Но больше всего Лиза была довольна тем, как сумела обеспечить себе безбедное существование на несколько лет вперед, пока не встретится достойный ее мужчина.
Она бывала у Стаса на работе и не раз видела, как он открывает сейф, в котором держит наличные. Она сумела незаметно снять на камеру телефона момент, когда он набирал шифр. А едва Стас на несколько минут вышел в туалет, залезла в хоронушку и переложила купюры к себе в сумочку.
Он ничего не заметил.
Это было за день до похода в ресторан, в пятницу вечером, когда она зашла за ним, чтобы вместе заехать за продуктами и отправиться в их любовное гнездышко. В выходные Стас никогда не работал, Лиза это знала, поэтому ни капельки не нервничала. Пропажу денег обнаружат не раньше понедельника, но уже без него.
До последнего момента она не была уверена лишь в одном: сумеет ли незаметно подлить яд в коньяк.
Но и тут ей сопутствовала удача. Все вышло почти случайно и ни для кого не заметно.
С трех сторон их столик был закрыт от постороннего глаза выступом стены, – они выбрали самый уютный и подходящий для разговоров на любые темы, – а четвертую закрывала широкая спина Самсона Бенедиктовича. Правда, сбоку от стула, на котором сидела Лиза, метрах в пяти начиналась барная стойка. Возле нее стоял всегда готовый подскочить официант, но он обслуживал четыре стола и, к счастью, часто покидал свой наблюдательный пункт.
Один из таких моментов показался Лизе удачным. Объявив о желании пройти в дамскую комнату, она встала, но при этом салфетка, лежащая у нее на коленях, упала на пол. Стас наклонился, чтобы поднять, Лиза отступила на шаг, повернувшись к Самсону спиной, закрывая собой стол, и капнула в бокал с коньяком немного жидкости из пипетки, зажатой в защищенной перчаткой руке. Не зря она выбрала именно такой наряд. Платье без рукавов и черные перчатки до локтей. Стас еще похвалил: «Ты секси, детка».
Когда шла к туалету, руки дрожали и очень хотелось оглянуться, чтобы убедиться: они ничего не заметили.
Пипетка улетела, смытая мощной струей унитаза, а вот с перчатками пришлось повозиться, да и с руками тоже. Хорошо, что она не раз видела, как отец чистит себя и одежду после работы. Память не подвела.
Впрочем, все остальное тоже.
Самолет благополучно поднялся и стал набирать высоту. Впереди десять часов полета. Она успеет выспаться и отдохнуть, чтобы ее новая жизнь началась прямо у трапа самолета.
Она не хористка. Жаль только, что Стас так и не успел этого понять.
Молодой мужчина в соседнем кресле скосил на нее глаза, осторожно разглядывая.
Ничего такая. Ноги длинные, грудь. И одета не в ширпотреб. А главное, улыбается так, что сразу ясно – у нее все в порядке.
Надо будет познакомиться у ленты выдачи багажа.
А Лиза спала и во сне видела весну.
Татьяна УстиноваОранжевый медведь
Поздний субботний вечер. Супермаркет был не из дешевых. По пустынным и прекрасным залам слонялись дамы и джентльмены. Облаченные в форму продавцы с усталыми, но приветливыми улыбками рекомендовали им, то есть нам, слоняющимся, тот или иной сорт рыбы, а также коробочки со свежей мятой и французским тимьяном.
Все как у людей.
На этих троих я обратила внимание не сразу – потому что хотелось домой и я изо всех сил мечтала о горячем чае и бутерброде с колбасой. Хотя мне всегда есть дело до окружающих, я подслушиваю, подглядываю, вытягиваю шею и повожу ушами. А потом все это идет в дело, то есть в романы.
Помните, как у великого русского писателя Гончарова?.. «Только смотри, будь осторожен, а то и тебя воткнет в роман!»
Она была в весенней шубейке и темных очках, задранных на платиновые волосы, он в короткой куртке и норвежском свитере, а их сын в чем-то на редкость неопределенном. Впереди шла она с каменным, напряженным стиснутым лицом, потом он, с лицом гневным и красным, а позади тащился пацан, сгорбив плечи и сунув в карманы ручки-палочки, на которых в силу переходного возраста «уж отросли здоровенные мужские кулачищи» (см. того же самого Гончарова, роман «Обрыв»).
И они все время ссорились.
Вернее, ссорился в основном глава семьи. Как только супруга пристраивала в корзину очередную упаковку, супруг тут же подскакивал, выхватывал пристроенное, изучал ценник, закатывал глаза, говорил, что это невозможно, невозможно дорого, и какого лешего это все надо, только бы транжирить, положи на место, кому сказал!..
Парень молчал. Ему было неловко, время от времени он стрелял по сторонам глазами, не слышит ли кто папашиных экзерсисов, а потом опять опускал взгляд в пол, как будто самое интересное было именно на полу.
Папаша все зудел и зудел, а я все шла за ними, как привязанная, и красивая еда, обещавшая так много радости, как только удастся добраться до дома, меня больше не интересовала, а интересовало только одно: остановится он когда-нибудь или нет?! Ну ведь ежу понятно, что у него «все как у людей», и в магазин этот он пришел по своей воле, вернее, приехал, уж точно не пешком перся, и не последняя тысяча у него в кармане, и жена с сыном не виноваты в том, что все так дорого. Так чего зудеть-то бесконечно?!
