— Вторую погасить? — с готовностью спросил Дуглас.
— Пока нет. Рассаживайтесь вот здесь, поближе, а то будет плохо видно.
Народ с готовностью подчинился, пересаживаясь и шушукаясь.
— Фенакистископ? — попробовал догадаться Норман.
— Что-то вроде.
— Какая-то разновидность зоотропа? — не унимался Норман.
— Да подожди минутку, сейчас увидишь.
У меня зародилось подозрение, что я изобрел велосипед. Разумеется, кинематограф изобрели в XIX веке, но не сейчас, а уже ближе к концу. Однако принцип наверняка уже знали, останавливало только отсутствие прозрачных пластиков для пленки. Калька, которую я использовал вместо целлулоида, вряд ли могла заменить нормальную кинопленку, пусть я даже для большей прозрачности и пропитал ее минеральным маслом.
— Туши свет, — вздохнул я. Пусть мне сейчас скажут: то, что я нагородил – давно известно, но мультик я рисовал сам!
Дуглас погасил лампу, и все уставились на освещенный квадратик на простыне. Я закрутил ручку. Устройство приборчика было простейшим: кленка перематывалась с одной бобины на другую. Практически все, что я знал про скорость прокручивания кино – это миф о двадцать пятом кадре. Значит, мне нужно было прокручивать в секунду ровно двадцать четыре кадра, и в этом я сегодня полдня тренировался. И, кажется, не зря.
Мультик был черно-белый и простейший по рисовке. Сначала зрители увидели черный овальчик. Потом из овальчика наполовину вылез червяк.
— Змея! — выдохнул Фокс.
— Червяк, — поправил я.
Червяк покрутил головой в разные стороны и вылез полностью, явив собой что-то вроде коротенькой синусоиды. Из-за края экрана пришла птичка, склевала червя и ушла за другой край экрана. Птичкой я гордился – она была пределом моих художественных способностей.
Зэ, как говорится, энд.
— Еще! — азартно сказал Дуглас. — Можно?
Я взялся за другую ручку и прокрутил мультик обратно. Птичка, пятясь, появилась из-за края экрана, выблевала червяка и ушла. Червяк наполовину залез в норку, покрутил головой, как бы говоря: «ну и дела!» и побыстрее смылся.
Норман смотрел не на экран, а на проектор.
— Незамкнутая лента… — пробормотал он. — Ты же что-то такое говорил на первой лекции!
— Да он много чего наговорил на первой лекции, — проворчал Джейк, — только про фотографии.
— Вот когда научимся печатать фотографии на прозрачной пленке, тогда и будет то, про что я говорил на первой лекции, — пообещал я. — А пока – только так.
Я прокрутил мультик еще несколько раз, а потом пленка порвалась.
— Можно склеить? — спросила меня мисс Мелори.
— Можно, — согласился я. — Но оно снова будет рваться. Надо что-то придумать, чтобы пленка была прочнее.
— Длиннее представление можно сделать? — спросил Джейк. — А то раз-два и кончилось!
— Можно и длиннее, только меня рисовать не заставляйте.
— Я умею рисовать, — несмело сказала мисс Мелори.
— Вот и отлично. К вашему возвращению, — сказал я ребятам, — мы попробуем сделать представление подлиннее.
— Патент не забудь взять, — напомнил Норман. — Эта штука с большим потенциалом.
— Ты думаешь, такое еще не патентовали? — спросил я с сомнением. — Потенциал-то большой, не спорю, но не может же быть, чтобы я первый додумался. Простейшая же вещь!
— Про аппарат не знаю, а незамкнутую ленту для оптических иллюзий вряд ли кто патентовал, — сказал Норман.
— У меня денег не хватит, на все патенты оформлять, — возразил я.
А Норман взял и выписал мне чек. Насколько я понимаю, на большую часть того, что у него было накоплено.
— Потом как-нибудь вернешь.
— Спасибо! — выдохнул я.
Однако Норман не хотел слушать мои благодарности.
— Между прочим, нам завтра в дорогу, — напомнил он собравшимся. — Все собрались?..
И хотя нерешенных вопросов до того вроде как не было, все потянулись проверять, готовы ли они в дорогу.
Утром два фургона, на парусине которых лично мною через трафарет было написано «Вестерн Континентал – телеграф – ОКЛАХОМА» отправились в дорогу – но не на запад, к речке Пото, как казалось бы логично, а наоборот, на северо-восток, к переправе на Ван-Бюрен. Линию до Форт-Гибсона решено было вести не от Форт-Смита, а от Файетвилля, городка к северу от Ван-Бюрена, поэтому и получилось так, что вместо того, чтобы отправиться на Индейскую территорию, ребята сперва от нее начали удаляться. Из-за этого и рабочих собирали не на Пото-авеню, а у постоялого двора, ближайшего к ван-бюренскому парому. Там фургонов прибавится, и они займут паром надолго.
— Что это за слово такое – оклахома? — спросил Дуглас, когда все мы, проводив ребят, сели завтракать.
— Ну… — неопределенно ответил я, — мне вот почему-то не нравится название «Индейская территория». И длинно, и неконкретно.
— Ага, — покивал Дуглас. — Давай еще и Арканзас переименуем. И Миссисипи.
— Зачем? Они-то как раз конкретно названы – не перепутаешь. А вот почему здесь – Индейская территория, а какая-нибудь Дакота – это не индейская территория? Там же этих индейцев – полно!
