– Зуб, что-то не то… Легкий он. И не брякает.
– Попробуй открыть. Глянем, что внутри.
Фома поставил ящичек на пол и влупил по нему молотком. Явно ждал, что изъеденный коррозией металл разлетится вдребезги, но ящичек выдержал, только на крышке появилась внушительная вмятина.
– Э, так ты стекляшки побьешь! – проворчал бывший Роман Николаевич, он же Зуб. – Коловорот возьми.
Сам он в процессе откупорки участия не принимал, боялся оставить без присмотра Хряка и Анку.
Фома перевернул ящичек передней гранью кверху, всмотрелся в отверстие, служившее замочной скважиной.
– Дырка есть, а ключа нет…
Он вытряхнул из рюкзака коловорот, подобрал сверло потолще и ткнул его победитовой напайкой прямо в скважину. С натугой покрутил рукоятку. Из-под сверла полезла тонкая стружка.
За пределами гостиной стукнуло. Фома и Зуб разом навострили уши, скрип сверла прекратился.
– Что это было? – спросил Фома.
– Не знаю. Сходи, глянь, а я за этими пригляжу.
Фома поднял брошенный молоток и вышел из гостиной. С минуту были слышны его тяжелые медленные шаги, затем что-то грохнуло, и наступило безмолвие.
Зуб занервничал. Он не мог покинуть гостиную, но и пребывать в неведении ему тоже не очень-то нравилось.
– Фома! – крикнул он. – Что там такое? Ты где?
Снова послышалась неспешная поступь. Зуб слегка расслабился, подумав, что это возвращается друг. Однако его ожидания были обмануты – в гостиную шагнул Мигель с топором.
– И снова здрасте. Так и знал, что самое интересное впереди.
Зуб зарычал и с ножом в вытянутой руке двинулся к Мигелю. Назревала эпичная схватка, которая могла закончиться как угодно, но Хряк не дал ей развернуться, пресек в корне. Оттолкнувшись от стены, он тараном врезался в спину Зуба и сшиб его с ног, после чего сел сверху. Зуб взвыл, попытался извернуться, чтобы достать противника ножом, но Мигель проворно наступил ему на руку.
Хряк взял Зуба за волосы, потянул на себя.
– Бросай нож! Бросай, говорю! Вот так… умница… Анка, позырь, нет ли у них веревки.
Она протянула ему вынутый из рюкзака моток проволоки.
– Это сгодится?
– Сгодится. Мигель, помогай!
Они скрутили Зуба по рукам и ногам. Он пускал слюну и в бессильной злобе матерился.
– Цыц! – приструнил его Хряк. – Здесь бабы… в смысле, дамы.
Анка вспомнила про Фому.
– А где второй? Мигель, ты его что… топором?..
Она испуганно уставилась на топор в руке Мигеля, но зловещих кровавых пятен не обнаружила.
– Не трогал я его. Он сам впотьмах навернулся. В коридоре лежит, можете посмотреть.
Мигель с Хряком вышли в коридор и приволокли оттуда Фому, который был в беспамятстве. Его скрутили так же, как и Зуба.
Хряк вытер ладонью пот со лба.
– Упарился! Теперь и без подогрева жарко…
Анка все же подбросила в камин еще топлива. Из-за окон, представлявших собой ничем не закрытые проломы, гостиная выстывала мгновенно.
Мигель рассказал, что тоже заподозрил неладное и, поблуждав немного по лесу, решил возвратиться на дорогу. Увидел, что машины музейщиков нет, а потом заметил дым над усадьбой и пошел в дом. Притаившись в коридоре, он услыхал обрывки разговора между Фомой и Зубом и сообразил, как надо действовать.
– Красавец! – похвалил его Хряк. – Чуть бы припоздал, и нас бы с Анкой на фарш смололи.
Мигель приподнял медный ящичек.
– Что же в нем?
Зуб перестал собачиться, сменил тактику:
– Крысы музейные базарили, что камни драгоценные. Синий бриллиант, зеленый сапфир, этот… как его?..
– Розовый жемчуг, – подсказал, приподнявшись, Фома. – И еще много чего…
– Прочухался? – Зуб посмотрел на него с неодобрением, если не сказать – с ненавистью. – Теперь из-за тебя все эти финтифлюшки вон им достанутся.
– Почему только им? На всех хватит! Хоть на двоих, хоть на шестерых…
– Граждане мазурики, выясняйте отношения потише, – попросил их Мигель. – Не мешайте работать.
Он взял коловорот, вставил сверло в уже слегка расширенное отверстие в ящике и крутил до тех пор, пока в крышке не щелкнуло. Тогда он отложил коловорот и подцепил ее ногтем. Крышка поддалась, ящик как бы разъединился на две половины.
– Ну? – не вытерпел Хряк. – Что там?
Из ящика выпала пачка бумажных листов, сшитых суровой ниткой и испещренных малоразборчивыми литерами.
Мигель перевернул обе половины, потряс ими над полом.
– Больше ничего нет.
– А где же камни? – хором возопили Зуб и Фома.
– Никаких камней. Только пыль и эти вот бумажки.
Анка взяла выпавшую из ящика пачку, всмотрелась в верхний лист.
– Здесь что-то по-французски или по-итальянски… Я не разбираю.
– Еще одна карта? – понадеялся Хряк.
