Зуфар Максумович ФаткудиновДесятый мертвец
Глава IЗона смерти — узел спецсвязи
Сила нравственности заключает в себе не только силу правды, но и силу противостояния злу.
Багровые языки пламени, словно из пастей многоголового мифологического дракона, угнездившегося в двухэтажном здании Республиканского узла специальной связи, вырывались из окон вместе с искрами, устремлявшимися в темневшую высь. Стекла глухо лопались от огня и со звоном осыпали сухой темный асфальт. Всполохи огня зловеще отражались в темных глазницах окон соседних домов. Прохладные апрельские сумерки, сгустившиеся на улице Камала после захода солнца, начали отступать по мере того, как огонь все выше поднимался над зданием спецсвязи.
Прибывшие пожарные быстро проникли вовнутрь здания и начали заливать огонь из нескольких шлангов. Вскоре на пожар примчались с сиренами машины милиции, скорой помощи и прокурора города.
Прокурор города Казани Сайфихан Нафиев — рослый красивый мужчина средних лет, — быстро распорядившись об оцеплении горящего здания, направился в тамбур этого строения, откуда уже больше валил пар, чем дым. В помещении почти ничего не было видно в трех шагах. Один из пожарных, тянувший за собой тугой, распираемый водой шланг, словно хвост живой гидры, вдруг запнулся и упал. В ту же секунду комнату окропило фонтаном студеной воды: шланг вырвался из рук и змеей пополз по полу.
— Человек тут! — крикнул упавший пожарный. — Угорел, наверно!..
— Да тут еще один! — послышался из коридора хриплый голос другого пожарного. — Кажись, мертвый!
Подоспевшие милиционеры помогли Нафиеву вытащить трупы мужчин. У обоих были видны многочисленные пулевые ранения в голову. Как оказалось, это были работники узла спецсвязи, фельдъегеря Садриев и Камардин.
— А где же остальные?! — с тревогой и болью в голосе вопрошал один из руководителей узла спецсвязи, которого срочно вызвали из дома. — Ведь там должны быть люди! Целая смена! О, Аллах! Там еще человек семь должно быть. Где же они!? Неужели сгорели! Неужели их тоже убили?!
Толпа зевак и прохожих множилась буквально по минутам. Крики, возгласы, женские причитания, шум резко тормозящих машин, команды пожарных, дымный чад до отказа заполнили улицу.
— Никого не подпускайте близко к зданию! — скомандовал прокурор города поодаль стоящим милиционерам. Толпа, все ближе подступавшая к месту происшествия, была остановлена.
— Осмотрите все частные машины вокруг, — снова послышался голос прокурора. В голосе Нафиева звучала та уверенность, которая присуща людям, хорошо знавшим свое дело. От всей его крепкой фигуры исходила какая-то аура основательности и надежности. По осмысленности и быстроте действий в нем узнавался многоопытный прокурорский работник, прошедший все тяжкие низовые ступени иерархической лестницы этой системы. Ибо в неправовых государствах принцип соотношения должности и ответственности строится в обратном порядке: чем ниже должность, тем больше ответственности, и наоборот, чем выше должность, тем меньше ответственности.
Но кто прошел без поддержки низшие должности и испытал на протяжении ряда лет невзгоды и страдания, и при этом не ожесточился, тот, обычно, сохраняет чувство ответственности и на высоких постах.
Нафиев действительно прошел, вернее, прополз сначала трехгодичную преисподню российской солдатчины, затем после армии работал в дальней деревне комбайнером. Но это еще было предтечей низшим прокурорским должностям. И его, конечно же, даже злые языки не могли причислить к позорному ряду образованных идеалистов, оторванных от жизни, кои, как сорняки, посаженные рукой партийных органов, буйно произрастали на ниве правоохранительных органов бывшей колониальной империи под названием СССР.
Но и пришедшие к власти демократы после объективного развала оплота «дружбы» народов ничуть не изменили принцип подбора кадров по личной преданности. Этот принцип, ставший основным колом на могиле КПСС, был подхвачен демократами и превращен в флагшток их трехцветного знамени. Дошло до того, что в Москве во главе городского КГБ был поставлен молодой дилетант-физик, ни одного дня ранее не работавший в этих органах. И это при избытке настоящих профессионалов.
Да это и понятно, в неправовых, то есть варварских, государствах властные структуры формируются обычно по принципу личной преданности, нежели компетентности, ибо когда повсеместно не соблюдаются законы, для начальника более страшно предательство, а не отсутствие у подчиненного компетентности, за которое никто не спрашивает. В этой ситуации, в таких обществах неважно кто приходит к власти — демократы, анархисты, либералы или еще кто-то…
Сайфихан Нафиев остановил свой взгляд на трупах, пытаясь определить, — нет ли среди них знакомых, а в голове замелькали невеселые мысли о смерти; чем она, старуха с острой разящей косой, отталкивает от себя людей: страхом ухода из жизни, страхом за судьбу близких, страданиями от физической боли, адскими душевными потрясениями, горечью несбывшихся надежд, переживанием, тревогой за судьбу своих дел, переживанием за горе, доставляемое родным из-за своей предстоящей кончины, наконец, самим небытием.
