— А миссис Уильямс ты откуда знаешь?
Фокс призадумался, а потом сказал решительно:
— Показалось. Просто похожа.
Что там толковал Норман мисс Мелори, я не знаю, но когда мы вернулись в дом, леди начала держаться с Фоксом помягче, а потом я и вовсе выкинул сложные отношения в нашем коллективе из головы, потому что надо было к празднику готовиться. Будь мы по-прежнему в доме вчетвером (ну еще и Дуглас со своим приятелем Бивером), так наверняка все было бы по-простому: много жратвы и выпивки. И все. Но тут наша контора была вроде как центром праздника на нашем краю Пото-авеню, а потому следовало соответствовать: соорудили в операционном зале длинный стол, Джемми с Джейком наспех сколотили лавки, потому сидеть было не на чем. Елку не ставили, потому что это немецкий обычай, а немцев на нашей улице пока не завелось. Правда, богатые господа начали заимствовать у немцев эту моду, но богатых господ на нашей улице тоже вроде не водилось. К тому же миссис де Туар вспомнила несколько кошмарных случаев, когда от свечек на елках загорались юбки на женщинах – в общем, мы по давнему обычаю обошлись венками из вечнозеленых веток, хотя, на мой взгляд, в этом было нечто траурное.
Дел до рождества надо было переделать еще много, занятий всем хватило. Дуглас с Фоксом доделывали межкомнатные перегородки, мы с Бивером устанавливали печи, кровати, наводили хоть самый приблизительный порядок. Норман засел было читать, что там начальство за эти недели прислало, потом плюнул, прошелся по улице посмотреть новостройки и, если получится, познакомиться с новыми соседями, и вернулся с известием, что около будущей столовой есть уже вполне настоящая цирюльня-баня-прачечная, и он договорился, что воды нагреют на нас на всех. Он велел Джейку собрать наше грязное бельишко и отнести прачке, пусть простирнет и подсушит что успеет, чтобы нам рождество встречать в чистом. После чего Норман дезертировал с трудового фронта, заявив, что ему уже надоело мыться из чайника, и он страстно мечтает принять ванну – и мечта его через несколько минут исполнится!
Когда подошел мой черед мыться, я обнаружил, что здешняя баня – это три дощатые кабинки за цирюльней, куда за десять центов принесут ведро горячей воды, и комнатка классом выше, где за доллар можно было полежать в настоящей ванне. И да, горячая ванна – это настоящее блаженство, а чистое и свежеотуюженное белье – это настоящий праздничный подарок.
Мы пригласили цирюльника Тима Брауна и его жену-прачку Мегги присоединиться к нам для празднования, но они предпочли отказаться, и в чем-то я их понимаю: вряд ли мулатам так уж уютно было бы отмечать рождество в компании белых.
Ближе к ночи хлопоты касались уже только праздничного стола. Между плитой миссис Макферсон и нашим операционным залом бегали женщины, нагруженные всякими вкусностями. Бросив салун на попечение племянников и старшего сына, эвакуировался к нам Боб Келли с младшим отпрыском. Чувствовал себя Келли из-за затяжного бронхита хреново, и стоять за стойкой все равно не мог. Племянники перетащили к нам большое кресло, усадили в него дядю и заботливо укутали одеялами, младший отпрыск принес саквояж, в котором позвякивали бутылки с «микстурой от кашля». По предварительной оценке, «микстуры» должно было всем хватить, а если и не хватит – так салун вон через улицу наискосок. Но виски и прочих горячительных напитков на столе не будет ни капли: как можно, мы ж на Индейской территории!
Миссис де Туар переживала, что не может сегодня вечером отправиться в церковь, как это положено у католиков. У некоторых протестантов, может быть, это тоже было положено, но никто особо не переживал: если живешь в городе, то можно и в потемках по церквям ходить, хотя по нынешним лихим послевоенным временам лучше не стоит, мало ли у какого дурного человека возникнет мысль сделать себе рождественский подарочек, ограбив беспечного прохожего. А уж за городом точно лучше сидеть по домам, не то выезд в церковь придется превращать в целую военную кампанию. Так что на всякие богослужения решили отправляться завтра днем. Тут у нас разные религии водились, оказалось: Дуглас и Келли тоже были католиками, мисс Мелори и Норман принадлежали к епископальной церкви, Фокс – евангельский христианин, миссис Уильямс была из методистов, Бивера крестили у моравских братьев, миссис Макферсон – у баптистов, а Джемми относил себя к пресвитерианской церкви. И, кстати сказать, не все протестанты признавали рождество: пресвитериане, например, рождество за праздник не считали, но Джемми Макферсон был не настолько благочестив, чтобы отказаться от лишнего повода попировать. То есть, к моему изумлению, и праздник рождества оказался в Штатах традицией не такой давней и всеобщей, как она кажется из XXI века.
До меня начали доматываться, как празднуют рождество русские. О том, что я атеист, я уже давно привык помалкивать, куда проще сказать, что у нас отдельная церковь, русская.
— У нас рождество не сегодня ночью, а седьмого января, — прежде всего сказал я.
— Это с чего вдруг? — удивился Джейк.
— По старому стилю, — объяснил я.
Джейк по-прежнему не понял.
— Это в шестнадцатом веке обнаружили, что календарь не очень точный – ну и поправили. В Европе поправили, у нас тоже, а вот в России – нет, — пояснил Дуглас.
