Как сообщали результаты исследований в области искусственного интеллекта, которые Макс «позаимствовал» из базы данных одного НИИ корпорации, в большинстве случаев, искин идентифицирует свою «половую принадлежность» либо как противоположную полу своего создателя, либо как «нейтральную» — искин-шизофреник, брак, который уничтожают посредством форматирования диска-носителя.
Покончив с завтраком, он вернул поднос в окошко комбайна и, снова усевшись на прежнее место, отпил из чашки уже остывший кофе.
— Клэр, подключи, пожалуйста, компьютер.
— Подключаю…
Нейроинтерфейс сообщил о подключении, и домашний компьютер тут же запросил пароль. Макс мысленно кликнул по возникшему перед ним ключику и соединился с домашним компьютером (с настоящим компьютером, а не с той эмуляцией, по которой Макс позволял рыскать полицейским программам корпорации и всяких там блюстителей «авторских прав»).
Конечно, создание искусственного интеллекта — это преступление, но такое, которое в компании, где работал Макс, вряд ли сочли бы поводом к увольнению. Скорее наоборот. Создание искина в домашних условиях непременно привлекло бы внимание руководства к талантливому работнику. Не всякий рядовой программист на такое способен. Такие умельцы ценятся. Но вот у полиции… не корпоративной, а у киберполиции непременно возникли бы вопросы. Откуда у простого программиста появился дома компьютер, мощность которого позволяет создавать среду для рождения и развития искина? Зачем этому программисту понадобился дома свой искусственный интеллект? Не занимается ли этот специалист промышленным шпионажем? Не занимается ли этот специалист разработкой нелегального кода? И ещё много других вопросов возникло бы у киберполиции.
Если бы Максу при этом удалось отмести все подозрения и убедительно доказать, что домашний суперкомпьютер, не уступающий по мощности его рабочей машине (а по объёму виртуальной памяти и вовсе превосходящий последнюю), оказался в его квартире легально и имеет все необходимые разрешения, то, возможно, вопросов бы больше не последовало. Но, история его суперкомпьютера была делом тёмным. К тому же, за обнаружением суперкомпьютера неизбежно последует и обнаружение взлома энергосистемы башни (чтобы скрыть реальное энергопотребление), в которую Макс внёс необходимые ему корректировки. И главное: Максу придётся убеждать агентов ГОАП (Гильдии охраны авторских прав) в том, что он не имеет ни малейшего отношения к распространению по Сети «пиратского» кода. И вот тут его будут ждать настоящие большие неприятности…
Макс открыл рабочую среду. Среди нескольких десятков пакетов программ с понятными только ему одному названиями Макс выбрал тот, над которым работал последние две недели, и запустил его установку.
Теперь расслабиться, прикрыть глаза и ни о чём не думать.
Перед Максом развернулось окно терминала, в котором быстро побежали наборы символов, сообщавших о процессе.
Через минуту окно свернулось, и перед Максом появилась полупрозрачная надпись: «программа установлена». Макс сморгнул, надпись исчезла.
— Всё хорошо, Макс? — поинтересовалась Клэр.
— Да, — ответил Макс, осматриваясь по сторонам и прислушиваясь к звукам вокруг.
В квартире ничего не изменилось: всё те же, светло-бежевые стены, пол, цвета тёмного шоколада сплошная прозрачная внешняя стена и растущий из стены стол из матового стекла, на столе чашка с недопитым кофе, за окном — океан до горизонта.
Макс подошёл к окну и посмотрел вниз: внизу лежала Новая Калифорния. Транспорт на улицах едва заметен. Он побарабанил пальцами по столу и, взяв чашку, одним глотком допил уже холодный напиток.
— Осталось протестировать, — добавил он.
Пройдя в другой конец комнаты, к стенному шкафу, Макс облачился в серые брюки и оливковую рубашку со стоячим воротником и по-летнему короткими рукавами. Направился к выходу.
— Удачного тебе дня, Макс! — сказала Клэр, когда он был у двери.
— Не скучай, Клэр. Вся Сеть в твоём распоряжении. И ещё…
— Да, Макс?
— Ты не будешь вечно сидеть в виртуальной среде. Обещаю.
Сказав это, он сделал рукой жест «открыть дверь» и вышел к лифтам.
Со сто сорокового этажа лифт спускался почти пять минут. Выйдя из лифта, Макс прошел через просторный вестибюль мимо поста охраны. Терминал на руке охранника, внешне напоминавший старинные электронные часы, приветливо моргнул зелёным и пикнул, подтверждая, что Макс (личный номер: 66161-31992-Н02-5В) действительно жилец башни. Похожий на гамадрила охранник изобразил дежурную улыбку, Макс кивнул в ответ.
Первое, на что он обратил внимание, выйдя на площадь перед башней, было обилие белого цвета. Никаких улыбающихся с голографических экранов красоток, томно поедающих сладости или пьющих напитки. Никаких альфа-самцов, небрежно поигрывающих пультами от престижных автомобилей (в салонах которых сидели всё те же красотки, что на соседних экранах упивались напитками до серийных оргазмов). Все красотки и красавцы, все успешные бизнесмены и туповатые спортсмены, излучающие надёжность банкиры и рафинированные политики исчезли. Программа работала.
