Однако индейцем Эли Паркер был вовсе не «почетным», а самым настоящим. Он приходился внучатым правнуком известному оратору племени сенека Красному Мундиру. Эли родился в 1828 году в Индиана-Фоллз, штат Нью-Йорк, а позже, как и его семья, стал членом группы Тонаванда (это часть племени сенека, которая отказалась переселяться в Висконсин и выбила себе место под резервацию на крайнем западе штата Нью-Йорк). Его родителями были Элизабет и Уильям Паркер, а этот последний был не только мельником, но и христианином, поэтому его сын получил не только индейское имя Hasanoanda, но и христианское Эли Сэмюэл. Родители придавали большое значение образованию своих детей, и Эли учился в миссионерской школе и одинаково хорошо говорил на английском и языке сенека, а потому, когда возникли земельные претензии к племени, отправился вместе с двоюродным дедом, Джимми Джонсоном, вождем их группы, в столицу штата Нью-Йорк город Олбани.
Там он забрел в книжный магазин, а одновременно туда же занесло мистера Льюиса Моргана, который был на десять лет старше.
Морган не так давно организовал на пару с однокашником адвокатскую контору, но тут же обнаружил, что клиентов попросту нет: кризис. Другого человека такое невезение смутило бы, но у Моргана была богатая родня и он мог себе позволить не задумываться о деньгах. Он, похоже, и не задумывался. Пописывал эссе, участвовал в литературном кружке «Гордиев узел». Потом классические темы надоели и Морган со товарищи, говоря современным языком, сменили фэндом: переключились со времен Александра Македонского и Древней Греции на родные осины… о, то есть, на местные индейские мотивы. Кружок переименовали в Орден ирокезов, потом в Великий орден ирокезов, а потом в Новую конфедерацию ирокезов. И начали фанатеть по ирокезам. О которых ровно ничего, кроме воспоминаний дедушек, не знали, поскольку дедушки и прадедушки как следует расчистили штат Нью-Йорк не только от ирокезов, но и от прочих индейцев. При этом благородные предки совершенно не думали о потомках и не собирали сведения о культуре и прочей этнографии краснокожих, а потому как бы ни хотелось Моргану заделаться настоящим реконструктором (в нашем понимании этого слова), но материалов по нужной теме просто не было. Увы, но давно прошли те времена, когда по штату Нью-Йорк бродили всякие чингачгуки и ункасы. Теперь информацию можно было только по крохам разыскивать в старых архивных записях.
И вот Морган поехал в Олбани поработать в архивах, а в обычном книжном магазине встретил настоящего живого ирокеза (сенека входили в Лигу Ирокезов). Надо полагать, в такую находку он вцепился как клещ.
Эли познакомил нового друга с дедушкой… в общем, дело закончилось тем, что Морган и его друзья из Новой Конфедерации ирокезов помогли группе Тонаванда отстоять свою землю и организовать резервацию, хотя это случилось далеко не сразу. Заслуги Эли как переводчика, юриста и дипломата в этом деле племя высоко оценило, дав ему титул сахема и имя Донехогава, «Хранитель западной двери Длинного дома ирокезов». Эли тогда было двадцать четыре года. Морган был усыновлен Джимми Джонсоном и получил возможность изучать вожделенные культурные особенности жизни ирокезов прямо на живых объектах. Его этнографические работы стали классикой. Например, Энгельс в своей книге «Происхождение семьи, частной собственности и государства» то и дело обращается к исследованиям Моргана (книга, кстати, на мой взгляд, очень интересная).
Эли тем временем при финансовой поддержке Моргана закончил колледж. Он прошел трехлетнюю юридическую практику и хотел стать адвокатом, но это ему не разрешили: не потому, что он был индейцем, а потому, что считался негражданином Соединенных Штатов. То, что негражданами в то время были практически все индейцы – это же не имеет никакого отношения к делу, не правда ли?
В общем, надо было выбирать другую профессию. И Эли Паркер с помощью стипендии Новой конфедерации (а точнее, большей частью за счет Моргана) закончил Политехнический институт Ренселлера по специальности «гражданское строительство» и стал работать на канале Эри.
А потом началась война.
Эли Паркер загорелся идеей создать ирокезский полк, но губернатор штата Нью-Йорк Эдвин Д. Морган ему отказал. Эли попробовал вступить в армию США в качестве инженера, но военный министр Саймон Камерон сказал, что индейцев на службу не примет. Тогда Паркер обратился к другу и коллеге Улиссу Гранту, тот на свой страх и риск произвел его в капитаны и направил в Виксбург в качестве главного инженера. Впоследствии Паркер был адъютантом Гранта, адьютантом штаба армии, а позже военным секретарем Гранта в чине подполковника. Документы о капитуляции генерала Ли при Аппоматтоксе подготавливал именно Паркер.
2
Бивер завозился и начал просыпаться, когда Дуглас сварил себе вторую кружку кофе.
— Совесть имей! Невозможно же спать под такие запахи!
— Это ты совесть имей, — невозмутимо ответствовал Дуглас. — Наши хозяйки давно встали, но стесняются тебя разбудить, ходят на цыпочках и говорят шепотом. А минут через пять они уже сядут завтракать, — добавил он, заметив, что через улицу, увязая по колено в снегу, пробирается с корзиной Чак Макферсон. Дуглас подождал, пока Чак взойдет на крыльцо конторы, а потом открыл дверь и забрал у парнишки его ношу, выдав за героизм мелкую монетку. На улице вроде бы была уже не лютая стужа, а скорее бодрящий морозец, но все равно стоило побыстрее закрыть дверь. Бивер за спиной ворчал по поводу сквозняков и не торопился спускать ноги с кровати.