Мысли прокурора прервал резкий скрип тормозов подъехавших «Жигулей». Шофер, молодой человек лет двадцати трех, с напряжением всматривался в происходящее. Нафиеву показалось, что на лице водителя застыла тень то ли страха, то ли растерянности.
— Сержант! — позвал прокурор стоящего неподалеку милиционера и махнул рукой в сторону подъехавшей машины. — Проверьте, кто такой?
Водитель «Жигулей» вел себя как-то нервно. В багажнике его машины кроме кувалды и зубила ничего не было обнаружено. Он объяснил, что возвращается с садового участка и весь сегодняшний воскресный день махал, как молотобоец, кувалдой, уплотняя камни в траншее под фундамент хозблока. Хотя объяснение хозяина «Жигулей» и было вроде бы правдоподобным, но Нафиев этим не удовлетворился:
— Отправьте-ка его в отделение милиции. — Дежурный по городу недоуменно посмотрел на прокурора. — Отправляйте, отправляйте, — добавил он быстро, записывая номер автомашины, и снова направился к зданию спецсвязи.
Тем временем дюжина проворных пожарных сделали свое дело: огонь потушили, но чад от дыма и пара еще густо стелился в комнатах первого этажа, мешая следователям провести первоначальные следственные действия.
Осмотр места происшествия начали с красного уголка второго этажа. Там в полумраке, который рассекали лучи карманных фонариков, обнаружили еще один, уже третий по счету труп мужчины. Мертвец лежал на полу спиной кверху. Бурые пятна крови неровными кругами расплывались от плечей до пояса.
— Колото-резаные раны спины, — ровным протокольным тоном проговорил следователь Шарафетдинов[1], опускаясь на корточки. Он осторожно ощупал, как ощупывают опытные археологи хрупкую вещицу, найденную при раскопках, затылок трупа и тем же тоном произнес:
— Пулевое ранение в голову. — И как бы размышляя, поникшим голосом добавил: — А вот что в первую очередь последовало: удары ножа или выстрел — сам Аллах в этой темной ситуации затруднился бы ответить.
Что следователь имел в виду: скверную видимость или сложность ситуации для расследования? Окружавшие не поняли. Скорее всего и то и другое. Действительно, электрического света не было, и очертания трупа даже вблизи растворялись в туманно-серой густоте, колыхающейся, точно студень, в мечущихся лучах фонариков.
Одежда на трупе, местами насквозь пропитанная кровью, больше напоминала брезент бурого цвета, а не тонкий шивет. Вспышки фотоаппаратов, в мгновение ока разгоняя мрак, выхватывали мертвеца с разных ракурсов, точно они должны были дать безотлагательный ответ: кто этот мерзавец, сотворивший это тягчайшее деяние.
Прокурор Нафиев, наклонившись над убитым фельдъегерем, негромко проронил:
— Если его ударили ножом, а затем произвели контрольный выстрел в голову, то это значит: убийца был знаком жертве. И для других тоже. Если же это был никому не известный гастролер, то он уже с порога должен стрелять во всех и вся: фельдъегеря-то вооружены пистолетами.
Нафиев резко выпрямился:
— Где здесь хранится оружие?! А ну, быстро проверьте, цело ли оно!
Один из работников казанской прокуратуры бросился искать оружейную комнату.
Нафиев лихорадочно посветил фонариком по сторонам, затем, как охотник, почуявший след где-то рядом затаившегося крупного зверя, несколько возбужденный, начал нашаривать рукой по полу у изголовья мертвеца.
Следователь Шарафетдинов, понимая, что ищет его шеф, как бы подбадривая, произнес:
— Пуля вошла в затылок и вышла из левого глаза. Стало быть в полу она, проклятущая, застряла. Ежели, конечно, убийца добивал своего знакомого уже лежащего.
— Кажется, есть! — прокурор посветил в углубление размером с наперсток.
Вскоре из пола выковырили девятимиллиметровую пулю от пистолета «Макарова».
— Сайфихан Хабибуллович! — влетел в комнату молодой сотрудник прокуратуры, переводя дыхание. — Сейф очищен! Оружие украли! Более шестидесяти пистолетов унесли. И около семисот патронов к ним тоже…
Буквально вслед за ним в красный уголок стремительно вошел коренастый, спортивного вида молодой полковник; то был начальник казанской милиции Искандер Галимов. В этот воскресный день он копался на своих шести сотках и не успел доехать до дома, как это печальное известие догнало его у железнодорожного вокзала. И вот теперь он здесь. Обследовал первый этаж.
— Там на первом этаже во всех помещениях трупы, — произнес полковник Галимов. — В общем, полегла вся смена. Будто какой-то злой дух мор напустил на всех, создавая зону смерти в этой двухэтажке…
Осмотр других трупов, а также помещений подтвердили вывод Нафиева: убийца воспользовался доверием работников спецсвязи! Проник туда как знакомый некоторых фельдъегерей. Сколько было убийц и их пособников — никто не знал. Все это было, конечно же, грубейшим нарушением всех правил и инструкций о режиме этого несчастного учреждения.