстречу кинулась Наталья Алексеевна, помогла удержать Степана, снести в каюту.
Шторм разбушевался, волны захлестывали палубу. Галиотов «Святой Михаил» и «Симеон и Анна» не было видно. Валы ходили выше мачт. Несмолкающий гул, грохот и вой стояли над морем. Галиот мотался из стороны в сторону.