Звуки. Макс теперь слышал только то, что не несло информации о товарах и услугах. Никакой «социальной» рекламы, назойливо призывавшей «поддержать экономику», потратив ваши терракредиты на очередную ерунду. Мир вокруг Макса преобразился, стал чище.
Макс направился к уже ожидавшему его на парковке автомобилю. Вызвав на ходу меню программы, Макс сменил цвет антибаннера с ярко-белого на нейтральный серый.
«Так-то лучше», — сказал он мысленно.
— Станция. Направление: Полис. Поспеши, — сказал Макс, садясь в машину. Бортовой компьютер ответил дружелюбным баритоном:
— Выполняю. Приятного пути, Макс!
Макс тотчас почувствовал, как на несколько секунд стал тяжелее, его вдавило в кресло, — это машина набирала скорость.
Через двадцать минут Макс был на станции. Дружелюбный баритон пожелал ему удачного дня, и машина, едва Макс покинул салон и отошёл на пару метров, отправилась за следующим клиентом.
Поезда до Полиса шли с интервалом в полчаса, и следующий отходил ровно в семь. Состав как раз подавали к посадке: блестящая как зеркало металлическая змея медленно выползала из шлюза. Каменный пол зала отправления перечеркивали пять угольно-чёрных, блестевших глянцем дорожек. Над самой дальней слегка покачивался в воздухе, чуть проседая, когда в него входили пассажиры, Арктический экспресс. Людей на станции оставалось немного. Почти все пассажиры Арктического уже заняли свои места, оставались только те, кто ехали в направлении Полиса.
Поезд Макса выполз на третью полосу и приветливо распахнул двери вагонов. Объявили посадку, и Макс прошёл ближе к голове поезда.
Макс любил поезда. В древности, до Великой Войны, и в первые века после, когда поезда ещё ходили по рельсам, гремя тележками, перемещение на них считалось менее престижным, нежели на самолете. Теперь же гражданская авиация почти полностью исчезла: самолёты летали только в тех направлениях, куда, пока ещё, нельзя было добраться на вакуумном поезде, который почти в два раза быстрее самого быстрого авиалайнера, более безопасен и комфортен. Летящему в вакууме прозрачной трубы над магнитной лентой поезду не требуется преодолевать сопротивления воздушных потоков, а его пассажирам — связанных с изменением высоты неудобств. Тридцать пять минут на экспрессе, и вы в Полисе, сорок пять — и вы на Аляске, час, или чуть более — и вы уже в Европе, в Австралии, в Северо-восточной Азии, на Северном или на Южном полюсе… Один час двадцать минут — среднее время, за которое теперь можно оказаться в другом полушарии — недоступная для гражданской авиации мобильность. Тянущиеся по дну океанов вакуумные трубы-тоннели не прерываются, как на материках или на островах, частыми станциями с их шлюзами, и через океан поезда летят ещё быстрее. Благодаря вакуумным поездам, те, у кого есть деньги (или те, за кого платит наниматель) теперь запросто могут жить где-нибудь в Австралии или в Шотландии, а работать в Нью-Йорке, Нью-Москоу или в городе под куполом Антарктиде, что на одноимённом континенте.
Когнитарий пятого уровня Макс был рядовым программистом корпорации «Линея». Он работал в Полисе — городе, который даже спустя пять веков со времени образования планетарного государства, официально не имеющего столицы, по-прежнему называли «Столицей Земли». Жил Макс в служебной квартире (довольно скромной, по корпоративным меркам) в двухсотэтажной башне на берегу Тихого океана и дважды в день, утром и вечером, пересекал материк от побережья до побережья, с запада на восток и с востока на запад, на скоростном вакуумном поезде. Корпоративный тариф — всё оплачено.
Макс сел в удобное кресло, пристегнулся широким ремнём. В вагоне было непривычно тихо: голограммы экранов вдоль прохода лишь обозначались прозрачными серыми контурами; никаких звуков от них не слышно. При этом все звуки естественного происхождения и не имевшие отношения к рекламе Макс продолжал хорошо слышать, но передаваемые напрямую на слуховой нерв рекламные сообщения теперь не воспринимал.
«Код работает», — довольно улыбнулся Макс.
В прошлом от назойливой рекламы люди избавлялись с помощью вакуумных наушников и любимой музыки, которая не мешает думать, читать или играть в мобильные игры, тем самым сводя на нет усилия рекламщиков и маркетологов — профессиональных лжецов и подлецов. Но хрен вам, мальчики и девочки! Вы едете в поезде (автобусе, трамвае, летите в самолёте) принадлежащем собственнику, который вам ставит условие: «вы едете в моём поезде, и либо вы слушаете и смотрите рекламу, либо платите ваши терракредиты за возможность не смотреть и не слушать рекламу, либо не едете в моём поезде». Потом хитрожопые социнженеры, обслуживающие интересы таких вот собственников, нашли решение проблемы, а в МКП (Мировом Корпоративном Правительстве) приняли соответствующие законы, и вот теперь все находящиеся в общественных местах законопослушные граждане должны смотреть и слушать рекламу. Даже если закрыть глаза и не смотреть, отказаться от прослушивания рекламных сообщений попросту невозможно. И только дома (если ваш социальный уровень достаточно высок) и на работе ваш слуховой нерв оставляют в покое.