– Непохоже. Рисунков нет, одни слова и цифры. – Анка пролистала пачку до середины. – А вот по-русски! Очень плохо читается, чернила выцвели, и почерк отвратительный… как у меня был в первом классе… «Взять пять золотников красного перца да прибавить полфунта свежего имбиря… Гарнец спирту влить в чистую посуду, прибавить три листа шалфея…» Дальше совсем неразборчиво.
Мигель выглядел озадаченным.
– Это «Книга о вкусной и здоровой пище»?
– Скорее, о вкусном и здоровом питье, – внес поправку Хряк и сглотнул. – Гарнец спирта – это ж сколько будет?
– Литра три или что-то около. Я в дометрических единицах не силен.
– Три литра… на красном перчике, на травках… М-м-м!
Фома и Зуб проявляли беспокойство. Еще бы! Они ради этой добычи на уголовщину решились, а что в итоге?
– Пошарьте там, в тайнике! – взмолился Фома. – Вдруг еще что-нибудь есть? Не может быть, чтобы одна макулатура…
Мигель пошарил. В тайнике ничего не было.
Анка уложила бумаги обратно в ящик и накрыла его крышкой.
– Надо дождаться специалистов.
Мигель поднес к глазам левую руку. На запястье красовались часы «Электроника–1» с никелированным браслетом. Мигель копил на них три месяца, откладывал деньги с зарплаты и с концертных сборов и неделю назад купил этот технический феномен за сто двадцать рублей. Это были первые советские электронные часы, их выпуск недавно наладили в Минске. Массивные, сверкавшие стеклом и металлом, они служили их обладателям не столько приборами для определения времени, сколько атрибутами роскошной жизни и объектами зависти для тех, у кого таких часов не было.
– Три ноль семь ночи, – возвестил Мигель. – А куда это у нас Шура запропастился?
Анка сказала, что Шура отправлен за милицией, так что надо лишь набраться терпения. Хряк сходил к автобусу, проверил, все ли там в порядке, и заодно принес две гитары. Желание встряхнуть тишь и благодать безжизненной усадьбы не покидало его.
– Вжарим-ка, ребя, чтоб чертям тошно стало!
Он взял на гитаре чудовищный аккорд, от которого задрожали прогнившие перекрытия и с потолка посыпался песок. Мигель подхватил, и они вдвоем выдали забойный инструментал. За ним последовала насквозь антисоветская песня про лихого казака, который, несмотря на то, что был одноногим и простреленным во всех местах, люто боролся с большевиками и прославлял батьку-атамана.
У Фомы и Зуба гляделки вылезли из орбит. На фоне этой музыкальной вакханалии собственные грехи показались им невинными, как детские шалости.
Анка подыгрывала на импровизированных ударных (стучала кочергой о решетку камина), и концерт удался на славу. Прервало его появление двух личностей в диковинных одеяниях. Это были уже знакомые Шуре, но неизвестные Анке, Хряку и Мигелю историки из музея, подло обворованные Фомой и Зубом. Они приехали в усадьбу на своем «Комби», оставив Шуру дожидаться милиционеров на станции.
– Мы за вас уже все сделали, – проинформировал Хряк охрипшим после пения голосом. – Вот ваш сундук, забирайте.
Роман Николаевич с радостным возгласом кинулся к лежавшему на полу ящичку, снял с него крышку и достал бумаги с непонятными почеркушками.
– Они! Илья, ты посмотри! Мы их нашли!
Илья Викторович, такой же ошалевший от радости, с трепетом принял бумаги из рук коллеги и забормотал, считывая строчки на французском.
Терпение Фомы лопнуло:
– Где же ваши бриллианты и всякая прочая фигня? Не за бумажками же вы сюда перлись!
– Именно за бумажками! – промурлыкал счастливый Роман Николаевич. – Они любых бриллиантов дороже!
– И что в них такого ценного?
– Вы не знаете историю, любезный, – посетовал Илья Викторович. – Хозяин поместья, князь Черкашин, держал знаменитый в России и за ее рубежами винокуренный завод. Производил наливки и настойки необыкновенного вкуса и качества, а рецептуру берег в стройжайшем секрете. В ноябре семнадцатого года князь спешным порядком покинул страну, бросил и поместье, и почти все имущество. После его бегства усадьба подверглась разграблению. Впоследствии предпринимались попытки восстановить утраченные рецепты, но безуспешно. Князь за границей скончался в начале тридцатых годов, наследников у него не было, свои семейные и производственные тайны он никому не передал.
– Но рецепты не были уничтожены, они хранились здесь. – Роман Николаевич указал рукою на нишу в стене. – И благодаря нам с вами они найдены.
– Но вы трепались про рубины, сапфиры, алмазы… – не унимался Фома. – Они-то при чем?
– «Синий бриллиант», «Зеленый сапфир», «Розовый жемчуг» – это названия фирменных настоек Черкашина. Эстет он был, н-да…
Илья Викторович пустился в длинный исторический экскурс и просвещал аудиторию вплоть до приезда Шуры с милиционерами. Фому и Зуба освободили от проволоки лишь для того, чтобы заковать в наручники. Пожилой лейтенант, возглавлявший наряд, сказал, что эту парочку ищут уже второй год. Ханурики со стажем, на них висят десятка полтора дерзких ограблений и квартирных краж. Но теперь они влипли крепко и надолго.
– Как хорошо, что у нас такая активная молодежь! – расчувствовался лейтенант и обвел рок-подпольщиков отеческим взглядом. – Комсомольцы? Дружинники?
Мигель приосанился.