Норман между тем впал в задумчивость.
— Разве седьмого? — пробормотал он. — Юлианский новый год вроде на наше тринадцатое января сдвинут…
— Ага, с тринадцатого на четырнадцатое, — подтвердил я.
Норман вообще завис.
— Дэну лучше знать, — мягко сказал Дуглас, и Норман пришел в себя:
— Да, пожалуй, — согласился он, выбросив проблему из головы.
Наконец все угощение выставили на стол, сели вокруг и ожидающе уставились на Нормана. Мэром наш поселок Риверсайд пока не обзавелся, а в отсутствие мэра Норман получался самым большим начальником, поэтому на него и возложили задачу компенсировать непосещение ночного богослужения; всунули в руки евангелие и заставили читать:
«…Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы с востока и говорят: где родившийся Царь Иудейский? Ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему…»
И мы внимательно слушали, а на столе нас ожидали немудреные местные разносолы: индейка, окорок, оленина, картошка, пироги, соленья. «Микстура от кашля» тоже была уже приготовлена, а для тех, кто не хотел крепкого – «чай», для совсем же непьющих был заготовлен компот из персиков.
Когда Норман закончил главу, все неловко переглянулись – вроде как маловато оказалось торжественности, глава короткая, надо бы еще. Но рождественские службы у всех разные ведь, что бы такое придумать…
— «Чу, ангелы-герольды поют…» все знают? — спросил Норман. Этот рождественский гимн был старинный, и знали его все, даже я, потому что это была одна из тех песен, что пелись нами на пути к Форт-Смиту. Мы спели и сели за стол.
Все оживленно заговорили, как будто до того никакой возможности говорить не было.
Вот так и дальше пошло: выпьем-закусим-выпьем-споем… ну, теперь уже никто внимания не обращал, знают ли все песню, не знают. Кто знал, те подхватывали, кто не знал, продолжал закусывать. Сначала пели исключительно благочестиво-рождественское. Тут к изумлению моему выяснилось, что песня «Звенят колокольчики», которая в XXI веке ну прямо-таки неразрывно связана с рождеством, на самом деле рождественской песней не является. Более того, миссис де Туар даже настаивала, чтобы ее не пели в присутствии детей, потому что эта песня хоть и не была непристойной, все же была слишком фривольной. «Вот дети уйдут спать, тогда и пойте», — сказала миссис де Туар. Да пожалуйста, согласились все, потому что подходящих песен и кроме «Колокольчиков» пока хватало. Даже на индейском языке нашелся рождественский гимн – Дуглас с Бивером спели, как пели у них в школьном хоре: сначала куплет на гуронском, потом куплет по-французски, а потом снова на гуронском, и снова по-французски:
Ehstehn yayau deh tsaun we Iesus ahattonnia
O na wateh wado: kwi nonnwa ’ndasqua entai
ehnau sherskwa trivota nonnwa ’ndi yaun rashata
Iesus Ahattonnia, Ahattonnia, Iesus Ahattonnia.
Ayoki onki hm-ashe eran yayeh raunnaun
yauntaun kanntatya hm-deh ’ndyaun sehnsatoa ronnyaun
Waria hnawakweh tond Yosehf sataunn haronnyaun
Iesus Ahattonnia, Ahattonnia, Iesus Ahattonnia.
Крепитесь вы, люди, Иисус родился!
И вот убежал дух, поработивший нас,
не слушайте его, ведь он смущает наши умы!
Иисус родился, родился, Иисус родился!
Духи, несущие нам послание, небесный народ,
идут сказать: будьте на вершине жизни!
Мария родила, так возрадуйтесь!
Иисус родился, родился, Иисус родился!..
И с такими умиленными мордами эти рослые парни выпевали свое «аттонья», что в моем затуманенном «микстурой» мозгу зародилась мысль научить их петь «В лесу родилась елочка»: наверняка у них получится истинно-детсадовская серьезность исполнения этой песенки, которой мы лишаемся, переступив школьный порог.
— А вы что, в одной школе учились? — спросил я, когда они, допев, потянулись к стаканам.
— Угу, — кивнул Дуглас.
— У нас в Ноламоме школа старинная, миссионерская, еще с колониальных времен, — объяснил Бивер. — Всех учат: и белых, и красных, и черных. Лучшая школа на пять округов вокруг. А может, и на шесть.
Дуглас кивнул:
— Не во всяком восточном колледже такое образование дают, как в нашей сельской школе.
— Так ты что – миссионер? — спросил я.
— Да нет, какой из меня миссионер… — Дуглас отхлебнул «микстуры» и присоединился к распевающим очередной гимн, а Бивер, который пробавлялся компотиком, но веселел на глазах, начал учить окружающих его детишек орать боевой индейский клич. Сначала они орали его шепотом, а потом взрослые погнали разошедшуюся малышню из-за стола, и боевые кличи зазвучали во всю глотку – то со второго этажа, а то с улицы. В детских шевелюрах стали появляться перья, и я сначала никак не мог понять, откуда они их берут, а потом догадался, что они добрались до запаса гусиных перьев в нашем канцелярском шкафчике. Потом в дело пошла боевая раскраска – сначала просто из сажи, а потом Дуглас со смешком сбегал за своим запасом косметики и