И тут дошло дело то ли до блинов, то ли до пирогов, которые супруга положила в корзину, а он, разумеется, немедленно выхватил и швырнул обратно, а парень, на свою беду, очень тихо сказал, что ему хочется этих самых блинов или пирогов…
Папаша возликовал, ощутив почву под ногами. До этой секунды все молчали, и его красноречие и эмоции явно пропадали даром. А тут такая удача!..
– Да ты знаешь, как я вкалываю?! Я сутками сижу на этой гребаной работе! А для чего, спрашивается?! Для того, чтоб ты блины жрал?! Отвечай! Для этого, да?! Не-ет, голубчик, так не пойдет! Ты будешь жрать, а я вкалывать?! Нет, ты не отворачивайся, ты на меня смотри! Я тебя кормлю!
И так далее и тому подобное, и во всех вариациях, и не хочу я продолжать, потому что противно.
Парень слушал, опустив лицо, и уши у него горели, и дрожали длинные девчоночьи ресницы. Нет, он не плакал, конечно, он ведь совсем «большой» и к спектаклям такого рода наверняка привычный, не в первый раз и не в последний, чего там, переживем!..
Пока он выступал, мамаша догрузила корзину и направилась к кассе, папаша устремился за ней, и парень поднял голову. И посмотрел на меня, а я посмотрела на него.
Я не знала, как его утешить, чтобы не сделать хуже. Ему и без меня было неловко и стыдно, и уж точно расхотелось и блинов и пирогов, и любое сочувствие только добавило бы страданий и унизило еще больше, а ему уже достаточно унижений для одного вечера.
Что мне было делать? Я пошла в отдел игрушек и разыскала там самого большого и самого дорогого медведя. Покупать игрушки в таких магазинах – идиотизм и нелепость. Очень дорого и бестолково, но я должна была его купить.
Я влетела домой, втащила за собой медведя и кинулась обнимать первого подвернувшегося под руку сына – подвернулся старший – и совать ему медведя. Он страшно удивился, а я целовала его девятнадцатилетнюю изумленную морду, а потом, громко топая, прибежал младший, и его я тоже целовала и обнимала, и говорила им, как я их люблю и какое счастье, что они у меня есть, и сейчас, сейчас мы все будем пить чай с тортом, и станем смотреть кино, хоть до самой ночи, и разговаривать о хорошем, и мечтать, как в отпуск поедем, все вместе.
Они не догадались, конечно, что я утешаю вовсе не их, а того мальчишку из магазина, который уже не первый год гнусно объедает своего папашу!..
И мы пили чай, и ели торт, и смотрели кино, и оранжевый медведь сидел на отдельном стуле, и все у нас было как у людей.
Наталия АнтоноваБабушек обижать не рекомендуется
Действующие лица и события романа вымышлены, сходство их с реальными лицами и событиями абсолютно случайно.
Весна! Слово-то какое! Волшебное! Точно облако цветочного аромата с легчайшими полупрозрачными крыльями плывёт над землёй! И всякий, кто узрит его или вдохнёт его благоухание, тотчас счастливым делается!
Анатолия Витальевича Тарова оно буквально объяло с ног до головы! Оттого и настроение у него было не просто хорошим, а великолепным! Оно и немудрено! Ведь он завершал свою трудовую деятельность. И радовался этому, как несмышлёный ребёнок. В общем-то, это было вполне объяснимо, если учитывать то обстоятельство, что работа его, мягко говоря, была не совсем обычной. Она хоть и шла у него ровно, без сучка и задоринки, и заработать позволяла немалые деньги, всё ж таки имела большой недостаток, ею не то что нельзя было похвастаться, её приходилось на протяжении всей жизни скрывать от окружающих людей. Не поймут, осудят.
Из-за этой работы и личная жизнь Тарова пошла наперекосяк. Жену свою он просто обожал, да и женился он на своей Лидочке по большой и, как ему тогда казалось, взаимной любви. И жили они первые годы душа в душу. Жена, если и выказывала ему своё недовольство, то только по поводу его отъездов из дома. Говорила:
– Толя, смени ты эту работу! Найди такую, где нет командировок. Твои отлучки меня огорчают. Я сильно скучаю, и вообще…
Он, как мог, объяснял ей, что сменить работу не может по двум причинам: во-первых, его с этой работы не отпустят, а во-вторых, он ничего другого делать не умеет.
«Считай, не хочет», – думал он про себя.
А тут дочка у них родилась. Не девочка, а настоящее чудо! Волосы льняные, глаза синие-пресиние! Ни у кого, кроме своей дочери, Анатолий таких глаз не видел. Он сразу же стал называть её Синеглазкой, а ещё своим ангелочком.
Когда он смотрел на своего ребёнка, у него от счастья кружилась голова. На глазах выступали слёзы радости. Он поднимал их к небу и шептал:
– Видно, я в прошлой жизни что-то очень хорошее сделал.
Может, и сделал, кто знает. Проверить же это возможности не было никакой.
Во всяком случае, если и сделал хорошее, то в прошлой жизни. А в этой…