— И от кого ты это слово услышал? — поинтересовался Дуглас.
— Ну… — затруднился я, — …от кого-то услышал.
— Такое ощущение, что вы мистера Миллера допрашиваете, мистер Маклауд, — вмешалась мисс Мелори.
— Да что вы, — белозубо улыбнулся Дуглас. — Это я так… пробую постичь логику нашего изобретателя. Это у тебя профессиональное или национальное? — спросил он меня.
— Сложный конгломерат, — хмуро ответил я.
— Зря ты не пишешь романов, — сказал Дуглас. — Прославился бы.
— Я неграмотный, — буркнул я и встал из-за стола.
— Обиделся, что ли?
— Да нет, — обернулся я. — Просто чувствую себя по-дурацки. Ребята работать выехали, а я остался… не пришей собаке хвост.
— Это – не работа для предприимчивого человека, — заявил Дуглас. — От твоих изобретений больше толку будет, чем от такой работы. Всякий может провода через прерии тянуть.
— Во-первых, не всякий, — возразил я. — Ты вот вряд ли возьмешься. А во-вторых, эта работа меня все эти месяцы кормила. А кто меня теперь кормить будет? У меня сейчас чувство, что я сменил должность техника в большой компании на место городского сумасшедшего. Эмметт Браун чертов! — буркнул я и хлопнул дверью.
Я прогулялся по Пото-авеню и каким-то образом приземлился на скамейку под навесом у нового салуна.
Джо, старший племянник Келли, поставил передо мною кружку пива и пододвинул блюдо с нарезанным копченым мясом. Я на мясо посмотрел без особого аппетита: оно было густо просолено, и от него сильно хотелось пить. Собственно, для того в салунах и заведена бесплатная закуска.
— Арахису лучше дай, — попросил я. — Он у тебя есть, я видал.
— Так то же для негров, — удивился Джо.
— И что, белым нельзя?
Джо поставил передо мной тарелку с орехами.
— Вроде не голодаем, — немного обиженно проворчал он.
— Я просто люблю орехи, — примирительно сказал я.
— Ну не такие же!
— И эти сойдут.
Засиживаться с пивом я все равно не стал, вернулся к себе на второй этаж и занялся разбором эскизов – это дрянь, бестолковщина, выкинуть, и это, а вот это – это надо подумать…
У себя в комнате мирно поскрипывал пером Дуглас, кропая очередную нетленку. Через часок он сделал перерыв и заглянул ко мне, разминая пальцы в стиле «мы писали, мы писали, наши пальчики устали». Я как раз увлеченно листал подборку «Сайентифик американ»: ведь видел же!.. видел же что-то такое… идиот, что же я закладку там не сделал?.. кто знал, что это мне понадобится!
— А кстати, в каком году ты родился? — небрежно, как о пустяке, спросил Дуглас.
Я на полном автомате ответил:
— В тысяча девятьсот… — и осекся. Поднял голову и посмотрел на Дугласа: – В тысяча восемьсот…
— В тысяча девятьсот, — уверенно сказал Дуглас.
— Ты с ума сошел? — спросил я.
Дуглас, ухмыльнувшись, покачал головой:
— Неа, не сошел.
— Ты только подумай, о чем ты говоришь, — мягко, как с тяжелобольным на голову, заговорил я. — Какой у нас сейчас год? Тысяча восемьсот шестьдесят шестой. Как я могу родиться в году, который еще не наступил?
— Не знаю, — так же мягко ответил Дуглас. — Но другого решения у этой задачки просто нет.
— У какой задачи? — спросил я шепотом.
— Кто ты такой и откуда взялся, — тихо ответил Дуглас.
— Вообще-то из России, — сказал я.
— Может быть, может быть, — покивал Дуглас. — Вопрос только, из России какого века?
— Все-таки ты сошел с ума, — проговорил я.
— Неа, — возразил Дуглас. — Если бы ты просто приехал из России, ты бы знал, что новый год по юлианскому стилю наступает в ночь с двенадцатого на тринадцатое января григорианского стиля. А в ночь с тринадцатого на четырнадцатое новый год будет наступать только в двадцатом и двадцать первом веке. И не далее как несколько минут назад ты проговорился, что родился в тысяча девятьсот… каком?
— А оговориться я не мог? — спросил я. — Подумаешь, цифры перепутал! Мне ведь английский язык не родной.
— Угу, — согласился Дуглас. — Только ведь вопрос о том, кто ты такой, я себе не на рождество задал, а еще в мае месяце. Уж очень ты оказался странный, никак я тебя объяснить не мог.
— Нет во мне ничего странного, — без особой уверенности проговорил я.
— Погоди, — бросил Дуглас, — я сейчас.
Он побренчал чем-то в коридорчике у лестницы, зашел к себе в комнату и принес оттуда стул и пухлую тетрадь. Тетрадь он положил на стол и вышел. Я открыл тетрадь. Писано было не по-английски.
Дуглас пришел с сигарой в зубах, сел на стул и начал ее вдумчиво зажигать.
— Шифр? — спросил я.
— Язык шауни.
Дуглас выдохнул облачко дыма и подтянул тетрадь к себе:
— Итак, тридцатого апреля прошлого года я пошел на кладбище Элмвуд в городе Мемфисе, штат Теннесси, — начал он. — Стояла прекрасная погода, омраченная только тем, что в этот день, как и в несколько предшествующих, хоронили очень много людей…