Красота хозяйки смущала мужчин, и лейтенант невольно подумал о диком несоответствии внешности этой женщины ее внутреннему извращенному содержанию, уродливому духовному миру.
— Так придет или нет Кочерыжкин? — поинтересовался Амиров.
Хозяйка квартиры пожала плечами.
— А где он живет? — Амиров прошелся по комнате, где, кроме стола и широченной кровати, никакой другой мебели не было. — Может, знаете, где он работает?
Альфия покачала головой.
— Что, даже своего телефона не оставил? — не унимался зампрокурора. — Тогда, гражданочка, вам придется поехать с нами. По указу президента Татарстана вы посидите 30 суточек в одиночке. И склероз ваш пройдет. Глядишь, и вспомните. Мыши и крысы помогут.
Хозяйка квартиры нехотя поднялась:
— Вспомнила. Он, кажется, на Гвардейской живет. Над магазином. Тут недалеко. Мы там, в магазине познакомились. Он к себе на чаек приглашал.
— Вот какая умница, — весело проговорил лейтенант. — Благодарность тебе, Альфиюшка, от лица службы. Может, к нам негласным сотрудником-осведомителем пойдешь? В милиции такие кадры нужны. Вот и Хосни уже к нам…
— Я не собираюсь с вами сотрудничать! — оборвал тот оперуполномоченного.
— А кто нас сюда привел? — усмехнулся лейтенант. — Китайский мандарин, да?
— Ну ладно. — Амиров остановился посреди комнаты, широко расставив ноги. — Одевайтесь, Альфия.
Она поспешно начала надевать плащ, и из кармана его вывалилась смятая бумажка, на которой мелким почерком было написано: «Жена, загнавшая мужа под каблук, — тиран, как и диктатор в неправовом государстве, ибо оба они властвуют безраздельно, и отличаются друг от друга тем, что жена-тиран восхищается, увлекается другими (мужчинами), тогда как диктатор восхищается самим собой и лишь изредка — себе подобными правителями».
— Кто сей философ? — поинтересовался лейтенант, прочтя изречение. — Уж не горилла ли Гришка? А может, «Хрыч»?
Пренебрежительная гримаса пробежала по лицу хозяйки:
— Студент-юрист из соседнего общежития влюбился. Вот старается меня то ли перевоспитать, то ли хочет показать, какой он умный…
Лейтенант невольно подумал: «Красивая жена синоним, то есть одно и то же, что и рогатый муж».
Да, цепи Гименея насколько тяжелы для семьи, настолько привлекательны для окружающих: готовых помочь нести их, особенно красивым женам, — великое множество. Эту особу уж ничем не исправишь. Воистину, шлюха — это неизлечимая сексуальная наркоманка, которую может исправить, как горбатую, только могила.
Хосни словно почувствовал, о чем подумали его стражники, какой дух витает в воздухе, сказал:
— Насколько пьяняще-сладостно и легко быть одним из углов в чужом семейном треугольнике, настолько невыносимо-горько и тяжело нести на себе чужеродный третий угол собственной семьи.
Его охранники улыбнулись, и он, как бы ободренный этим, продолжал философствовать: «Семейные треугольники никогда не бывают равносторонними: самый острый угол чувств составляют любовники и любовницы». При этом он пояснил, что его хобби — собирать подобные афоризмы, заучивать, а затем — цитировать.
Вскоре вернулся участковый милиционер, и они поехали на Гвардейскую улицу.
Дом, в котором проживал Кочерыжкин, нашли быстро. Оказалось, «Хрыч» там только постоялец. Жил с женщиной, которая годилась ему в мамаши. Она работала директором ресторана на пассажирском теплоходе. Во время ее отсутствия он и таскал в Нюркину (так звали ее) широкую кровать студенток из ближних общежитий и красивых женщин с улицы.
Когда Амиров и лейтенант Раисов поднимались по каменным ступенькам на третий этаж, где обитал разыскиваемый, им было уже известно, что Кочерыжкин не значился в числе прописанных в Казани (сообщили по радиотелефону в машину). Услышав приглушенные женские голоса наверху, Амиров шепнул на ухо участковому:
— Задержитесь здесь. Мы позовем вас.
На лестничной площадке третьего этажа у дверей квартиры № 10 стояли две девицы и курили. Здесь-то и проживал беглец. Заметив, что девушки заканчивали свою дымную трапезу, лейтенант, как старый знакомый, весело произнес:
— О, мои красавицы! И я с моими друзьями сюда приглашен в гости. Только вот мы еще не покурили.
Амиров понял ход оперуполномоченного: подождать, покуда девицы не откроют дверь в квартиру.
Раисов вытащил пачку «Мальборо» и неспеша начал закуривать, хотя и не курил вообще.
Молодые женщины вытащили зеркальца, подкрасили губы розовой помадой и позвонили в дверь. И как только она открылась, лейтенант, опередив всех, оказался с глазу на глаз с Кочерыжкиным, который на мгновение опешил. Этого было достаточно оперуполномоченному, чтобы свалить того на пол.
— Помогите, бандиты! — вскричала одна из девиц и хотела было бежать. Другая женщина бросилась к двери соседней квартиры и, нажав на кнопку звонка, забарабанила в двадцатую дверь.
Амиров начал успокаивать женщин, показывая им свое служебное удостоверение. И когда появился участковый милиционер, девицы примолкли.