Дуглас отнес корзину дамам, помог передвинуть стол, пообещал, что через пару минут доставит Бивера к завтраку. Когда он вернулся в зал, Бивера там не было, а дверь на улицу была прикрыта неплотно. Дуглас дверь прикрыл и подбросил дров в печку.
С улицы появился Бивер, стряхивающий снежные хлопья с волос и рубашки.
— На улице-то как хорошо! — заявил он с воодушевлением.
— Угу, — согласился Дуглас.
Бивер нашел в своем саквояже щетку и наспех причесал длинные блестящие черные волосы. Дуглас как-то спросил его, почему Билл, такой весь из себя цивилизованный, не подстрижет волосы до приличной цивилизованному человеку длины, но услышал только небрежное: «А, по моей морде все равно видно, что я не белый! А дамам нравится…»
Несколько минут спустя они уже сидели за столом, и Бивер, уже чувствовавший себя совершенно как дома, рассказывал о том, какие блинчики пекут у них в Ноламоме – пальчики оближешь!
Он хотел задержаться с дамами и после завтрака, но Дуглас вывел его из комнаты, сказав, что им необходимо посовещаться.
— Ну, совещайся, — предложил Бивер, остановившись посреди зала.
— Ты, как я полагаю, планируешь задержаться тут до рождества?
— Да, а что? Мне вовсе не хочется встречать рождество без единой знакомой души рядом.
— Ну, познакомиться для тебя – не проблема… — заметил Дуглас. — Только ты учти, что к рождеству в этот дом прибудут еще четверо жильцов. Как минимум.
Бивер обвел взглядом зал, явно прикидывая, куда здесь поставить еще четыре раскладушки. Места, конечно, хватало, но вряд ли будет особенно уютно.
— И что ты предлагаешь?
— Переселиться на второй этаж.
На втором этаже Бивер высказался категорично, но нецензурно.
— Вот именно, — согласился Дуглас. — Поэтому вот отсюда и туда у нас будет коридорчик, а вот так две комнаты и вот так – тоже две.
— Будет? — переспросил Бивер, уже подозревая неладное. — А кто будет строить?
— Инженер у нас ты, — сказал Дуглас. — Тебе сподручнее. А мне надо отчет писать.
Однако устраниться от строительства Дугласу не удалось. То есть, конечно, поначалу у него еще получилось поскрипывать пером, но когда Бивер, определив размер работ конкретнее, уточнил, где брать стройматериалы, Дуглас собрался было отвести его к Джейми Макферсону, у свойственника которого выше по реке Пото была лесопилка. Бивер отмахнулся и сказал, что сходит познакомиться с соседом и без него. Впрочем, минут через пятнадцать Бивер вернулся вместе с Джейми, и вот тут бумажная работа для Дугласа закончилась. Оказалось, что нужны гвозди, а столько гвоздей у Джейми нет, и Бивер тут же собрался ехать в город на одолженной у Джейми лошади. Пока он еще не уехал, рассудили, что там же надо бы и печки для второго этажа приобрести, потому что без печек зимой как-то неуютно, да и койки бы неплохо купить: а то вернутся хозяева – и что же, им на полу спать? Опять же дверные петли, ручки и тому подобная мелочевка тоже вроде как нужны… Поэтому список покупок еще немного подкорректировали, и Бивер наконец уехал, а Дуглас с Джейми начали перетаскивать на второй этаж доски, благо у Макферсона был запас: он и сам строился, но не прямо сейчас, потому что из-за морозов решил сделать что-то вроде рождественских каникул, а пока мороз кончится – успеет еще подвезти.
Дамы опасливо выглядывали из-за приоткрытой двери и спрашивали, не могут ли чем помочь. Дуглас отклонял помощь и советовал дверь поплотнее закрыть, чтобы не простудиться.
Вернулся с гвоздями Бивер и подключился к работе, а заказанные печки, кровати и прочую мелочь подвезли уже после обеда в большом фургоне. Приехавший с фургоном приказчик предъявил Дугласу счет, получил взамен чек и дал команду выгружать.
— Хорошо быть богатым, — заметил Бивер как бы мимоходом.
— Я вообще-то здесь с лета околачиваюсь – и ни разу еще за квартиру не платил, — ответил Дуглас.
Бивер собственноручно сгрузил с фургона большую коробку и с помощью Дугласа доставил ее в задние комнаты.
— Вот, — сказал он дамам. — Рождественский подарок. Я понимаю, что еще рано, но…
В коробке оказался набор обеденной посуды: надо полагать, Бивер заметил, что мисс Мелори и миссис Уильямс едят с одной тарелки, потому что иначе пришлось бы кормить с одной тарелки гостей.
К вечеру Бивер с Дугласом установили печку в новой комнате и развели огонь. В операционном зале, выстуженном за день, было ненамного теплее, чем на улице, хорошо еще, что на улице уже было ближе к нулю по Цельсию, а не по Фаренгейту. Весь день стремительно теплело; «šaawaki» – говорил, мечтательно улыбаясь, Бивер, подразумевая южный ветер.