В трехкомнатной квартире больше никого не оказалось. По всему чувствовалось: хозяйка была очень состоятельной женщиной. Хрустальные люстры, ковры, множество картин в толстых золоченых рамах, инкрустированная мебель. Все это сияло и сверкало. И, конечно же, все это великолепие не могло не расположить молодую женщину к хозяину квартиры (так «Хрыч» представлялся каждой из них).
С этим прекрасным интерьером никак не увязывалась бумажка, приклеенная к стене у изголовья кровати в спальне, на которой было написано от руки:
«По указу императора Александра Севера (205 г.–235 г.) всему христианскому миру и поныне запрещается совершать прелюбодеяния с женским персоналом таверн, кабаков и трактиров в связи со всеобщим распространением проституции в этих заведениях. В 326 году император Константин изъял из этого закона хозяйку заведения, но лишь в том случае, если она сама не прислуживает гостям. Поэтому, Нюра, ты как хозяйка плавучей таверны не шали, а то птичья болезнь (трипера) пристанет, а может, спид нагрянет.
— Ну, закоренелый однолюб, давай теперь знакомиться, — спокойно сказал лейтенант Кочерыжкину, надевая на того наручники. — А то ты такой резвый да прыгучий, как горный козел. Ведь опять сиганешь.
— Ну да, сиганешь от тебя, — в тон ему ответил задержанный. — Давеча твоя пуля чиркнула меня по ноге. Вон дырка-то на джинсах какая! — Кочерыжкин пододвинул ногу к лейтенанту. — Ты вон как быстро берешь след, как лега… как охотничий пес.
— А ты чего бежал-то?
— Испугался. С одной стороны — драчливые кредиторы, а с другой — тридцать суток маячит за то, что физиономия не нравится милиции.
Оперуполномоченный улыбнулся:
— Благодари господа Бога, что целился я по ногам, а не в туловище. А то бы уж в морге прописался, а не… Кстати, где ты прописан?
Помолчали.
— В Костроме. Здесь я работаю в кооперативе. Продукты заготовляю для теплоходов. Продуктов здесь навалом, после отмены госпоставок. Брошенных деревень здесь нет, не как в наших российских краях. Тут больше вкалывают, чем пьют.
— Зовут-то тебя как? — спросил Раисов, предлагая тому закурить.
— Валерианом кличут. Валериан Кочерыжкин. А курить я не курю. От дыма аллергия. Потому и бабцов на площадку выгоняю курить. Да и Нюрка табачный дым чует, как баба-яга, аж через несколько дней после курения…
— А кликуха-то у тебя откуда? Ходку что ли имеешь?
— Слава Богу, не судим. А кличку прилепили, как липучку с матерным словом, в школе. Был там один Лидер, всем клички пришпандоривал.
— Кому покупал дня три тому назад охапку бутылок с «Петровской водкой»?
— Это где? — Брови Кочерыжкина взлетели вверх.
— В «Тулпаре», Валериан. В «Тулпаре».
Капельки пота выступили на лбу допрашиваемого:
— А что? Покупать водку в больших количествах нельзя?
— Валериан, я спрашиваю не «почему», а кому ты покупал. Улавливаешь разницу? И не тяни время. У нас его нет. Там десять мертвецов дожидаются сведений о своих убийцах. Ты понял?! Десять!
Раисов резко встал:
— Ну, кому покупал?
— Вспомнил. Димке. Он на «Жигулях» с дружком приезжал. Как того зовут — не знаю. Ей-Богу, не знаю.
— Где живет этот Димка? Как фамилия?
— Фамилию не помню. Живет где-то в Караваево. А может, и не там.
— А может, номер машины помнишь?
— Номер… номер… — нервно повторял вопрос Кочерыжкин… — Вспомнил!
Валериан Кочерыжкин назвал номер «Жигулей» и его модель, пояснив, что Димку он встретил случайно на ипподроме. Он куда-то ехал в гости и попросил его, Валериана, взять ему полдюжины «Петровской водки» и «Русскую зиму», объяснив свою просьбу тем, что он тут впервые и никого не знает в ресторане.
— А когда ты с ним познакомился? — поинтересовался лейтенант.
— В поезде «Кострома — Москва», в одном купе ехали. Он, кажется, к родственникам ездил.
Через четверть часа милицейский «Жигуль» мчал их на улицу Камала, к зданию Республиканской спецсвязи. Прокурор Казани Сайфихан Нафиев еще был там. Пока ехали, по радиотелефону связались с городской автоинспекцией и узнали, кому принадлежат «Жигули» с номером, указанным Кочерыжкиным. Машина принадлежала некоему Ковалеву Дмитрию, проживающему на Измайловской улице.
Нафиев внимательно выслушал оперуполномоченного и Амирова. Затем вытащил из кармана записную книжку и, открыв на нужной странице, протянул ее лейтенанту:
— Этот номер «Жигулей»?
Лейтенант не поверил своим глазам, вытащил зачем-то носовой платок, затем сунул его обратно в карман. В записной книжке прокурора был тот самый номер машины, который принадлежал Ковалеву.
— Этот тип подъезжал сюда, — пояснил Нафиев. — Он показался мне подозрительным. Вот я, на всякий случай, и записал номер его машины. Но потом этот Ковалев исчез вместе со своими «Жигулями». Виновных в его побеге мы отыщем. Назначили служебное расследование.